А как жила остальная часть населения города, не евреи? (Одесса 1941-1944)
Не хочу задеть ничьих чувств, простой констатацией очевидного факта- для очень многих, на словах до сих пор убежденных в своей любви в родному краю одесситов, рубеж 1991 года (развала СССР), показал, что держала их в городе скорее невозможность в советское время свободно выбирать место жительства не ограниченное государственными границами СССР, место "делания карьеры", места "спокойного дожития на пенсии", но никак не понимание себя как гражданина Украины.
Такое количество при первой возможности уехавших на "брайтонский велфер", когда-то "первых людей города", свидетельствует только об одном:
Любили они не эту землю такой, как она есть, а часть того, что пыталась создать на этой земле до 17 года империя, а после 17 года советская власть. Только ту часть, которая с натяжками укладывалась в их сознании в их представление о культурной цивилизованной Европе. Но получался всё равно эрзац. Поэтому, когда они с концом СССР стали свидетелями конца даже этого, пусть такого но уже привычного им мира, такая масса их с легкостью снялась с насиженных мест и перебралась "где покомфортнее".В украинской Одессе их уже ничто не держало.
Поэтому Белла Корченова признается, что вынуждена была всю жизнь врать (через умолчание), рассказывая об этом так:
В советские времена о жизни города во время оккупации писали немного - это было табу.
В бытность моей работы в Одесском Литературном музее, завершая рассказ о героической обороне Одессы, я говорила:
- С шестнадцатого октября тысяча девятьсот сорок первого года, когда грязный сапог румынского солдата ступил на родную мостовую солнечной Одессы, черная туча зависла над городом и долгих два с половиной года город жил во мраке.
А вслед за тем, я мгновенно перескакивала в тысяча девятьсот сорок четвертый год к освобождению Одессы.
Дальше идет интервью о тех годах у "советского архитектора, кандидата архитектуры, члена-корреспондента Украинской академии наук".
В русской Вики пишут:
Pодился в Одессе в 1924 году. Поступил в строительный институт в Одессе. Учился у Ф. А. Троупянского и М. В. Замечика, А. Б. Постеля и Т. Б. Фраермана. 3атем поступил в аспирантуру при академии архитектуры и строительства в Киеве. Тема кандидатской диссертации...
http://ru.wikipedia.org/wiki/Безчастнов,_Игорь_Михайлович
С Игорем Михайлович Безчастновым в советское время я встречался всего пару раз, больше общаясь с его сыном Мишей.
Сегодня попался на глаза его рассказ о годах, которые он в молодости провел в оккупированной румынами Одессе.
Рассказывал он это бывшей сотруднице одесского литературного музея Белле Корченовой уже в Нью-Йорке(рассказывает сам Игорь Михайлович в том числе и о том- как и у кого он учился не после войны при советской власти, а ещё в румынской Одессе).
Полностью интервью здесь.
p.s.
там уже потёрли, сейчас можно найти ЗДЕСЬ:
Я попробую отделить из него воспоминания о реальных фактах, пропустив некоторые "личностные оценочные суждения" в духе стандартных сталинских лозунгов "тру-коммуниста", от мест, где в воспоминаниях Одесса становится то румынской, то вдруг немецкой.
(собственно пришлось немного сократить только потому, что ЖЖ не пропускает в один пост такое большое количество знаков)
Например, начиная говорить о возрождении культурной и театральной жизни при румынах в Одессе, Белла не удержалась, чтобы не подчернить всё дальнейшее фразой- "Для отвлечения внимания от тяжелой политической действительности"...
Оно понятно, что любая война не сахар, но в итоге, в целом, предложение приобрело приемлемый для советского глаза, но диковатый по черноватому юмору вид:
"Для отвлечения внимания от тяжелой политической действительности румыны спешно восстанавливали театральную Одессу и, конечно, первым возродился к жизни краса города Оперный театр, которым румыны очень гордились,так как это был единственный Оперный театр в оккупированной Украине".
Впрочем- вот само интервью:
Одесса, город мой!
Мы не сдадим тебя!
Пусть рушатся дома, хрипя в огне пожарищ,
Пусть смерть бредет по улицам твоим,
Пусть жжет глаза горячий черный дым,
Пусть пахнет хлеб теплом пороховым,
Одесса, город мой!
Мой спутник и товарищ!
Одесса, город мой!
Тебя мы не сдадим!
Всеволод Багрицкий 1941г.
Сдали. И во время оккупации 1941-го - 1944-го годов Одесса была центром Транснистрии - огромной территории между реками Буг и Днестр, находившейся под юрисдикцией и управлением Румынии, союзницей Германии во Второй Мировой войне. Американский исследователь Александр Далин пишет, что идея об отделении Одессы от России была не нова. Еще во время Первой Мировой войны ходили об этом слухи.
В советские времена о жизни города во время оккупации писали немного - это было табу. В бытность моей работы в Одесском Литературном музее, завершая рассказ о героической обороне Одессы, я говорила:
- С шестнадцатого октября тысяча девятьсот сорок первого года, когда грязный сапог румынского солдата ступил на родную мостовую солнечной Одессы, черная туча зависла над городом и долгих два с половиной года город жил во мраке.
А вслед за тем, я мгновенно перескакивала в тысяча девятьсот сорок четвертый год к освобождению Одессы. В экспозиции не имелось экспонатов, посвященных оккупации, да и сотрудники музея мало знали о жизни Одессы того времени.
Заинтересовавшись этой темой, уже в Нью- Йорке я повстречала людей, переживших Холокост в Одессе.
В результате таких встреч явилась статья "Под страхом свастики" ("Наш Дом Америка" №25. 06. 10).
* * *
А как жила остальная часть населения города, не евреи?
Игорь Михайлович Безчастнов
( в руках- рисунок его дачи в Аркадии на ул. Каманина, где я с ним и пересекался)
Игорь Михайлович Безчастнов Мой добрый знакомый - архитектор академик Игорь Михайлович Безчастнов остался с семьей в оккупации, когда ему было шестнадцать лет. И он поведал о жизни в оккупированном городе - семье пришлось остаться с дедом Михаилом Федоровичем Безчастновым, городским архитектором, потерявшим подвижность в результате автомобильной катастрофы накануне войны.
Игорь Безчастнов :
Время оккупации, с моей точки зрения, можно условно разделить на несколько периодов:
1- - первые месяцы пребывания оккупантов в Одессе - конец 1941-го - начало 1942-го года - период жестоких карательных мер, расправы с еврейским населением, пора жестокие морозы, лишения и голод.
2- переходный, когда отступили холода и с появлением рынка , началась относительная нормализация жизни - начало марта 1942 - го года.
3 - наибольшее оживление и подъем торговли, культуры, образования, повышения уровня жизни - вторая половина 1942 и 1943 год.
4 - заключительный этап оккупации - первые месяцы 1944 года.
Перед уходом наших войск из Одессы я видел, как, чтобы они не достались врагу, убивали лошадей, с береговых батарей в районе 8-ой станции Большого Фонтана и жители и из- за наступившего голода вырезали конину. В порту тоже расстреливали лошадей и бульдозерами сбрасывали в море, очевидцы говорили - это было ужасное зрелище.
Такой румыны увидели Таможенную площадь
Последний транспорт с войсками ушел из Одессы на рассвете 16 октября 1941 года. и после непрерывной канонады, разрывов снарядов, ежеминутного воя сирен, оповещавших об очередном авиа налете, в городе воцарилась непривычная мертвая тишина. Оккупанты входили во второй половине дня. Одна из колонн румынской пехоты молча, без выстрелов, двигалась со стороны Николаевской дороги, поднимаясь по Нарышкинскому ( ныне Маринеско) спуску на Софиевскую улицу, направляясь, вероятно, к центру города.
Моторизированных частей не было. Не было и немецких военных частей, их мы увидели только в последующие дни.
