Эссе "Прощай Литература" - Начало

Jul 14, 2015 11:53


Прощай литература.Длинный и в некотором роде тяжелый текст о личном взгляде на литературу. Этим эссе  прощаюсь со всеми притязаниями на литературный анализ и тому подобное, пришло время высказаться на эту тему, оставить в покое всё это и освободить голову. Читабельностью пост не блещет. Не так давно, я перестал покупать книги себе, покупаю только комиксы, бросил так сказать. Комиксы, это не литература, ибо если мы уберем оттуда слова, комикс останется собой, почитайте бессловесный шедевр "Прибытие" например. Выдающиеся литературные произведения про  трагедии начала XX века - холокост и бомбардировку Хиросимы - были написаны в форме комикса: «Маус» Арта Шпигельмана в виде графического романа, а «Босоногий Гэн» Кэйдзи Накадзавы в манге, это всё есть на родном и любимом, так что можно читать смело.



Пост постепенно, складывался в течении долго времени, от мыслей в 11 лет, что писатель, эта самая халявная работа в мире, ибо ты пишешь, а тебя все потом читают, а в школе дак ещё и заставляют всех, не важно, что ты сочинил, всё, что ты напридумывал, с тех пор, правда, мало, что изменилось. Так же, как и представление о качестве и критериях в отношении художественной литературы. Например если текст больше 10 страниц, то наверное не стоит его читать. Это слишком долго, нудно, и не интересно. Это подтвердилось, в том, что многие ныне любимые книжки короткие, и как правило они нравятся целиком. В отличие от многотомных эпопей, где часто провисают отдельные книги серии, и могут убить всё желание дочитывать до конца, продираешься сквозь них думая, о том, скорее бы новый том, скучно и занимает время, плюс возможные всякие продолжения филеры и прочие, дочитал такой - и думаешь, закончилась история или нет, плюс риск, что она может быть не до рассказана из-за форсмажорных ситуаций и обстоятельств.  Как было с “Темной Башней” Кинга, когда тот попал в аварию. Меня волнует популяризация чтения, и его спад нынче в мире. О важности чтения, Захар Прилепин отлично об этом написал, вот отрывочек.

