В клубке диссиды. Олег Иванец, Ч.1/2
Другие члены « Клубка диссиды»
«Стать новым русским или буржуем у меня так и не получилось»
Самарский активист Олег Иванец рассказал РП, как учил рабочих анархизму и почему не удалось увлечь бандитов левыми идеями
Самарский анархист, член Конфедерации анархо-сидикалистов Олег Иванец обратился к политическому активизму в конце 1980-х годов. В начале 90-х он принимал активное участие в политической жизни, был создателем первого в городе полноценного профсоюза. ©
~~~~~~~~~~~
Фото из личного архива Олега Иванца
Сегодня Иванец известен узкому кругу читателей благодаря текстам о «лихих девяностых». В конце 2014 года в издательстве «Сommon place» вышла его книга «Анархия и хаос», посвященная тому, что сам автор называет криминальной революцией в России. Иванец рассказал «Русской планете» о своем жизненном пути и развитии демократического движения в Самаре.
Детство
Я родился в 1969 году в городе Куйбышеве. Мама моя работала на местном телевидении: снимала фильмы, участвовала в конгрессах, в общем, была местной интеллигенцией. Отец, насколько мне известно, сейчас является председателем Союза кинематографистов Казахстана. Он, как и мама, по национальности украинец, но в годы Советского Союза, когда создавалось алма-атинское телевидение, его отправили работать в Казахстан, и он так там и остался. Поэтому отца я совершенно не помню, контактов мы не поддерживаем. Маму я видел редко из-за ее бесконечных командировок, жил с бабушкой и дедушкой.
Учился в обычной средней школе очень плохо. Был отстающим, за что меня неоднократно пытались выгнать. У меня было свое отношение к образованию. Например, по английскому у меня было что-то среднее между двойкой и тройкой. Я приходил в школу, даже не зная, что накануне задавали, с меня требовали какие-то правила, которые я никогда не учил и не знаю до сих пор. Но при этом дома я читал английские книги, переписывался со школьниками из других стран, например из Африки. И потом, позднее, когда я поступал в высшее учебное заведение, меня взяли только из-за того, что я свободно владел английским.
Город Куйбышев, 1983 год
Если говорить о воспитании, то главным моим учителем, конечно, была улица. Бабушка моя была почти полностью парализована, дедушка все время проводил на работе, заниматься мной они не могли физически. Я восхищался дедом - здоровый был мужик, прошел войну, работал даже на пенсии, но он быстро умер. Остались только улица и книги. Я приходил в два часа ночи домой, весь побитый, в синяках, порезанный, - и читал до утра.
В Куйбышеве драки района на район были обычным делом, существовали свои группировки: фураги, быки. Быки - это молодежь из новостроек, они одевались в джинсовые костюмы, делали модные прически (кажется, это примерно то, что в Москве называлось стиляги), а фураги - пролетарское движение из таких районов, как Толевый, Безымянка, я сам как раз оттуда родом. Фураги ходили в рабочей одежде: фуфайки, белые шарфы, значок с Лениным на груди. Во время драк с каждой из сторон собиралось до трех-четырех сотен человек с цепями, палками. Сейчас, наверное, это звучит смешно, но тогда реально считалось, что есть только одно движение - за пролетариат, за Ленина (хотя на самом деле, разумеется, никто об этом ничего не знал, просто были ребята из рабочих семей, у которых не было возможности купить джинсы), а быки считались мажорами - новые многоэтажные дома, машины у родителей, поездки за рубеж, высшее образование.
Все мои друзья того времени, разумеется, тоже были из пролетарских семей, но не могу сказать, что мы проводили время как-то совсем уж глупо. Например, в середине 80-х собирались у кого-нибудь дома и проводили викторину «Что? Где? Когда?», заранее готовили друг другу вопросы. Правда, из всех этих людей впоследствии я дружил только с одним, мы даже вместе увлекались идеями анархизма.
Что касается чтения, то основные тексты русской классической литературы я прочел, когда уже сидел в лагерях. Достать во времена моей молодости самиздат было невозможно, читал то, что мог купить, в основном книги по политике и истории. Это сейчас много книг и нет денег на них, а раньше было наоборот: ты приезжал в магазин и не мог выбрать ничего подходящего. Приходилось изучать довольно странные вещи. Например, подшивка журнала «Азия и Африка сегодня» прочитывалась от корки до корки. Я был в курсе всех событий, связанных с национально-освободительными движениями, разбирался в экономических вопросах.