На другой день оккупанты согнали мужчин из нашего и соседних домов, оставшихся по разным причинам в городе в наш двор и, выстроив всех в шеренгу, приказали евреям выступить вперед. Вышел сосед Аркадий Шеин и тут же был застрелен выстрелом в упор. Его семья уехала, а он решил остаться, не веря официальным сообщениям о жестокости оккупантов.
Шел следующий день оккупации. Утром к нам в квартиру ввалились румынские солдаты и стали тащить все, что блестело: утварь, вазы, часы, зеркала. Грабеж повторялся не раз, без внимания оставались пока лишь картины, книги, художественные гипсы. Ситуация в городе была очень напряженная, особенно после взрыва 22 октября здания на Маразлиевской улице, где размещалась комендатура. Там погибли несколько высоких воинских чинов - это значительно ужесточило взаимоотношение оккупантов и населения.
Начались облавы. Первое время мы не решались выходить из дому. Как мне помнится, за каждого погибшего фашистского офицера или чиновника расстреливали от 100 до 200 заложников. По тротуарам немецкие солдаты проложили провода связи, а на воротах домов вывесили объявления о том, что в случае повреждения все жители дома будут расстреляны. В разных районах города - на Александровском проспекте, на Новом Базаре установили виселицы, и вешали евреев, партизан и связных, попавших в сигуранцу- румынскую полицию. Мои родители пережили Гражданскую войну, становление советской власти и для них разбой и бандитизм не были новостью, а для меня - тяжелая психологическая травма.
Каждый житель еврейского происхождения вне зависимости от пола и возраста обязан был носить на груди звезду Давида. В Одессе, в районе Слободки, а также в отдельных населенных пунктах области: в Доманевке, Богдановке и других местах были созданы гетто, куда сгоняли всех евреев. По дороге многие погибали. Об этом писалось не раз.
А семья Брейдбурдов уцелела, и, когда к лету 42-го года наступило более спокойное время и на улицах людей уже не хватали, к нам, как уважаемой в городе семье много лет проживающей в этом доме, неожиданно пришла Наталья Тырмас с румынским прокурором для подтверждения, что Брейдбурды действительно караимы и коренные жители Одессы. Караимов фашисты не преследовали. Наталья Осиповна прекрасно знала французский язык и это расположило к ней румынских чиновников, так как румыны любили всё французское и считали Бухарест вторым Парижем.
Особенно запомнились тяжелые последние месяцы 41-го года. Домашние запасы провизии и воды подошли к концу, наступил тяжелый голод, усугубляемый жестокими морозами.Воду приносили в ведрах. Ходить приходилось на большое расстояние, и каждый брал с собой четыре, а то и шесть пустых ведер. Обратно тащили, перенося каждую пару вперед на несколько десятков метров. Поднимать полные ведра по длинной обледенелой лестнице с припортовой Приморской улицы на Софиевскую при температуре под двадцать пять, а то и тридцать градусов мороза было тяжело и опасно.
В этот период в городе появилось много немецких военных. Они полностью контролировали порт и железную дорогу. В наш двор завели две самоходные пушки, а на квартиру поставили двух обслуживающих технику немцев, что резко изменило в худшую сторону моральное состояние и быт. Но затем установилось некоторое взаимопонимание. Эти вояки были сугубо гражданские люди, не расстававшиеся с семейными фотографиями. Они проклинали войну, то и дело ругали Гитлера и Сталина. Еще в школе нам преподавали немецкий, я его неплохо знал, что помогало в общении.
Не раз знание языка меня спасало при уличных встречах с немцами. Нас поражало, как немцы были обеспечены всем необходимым для жизни в походных условиях в военное время: теплая одежда, одеяла, прекрасная обувь, моющие средства, средства для очистки и дезинфекции воды и многое другое. Они понимающе к нам относились, но однажды появились гестаповцы проверить, как те устроены. Отношение постояльцев к нам сразу изменилось - последние стали суровы, холодны, отчужденны, на лицах читался испуг. Гестапо для немцев было не лучше, чем для нас КГБ.
Наступило более спокойное время, реже проводились проверки. К весне стали появляться продукты - крестьянам разрешили привозить товары в город. По ночам раздавался стук колес - снизу, по Нарышкинскому спуску поднимались повозки, телеги, спеша на Новый Рынок. Базары все больше наполнялись крестьянскими товарами. Денег не было, процветал натуральный обмен. Из брошенных, пустующих квартир выносили разнообразные носильные вещи, антиквариат, книги. Все это обменивалось на продукты и на необходимые для жизни предметы быта. Мама меняла одежду, обувь, материю, свои серебряные бутылочки от духов и одеколонов на кукурузную муку, иногда на картофель. Власти города начали поддерживать и поощрять частную инициативу. На рынке стали появляться столики, рундучки, лавчонки с которых велась мелкая торговля. Открывались небольшие магазины - бодеги, где продавались продукты и дешевое вино, начали работать небольшие рестораны, книжные магазины. Мама проявила инициативу и вместе с компаньонкой приготовляла напиток - морс, который продавали на базаре. Отец устроился пожарным охранником на табачную фабрику. В семье появились небольшие деньги - румынские леи и немецкие марки, что обеспечивало сносное питание. Основной денежной единицей в дальнейшем стала немецкая марка.
Я не припоминаю, чтобы мы серьезно болели, несмотря на разруху, холод, голод, но обратиться к специалисту медику позволяло наличие частных кабинетов. Так на улице Преображенской работал профессор Евгений Максимилианович Фишер. Он помог мне в восстановлении зрения, пострадавшее во время обороны Одессы при сварки противотанковых рогатин - защитные очки были только у сварщика. На улице Пушкинской функционировал кабинет доктора Синани по женским болезням.
Профессор Юлий Мелентьевич Дмитриенко, кардиолог, принимал в своем кабинете на улице Нежинской. Он был уволен из университета за отказ сотрудничать с оккупантами.
(странное по советским меркам наказание- за отказ "сотрудничать с оккупантами"- возможность спокойно работать в своём частном кабинете- как доктор Преображенский у Булгакова).
Уже функционировал Одесский университет, открывшийся 7-го декабря 1941 года под руководством талантливого хирурга профессора Павла Часовникова, он также возглавлял при университете знаменитый медицинский факультет. В его клиниках была налажена весьма серьезная работа и врачи оказывали большую практическую помощь населению. Здесь работали профессор Евгений Шевалев, спасавший своих пациентов от расстрела, профессор Л. Коровицкий - участник одесского подполья, профессор В.Стефанский, профессор Михаил Заевлошин, известный хирург Целариус и другие. Медицинский персонал клиник сыграл неоценимую роль в сохранении жизни многих жителей города, укрывая последних от угона в Германию. В числе нашедших убежище в одной из клиник был я и Кирилл Великанов, впоследствии известный уролог. Здесь находили свое спасение и евреи - в моей палате лежал инженер Сушон. Клиника профессора Павла Часовникова да и он сам, как хирург, были известны далеко за пределами Одессы, дальнейшая его судьба мне неведома.
Белла Корченова:
Американский исследователь Александр Даллин пишет, что при приближении советских войск Часовников уехал в Румынию, получил румынское гражданство, но был выдан румынскими властями, как военный преступник, препровожден в Одессу и там осужден.
М.Б.:
Несмотря на очень тяжелое положение только что оккупированного города начал функционировать целый ряд учебных заведений. Это Университет, Академия Изящных Искусств, бывшее Одесское Художественное училище, Подготовительные Курсы для получения среднего образования, школы и гимназии. Мои восемь классов давали право поступить в Академию Изящных Искусств. Возглавил ее тогда румынский художник Ионеску, впоследствии читавший нам анатомию. Всех студентов, поступивших в училище, он поздравил, однако речь свою начал со слов, где честно и реалистично нарисовал возможную картину нашего будущего. Он сказал, что, вероятно, мы будем несчастными людьми, бедными из бедных, и большинство обречено на прозябание, лишь некоторые достигнут благополучия, и, возможно, славы. Только упорный труд, говорил он, поднимет вас над уровнем серой массы, подумайте сейчас еще раз о своем решении стать художником.