"Литератор Павел Басинский сказал на днях очень серьезную вещь, которую я все как-то не решался произнести.
«Нечитающие люди - это низшая каста», - заявил Басинский.
Я все берег себя от этого самому мне противного, писательского или, возьмем шире, интеллигентского высокомерия - которое, к слову сказать, никогда мне и не было свойственно, хотя бы потому, что ни интеллигентом, ни тем более интеллектуалом я себя не считаю вовсе.
Но, вслушавшись в аргументацию моего старшего сотоварища, я окончательно понял его простую и очевидную правоту.
Басинский говорит о том, что спрос на людей, способных читать и понимать, писать и внятно излагать текст, всегда будет очень высок. В любой сфере человеческой деятельности.
Если человек видит свою будущность не в качестве разнообразной прислуги, а в качестве субъекта, управляющего пусть не миром, но хотя бы его частью, - ему от этого никуда не деться. Он будет читать. Более удобного способа упорядочить свои представления о мире еще не придумано.
Остальные могут словить короткое счастье, например, в роли «быков», получить свою сауну с блядями, которые, кстати, тоже не очень читают, хату - в случае долгой форы - с ремонтом, ну и ключи от «бэхи», в обществе которой «бык» будет сфотографирован на свой двухметровый надгробный памятник.
Хороший человек, не спорим, вполне может ничего не читать. Умный человек, тем паче государственный муж не читать не может. Более того, запас гуманитарных знаний - одна из немногих вещей, которая позволяет отличить чиновника от политика.
Иногда, на какой-то срок, выигрывают чиновники - но в итоге их всегда съедают либо «чикагские мальчики», либо недоучившиеся, но очень начитанные семинаристы.
Дремучее быдло никогда не оказывается на вершине власти - хоть политической, хоть экономической, хоть финансовой.
Мне попался недавно в руки русский список «Форбс» - я обнаружил там четырех миллиардеров, знакомых мне лично. Не скажу, что это самые приятные или самые честные люди из числа известных мне - но как минимум они начитанные люди.
Да, свои миллиарды они получили никак не благодаря Достоевскому или Набокову - но странный парадокс: все они знают и о первом, и о втором, и еще о том, чем Томас Манн отличается от Генриха Манна. И я далеко не уверен, оказались бы они в этом списке, если б думали, что «Му-му» написал Тургенев, а памятник почему-то поставили Гоголю.
Далеко в историю мы ходить не будем, но всякий может полистать на досуге энциклопедию, чтобы выяснить, что мужи, определившие ход человеческой истории, сплошь и рядом то изучали философию, то писали стихи, то любили театр… ну и так далее, так далее, и еще далее - все так же.
Даже бунташные крестьянские (на самом деле казачьи) вожди - и те были людьми серьезной выделки. Иван Болотников при ближайшем рассмотрении оказывается блестящим авантюристом, разговаривающим на нескольких языках, к тому же отлично владеющим той разновидностью устной речи, что выдает человека вдумчивого и книжного. Разин так вообще долгое время был дипломатом и говорил то ли на шести, то ли на семи языках - он был элитарий своего времени, а не только кровавый отморозок.
Во власть - да, могут попасть злые, ограниченные, даже ненормальные люди, но и они, как правило, умели читать и прочитали все, что надо, к тому моменту, как попасть наверх. Напомнить, где учился Пол Пот? В Сорбонне. Ходил там с книжкой под мышкой.
К счастью, ни одним Потом и Полом строилась мировая цивилизация.
Так или иначе, она строилась ценителями слова. Потому что слово - это…
…это все, что мы сможем произнести в свое оправдание.
А мне хотелось бы заметить лишь одно: в словосочетание «низшая каста» ни я, ни, смею вас уверить, Басинский не вкладываем никакого отрицательного смысла.
Можно придумать какое-то другое определение - это просто первым попалось на язык.
Мой дед по материнской линии, рязанский крестьянин Николай Егорович, за всю жизнь прочел одну книгу - и был прекрасным человеком, настоящим крестьянским работником, к слову сказать, с почти поэтическим восприятием мира.
Мать моя как-то спросила у него, почему, пройдя всю войну, получив несколько боевых медалей, он так и не вырос толком в должностях и званиях. «А я неученый, - ответил дед. - Один класс закончил. Читать и писать научился только после войны».
…но так и не привык ни читать, ни писать, добавлю я.
Наверное, у Ломоносова дед тоже не читал. И у Есенина. И у маршала Жукова.
Можно ли сказать, что по отношению к Ломоносову его дед был «низшей кастой»? Наверное, нельзя - по крайней мере, Ломоносов бы обиделся на это.
Ну так придумайте свое определение вместо «низшей касты», и закончим с этим вопросом. Все ведь поняли, о чем речь, - и высокомерие тут ни при чем.
К тому ж едва ли высокомерие - привилегия читающих людей. У них просто больше возможностей проявить свое высокомерие - им чаще предоставляют трибуну для публичного высказывания. Однако ж самое большое количество высокомерных глупцов лично мне приходилось встречать среди людей темных, нечитающих.
Ввиду того, что свою кромешную глупость им сравнить не с чем, глупцы физически неспособны разглядеть и осознать чужой интеллект - они используют свое малоумие как мерило мира и точку отсчета. Причем отсчет идет отрицательный: всякую особь умнее себя они втайне находят раздражающим недоразумением, а тех, кто обладает той же степенью глупости, охотно встраивают в собственный правильный и понятный мир.
Ареал своей жизнедеятельности малоумные и пошлые люди старательно расширяют: к примеру, до размеров аудитории радио «Шансон».
И, кстати, не надо думать, что писателей я считаю солью земли и вообще дворянским собранием. Открою вам страшный секрет, но большинство писателей - люди тоже малочитающие. Они ж писать любят, а не читать.
Я сам с такими примерами сталкивался не раз и не два и даже не собираюсь их скрывать."