Университет
После школы я пытался поступить сразу в несколько московских вузов - Университет Патриса Лумумбы, МГИМО - но выяснилось, что везде требовалась столичная прописка. Поэтому в результате я поступил в КГУ (Куйбышевский государственный университет), на исторический факультет. Вместе со мной на курс поступили и учились в основном мажоры. Почти все они на данный момент - депутаты, олигархи, политики. Разумеется, у них были соответствующие родители: председатели горкомов, обкомов, райкомов, директора заводов и магазинов. Для меня в 1986 году было странно видеть студента, который ездит на собственной машине, но почти все мое окружение было именно таким.
Я сразу начал заниматься революционным движением - за меня зацепился один из преподавателей и «вел» меня. Почему так получилось? Упомянутые мажоры обычно заучивали лекции наизусть, и было мало тех, кто пытался думать самостоятельно, кому было интересно все это. Удивительно, но несколько моих однокурсников стали потом доцентами на факультете и преподают: как раз те, кто во время обучения никогда не пытался думать или делать выводы самостоятельно. Казалось бы, двадцать лет как не существует СССР, а формат мышления у людей абсолютно не изменился. Помню, что один из старших преподавателей во время моего обучения занимался исследованием какой-то самарской спичечной фабрики, защитил по этой теме диссертацию, написал кучу других работ. Мы над этим смеялись, но видеть подобное сейчас совсем странно.
Я же занимался революционным движением: читал книги, критиковал их, ставил все под вопрос. Мне нравились неформальное общение и споры с преподавателями. В результате один из них взял меня под свою опеку. Довести до конца меня не получилось, потому что в студенческие годы я стал совсем неуправляем. За время обучения я умудрился раз семь полностью поменять тему, которой занимался. Преподаватель начинал со мной что-то изучать, давал какие-то книги по теме, а я приходил через четыре месяца и говорил, что мне все не нравится, и я хочу сменить тему. На пятый раз преподаватель как-то поник, ему стало со мной неинтересно. В конечном итоге меня спасло то, что по теме, по которой я защищался, - диплом был про анархизм в Самаре - специалистов не было в принципе, со мной спорить на защите никто не хотел и не мог.
За время учебы в вузе у меня произошло два важных события: первое - то, что во время обучения я ушел в армию, второе - это возрождение анархистского движения в нашем университете.
Армия
Служил я с 1988 по 1990 год во внутренних войсках в звании ефрейтора, на Урале, на закрытой базе, мы занимались охраной спецгрузов. Ну, то есть те, кто служат в моей части теперь, называются уже спецназом. И действительно, даже в то время было непонятно, кому именно мы подчиняемся. Мы каждый месяц выезжали на поезде в командировки, причем ездили в форме Министерства путей сообщения, то есть в гражданской. При этом во время командировок нам выдавалось боевое оружие - пистолет Макарова или АКСУ, что в советские годы было редкостью. Нас сажали в поезд, давали человека со словами «сопровождайте его». И мы едем с ним, к примеру, от Челябинска до Риги - при этом мы в гражданской форме. Маскировка эта выглядела довольно странно: едет обычный мужчина с чемоданчиком, и его сопровождают четверо лысых срочников в железнодорожной форме, из-под которой торчит боевое оружие. Мне кажется, окружающие сразу понимали, что происходит. Про людей, которых мы сопровождали, я знаю мало. Обычно они были с дипломатами, которые приковывались к рукам цепью. Что можно было так перевозить? Наверное, какие-то документы или образцы.
Фото из личного архива Олега Иванца
Еще из армейских времен запомнилось то, что раз в месяц у нас была подготовка по разгону народных демонстраций. Тогда такого нигде, насколько я знаю, не практиковалось. ОМОНа не существовало, наших офицеров позже посылали этот ОМОН стажировать. Это был 1988 год, тогда еще не было никаких выступлений, точнее, они только начинались: Алма-Ата, Тбилиси, позже - Вильнюс. По сути, мы были первыми, кто отрабатывал тактику разгона демонстраций на тот момент.
Надолго это запомнил: мы сидим целой ротой, слушаем по радио про какие-то волнения в Прибалтике и все как один начинаем говорить, что вот нас бы туда, мы бы всех лопатками саперными побили - причем говорилось это искренне. Для нас было непонятно, как можно пойти против Советского Союза и советской власти. И только один лейтенант посмотрел на нас и сказал: «Ребята, вы о чем, это же народ, так нельзя». Но мы не понимали его.