Несмотря на сказанное, я поступил на ландшафтное отделение, где училось около десяти человек, но вскоре перешел в мастерскую, которую вели одесские художники Евгений Иосифович Буковецкий и Александр Николаевич Стилиануди. Они оба поддерживали в свое время известного одесского художника Кириака Костанди, основателя Южнорусской школы живописи в его организационной работе. Так, Александр Николаевич был его бессменным секретарем. Помнится, кроме них в этот период в Училище преподавал Н.А.Павлюк.
Замечу, что в восемнадцатом году у Евгения Буковецкого и художника Петра Нилуса останавливался известный русский писатель Иван Бунин, писавший в то время знаменитые“Окаянные дни.”
Б.К.: Михаил Жук, известный украинский художник и поэт также оставался в оккупированном городе. Преподавал ли он в художественном училище?
Когда я занимался, среди состава преподавателей Жука уже не было. Его, одного из ведущих преподавателей, буквально выгнали, потому что тот отказался писать портреты румынского короля и королевы. Но работы художника были в музее училища. В Одессе Михаил Жук прожил всю свою жизнь с 1925-го по 1964-й год.
После освобождения города от оккупантов я помчался в училище и застал там разруху, музей был полностью разграблен. Исчезли работы замечательного рисовальщика профессора Крайнева, Жука, художника Зайцева и многих других мастеров кисти. Это немалая потеря для одесского художественного наследия.
Мы немного отвлеклись от темы, и, продолжая разговор о моем образовании в период оккупации, следует упомянуть о занятиях на Подготовительных Курсах при Университете, куда я перешел, так как они давали возможность завершить среднее образование и, главное, на тот момент, сохраняли от угона в Германию (бронь одеситам от отправки в Германию), а такая угроза становилась всё реальнее. Сюда же поступили и мои одноклассники, а моя будущая жена Женя Шляхова поступила вольнослушательницей на Медицинский факультет с необходимостью доcдать экстерном необходимые предметы. С этим она справилась успешно. К большому сожалению, моя учеба в Художественном Училище была очень непродолжительна.
Подготовительные Курсы открылись для школьников, окончивших до войны восемь и девять классов средней школы. Директором Курсов был профессор Васильев Николай Николаевич. Здесь преподавали профессор Борис Васильевич Варнеке, также работавший в газете “Молва”, доценты Щербина и Балясный. Учебная программа была весьма обширна. В дополнение к традиционным, для советских школьных программ дисциплинам, преподавались латынь, богословие. Курсы давали право поступать в высшие учебные заведения. Правда, полученные знания не были признаны законными советской школой, и пришлось повторно сдавать экзамены. Мы думали, что после освобождения города профессор Николай Николаевич Васильев может пострадать, как пострадал профессор Борис Васильевич Варнеке, доцент Балясный и другие, но Васильев был восстановлен в должности декана физмата Университета и даже получил правительственную награду за сохранение контингента молодых людей от угона на Запад.
Из числа его учеников потом вышли ученые доктор наук Олейник, Сергей Зенонович Лущик, впоследствии ставший известным коллекционером, краеведом и писателем, я стал членом-корреспондентом Украинской Академии Архитектуры.
Когда освободили город, всех молодых ребят призывного возраста вызвали в военкомат, чтобы отправить на фронт.
В военкомат, где я находился, явился профессор Лепницкий с перечнем учашихся, на которых распространялась бронь. Я был в том списке и поступил в Институт инженеров Морского Флота или Водный институт, как его называли в Одессе, Строительного института еще не было.
К середине сорок второго года... в Одессе складывалась сравнительно мирная жизнь, улучшилось экономическое положение жителей за счет торговли. Открылись некоторые производства: табачная фабрика, куда устроился на работу мой отец, завод по производству минеральных вод, судоремонтный завод, железнодорожные мастерские и другие предприятия. Произошло оживление и в культурной жизни города. Первоочередной задачей врага было формирование новой идеологии, нового социологического общества. Для этого в первую очередь румыны восстанавливали прессу. Вначале появилась “Одесская газета”, первый номер вышел уже в первые недели после захвата города. Газета была официальным политическим органом муниципального совета, печатавшая новости и декреты. Также издавалась газета “Молва”, особенно популярная в Одессе. А эпиграфом к “Молве”, помнится, стояли такие слова: “ Мирон Костин писал: ”Триста лет тому назад земли, находящиеся к западу от Прута, принадлежали Румынии ”. Для румынских властей это имело особое значение, подтверждая право на владение Транснистрией. Газета тоже помещала политические, городские и местные новости. В прессе обязательно публиковались сводки о военных успехах фашистов, даже тогда, когда фронт уже застопорился. Для формирования нового сознания в умах населения оккупанты даже создали при Университете “Институт антикоммунистической пропаганды”.
Администрация города воздействовала на умы населения и религией - открывались храмы крупные и малые. Пышно отмечались религиозные праздники. Мы посещали церковь. Мне нравилась красочная сторона богослужения, там пели артисты Оперного театра, пел известный артист Топчий.
(этот артист Топчий- один из дедушек Льва Рэмовича Вершинина, тоже известного в ЖЖ под ником putnik1)
Возобновилась и художественная жизнь Одессы. Художники объединились в “Общество свободных художников” и начали устраивать выставки своих работ. Немного позднее открылся Художественный салон, ставший составной частью культурной жизни города, где выставлялись и продавались работы художников. В 1943-м году стали работать городские библиотеки. В Публичной библиотеке на Пастера я обнаружил книги по йоге - карма йога, раджа йога, хатха йога. Только спустя два десятилетия такие книги стали широко известны населению и пошло повальное увлечение йогой.
Также распахнули двери и музеи. Я любил бывать в Одесском художественном музее, бывшая Картинная Галерея. Это был для меня своего рода храм, и я ходил туда регулярно. В музее работала Анна Петровна Ганзаль, наша школьная учительница рисования. Она изучала в то время материалы о Южнорусской школе живописи, беседы с нею всегда были интересны и запоминались надолго.
Румыны не просто гордились Оперным театром, они преследовали цель показать свое лояльное отношение властей к населению, к русской культуре, изобразительному искусству, науке, как это сделали немцы на оккупированной территории Франции. Говоря об Одесском Оперном театре, который начал работать в тяжелое голодное и холодное время декабря 1941 года, следует отметить, что гастроли в Оперном открывали многим артистам дорогу на европейские сцены.
В Одессу в этот период стекались артисты из ряда городов Украины, образовав довольно сильный и слаженный творческий коллектив. Благодаря этому стало возможным создать столь обширный репертуар. За сравнительно непродолжительное время были поставлены оперы “Тоска”, “Травиата», “Риголетто”, “Кармен”, “Паяцы”,. “Фауст”, и балеты - “Лебединое озеро,” “Спящая красавица и ” “Корсар”. В них выступали великолепные украинские танцоры -- Макуха, Гонта, Лисневский и другие. Ставились и русские оперы - “Борис Годунов,” и “Евгений Онегин.”В театр приглашались известные дирижеры и певцы Западной Европы. В Оперном пели теноры - румын Маринеску и одессит Топчий.
На гастроли приехал знаменитый итальянский певец Тито Скипа, он был уже на склоне лет. У нас был большой набор пластинок фирмы “Колумбия” в исполнении этого великого артиста. Его выступление транслировалось из Оперного театра по местному радио - мы слушали с удовольствием его удивительный голос. Моя одноклассница Женя была на спектакле Тито Скипо и наслаждалась воочию мастерством великого артиста. Билеты были очень дорогие, но ее провели в театр наша одноклассница балерина Алла Тородина и её друг артист Люсик Юрданов. Они приглашали нас в театр довольно часто и, конечно, бесплатно. Посещаемость представлений в Оперном была велика.