Да я читал его “Книгочёта”, но это мысли были ещё раньше опубликованы. Мнение моё скромное, о нём, началось всё хорошо и интересно, и от книги, не мог оторваться, а потом многое стало не понятно, почему одним столько букв и пространства, а другим менее, всё это дочитывалось с трудом и скукой. Не согласен, с мнением о том, что литература больше, чем жизнь, в жизни всё, она это одна из тысячей граней.

Есть мнение, что я тащусь от Американской литературы, но это не совсем так, любимый мой писатель, благодаря которому,  прочитал и полюбил романы как таковые, канадец, а Канада это отнюдь не Америка, плюс благодаря ему открыл для себя Керуака, тоже одного из любимцев, а купил его книгу вообще только из-за обложки. История. ). У Коупленда прочитал почти всё, последний роман на русском остался, и рассказ его я прочитал в сборнике “Диско 2000”, и два интервью в интернете, основательно подошел.  Возможно поэтому и язык такой у меня, ибо наша речь формируется из окружения и деятельности нашей, и интересов, что мы читаем, смотрим, и делаем, с кем общаемся, а большая часть книг которую читаю, это переводная литературы, ещё часто написанная в постмодернистком ключе, то есть со всеми фривольностями и концепциями в отношению к тексту, это когда слово одно “деньги” будет повторяться несколько абзацев, для того что бы для читателя оно потеряло смысл и превратилось в набор звуков, так происходит со словами, попробуйте с любым, рабочая тема.  Или в романе напечатано полностью число “Пи”, потому что его диктуют по телефону. В случае Керуака например, отсутствие знаков препинания, и роман на одном бумажном рулоне длиной 147м. Окружение сильно влияет на тебя, и на меня. Коупленд пишет про меня, это  сразу понял с первого романа, один отрывок вставил окончательно и бесповоротно, и это очень крутой и культовый роман, породивший определенные тенденции и маркеры в литературе, термин “Поколение Икс”, истории рассказанные друг другу, отшельничество и уход от общества потребления. Частая тема любимой части американской литературы второй половины 20 века.