Кстати, служил я в «черной сотне», то есть из всего взвода славян в нем было человек десять, а все остальные - киргизы, казахи и так далее. Я попал в свою часть благодаря тому, что по молодости профессионально занимался футболом и имел неоконченное высшее, а киргизы были откуда-то из глубинки, они все были хорошо развиты физически, борцы, каратисты, но при этом даже толком не понимали по-русски. Один из сослуживцев, курд по национальности, показывал свою фотографию, где он стоит в милицейской форме с сержантскими погонами, хотя при этом ему было 18 лет. Я спросил его, каким образом он умудрился дослужиться до такого звания. На что он ответил: «Дорогой, я с гор, у нас все возможно». Вообще, из разговоров с ними складывалась удивительная картина: те же курды жили абсолютно самостоятельно, у них было свое начальство, своя милиция, они сами решали, кого брать на службу. И они обожали Советский Союз - потому что им давали жить так, как они хотели.
У меня до сих пор много друзей, которые живут в государствах бывшего СССР - среди них и бывшие сослуживцы, и силовики, и даже воры в законе - все с ностальгией вспоминают Советский Союз. Не потому, что был коммунизм, разумеется, просто государство давало республикам жить свободно, независимо - был какой-то условный московский «общак», в который нужно было скидываться, но власть и законы у каждой республики были свои. Наблюдая за происходящим там сейчас, мои друзья, пожившие при советской власти, берутся за голову.
В целом же от армии у меня остались только хорошие впечатления. Правда, с тех пор меня «точканули» (точкованный - жарг. меченый. - РП) спецслужбы, так как я служил не в простых войсках. После армии я пришел учиться на третий курс истфака, и с тех пор меня взяли в оборот эмвэдэшники: мне постоянно напоминали, что после окончания вуза меня ждут на работу в органах. Причем напоминали об этом регулярно: приходил участковый и спрашивал, нет ли желания продолжить службу в МВД; то же самое было и с университетскими чекистами. Для 1980-х годов это было нормально - многие выпускники нашего исторического факультета ушли служить в органы. Учителей истории готовили в местном пединституте, а в университете предполагалось, что ты станешь или профсоюзным работником, или партийным работником, или работником правоохранительных органов.
Фото из личного архива Олега Иванца
Другое дело, что наше окончание учебы как раз совпало с развалом страны (1991 год), поэтому никто просто не понимал, что делать дальше: профсоюзов как таковых нет, советских органов нет, в государственные органы пришли демократы. Оставались правоохранительные органы, но там тогда и деньги платили другие, и престижным это тогда не считалось - в милиции работали дети крестьян. У меня позже были попытки устроиться на работу в органы внутренних дел, я даже проходил стажировку в ФСО. Я этого не отрицал и не отрицаю. По тем временам это было вполне нормальным, хотя я уже тогда считал себя анархистом. В то время в спецслужбы стали устраиваться демократы - никого не интересовало, большевик ли ты, анархист, либерал. В милиции было очень много людей, которые открыто заявляли, что они, например, фашисты или националисты. И никто никого за это не увольнял. Кто-то называет это время бардаком, я бы назвал безумной демократией. Например, точно помню, что у нас среди членов Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС) был майор Советской армии. Он выступал, давал интервью, хотя при этом являлся замполитом реальной воинской части. К нам в самарское отделение КАС как-то хотел устроиться майор милиции, тогда это никого не удивляло. Сейчас о своих взглядах в органах рассказывать, мягко говоря, не принято.
Самарское отделение КАС
На время моего обучения в университете пришлось еще одно ключевое событие в моей жизни - создание самарского отделения КАС. Примерно в 1990 году (я только вернулся из армии) друзья рассказали мне, что в нашем городе происходят странные вещи: появились демонстрации, протесты, оппозиция и тому подобное. Сказать, что я на тот момент уже считал себя анархистом, нельзя, а если попытаться описать мои политические взгляды, то я в то время скорее назвал бы себя демократом, который с подозрением относится к Западу. То есть мне были близки ключевые идеологические клише относительно демократии, и я их поддерживал, но при этом отрицательно относился как к методам демократов, так и к почитанию Запада (тогда как раз началась эта любовь к США: целовали их флаг, ждали, когда они пришлют нам еду). А параллельно со всем этим я занимался в рамках учебы историей анархизма, философией анархизма, готовил об этом диплом, поэтому взгляды анархистов мне были понятны.