Первые ряды обычно занимали офицеры - немцы и румыны. Они вели себя возмутительно - от восторга стреляли в потолок, не заботясь о судьбе великолепного плафона с живописью известного художника Лефлера. Таким проявлениям варварства я сам был свидетель.
Кроме Оперного театра успешно работал Одесский драматический театр под руководством способного и опытного режиссера Василия Вронского. Каждую неделю была премьера нового спектакля. В городе действовали и кинотеатры, где демонстрировались, в основном, немецкие фильмы, показывая успешные для немцев эпизоды войны, либо развлекательные программы с участием известной артистки Марики Рёкк.
В цирке проводились спортивные выступления, главным образом, бокс. Это было время нашей молодости, и мы не могли постоянно находиться в угнетенном состоянии и старались не пропускать интересные зрелищные мероприятия.
Припоминаю успешные выступления Петра Лещенко - знаменитого, неподражаемого исполнителя русских и цыганских романсов, знакомых нам раньше по пластинкам. Но совершенно другое впечатление, когда слышишь и видишь его перед собой. Лещенко приехал в Одессу из Бессарабии, пел в Русском Драматическом театре и в ресторане “Северный”. Тогда в его репертуаре было много патриотических песен и высокохудожественных романсов, что было радостно слышать. А кто была выступавшая вместе с ним его спутница, я теперь и не вспомню.
Б.К.:
-Девушка, выступавшая вместе с Петром Лещенко была девятнадцатилетняя Верочка Белоусова, его последняя любовь и будущая жена. Вера Белоусова была задержана в Румынии после ареста Петра Лещенко, и приговорена к смертной казни, замененной на 25 лет лишения свободы и освобождена в 1954 году.
Примерно такая же участь постигла нашу одноклассницу Аллу Тородину, танцевавшую в Оперном театре. Ей пришлось быть в заключении десять лет. В вину ей ставили брак с адвокатом румынского подданства. После смерти Сталина она была полностью реабилитирована.
Я видел короля один раз, когда он медленно проезжал по переулку Некрасова в открытой машине в окружении эскорта машин, возможно, в театр. В парадной форме, атлетического сложения, гордое выражение здорового красивого человека. Как писали в то время газеты, городской голова Одессы Пынтя устроил королю помпезный прием, рассчитанный на то, что столица Транснистрии - солнечная Одесса должна украсить новую Румынию. Михай I посетил ряд спектаклей в Оперном театре, и посещение было обставлено торжественно и пышно. Фигура короля в военном отношении, насколько мне помнится, не играла той значительной роли, которую вел ставленник фашистской Германии маршал Антанеску, Михай I просто считался символом Румынии. Когда советские войска приблизились к границам Румынии, Михай l приказал арестовать Антонеску и немецких генералов и объявил войну Германии, что ускорило ее разгром. Позднее, после окончания войны, Сталин наградил короля Михая I орденом Победы.
Б.К,:
Валентин Катаев писал об Одессе 1942-1943 годов: “Одесса стала модным местом, чем-то вроде Ниццы, где одни рассчитывали повеселиться, другие завести коммерческие связи, третьи - купить дачу где-нибудь в районе Фонтанов или Люстдорфа”. А что ваша память хранит о тех днях?
В какой-то степени Катаев был прав. Замечательный театр, рестораны, кафе, прекрасные дачные особняки у берегов теплого моря, зеленые парки - все это привлекло состоятельных людей и вражеских офицеров. Но действительность была другой: город производил в целом безрадостное впечатление - дачные районы Аркадии, Фонтанов, Люстдорфа были отданы на постой военным частям, почти все побережье минировано, а пустующие дачи большей частью находились в полуразрушенном состоянии. Как мне помнится, местом, доступным для купания, был только небольшой клочок пляжа в Аркадии, кругом были мины, на что настойчиво намекали грозные знаки. Многие парки Одессы сильно пострадали, а Дендропарк был полностью изведен на топливо. Думаю, что румынские власти смотрели несколько глубже на будущее Одессы и расценивали город не только как место увеселения - это, прежде всего, глубоководный порт на незамерзающем море с подъездными транспортными путями, легко поддающимися ремонту.
Летом сорок третьего года, а эти события можно отнести к третьему периоду истории оккупации, настроение в целом у населения было более жизнерадостное... - значительно улучшилось материальное положение жителей за счет расширившейся торговли, открытии новых производств.
С Приморского бульвара было видно, как немцы продолжали расчищать порт. Над портом летал самолет с огромным магнитным кругом, и магнитные мины поднимались со дна и взрывались вслед самолету. Казалось, что и немцев не оставляла надежда задержаться здесь надолго. Оккупационные власти продолжали вести свою идеологическую политику, используя местное радио и прессу. Радиоприемники были конфискованы, соответственно приказу все патефонные пластинки были сданы на проверку в полицию, и на всех дисках стояла печать с санкционированием на применение. Пластинки с музыкой еврейского композитора Мендельсона конфисковали. Тем не менее, мы собирались у друзей, слушали музыку и танцевали под разрешенные пластинки.
Желание узнать что- либо о близких, находившихся по ту сторону линии фронта, заставляло население обращаться к гадалкам, предсказателям, гипнотизерам. Последние проводили сеансы массового гипноза в театрах. Это было очень впечатляюще. Мы, немногочисленные школьные друзья, собирались друг у друга, с тоской вспоминали недавнее прошлое, делились последними известиями, которые приходили нелегальными путями, обращались и к спиритизму. Усаживались за круглым столом и на бумаге по кругу писали буквы, а на блюдечке рисовали стрелку, закрывая буквы руками. Вызывали дух Александра Пушкина, Льва Толстого, Эдмона Ростана и других выдающихся личностей. Блюдечко двигалось. Когда стрелка выборочно подходила к буквам, получалась законченная фраза. Я не верил поначалу, но, тем не менее, гадал на дядю и узнал, что тот находится в безопасном месте. Потом оказалось, что он был в госпитале. Задавали вопросы о близких, и многое совпадало - механизм спиритизма и сегодня неясен. Также это время было окрашено для меня светлым чувством к моей однокласснице Женей Шляховой.
Незадолго до освобождения Одессы у нас появились два человека. Один из них, представитель одесских партизан Абрамов, предложил отцу уйти в катакомбы, и отец приготовился к этому очень серьёзно. Но Абрамов не появился. Позднее мы узнали, что группу, ушедшую с Абрамовым, румыны выследили, поймали и сожгли за городом в деревянном бараке.
Основная масса отступающих двигалась по Софиевской улице, где я жил и потому имел возможность воочию всё это наблюдать. Обычно вначале неслись мотоциклисты, направляя колонны техники. На головах у них были каски с рожками, серо-зеленые прорезиненные плащи с пелеринами, вид был устрашающий. Меня поражало, как эта могучая техника - мощные машины, самоходные пушки, артиллерия, гигантские грузовики, вся эта сила с бешеной скоростью неслась прочь от Одессы по Софиевской улице, Нарышкинскому спуску в сторону Николаева. На протяжении недели фашисты уходили из города.
В эти дни был оглашен жесткий приказ: закрыть окна и двери и не выходить на улицу. Разнеслись слухи, что молодых будут угонять на запад. По предложению врача Великанова, отца впоследствии известного уролога Кирилла Великанова, меня вместе с Кириллом поместили в одну из палат клиники мединститута. В этой палате, как я отметил раньше, лежал инженер Сушон, - его врачи старательно прятали от фашистов из-за еврейского происхождения.
Несколько позже, приведя себя в порядок, мы стремительно покинули клинику и вышли на улицу, встречать дорогих Победителей. У них было мало машин, в основном конные обозы, но все были хорошо вооружены. У каждого был автомат, на поясе висели гранаты...