Вот отрывок -

"Потом я услышал шум автомобильного мотора. Подъехал фургон - помпезная красно-полосатая, как леденец, суперсовременная модель с тонированными стеклами - и оттуда, к моему удивлению, высыпало около дюжины умственно отсталых подростков, мальчиков и девочек, веселых, общительных и шумных, размахивающих руками и радостно кричащих мне: Привет!
Шофером был сердитый человек лег сорока, с рыжей бородой и, похоже, с огромным опытом чичероне. Он управлял своими подопечными ласково, но твердо, подобно матери-гусыне, которая с равными долями нежности и суровости берет своих гусят за шкирку и задает им направление движения.
Шофер отвел своих подопечных подальше от нас и наших машин - к деревянной изгороди, отделяющей поле от дороги. Удивительно, но через несколько минут говорливые подростки затихли.
Не прошло и секунды, как я увидел, что же заставило их замолчать. С запада летела белая, как кокаин, цапля, птица, которую я никогда не видел живьем; ее плотоядные инстинкты пробудились при виде восхитительных даров пожара - многочисленных вкусных мелких тварей, которых выгнал на поверхность огонь.
Птица кружила над полями, а мне казалось, что ее место скорее у Ганга или Нила, а не здесь, в Америке. Контраст белизны ее крыльев с чернотой обугленных полей был настолько удивителен и резок, что большинство моих ближних и даже дальних соседей разразились шумными вздохами.
Смешливые, непоседливые подростки теперь все как один стояли завороженные, словно любуясь фейерверком. Они охали и ахали, а птица с ее невероятно длинной лохматой шеей просто-напросто отказывалась садиться. Она кружила и кружила, выписывая дуги и закладывая умопомрачительные виражи. Восторг детей был заразителен, и я осознал, что, к большому их удовольствию, охаю и ахаю вместе с ними.
Потом птица, кружась, стала удаляться на запад, прямо над дорогой. Мы подумали, что обряд, предшествующий ее трапезе, закончился: послышались робкие свистки. Но внезапно птица описала еще одну дугу. Мы вдруг сообразили, что она планирует прямо на нас. Мы чувствовали себя избранными.
Один из подростков пронзигельно вскрикнул от восторга. Это заставило меня обернуться и посмотреть на него. В эту минуту ход времени, по-видимому, ускорился. Внезапно дети повернулись уже ко мне, и я почувствовал, как что-то острое оцарапало мне голову, и услышал звук - свуп-свуп-свуп. Цапля задела меня - ее коготь распорол кожу у меня на макушке. Я упал на колени, но не отводил взгляда от птицы.
Все мы разом повернули головы и продолжали следить за тем, как птица садится на поле; все внимание было приковано к ней. Мы завороженно смотрели, как она выуживает из земли мелких тварей, и это было так красиво, что я даже забыл о своей ране. И только когда я случайно провел рукой по волосам, а после увидел на кончике пальца кровь, я понял, насколько тесно мы с птицей соприкоснулись.
Я поднялся на ноги и рассматривал эту капельку крови, когда пухленькие ручки (грязные пальчики, обломанные ногти) обхватили меня вокруг пояса. Умственно отсталая девочка в небесно-голубом ситцевом платье пыталась заставить меня нагнуться. С высоты своего роста я видел длинные пряди ее прекрасных светлых волос, пуская слюни, она несколько раз произнесла что-то вроде ить-ца - птица, дескать.
Я вновь опустился на колени перед ней, и она стала обследовать ранку, поглаживая мою голову, осторожно выбивая по ней обнадеживающее, целительное стаккато вот-уже-не-больно, - так утешает ребенок оброненную на пол куклу.
Потом я почувствовал прикосновение еще одной пары рук - к девочке присоединился один из ее товарищей. Еще одна пара рук, и еще… Неожиданно я оказался в куче-мале этой внезапно возникшей семьи, в ее влюбленных, целительных, милых, ласковых, некритичных объятиях; каждый из ребятишек хотел показать, что любит меня сильнее остальных. Они начали тискать меня - слишком крепко, как куклу, не подозревая, с какой силой они это делают. Мне было трудно дышать, меня пихали, мяли и давили.
Бородач подошел их отогнать. Как я мог объяснить ему, этому господину с его благими намерениями, что это неудобство, эта боль меня совсем не обременяют, что ничего, подобного этим тискам любви, я в жизни не испытывал."

Подобные города, вроде поселения, описанного в романе, есть и на Земле, пример "Slab city". В котором, кстати, шла часть съемок фильма “В диких условиях”, по одноименной книге. Не читал, не смотрел, не видел, не осуждаю.
А эту концовку, после прочтения, подумал - а классно было бы такое самому лицезреть.