А потом я случайно услышал выступление московских ребят - анархо-синдикалистов. Как сейчас помню: там были Андрей Исаев, Влад Тупикин, Саша Шубин и другие ребята. Сначала они появились в какой-то радиопередаче, потом я пару раз видел их по телевизору, в программе «Взгляд», если я не ошибаюсь. Затем один знакомый принес мне заметку из «Аргументов и фактов», где среди прочего был указан контактный телефон московского отделения КАС. Мы с друзьями позвонили туда с просьбой прислать нам какие-нибудь документы, на что нам сказали, что на днях будет съезд организации в Питере, и пригласили принять в нем участие. Мы инициировали создание самарской анархистской организации, я уже даже не помню ее названия. Было нас всего трое или четверо, организация просуществовала несколько месяцев, но при этом мы успели поучаствовать в большом митинге, на котором подняли черный флаг.
Андрей Исаев (внизу в центре) и Влад Тупикин (третий справа), 1990 год
Именно от лица этой организации я и поехал на третий съезд КАС, а уже после этого мы решили стать их отделением. Сделать это стоило по вполне очевидной причине: нас было в городе всего несколько человек, ни соответствующей литературы, ни каких-либо связей у нас на тот момент не было. Интернет еще не появился, главным поставщиком информации оставались люди, поэтому мы и тянулись друг к другу. Благодаря этому и уживались анархо-индивидуалисты с анархо-коммунистами, анархо-капиталисты с анархо-социалистами.
И на тех же съездах КАС были далеко не только анархисты: троцкисты, эсеры, народники и просто много экзотических личностей. Я приехал туда интеллигентным самарским студентом и был несколько шокирован: рядом со мной, например, сидел анархо-индеец. Это был какой-то непонятный субъект с перьями на голове, с ножами за поясом. Мне он, например, рассказывал, что давно пора создавать индейское племя на волжских просторах, потому что индейцы - почти анархисты. Я видел в его глазах нездоровый блеск, подозрительный был человек. Тогда подобные персонажи вызывали у меня шок: я думал, что встречу на съезде исключительно Бакуниных и Кропоткиных; я ожидал, что рядом будет сидеть Махно, а вместо него увидел удивительные какие-то странные экспонаты. Кто-то сообщил мне, что сегодня ночью обязательно нужно будет заняться групповым сексом, потому что свобода - превыше всего: у меня чуть не отвалилась борода. Я все еще был советским человеком, и такие вещи меня шокировали.
Наибольшую симпатию у меня вызвала интеллигенция: Шубин, Исаев, Подшивалов. Меня затянула интеллигентная часть КАС. Я вступил в организацию, даже успел выступить на съезде перед остальными: взял слово, сказал, что самарская организация вступает в КАС, и даже подверг критике тех анархистов, которые показались мне маргинальными. После этого несколько лет я полностью соглашался с позицией московских касовцев, и до сих пор считаю, что правильно делал. Они выбрали путь, который на тот момент был наиболее реалистичным. Хотя существовало мнение, что, например, Исаев уже тогда был агентом КГБ. По-моему, это бред. Андрей в свое время попытался пробиться в депутаты, нашел свою нишу и остался в ней. Возможно, взгляды у него были не совсем анархистские, я даже однажды высказал мнение, что он являлся тогда агентом влияния ВЛКСМ. Но важно понимать это правильно: организация эта тогда разваливалась, поэтому вполне логично, что ее члены пытались найти точки соприкосновения в разных левых, социалистических организациях и движениях.
После того как я вернулся с третьего съезда КАС, самарская организация сильно разрослась, стала мощной не только по местным меркам, но и по меркам страны, в нее вступили два депутата горсовета. Они были членами партии зеленых (тогда она была малочисленной и неизвестной). Эти депутаты действительно занимались анархистско-экологической политикой, делали важные дела, но они боялись присутствовать на наших собраниях. Представьте себе: приходит сорокалетний серьезный мужик с депутатским значком, а рядом с ним садится обкуренный панк с разноцветным гребнем. И мужик этот сидит и не понимает, что он тут делает. На одной из демонстраций того времени у нас была очень сильная колонна, человек триста, то есть по численности примерно третья организация после демократов и коммунистов. И впереди этой колонны шли два наши депутата, а уже за ними - панкующая молодежь с черными флагами. Когда мы подошли к сцене, на которой выступали глава города и еще какие-то люди из городской верхушки, наша колонна завела песню «Любо братцы любо, любо братцы жить...». Нетрудно представить, как глупо выглядели эти два депутата в таком окружении, как на них смотрели со сцены. Хотя при этом я с уверенностью могу сказать, что каждый из этих депутатов сделал для анархизма и защиты окружающей среды в разы больше, чем десятки панков.