Освобождение пришло 10-го апреля 1944 года.
* * *
Ещё в моем ЖЖ посты по теме оккупации Одессы ЗДЕСЬ :
Такое количество при первой возможности уехавших на "брайтонский велфер", когда-то "первых людей города", свидетельствует только об одном:
Любили они не эту землю такой, как она есть, а часть того, что пыталась создать на этой земле до 17 года империя, а после 17 года советская власть. Только ту часть, которая с натяжками укладывалась в их сознании в их представление о культурной цивилизованной Европе. Но получался всё равно эрзац. Поэтому, когда они с концом СССР стали свидетелями конца даже этого, пусть такого но уже привычного им мира, такая масса их с легкостью снялась с насиженных мест и перебралась "где покомфортнее".В украинской Одессе их уже ничто не держало.
Поэтому Белла Корченова признается, что вынуждена была всю жизнь врать (через умолчание), рассказывая об этом так:
В советские времена о жизни города во время оккупации писали немного - это было табу.
В бытность моей работы в Одесском Литературном музее, завершая рассказ о героической обороне Одессы, я говорила:
- С шестнадцатого октября тысяча девятьсот сорок первого года, когда грязный сапог румынского солдата ступил на родную мостовую солнечной Одессы, черная туча зависла над городом и долгих два с половиной года город жил во мраке.
А вслед за тем, я мгновенно перескакивала в тысяча девятьсот сорок четвертый год к освобождению Одессы.
Дальше идет интервью о тех годах у "советского архитектора, кандидата архитектуры, члена-корреспондента Украинской академии наук".
В русской Вики пишут:
Pодился в Одессе в 1924 году. Поступил в строительный институт в Одессе. Учился у Ф. А. Троупянского и М. В. Замечика, А. Б. Постеля и Т. Б. Фраермана. 3атем поступил в аспирантуру при академии архитектуры и строительства в Киеве. Тема кандидатской диссертации...
http://ru.wikipedia.org/wiki/Безчастнов,_Игорь_Михайлович
С Игорем Михайлович Безчастновым в советское время я встречался всего пару раз, больше общаясь с его сыном Мишей.
Сегодня попался на глаза его рассказ о годах, которые он в молодости провел в оккупированной румынами Одессе.
Рассказывал он это бывшей сотруднице одесского литературного музея Белле Корченовой уже в Нью-Йорке(рассказывает сам Игорь Михайлович в том числе и о том- как и у кого он учился не после войны при советской власти, а ещё в румынской Одессе).
Полностью интервью здесь.
p.s.
там уже потёрли, сейчас можно найти ЗДЕСЬ:
Я попробую отделить из него воспоминания о реальных фактах, пропустив некоторые "личностные оценочные суждения" в духе стандартных сталинских лозунгов "тру-коммуниста", от мест, где в воспоминаниях Одесса становится то румынской, то вдруг немецкой.
(собственно пришлось немного сократить только потому, что ЖЖ не пропускает в один пост такое большое количество знаков)
Например, начиная говорить о возрождении культурной и театральной жизни при румынах в Одессе, Белла не удержалась, чтобы не подчернить всё дальнейшее фразой- "Для отвлечения внимания от тяжелой политической действительности"...
Оно понятно, что любая война не сахар, но в итоге, в целом, предложение приобрело приемлемый для советского глаза, но диковатый по черноватому юмору вид:
"Для отвлечения внимания от тяжелой политической действительности румыны спешно восстанавливали театральную Одессу и, конечно, первым возродился к жизни краса города Оперный театр, которым румыны очень гордились,так как это был единственный Оперный театр в оккупированной Украине".
Впрочем- вот само интервью:
Одесса, город мой!
Мы не сдадим тебя!
Пусть рушатся дома, хрипя в огне пожарищ,
Пусть смерть бредет по улицам твоим,
Пусть жжет глаза горячий черный дым,
Пусть пахнет хлеб теплом пороховым,
Одесса, город мой!
Мой спутник и товарищ!
Одесса, город мой!
Тебя мы не сдадим!
Всеволод Багрицкий 1941г.
Сдали. И во время оккупации 1941-го - 1944-го годов Одесса была центром Транснистрии - огромной территории между реками Буг и Днестр, находившейся под юрисдикцией и управлением Румынии, союзницей Германии во Второй Мировой войне. Американский исследователь Александр Далин пишет, что идея об отделении Одессы от России была не нова. Еще во время Первой Мировой войны ходили об этом слухи.
В советские времена о жизни города во время оккупации писали немного - это было табу. В бытность моей работы в Одесском Литературном музее, завершая рассказ о героической обороне Одессы, я говорила:
- С шестнадцатого октября тысяча девятьсот сорок первого года, когда грязный сапог румынского солдата ступил на родную мостовую солнечной Одессы, черная туча зависла над городом и долгих два с половиной года город жил во мраке.
А вслед за тем, я мгновенно перескакивала в тысяча девятьсот сорок четвертый год к освобождению Одессы. В экспозиции не имелось экспонатов, посвященных оккупации, да и сотрудники музея мало знали о жизни Одессы того времени.
Заинтересовавшись этой темой, уже в Нью- Йорке я повстречала людей, переживших Холокост в Одессе.
В результате таких встреч явилась статья "Под страхом свастики" ("Наш Дом Америка" №25. 06. 10).
* * *
А как жила остальная часть населения города, не евреи?
Игорь Михайлович Безчастнов
( в руках- рисунок его дачи в Аркадии на ул. Каманина, где я с ним и пересекался)
Игорь Михайлович Безчастнов Мой добрый знакомый - архитектор академик Игорь Михайлович Безчастнов остался с семьей в оккупации, когда ему было шестнадцать лет. И он поведал о жизни в оккупированном городе - семье пришлось остаться с дедом Михаилом Федоровичем Безчастновым, городским архитектором, потерявшим подвижность в результате автомобильной катастрофы накануне войны.
Игорь Безчастнов :
Время оккупации, с моей точки зрения, можно условно разделить на несколько периодов:
1- - первые месяцы пребывания оккупантов в Одессе - конец 1941-го - начало 1942-го года - период жестоких карательных мер, расправы с еврейским населением, пора жестокие морозы, лишения и голод.
2- переходный, когда отступили холода и с появлением рынка , началась относительная нормализация жизни - начало марта 1942 - го года.
3 - наибольшее оживление и подъем торговли, культуры, образования, повышения уровня жизни - вторая половина 1942 и 1943 год.
4 - заключительный этап оккупации - первые месяцы 1944 года.
Перед уходом наших войск из Одессы я видел, как, чтобы они не достались врагу, убивали лошадей, с береговых батарей в районе 8-ой станции Большого Фонтана и жители и из- за наступившего голода вырезали конину. В порту тоже расстреливали лошадей и бульдозерами сбрасывали в море, очевидцы говорили - это было ужасное зрелище.
Такой румыны увидели Таможенную площадь
Последний транспорт с войсками ушел из Одессы на рассвете 16 октября 1941 года. и после непрерывной канонады, разрывов снарядов, ежеминутного воя сирен, оповещавших об очередном авиа налете, в городе воцарилась непривычная мертвая тишина. Оккупанты входили во второй половине дня. Одна из колонн румынской пехоты молча, без выстрелов, двигалась со стороны Николаевской дороги, поднимаясь по Нарышкинскому ( ныне Маринеско) спуску на Софиевскую улицу, направляясь, вероятно, к центру города.
Моторизированных частей не было. Не было и немецких военных частей, их мы увидели только в последующие дни.
На другой день оккупанты согнали мужчин из нашего и соседних домов, оставшихся по разным причинам в городе в наш двор и, выстроив всех в шеренгу, приказали евреям выступить вперед. Вышел сосед Аркадий Шеин и тут же был застрелен выстрелом в упор. Его семья уехала, а он решил остаться, не веря официальным сообщениям о жестокости оккупантов.