"Просыпаюсь я, как ни странно, оттого, что где-то возле моих ног тоненькой струйкой льется теплая вода, Я открываю глаза - и в прохладном ясном лунном свете обозреваю пейзаж на полу. Над головой я слышу как будто бы шелест крыльев, а прямо перед собой; сквозь сонную муть, вижу какие-то живые тени. В геометрии комнаты что-то не так, но проходит секунда-другая, пока я замечаю, что именно. Щенок спаниеля лижет меня в лицо.
Где был потолок, теперь мост. Перекрытие надо мной и Анной-Луизой продавилось под тяжестью пруда с карпами и одним концом опустилось в комнату этажом ниже - получились сходни для многочисленных обитателей домашнего зверинца мистера Ланкастера.
Но вот наконец комната у меня в фокусе. В воздухе порхают попугайчики и канарейки. Котята прыгают, охотясь за карпами, которые дергаются и бьются на полу у моих ног. Щенок спаниеля, симпатичный увалень, вылизывает капли кока-колы со дна стакана возле матраса и дрожит от удовольствия, когда я чешу его за ухом. Все имеющиеся в комнате поверхности украшены животными, которые всё прибывают, один за другим перетекая сверху в нашу жизнь, - кого увлекает вниз гравитация, кого любопытство, но так или иначе, все они скатываются сюда по наклонной, слегка пружинистой плоскости провалившегося перекрытия.
Стереосистема Анны-Луизы, загубленная безвозвратно, насквозь промокшая, теперь облюбована тремя ярко-розовыми птицами. Ну да ничего страшного. Вся техника в комнате загублена, но почему-то не это сейчас главное.
Подняв голову, я фокусирую взгляд на Альберте Ланкастере - на его свесившихся над краем потолка ногах. За ногами смутно вырисовывается и он сам. Он пьет пиво и смотрит на нас и на перемены в нашем «нижнем» мире под ним. Я беру стоящий рядом стакан, начисто вылизанный щенком, и поднимаю его в символическом тосте навстречу Альберту.
- Скол, - говорю я.
- Мм-мфф… Что ты сказал, Тайлер? - сонно бормочет Анна-Луиза из кровати надо мной.
Я встаю, и ручная лазурная птица, сиалия, садится мне на плечо и тихонько клюет меня в мочку уха. Я осторожно тормошу Анну-Луизу, чтобы она проснулась окончательно.
- Анна-Луиза, подъем, - говорю я. - Просыпайся -мир живет." - "Планета Шампуня"
.
Язык конечно сфера интимного, ибо особенно у нас мы все привыкли к коммуникации через него. Такие вещи как тактильный контакт и важность общение через него, зачастую опускаются. Это уже язык тела, об этом в другом раз и в другом месте возможно будет. Но уже есть немного. Отвлеклись.

Про русскую тоже не забуду. Одна моя хорошая подруга, сказала, что я люблю русскую литературу ещё больше, чем она, а она ответственно и профессионально разбирается в литературе  хотя вроде и почти не читаю. Оказывается даже почти ничего не читаю, уже оказываешься на голову выше, тех, кто не читает ничего. Моя русская любовь это - Зощенко, Глуховский, Елизаров, Потиевский, Олди. Зощенко пишет смешно, коротко, актуально. Во времена домашних телефонов (это когда его установка событие для семьи и друзей), мне как-то зачитывали друг вслух его рассказ про баню, мы гомерически смеялись, и это очень приятное и теплое воспоминание. Глуховский вообще как-то вернул меня к чтению, почти ничего не читал до 17лет, может книг 10 прочел, а музыки много слушаю, и многие музыканты стали котировать “Метро 2033”, прочел быстро и с большим удовольствием, а потом было “2034”, которая стала любимой сразу, не мог оторваться и ночами не спал. И его “Сумерки”, помогли мне многое понять и осознать о жизни и солипсизме, книга тоже стала любимой. “Рассказы о Родине”, были жадно мной проглочены в деревне, а его “Будущее”, читать совершенно невозможно, но близок к концу, а книга животрепещущая. Благодаря Тихону Кубову музыканту и бывшему вокалисту “IFK”, узнал о Селине, Боланьо и Елизарове. Он сломал меня двумя своими романами “Библиотекарем” и “Мультиками”, очень чисто, плавно, актуально, и полны верных смыслов его книги. Цитата "Не может сердце не отозваться на доброту. Обязательно отзовется!". Виктор Потиевский автор любимой книги из детства - “Утес белой совы”, продолжения, правда, так и не дописал. Олди чудесные фантасты, с которыми меня познакомил отличный отечественный журнал "Мир Фантастики", мой компас в мире современной фантастики и не только, благодаря ему узнал стоящие книги задевшие меня.Нет никакого противопоставления у меня  двух культур. Возьмём рассказ, который в жизни на меня произвел сильнейшее впечатление, написан чилийским писателем Роберто Боланьо, лаурет буккера 2008 за роман, которого до сих пор на русском нет, а рассказ есть, приятного чтения. А американская литература растет во многом из русской, в частности Достаевского, по выражению филолога Андрея Аствацатурова. Лекция о Селине. Что мы видим у Селина в "Путешествии на край ночи", хоть он и не американец, но заметно повлиял на них будь-то Воннегут или Генри Миллер, Керуак тоже не оставил его без внимания. Воннегут кстати цитирует в “Бойне номер пять” Селина и обращается к “Братья Карамазовым”. Как-то, был я на встречи редакторов одного толстого литературного журнала, и спросил у них, о критериях хорошей книги и литературы, о которой они так много говорили, вообщем, мне ответили, что “время” решает. Если время абсолютизировать, то оно становится не состоятельным для меня. Главный субъективный критерий по прочтении, когда пробегают мурашки по коже. Долго размышлял, и пришел к этому.