Окончание
«Стать новым русским или буржуем у меня так и не получилось»
Самарский активист Олег Иванец рассказал РП, как учил рабочих анархизму и почему не удалось увлечь бандитов левыми идеями
Самарский анархист, член Конфедерации анархо-сидикалистов Олег Иванец обратился к политическому активизму в конце 1980-х годов. В начале 90-х он принимал активное участие в политической жизни, был создателем первого в городе полноценного профсоюза. ©
~~~~~~~~~~~
Фото из личного архива Олега Иванца
Сегодня Иванец известен узкому кругу читателей благодаря текстам о «лихих девяностых». В конце 2014 года в издательстве «Сommon place» вышла его книга «Анархия и хаос», посвященная тому, что сам автор называет криминальной революцией в России. Иванец рассказал «Русской планете» о своем жизненном пути и развитии демократического движения в Самаре.
Детство
Я родился в 1969 году в городе Куйбышеве. Мама моя работала на местном телевидении: снимала фильмы, участвовала в конгрессах, в общем, была местной интеллигенцией. Отец, насколько мне известно, сейчас является председателем Союза кинематографистов Казахстана. Он, как и мама, по национальности украинец, но в годы Советского Союза, когда создавалось алма-атинское телевидение, его отправили работать в Казахстан, и он так там и остался. Поэтому отца я совершенно не помню, контактов мы не поддерживаем. Маму я видел редко из-за ее бесконечных командировок, жил с бабушкой и дедушкой.
Учился в обычной средней школе очень плохо. Был отстающим, за что меня неоднократно пытались выгнать. У меня было свое отношение к образованию. Например, по английскому у меня было что-то среднее между двойкой и тройкой. Я приходил в школу, даже не зная, что накануне задавали, с меня требовали какие-то правила, которые я никогда не учил и не знаю до сих пор. Но при этом дома я читал английские книги, переписывался со школьниками из других стран, например из Африки. И потом, позднее, когда я поступал в высшее учебное заведение, меня взяли только из-за того, что я свободно владел английским.
Город Куйбышев, 1983 год
Если говорить о воспитании, то главным моим учителем, конечно, была улица. Бабушка моя была почти полностью парализована, дедушка все время проводил на работе, заниматься мной они не могли физически. Я восхищался дедом - здоровый был мужик, прошел войну, работал даже на пенсии, но он быстро умер. Остались только улица и книги. Я приходил в два часа ночи домой, весь побитый, в синяках, порезанный, - и читал до утра.
В Куйбышеве драки района на район были обычным делом, существовали свои группировки: фураги, быки. Быки - это молодежь из новостроек, они одевались в джинсовые костюмы, делали модные прически (кажется, это примерно то, что в Москве называлось стиляги), а фураги - пролетарское движение из таких районов, как Толевый, Безымянка, я сам как раз оттуда родом. Фураги ходили в рабочей одежде: фуфайки, белые шарфы, значок с Лениным на груди. Во время драк с каждой из сторон собиралось до трех-четырех сотен человек с цепями, палками. Сейчас, наверное, это звучит смешно, но тогда реально считалось, что есть только одно движение - за пролетариат, за Ленина (хотя на самом деле, разумеется, никто об этом ничего не знал, просто были ребята из рабочих семей, у которых не было возможности купить джинсы), а быки считались мажорами - новые многоэтажные дома, машины у родителей, поездки за рубеж, высшее образование.
Все мои друзья того времени, разумеется, тоже были из пролетарских семей, но не могу сказать, что мы проводили время как-то совсем уж глупо. Например, в середине 80-х собирались у кого-нибудь дома и проводили викторину «Что? Где? Когда?», заранее готовили друг другу вопросы. Правда, из всех этих людей впоследствии я дружил только с одним, мы даже вместе увлекались идеями анархизма.
Что касается чтения, то основные тексты русской классической литературы я прочел, когда уже сидел в лагерях. Достать во времена моей молодости самиздат было невозможно, читал то, что мог купить, в основном книги по политике и истории. Это сейчас много книг и нет денег на них, а раньше было наоборот: ты приезжал в магазин и не мог выбрать ничего подходящего. Приходилось изучать довольно странные вещи. Например, подшивка журнала «Азия и Африка сегодня» прочитывалась от корки до корки. Я был в курсе всех событий, связанных с национально-освободительными движениями, разбирался в экономических вопросах.