Шел следующий день оккупации. Утром к нам в квартиру ввалились румынские солдаты и стали тащить все, что блестело: утварь, вазы, часы, зеркала. Грабеж повторялся не раз, без внимания оставались пока лишь картины, книги, художественные гипсы. Ситуация в городе была очень напряженная, особенно после взрыва 22 октября здания на Маразлиевской улице, где размещалась комендатура. Там погибли несколько высоких воинских чинов - это значительно ужесточило взаимоотношение оккупантов и населения.
Начались облавы. Первое время мы не решались выходить из дому. Как мне помнится, за каждого погибшего фашистского офицера или чиновника расстреливали от 100 до 200 заложников. По тротуарам немецкие солдаты проложили провода связи, а на воротах домов вывесили объявления о том, что в случае повреждения все жители дома будут расстреляны. В разных районах города - на Александровском проспекте, на Новом Базаре установили виселицы, и вешали евреев, партизан и связных, попавших в сигуранцу- румынскую полицию. Мои родители пережили Гражданскую войну, становление советской власти и для них разбой и бандитизм не были новостью, а для меня - тяжелая психологическая травма.
Каждый житель еврейского происхождения вне зависимости от пола и возраста обязан был носить на груди звезду Давида. В Одессе, в районе Слободки, а также в отдельных населенных пунктах области: в Доманевке, Богдановке и других местах были созданы гетто, куда сгоняли всех евреев. По дороге многие погибали. Об этом писалось не раз.
А семья Брейдбурдов уцелела, и, когда к лету 42-го года наступило более спокойное время и на улицах людей уже не хватали, к нам, как уважаемой в городе семье много лет проживающей в этом доме, неожиданно пришла Наталья Тырмас с румынским прокурором для подтверждения, что Брейдбурды действительно караимы и коренные жители Одессы. Караимов фашисты не преследовали. Наталья Осиповна прекрасно знала французский язык и это расположило к ней румынских чиновников, так как румыны любили всё французское и считали Бухарест вторым Парижем.
Особенно запомнились тяжелые последние месяцы 41-го года. Домашние запасы провизии и воды подошли к концу, наступил тяжелый голод, усугубляемый жестокими морозами.Воду приносили в ведрах. Ходить приходилось на большое расстояние, и каждый брал с собой четыре, а то и шесть пустых ведер. Обратно тащили, перенося каждую пару вперед на несколько десятков метров. Поднимать полные ведра по длинной обледенелой лестнице с припортовой Приморской улицы на Софиевскую при температуре под двадцать пять, а то и тридцать градусов мороза было тяжело и опасно.
В этот период в городе появилось много немецких военных. Они полностью контролировали порт и железную дорогу. В наш двор завели две самоходные пушки, а на квартиру поставили двух обслуживающих технику немцев, что резко изменило в худшую сторону моральное состояние и быт. Но затем установилось некоторое взаимопонимание. Эти вояки были сугубо гражданские люди, не расстававшиеся с семейными фотографиями. Они проклинали войну, то и дело ругали Гитлера и Сталина. Еще в школе нам преподавали немецкий, я его неплохо знал, что помогало в общении.
Не раз знание языка меня спасало при уличных встречах с немцами. Нас поражало, как немцы были обеспечены всем необходимым для жизни в походных условиях в военное время: теплая одежда, одеяла, прекрасная обувь, моющие средства, средства для очистки и дезинфекции воды и многое другое. Они понимающе к нам относились, но однажды появились гестаповцы проверить, как те устроены. Отношение постояльцев к нам сразу изменилось - последние стали суровы, холодны, отчужденны, на лицах читался испуг. Гестапо для немцев было не лучше, чем для нас КГБ.
Наступило более спокойное время, реже проводились проверки. К весне стали появляться продукты - крестьянам разрешили привозить товары в город. По ночам раздавался стук колес - снизу, по Нарышкинскому спуску поднимались повозки, телеги, спеша на Новый Рынок. Базары все больше наполнялись крестьянскими товарами. Денег не было, процветал натуральный обмен. Из брошенных, пустующих квартир выносили разнообразные носильные вещи, антиквариат, книги. Все это обменивалось на продукты и на необходимые для жизни предметы быта. Мама меняла одежду, обувь, материю, свои серебряные бутылочки от духов и одеколонов на кукурузную муку, иногда на картофель. Власти города начали поддерживать и поощрять частную инициативу. На рынке стали появляться столики, рундучки, лавчонки с которых велась мелкая торговля. Открывались небольшие магазины - бодеги, где продавались продукты и дешевое вино, начали работать небольшие рестораны, книжные магазины. Мама проявила инициативу и вместе с компаньонкой приготовляла напиток - морс, который продавали на базаре. Отец устроился пожарным охранником на табачную фабрику. В семье появились небольшие деньги - румынские леи и немецкие марки, что обеспечивало сносное питание. Основной денежной единицей в дальнейшем стала немецкая марка.
Я не припоминаю, чтобы мы серьезно болели, несмотря на разруху, холод, голод, но обратиться к специалисту медику позволяло наличие частных кабинетов. Так на улице Преображенской работал профессор Евгений Максимилианович Фишер. Он помог мне в восстановлении зрения, пострадавшее во время обороны Одессы при сварки противотанковых рогатин - защитные очки были только у сварщика. На улице Пушкинской функционировал кабинет доктора Синани по женским болезням.
Профессор Юлий Мелентьевич Дмитриенко, кардиолог, принимал в своем кабинете на улице Нежинской. Он был уволен из университета за отказ сотрудничать с оккупантами.
(странное по советским меркам наказание- за отказ "сотрудничать с оккупантами"- возможность спокойно работать в своём частном кабинете- как доктор Преображенский у Булгакова).
Уже функционировал Одесский университет, открывшийся 7-го декабря 1941 года под руководством талантливого хирурга профессора Павла Часовникова, он также возглавлял при университете знаменитый медицинский факультет. В его клиниках была налажена весьма серьезная работа и врачи оказывали большую практическую помощь населению. Здесь работали профессор Евгений Шевалев, спасавший своих пациентов от расстрела, профессор Л. Коровицкий - участник одесского подполья, профессор В.Стефанский, профессор Михаил Заевлошин, известный хирург Целариус и другие. Медицинский персонал клиник сыграл неоценимую роль в сохранении жизни многих жителей города, укрывая последних от угона в Германию. В числе нашедших убежище в одной из клиник был я и Кирилл Великанов, впоследствии известный уролог. Здесь находили свое спасение и евреи - в моей палате лежал инженер Сушон. Клиника профессора Павла Часовникова да и он сам, как хирург, были известны далеко за пределами Одессы, дальнейшая его судьба мне неведома.
Белла Корченова:
Американский исследователь Александр Даллин пишет, что при приближении советских войск Часовников уехал в Румынию, получил румынское гражданство, но был выдан румынскими властями, как военный преступник, препровожден в Одессу и там осужден.
М.Б.:
Несмотря на очень тяжелое положение только что оккупированного города начал функционировать целый ряд учебных заведений. Это Университет, Академия Изящных Искусств, бывшее Одесское Художественное училище, Подготовительные Курсы для получения среднего образования, школы и гимназии. Мои восемь классов давали право поступить в Академию Изящных Искусств. Возглавил ее тогда румынский художник Ионеску, впоследствии читавший нам анатомию. Всех студентов, поступивших в училище, он поздравил, однако речь свою начал со слов, где честно и реалистично нарисовал возможную картину нашего будущего. Он сказал, что, вероятно, мы будем несчастными людьми, бедными из бедных, и большинство обречено на прозябание, лишь некоторые достигнут благополучия, и, возможно, славы. Только упорный труд, говорил он, поднимет вас над уровнем серой массы, подумайте сейчас еще раз о своем решении стать художником.