Вопрос классики и канона, часто можно услышать, что "это мол классика", "это классик сказал", и подобное, "классику надо читать". Классика во первых за столетия литературы так разрослась, что вряд ли вы прочтете всю или даже половину , во вторых классика, только тогда когда ты её сам прочитал и осознал и она стала для тебя ей, до этого это просто очередное произведение которое имеет определенный информационный фон и влияние на других .  Это конечно общественное отношение. Без него не куда, мы сами ею их назвали и нам навязали, конечно.  Насколько пока человечеству известно, оно не вечно. Люди пишут для людей, в 99 процентов случаев, даже когда для себя, ты сам человек. Нужна ли наша культура, кому-то кроме нас самих, это большой вопрос и явно не тема этого эссе.



Пройдемся дальше по персоналиям и выходу на них, Керуак приводит нас к битникам, через него знакомство начинается с Берроузом. Совместная книга их, конечно, прочтена, и показывает как из текста и события растет дальше этот пласт культуры. Два фильма есть о них, один о Берроузе, и новый нас ждет скоро,который реконструкция старого и про Керуака - “Что случилось с Керуаком” .  Всё посмотрено и впитано. Берроуз остался до лучших времен. “Голый завтрак”, я не видел и не читал, но название то Керуак придумал. "Антология поэзии битников" пробудила во мне интерес к японской поэзии, ибо Керуак пользовался традиционными размерами её, для своих творений. Японская поэзия это Басё конечно, читаешь его и всё как-то по другому там всё, и подход и результат. Тут же вспоминается Анограммическая поэзия, когда произведение состоит из слогов содержащихся в имени Бога и всё. В отличие от капиталистического постоянного наращивания, новых строк рифм, и форм , она работает, с тем что есть, так сказать действует по ситуации. Сходно с моим занятием массажиста, ибо какой человек к тебе пришел, с ним и имеешь делом, со всеми его зажимами и проблемами. Да и без Гинзберга куда, прочтите стихотворение “Супермаркет в Калифорнии” из Сборника, для начала, а ещё он автор небезивестного “ Вопля” и безумных индийских дневников. Так же как битнического поэта можно вспомнить Джаффи (Гери Снайдер). У него есть два интересных эссе. Здесь и здесь. Про Пола Боулза и всех остальных есть кстати книжка, для погружения в атмосферу, правда там нет Керуака. Стадия прочтения её, у меня - пока в начале, на первом этаже “Бит-Отеля” так сказать.

Пример Керуаковского отрывка в переводе Немцова и его стиха.