Университет
После школы я пытался поступить сразу в несколько московских вузов - Университет Патриса Лумумбы, МГИМО - но выяснилось, что везде требовалась столичная прописка. Поэтому в результате я поступил в КГУ (Куйбышевский государственный университет), на исторический факультет. Вместе со мной на курс поступили и учились в основном мажоры. Почти все они на данный момент - депутаты, олигархи, политики. Разумеется, у них были соответствующие родители: председатели горкомов, обкомов, райкомов, директора заводов и магазинов. Для меня в 1986 году было странно видеть студента, который ездит на собственной машине, но почти все мое окружение было именно таким.
Я сразу начал заниматься революционным движением - за меня зацепился один из преподавателей и «вел» меня. Почему так получилось? Упомянутые мажоры обычно заучивали лекции наизусть, и было мало тех, кто пытался думать самостоятельно, кому было интересно все это. Удивительно, но несколько моих однокурсников стали потом доцентами на факультете и преподают: как раз те, кто во время обучения никогда не пытался думать или делать выводы самостоятельно. Казалось бы, двадцать лет как не существует СССР, а формат мышления у людей абсолютно не изменился. Помню, что один из старших преподавателей во время моего обучения занимался исследованием какой-то самарской спичечной фабрики, защитил по этой теме диссертацию, написал кучу других работ. Мы над этим смеялись, но видеть подобное сейчас совсем странно.
Я же занимался революционным движением: читал книги, критиковал их, ставил все под вопрос. Мне нравились неформальное общение и споры с преподавателями. В результате один из них взял меня под свою опеку. Довести до конца меня не получилось, потому что в студенческие годы я стал совсем неуправляем. За время обучения я умудрился раз семь полностью поменять тему, которой занимался. Преподаватель начинал со мной что-то изучать, давал какие-то книги по теме, а я приходил через четыре месяца и говорил, что мне все не нравится, и я хочу сменить тему. На пятый раз преподаватель как-то поник, ему стало со мной неинтересно. В конечном итоге меня спасло то, что по теме, по которой я защищался, - диплом был про анархизм в Самаре - специалистов не было в принципе, со мной спорить на защите никто не хотел и не мог.
За время учебы в вузе у меня произошло два важных события: первое - то, что во время обучения я ушел в армию, второе - это возрождение анархистского движения в нашем университете.
Армия
Служил я с 1988 по 1990 год во внутренних войсках в звании ефрейтора, на Урале, на закрытой базе, мы занимались охраной спецгрузов. Ну, то есть те, кто служат в моей части теперь, называются уже спецназом. И действительно, даже в то время было непонятно, кому именно мы подчиняемся. Мы каждый месяц выезжали на поезде в командировки, причем ездили в форме Министерства путей сообщения, то есть в гражданской. При этом во время командировок нам выдавалось боевое оружие - пистолет Макарова или АКСУ, что в советские годы было редкостью. Нас сажали в поезд, давали человека со словами «сопровождайте его». И мы едем с ним, к примеру, от Челябинска до Риги - при этом мы в гражданской форме. Маскировка эта выглядела довольно странно: едет обычный мужчина с чемоданчиком, и его сопровождают четверо лысых срочников в железнодорожной форме, из-под которой торчит боевое оружие. Мне кажется, окружающие сразу понимали, что происходит. Про людей, которых мы сопровождали, я знаю мало. Обычно они были с дипломатами, которые приковывались к рукам цепью. Что можно было так перевозить? Наверное, какие-то документы или образцы.
Фото из личного архива Олега Иванца
Еще из армейских времен запомнилось то, что раз в месяц у нас была подготовка по разгону народных демонстраций. Тогда такого нигде, насколько я знаю, не практиковалось. ОМОНа не существовало, наших офицеров позже посылали этот ОМОН стажировать. Это был 1988 год, тогда еще не было никаких выступлений, точнее, они только начинались: Алма-Ата, Тбилиси, позже - Вильнюс. По сути, мы были первыми, кто отрабатывал тактику разгона демонстраций на тот момент.
Надолго это запомнил: мы сидим целой ротой, слушаем по радио про какие-то волнения в Прибалтике и все как один начинаем говорить, что вот нас бы туда, мы бы всех лопатками саперными побили - причем говорилось это искренне. Для нас было непонятно, как можно пойти против Советского Союза и советской власти. И только один лейтенант посмотрел на нас и сказал: «Ребята, вы о чем, это же народ, так нельзя». Но мы не понимали его.