Несмотря на сказанное, я поступил на ландшафтное отделение, где училось около десяти человек, но вскоре перешел в мастерскую, которую вели одесские художники Евгений Иосифович Буковецкий и Александр Николаевич Стилиануди. Они оба поддерживали в свое время известного одесского художника Кириака Костанди, основателя Южнорусской школы живописи в его организационной работе. Так, Александр Николаевич был его бессменным секретарем. Помнится, кроме них в этот период в Училище преподавал Н.А.Павлюк.
Замечу, что в восемнадцатом году у Евгения Буковецкого и художника Петра Нилуса останавливался известный русский писатель Иван Бунин, писавший в то время знаменитые“Окаянные дни.”
Б.К.: Михаил Жук, известный украинский художник и поэт также оставался в оккупированном городе. Преподавал ли он в художественном училище?
Когда я занимался, среди состава преподавателей Жука уже не было. Его, одного из ведущих преподавателей, буквально выгнали, потому что тот отказался писать портреты румынского короля и королевы. Но работы художника были в музее училища. В Одессе Михаил Жук прожил всю свою жизнь с 1925-го по 1964-й год.
После освобождения города от оккупантов я помчался в училище и застал там разруху, музей был полностью разграблен. Исчезли работы замечательного рисовальщика профессора Крайнева, Жука, художника Зайцева и многих других мастеров кисти. Это немалая потеря для одесского художественного наследия.
Мы немного отвлеклись от темы, и, продолжая разговор о моем образовании в период оккупации, следует упомянуть о занятиях на Подготовительных Курсах при Университете, куда я перешел, так как они давали возможность завершить среднее образование и, главное, на тот момент, сохраняли от угона в Германию (бронь одеситам от отправки в Германию), а такая угроза становилась всё реальнее. Сюда же поступили и мои одноклассники, а моя будущая жена Женя Шляхова поступила вольнослушательницей на Медицинский факультет с необходимостью доcдать экстерном необходимые предметы. С этим она справилась успешно. К большому сожалению, моя учеба в Художественном Училище была очень непродолжительна.
Подготовительные Курсы открылись для школьников, окончивших до войны восемь и девять классов средней школы. Директором Курсов был профессор Васильев Николай Николаевич. Здесь преподавали профессор Борис Васильевич Варнеке, также работавший в газете “Молва”, доценты Щербина и Балясный. Учебная программа была весьма обширна. В дополнение к традиционным, для советских школьных программ дисциплинам, преподавались латынь, богословие. Курсы давали право поступать в высшие учебные заведения. Правда, полученные знания не были признаны законными советской школой, и пришлось повторно сдавать экзамены. Мы думали, что после освобождения города профессор Николай Николаевич Васильев может пострадать, как пострадал профессор Борис Васильевич Варнеке, доцент Балясный и другие, но Васильев был восстановлен в должности декана физмата Университета и даже получил правительственную награду за сохранение контингента молодых людей от угона на Запад.
Из числа его учеников потом вышли ученые доктор наук Олейник, Сергей Зенонович Лущик, впоследствии ставший известным коллекционером, краеведом и писателем, я стал членом-корреспондентом Украинской Академии Архитектуры.
Когда освободили город, всех молодых ребят призывного возраста вызвали в военкомат, чтобы отправить на фронт.
В военкомат, где я находился, явился профессор Лепницкий с перечнем учашихся, на которых распространялась бронь. Я был в том списке и поступил в Институт инженеров Морского Флота или Водный институт, как его называли в Одессе, Строительного института еще не было.
К середине сорок второго года... в Одессе складывалась сравнительно мирная жизнь, улучшилось экономическое положение жителей за счет торговли. Открылись некоторые производства: табачная фабрика, куда устроился на работу мой отец, завод по производству минеральных вод, судоремонтный завод, железнодорожные мастерские и другие предприятия. Произошло оживление и в культурной жизни города. Первоочередной задачей врага было формирование новой идеологии, нового социологического общества. Для этого в первую очередь румыны восстанавливали прессу. Вначале появилась “Одесская газета”, первый номер вышел уже в первые недели после захвата города. Газета была официальным политическим органом муниципального совета, печатавшая новости и декреты. Также издавалась газета “Молва”, особенно популярная в Одессе. А эпиграфом к “Молве”, помнится, стояли такие слова: “ Мирон Костин писал: ”Триста лет тому назад земли, находящиеся к западу от Прута, принадлежали Румынии ”. Для румынских властей это имело особое значение, подтверждая право на владение Транснистрией. Газета тоже помещала политические, городские и местные новости. В прессе обязательно публиковались сводки о военных успехах фашистов, даже тогда, когда фронт уже застопорился. Для формирования нового сознания в умах населения оккупанты даже создали при Университете “Институт антикоммунистической пропаганды”.
Администрация города воздействовала на умы населения и религией - открывались храмы крупные и малые. Пышно отмечались религиозные праздники. Мы посещали церковь. Мне нравилась красочная сторона богослужения, там пели артисты Оперного театра, пел известный артист Топчий.
(этот артист Топчий- один из дедушек Льва Рэмовича Вершинина, тоже известного в ЖЖ под ником putnik1)
Возобновилась и художественная жизнь Одессы. Художники объединились в “Общество свободных художников” и начали устраивать выставки своих работ. Немного позднее открылся Художественный салон, ставший составной частью культурной жизни города, где выставлялись и продавались работы художников. В 1943-м году стали работать городские библиотеки. В Публичной библиотеке на Пастера я обнаружил книги по йоге - карма йога, раджа йога, хатха йога. Только спустя два десятилетия такие книги стали широко известны населению и пошло повальное увлечение йогой.
Также распахнули двери и музеи. Я любил бывать в Одесском художественном музее, бывшая Картинная Галерея. Это был для меня своего рода храм, и я ходил туда регулярно. В музее работала Анна Петровна Ганзаль, наша школьная учительница рисования. Она изучала в то время материалы о Южнорусской школе живописи, беседы с нею всегда были интересны и запоминались надолго.
Румыны не просто гордились Оперным театром, они преследовали цель показать свое лояльное отношение властей к населению, к русской культуре, изобразительному искусству, науке, как это сделали немцы на оккупированной территории Франции. Говоря об Одесском Оперном театре, который начал работать в тяжелое голодное и холодное время декабря 1941 года, следует отметить, что гастроли в Оперном открывали многим артистам дорогу на европейские сцены.
В Одессу в этот период стекались артисты из ряда городов Украины, образовав довольно сильный и слаженный творческий коллектив. Благодаря этому стало возможным создать столь обширный репертуар. За сравнительно непродолжительное время были поставлены оперы “Тоска”, “Травиата», “Риголетто”, “Кармен”, “Паяцы”,. “Фауст”, и балеты - “Лебединое озеро,” “Спящая красавица и ” “Корсар”. В них выступали великолепные украинские танцоры -- Макуха, Гонта, Лисневский и другие. Ставились и русские оперы - “Борис Годунов,” и “Евгений Онегин.”В театр приглашались известные дирижеры и певцы Западной Европы. В Оперном пели теноры - румын Маринеску и одессит Топчий.
На гастроли приехал знаменитый итальянский певец Тито Скипа, он был уже на склоне лет. У нас был большой набор пластинок фирмы “Колумбия” в исполнении этого великого артиста. Его выступление транслировалось из Оперного театра по местному радио - мы слушали с удовольствием его удивительный голос. Моя одноклассница Женя была на спектакле Тито Скипо и наслаждалась воочию мастерством великого артиста. Билеты были очень дорогие, но ее провели в театр наша одноклассница балерина Алла Тородина и её друг артист Люсик Юрданов. Они приглашали нас в театр довольно часто и, конечно, бесплатно. Посещаемость представлений в Оперном была велика.