"Поначалу я просто любуюсь тем как белая полоса вкатывается прямо в морду "Вилли", но вот начинаю смотреть по сторонам, а там сплошной жилой массив и синие новые заводы - Дэйв: "Ну правильно, в конце концов демографический взрыв сожрет последние пустыри в Америке, скоро они начнут громоздить дома друг на друга, как у тебя в этом "городГородГОРОД", так что гроздья домов вырастут на сотни миль вверх, и жители других планет наблюдая Землю в супертелескоп увидят висящий в космосе ощетинившийся шарик - Как подумаешь, аж страшно становится: все люди, в том числе мы со своей прекрасной болтовней, громоздимся сейчас друг на друга как обезьяны, карабкаемся, лезем по головам или как у тебя там сказано - Сотни миллионов голодных ртов, требующих еще, еще, еще - И самое печальное, что у мира нет шансов породить, скажем, писателя, чья жизнь могла бы затронуть всю эту жизнь во всех мелочах, как ты говоришь; который бы заставил тебя плакать в постели, в лунной черт возьми колыбельке, чтоб все насквозь, до последней проклятой кровавой детали какого-нибудь ужасного ограбления души на рассвете, когда всем все равно, как у Синатры - (поет низким баритоном: "Когда всем все равно-о..." - и продолжает:) - Чтобы сразу смести все в кучу одной суровой метлой,знаешь, Джек, я такую ощутил невероятную беспомощность, когда у Селина "Путешествие на край ночи" закончилось тем как он писает в Сену на рассвете, я подумал: Боже мой, а ведь прямо сейчас на рассвете кто-то писает в реку Трентон, а кто-то в Дунай, в Ганг, в замерзшую Обь, в Желтую реку, в Паранью, в Уилламет, в Мерримак, штат Миссури, в самую Миссури, в Юму, Амазонку, Темзу, По, и тэ дэ и тэ пэ, и это настолько ужасно бесконечно, как бесконечные такие стихи, и никто не скажет лучше старика Будды, знаешь когда он говорит: "Существуют несметные звездно-туманные эоны вселенных, их больше чем песчинок во всех галактиках, помноженных на миллиарды световых лет, на самом деле если я буду продолжать, ты испугаешься и не сможешь постичь и ощутишь такое отчаяние что падешь замертво", что-то в этом роде сказано в одной сутре - Макрокосмы, микрокосмы, мокрокосмы, микробы, а ведь есть еще все эти замечательные книги и у человека нет времени их прочесть, ну что вот делать в этом загроможденном множащемся мире, как подумаешь, а Песнь Песней, а Фолкнер? а Биротто, Шекспир, "Сатирикон", Данте? а все эти длинные истории которые люди в барах рассказывают, а сутры? Сэр Филип Сидни, Стерн, Ибн-эль-Араби, вторичный Лопе де Вега и первичный чертов Сервантес, ффуу, а эти все Катуллы с Давидами, и с другой стороны радиослушающие мудрецы на скид-роу ничуть не хуже, у каждого по мильону историй, у тебя вот тоже, Рон Блейк на заднем сиденье, заткнись! - Короче все на свете настолько необходимо, что вообще нинасколько не нужно, ну, скажи?" - (и, конечно, я полностью согласен).
И в подтверждение этой слишком-чрезмерности мира позади на матрасе рядом с Роном Блейком едет Стэнли Попович, внезапно прибывший из Нью-Йорка в Сан-Франциско со своей подружкой итальянской красоткой Джейми, но через несколько дней он собирается бросить ее ради работы в цирке, большой упрямый югослав, у него была в Нью-Йорке Галерея Семи Искусств с бородатыми битниками и литературными чтениями, а теперь будет цирк и дорожные приключения - Как раз сейчас он начал рассказывать нам про работу в цирке и это уже чересчур - А в довершение всего нас ждет Коди со СВОЕЙ тысячей историй - и все мы соглашаемся что да, всего так много что не уследишь, жизнь окружила нас и нам ее не понять, а потому собираем все в кучку посредством отхлебывания виски из бутылки, а когда она пустеет я выскакиваю за следующей, абзац."

Керуак "Биг Сур"

50 miles from N.Y.
all alone in Nature,
The squirrel eating

lara (ru)
50 миль от Нью-Йорка
с Природой наедине,
пирует белка

Так же среди восточных поэтов стоит особняком Шестой Далай Лама, пример песни ниже. Если в теме, прочтите обязательную эту короткую, глубокую, и остроумную книгу, ознакомившись с биографией это мастера Дхармы заодно.

Если бы о Дхарме
Думал столь же рьяно,
Как о милой, - буддой
В этой жизни стал бы.

" Продолжение"

поэзия, Коупленд, литература, Русская литература, книги, Американская литература, битники, истории, чтение, впечатления

Previous post Next post
Up