Кстати, служил я в «черной сотне», то есть из всего взвода славян в нем было человек десять, а все остальные - киргизы, казахи и так далее. Я попал в свою часть благодаря тому, что по молодости профессионально занимался футболом и имел неоконченное высшее, а киргизы были откуда-то из глубинки, они все были хорошо развиты физически, борцы, каратисты, но при этом даже толком не понимали по-русски. Один из сослуживцев, курд по национальности, показывал свою фотографию, где он стоит в милицейской форме с сержантскими погонами, хотя при этом ему было 18 лет. Я спросил его, каким образом он умудрился дослужиться до такого звания. На что он ответил: «Дорогой, я с гор, у нас все возможно». Вообще, из разговоров с ними складывалась удивительная картина: те же курды жили абсолютно самостоятельно, у них было свое начальство, своя милиция, они сами решали, кого брать на службу. И они обожали Советский Союз - потому что им давали жить так, как они хотели.
У меня до сих пор много друзей, которые живут в государствах бывшего СССР - среди них и бывшие сослуживцы, и силовики, и даже воры в законе - все с ностальгией вспоминают Советский Союз. Не потому, что был коммунизм, разумеется, просто государство давало республикам жить свободно, независимо - был какой-то условный московский «общак», в который нужно было скидываться, но власть и законы у каждой республики были свои. Наблюдая за происходящим там сейчас, мои друзья, пожившие при советской власти, берутся за голову.
В целом же от армии у меня остались только хорошие впечатления. Правда, с тех пор меня «точканули» (точкованный - жарг. меченый. - РП) спецслужбы, так как я служил не в простых войсках. После армии я пришел учиться на третий курс истфака, и с тех пор меня взяли в оборот эмвэдэшники: мне постоянно напоминали, что после окончания вуза меня ждут на работу в органах. Причем напоминали об этом регулярно: приходил участковый и спрашивал, нет ли желания продолжить службу в МВД; то же самое было и с университетскими чекистами. Для 1980-х годов это было нормально - многие выпускники нашего исторического факультета ушли служить в органы. Учителей истории готовили в местном пединституте, а в университете предполагалось, что ты станешь или профсоюзным работником, или партийным работником, или работником правоохранительных органов.
Фото из личного архива Олега Иванца
Другое дело, что наше окончание учебы как раз совпало с развалом страны (1991 год), поэтому никто просто не понимал, что делать дальше: профсоюзов как таковых нет, советских органов нет, в государственные органы пришли демократы. Оставались правоохранительные органы, но там тогда и деньги платили другие, и престижным это тогда не считалось - в милиции работали дети крестьян. У меня позже были попытки устроиться на работу в органы внутренних дел, я даже проходил стажировку в ФСО. Я этого не отрицал и не отрицаю. По тем временам это было вполне нормальным, хотя я уже тогда считал себя анархистом. В то время в спецслужбы стали устраиваться демократы - никого не интересовало, большевик ли ты, анархист, либерал. В милиции было очень много людей, которые открыто заявляли, что они, например, фашисты или националисты. И никто никого за это не увольнял. Кто-то называет это время бардаком, я бы назвал безумной демократией. Например, точно помню, что у нас среди членов Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС) был майор Советской армии. Он выступал, давал интервью, хотя при этом являлся замполитом реальной воинской части. К нам в самарское отделение КАС как-то хотел устроиться майор милиции, тогда это никого не удивляло. Сейчас о своих взглядах в органах рассказывать, мягко говоря, не принято.
Самарское отделение КАС
На время моего обучения в университете пришлось еще одно ключевое событие в моей жизни - создание самарского отделения КАС. Примерно в 1990 году (я только вернулся из армии) друзья рассказали мне, что в нашем городе происходят странные вещи: появились демонстрации, протесты, оппозиция и тому подобное. Сказать, что я на тот момент уже считал себя анархистом, нельзя, а если попытаться описать мои политические взгляды, то я в то время скорее назвал бы себя демократом, который с подозрением относится к Западу. То есть мне были близки ключевые идеологические клише относительно демократии, и я их поддерживал, но при этом отрицательно относился как к методам демократов, так и к почитанию Запада (тогда как раз началась эта любовь к США: целовали их флаг, ждали, когда они пришлют нам еду). А параллельно со всем этим я занимался в рамках учебы историей анархизма, философией анархизма, готовил об этом диплом, поэтому взгляды анархистов мне были понятны.