Первые ряды обычно занимали офицеры - немцы и румыны. Они вели себя возмутительно - от восторга стреляли в потолок, не заботясь о судьбе великолепного плафона с живописью известного художника Лефлера. Таким проявлениям варварства я сам был свидетель.
Кроме Оперного театра успешно работал Одесский драматический театр под руководством способного и опытного режиссера Василия Вронского. Каждую неделю была премьера нового спектакля. В городе действовали и кинотеатры, где демонстрировались, в основном, немецкие фильмы, показывая успешные для немцев эпизоды войны, либо развлекательные программы с участием известной артистки Марики Рёкк.
В цирке проводились спортивные выступления, главным образом, бокс. Это было время нашей молодости, и мы не могли постоянно находиться в угнетенном состоянии и старались не пропускать интересные зрелищные мероприятия.
Припоминаю успешные выступления Петра Лещенко - знаменитого, неподражаемого исполнителя русских и цыганских романсов, знакомых нам раньше по пластинкам. Но совершенно другое впечатление, когда слышишь и видишь его перед собой. Лещенко приехал в Одессу из Бессарабии, пел в Русском Драматическом театре и в ресторане “Северный”. Тогда в его репертуаре было много патриотических песен и высокохудожественных романсов, что было радостно слышать. А кто была выступавшая вместе с ним его спутница, я теперь и не вспомню.
Б.К.:
-Девушка, выступавшая вместе с Петром Лещенко была девятнадцатилетняя Верочка Белоусова, его последняя любовь и будущая жена. Вера Белоусова была задержана в Румынии после ареста Петра Лещенко, и приговорена к смертной казни, замененной на 25 лет лишения свободы и освобождена в 1954 году.
Примерно такая же участь постигла нашу одноклассницу Аллу Тородину, танцевавшую в Оперном театре. Ей пришлось быть в заключении десять лет. В вину ей ставили брак с адвокатом румынского подданства. После смерти Сталина она была полностью реабилитирована.
Я видел короля один раз, когда он медленно проезжал по переулку Некрасова в открытой машине в окружении эскорта машин, возможно, в театр. В парадной форме, атлетического сложения, гордое выражение здорового красивого человека. Как писали в то время газеты, городской голова Одессы Пынтя устроил королю помпезный прием, рассчитанный на то, что столица Транснистрии - солнечная Одесса должна украсить новую Румынию. Михай I посетил ряд спектаклей в Оперном театре, и посещение было обставлено торжественно и пышно. Фигура короля в военном отношении, насколько мне помнится, не играла той значительной роли, которую вел ставленник фашистской Германии маршал Антанеску, Михай I просто считался символом Румынии. Когда советские войска приблизились к границам Румынии, Михай l приказал арестовать Антонеску и немецких генералов и объявил войну Германии, что ускорило ее разгром. Позднее, после окончания войны, Сталин наградил короля Михая I орденом Победы.
Б.К,:
Валентин Катаев писал об Одессе 1942-1943 годов: “Одесса стала модным местом, чем-то вроде Ниццы, где одни рассчитывали повеселиться, другие завести коммерческие связи, третьи - купить дачу где-нибудь в районе Фонтанов или Люстдорфа”. А что ваша память хранит о тех днях?
В какой-то степени Катаев был прав. Замечательный театр, рестораны, кафе, прекрасные дачные особняки у берегов теплого моря, зеленые парки - все это привлекло состоятельных людей и вражеских офицеров. Но действительность была другой: город производил в целом безрадостное впечатление - дачные районы Аркадии, Фонтанов, Люстдорфа были отданы на постой военным частям, почти все побережье минировано, а пустующие дачи большей частью находились в полуразрушенном состоянии. Как мне помнится, местом, доступным для купания, был только небольшой клочок пляжа в Аркадии, кругом были мины, на что настойчиво намекали грозные знаки. Многие парки Одессы сильно пострадали, а Дендропарк был полностью изведен на топливо. Думаю, что румынские власти смотрели несколько глубже на будущее Одессы и расценивали город не только как место увеселения - это, прежде всего, глубоководный порт на незамерзающем море с подъездными транспортными путями, легко поддающимися ремонту.
Летом сорок третьего года, а эти события можно отнести к третьему периоду истории оккупации, настроение в целом у населения было более жизнерадостное... - значительно улучшилось материальное положение жителей за счет расширившейся торговли, открытии новых производств.
С Приморского бульвара было видно, как немцы продолжали расчищать порт. Над портом летал самолет с огромным магнитным кругом, и магнитные мины поднимались со дна и взрывались вслед самолету. Казалось, что и немцев не оставляла надежда задержаться здесь надолго. Оккупационные власти продолжали вести свою идеологическую политику, используя местное радио и прессу. Радиоприемники были конфискованы, соответственно приказу все патефонные пластинки были сданы на проверку в полицию, и на всех дисках стояла печать с санкционированием на применение. Пластинки с музыкой еврейского композитора Мендельсона конфисковали. Тем не менее, мы собирались у друзей, слушали музыку и танцевали под разрешенные пластинки.
Желание узнать что- либо о близких, находившихся по ту сторону линии фронта, заставляло население обращаться к гадалкам, предсказателям, гипнотизерам. Последние проводили сеансы массового гипноза в театрах. Это было очень впечатляюще. Мы, немногочисленные школьные друзья, собирались друг у друга, с тоской вспоминали недавнее прошлое, делились последними известиями, которые приходили нелегальными путями, обращались и к спиритизму. Усаживались за круглым столом и на бумаге по кругу писали буквы, а на блюдечке рисовали стрелку, закрывая буквы руками. Вызывали дух Александра Пушкина, Льва Толстого, Эдмона Ростана и других выдающихся личностей. Блюдечко двигалось. Когда стрелка выборочно подходила к буквам, получалась законченная фраза. Я не верил поначалу, но, тем не менее, гадал на дядю и узнал, что тот находится в безопасном месте. Потом оказалось, что он был в госпитале. Задавали вопросы о близких, и многое совпадало - механизм спиритизма и сегодня неясен. Также это время было окрашено для меня светлым чувством к моей однокласснице Женей Шляховой.
Незадолго до освобождения Одессы у нас появились два человека. Один из них, представитель одесских партизан Абрамов, предложил отцу уйти в катакомбы, и отец приготовился к этому очень серьёзно. Но Абрамов не появился. Позднее мы узнали, что группу, ушедшую с Абрамовым, румыны выследили, поймали и сожгли за городом в деревянном бараке.
Основная масса отступающих двигалась по Софиевской улице, где я жил и потому имел возможность воочию всё это наблюдать. Обычно вначале неслись мотоциклисты, направляя колонны техники. На головах у них были каски с рожками, серо-зеленые прорезиненные плащи с пелеринами, вид был устрашающий. Меня поражало, как эта могучая техника - мощные машины, самоходные пушки, артиллерия, гигантские грузовики, вся эта сила с бешеной скоростью неслась прочь от Одессы по Софиевской улице, Нарышкинскому спуску в сторону Николаева. На протяжении недели фашисты уходили из города.
В эти дни был оглашен жесткий приказ: закрыть окна и двери и не выходить на улицу. Разнеслись слухи, что молодых будут угонять на запад. По предложению врача Великанова, отца впоследствии известного уролога Кирилла Великанова, меня вместе с Кириллом поместили в одну из палат клиники мединститута. В этой палате, как я отметил раньше, лежал инженер Сушон, - его врачи старательно прятали от фашистов из-за еврейского происхождения.
Несколько позже, приведя себя в порядок, мы стремительно покинули клинику и вышли на улицу, встречать дорогих Победителей. У них было мало машин, в основном конные обозы, но все были хорошо вооружены. У каждого был автомат, на поясе висели гранаты...
Освобождение пришло 10-го апреля 1944 года.
* * *
Ещё в моем ЖЖ посты по теме оккупации Одессы ЗДЕСЬ :