А потом я случайно услышал выступление московских ребят - анархо-синдикалистов. Как сейчас помню: там были Андрей Исаев, Влад Тупикин, Саша Шубин и другие ребята. Сначала они появились в какой-то радиопередаче, потом я пару раз видел их по телевизору, в программе «Взгляд», если я не ошибаюсь. Затем один знакомый принес мне заметку из «Аргументов и фактов», где среди прочего был указан контактный телефон московского отделения КАС. Мы с друзьями позвонили туда с просьбой прислать нам какие-нибудь документы, на что нам сказали, что на днях будет съезд организации в Питере, и пригласили принять в нем участие. Мы инициировали создание самарской анархистской организации, я уже даже не помню ее названия. Было нас всего трое или четверо, организация просуществовала несколько месяцев, но при этом мы успели поучаствовать в большом митинге, на котором подняли черный флаг.
Андрей Исаев (внизу в центре) и Влад Тупикин (третий справа), 1990 год
Именно от лица этой организации я и поехал на третий съезд КАС, а уже после этого мы решили стать их отделением. Сделать это стоило по вполне очевидной причине: нас было в городе всего несколько человек, ни соответствующей литературы, ни каких-либо связей у нас на тот момент не было. Интернет еще не появился, главным поставщиком информации оставались люди, поэтому мы и тянулись друг к другу. Благодаря этому и уживались анархо-индивидуалисты с анархо-коммунистами, анархо-капиталисты с анархо-социалистами.
И на тех же съездах КАС были далеко не только анархисты: троцкисты, эсеры, народники и просто много экзотических личностей. Я приехал туда интеллигентным самарским студентом и был несколько шокирован: рядом со мной, например, сидел анархо-индеец. Это был какой-то непонятный субъект с перьями на голове, с ножами за поясом. Мне он, например, рассказывал, что давно пора создавать индейское племя на волжских просторах, потому что индейцы - почти анархисты. Я видел в его глазах нездоровый блеск, подозрительный был человек. Тогда подобные персонажи вызывали у меня шок: я думал, что встречу на съезде исключительно Бакуниных и Кропоткиных; я ожидал, что рядом будет сидеть Махно, а вместо него увидел удивительные какие-то странные экспонаты. Кто-то сообщил мне, что сегодня ночью обязательно нужно будет заняться групповым сексом, потому что свобода - превыше всего: у меня чуть не отвалилась борода. Я все еще был советским человеком, и такие вещи меня шокировали.
Наибольшую симпатию у меня вызвала интеллигенция: Шубин, Исаев, Подшивалов. Меня затянула интеллигентная часть КАС. Я вступил в организацию, даже успел выступить на съезде перед остальными: взял слово, сказал, что самарская организация вступает в КАС, и даже подверг критике тех анархистов, которые показались мне маргинальными. После этого несколько лет я полностью соглашался с позицией московских касовцев, и до сих пор считаю, что правильно делал. Они выбрали путь, который на тот момент был наиболее реалистичным. Хотя существовало мнение, что, например, Исаев уже тогда был агентом КГБ. По-моему, это бред. Андрей в свое время попытался пробиться в депутаты, нашел свою нишу и остался в ней. Возможно, взгляды у него были не совсем анархистские, я даже однажды высказал мнение, что он являлся тогда агентом влияния ВЛКСМ. Но важно понимать это правильно: организация эта тогда разваливалась, поэтому вполне логично, что ее члены пытались найти точки соприкосновения в разных левых, социалистических организациях и движениях.
После того как я вернулся с третьего съезда КАС, самарская организация сильно разрослась, стала мощной не только по местным меркам, но и по меркам страны, в нее вступили два депутата горсовета. Они были членами партии зеленых (тогда она была малочисленной и неизвестной). Эти депутаты действительно занимались анархистско-экологической политикой, делали важные дела, но они боялись присутствовать на наших собраниях. Представьте себе: приходит сорокалетний серьезный мужик с депутатским значком, а рядом с ним садится обкуренный панк с разноцветным гребнем. И мужик этот сидит и не понимает, что он тут делает. На одной из демонстраций того времени у нас была очень сильная колонна, человек триста, то есть по численности примерно третья организация после демократов и коммунистов. И впереди этой колонны шли два наши депутата, а уже за ними - панкующая молодежь с черными флагами. Когда мы подошли к сцене, на которой выступали глава города и еще какие-то люди из городской верхушки, наша колонна завела песню «Любо братцы любо, любо братцы жить...». Нетрудно представить, как глупо выглядели эти два депутата в таком окружении, как на них смотрели со сцены. Хотя при этом я с уверенностью могу сказать, что каждый из этих депутатов сделал для анархизма и защиты окружающей среды в разы больше, чем десятки панков.
Окончание