val000
in
nad_suetoi
Протестантская Мистика. 1.
От alsit25
(Уистен Хью Оден, перевод Александра Ситницкого)
( Часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7)
В своей великолепной книге «Мистические Элементы Религии» фон Хюгель определяет всякую существующую религию, как напряженное единство трех элементов, Изначального, Интеллектуального и Мистического, что объемлет каждую область жизни. Как биологический вид, сотворенный из живой материи, обреченной на умирание, мы все одинаково подчиняемся одним и тем же законам физики или химии. В этом аспекте нашего существования местоимение МЫ принимает форму единственного, а не множественного, ибо местоимение Я не имеет смысла. Бессмысленно сказать - Я обладаю четырехкамерным сердцем. Когда человеческий вид сравнивается с другими видами, самая заметная разница видна в том, что помимо основных биологических процессов, таких как дыхание, переваривание пищи, рост и размножение клеток, мы, скорее всего, рождаемся без каких-либо поведенческих инстинктов.Даже самое элементарное поведение каждого из нас с целью выживания и размножения себе подобных требует обучения или через инициацию или через инструкцию со стороны. Как сказал Хэзлитт - «Без помощи предрассудка и обычая я не смогу найти дорогу к двери в собственной комнате». Сравним человека с существами, чьи общественные инстинкты соперничают с человеческими, с общественно организованными насекомыми, например, поскольку именно среди них инстинктивное поведение преобладает, а возможности обучения ничтожны, и обнаружим ошеломительную разницу. Пчелиный рой или муравьиное сообщество выживает от поколения к поколению непроизвольно, человеческое сообщество существует благодаря сознательным усилиям, посредством передачи традиции от одного поколения к другому. Человеческое сообщество, можно сказать, всегда организовано, руководствуясь не инстинктами или принуждением, но, скорее, авторитетом. Все люди рождены без знания или ориентации на путях своих и должны руководствоваться примитивнейшим отношением к авторитету, т.е. одним из атрибутов веры; мы не можем совершать первые шаги, начиная с сомнений. Отец указывает малышу на животное и говорит: «Смотри, лиса». Вполне возможно, что отец никогда не читал книг по естествознанию и редко бывал в сельской местности, так что он мог спутать лису с барсуком, но до тех пор, пока сын верит отцу, он верит, что тот знает названия животных. Если сын начнет с сомнений, он никогда не научится говорить.
Все религии начинаются не с настоящего, но ради прошлого. Когда мы начинаем задавать вопросы о смысле жизни или смысле вселенной, и мы, и вселенная уже существуем. Все религии, следовательно, должны начинаться с космогоний, откровений, мифов о Творении. К тому же, то, что мы с отвратительным снобизмом называем Высшими Религиями, основывают свои притязания на некоем историческом событии, которое уже имело место; каждая заявляет, что некое чудесное откровение, было дано основателю ее и через него явлено в таком-то месте и в такое-то время. И это историческое откровение на все времена божественно и спасительно. Тогда и появляется некое учреждение, и что всем известно, которое делает своей профессиональной деятельностью сохранение памяти об этом событии - иначе последующие поколения забудут, что оно произошло, и чтобы отстаивать его спасительную функцию - иначе позднейшие поколения смешают его с другими бесконечными историческими событиями, принижая его значимость.
Функция Церкви, как организации, не обращать - обращением занимается не человек, а Святой Дух - но делать обращение возможным, неся добрые вести в словах и литургических актах. Церковь должна твердить свое постоянно - и тогда, когда уместна страсть и тогда, когда вера угасает, повторять упорно, механически, сохраняя возможность обращения… Вот строчки Фроста, приложимые и к народам, и к поколениям, и персонально к каждому, ибо они истинны:
Наша собственная жизнь основана на повторении
Всего, пока мы отзываемся из глубин сознания.
Тысячный раз может удостоверить чудо.
По отношению к любой организации, церковной или мирской, или глядя на них со стороны, или даже обнаруживая, что мы равнодушны к любой организации и ведем себя, как все, что необходимо в обществе или удобно, мы все равно являемся или должны быть католиками (с прописной - к). Сомневаться ради самого сомнения, отличаться во имя отличия есть грех гордыни. Индивидуальное суждение само по себе - бессмысленное понятие. Ибо никто не всеведущ и всемогущ и каждый человек получает большинство своих мыслей, мнений и принципов от других. Послушание какому-либо авторитету неизбежно; если мы отвергаем авторитет традиций, тогда мы должны принять авторитет временный или локальный.
Мы созданы в качестве животных, одарённых разумом, и потому не можем полагаться только на опыт, но должны обнаружить смысл этого опыта, понять, как он начинался и в чем его значение, найти истину в грубом факте. Хотя некоторые индивидуумы одарены более чем другие, или более любопытны, природа разума идентична у всех. Невозможно чему-то быть истиной для одного разума и ложью для другого. Если двое не согласны, то кто -то из них прав или оба заблуждаются.
В наших отношениях друг к другу, как существа разумные, ищущие истину, мы оба будем принуждены согласиться ради нее, истины. Мы не коллективное единичное МЫ традиции, но множество, утверждающее ТЫ и Я, объединенное любовью к истине. В отношениях друг к другу мы - протестанты, в отношениях к истине мы - католики. Я должен быть готов оспаривать истину в каждом суждении, которое ты высказываешь, но я не должен оспаривать веру в твоей интеллектуальной целостности.
Основной стимул интеллекта - это сомнения, ощущение, что смысл некоего опыта не самоочевиден. Мы никогда не высказываем суждение о том, что кажется нам очевидным. Именно поэтому позитивное содержание суждения, то, что делает его истинным, никогда не бывает понятным, пока из него не изгоняется ложь. Догматическая теология, например, появилась, как результат, и в большей степени, чтобы исключить ересь, и лишь потом определить ортодоксию. Причина, по которой теология должна существовать и развиваться, и заключается в том, что ереси в разные времена разные. Христианская вера всегда оскорбление для воображения и оправдывающейся плоти, но частный аспект ее, вероятно, наиболее оскорбительный, зависит от преобладающего мироощущения определенного периода времени или культуры. Так и для гностиков четвертого столетия, и для либеральных гуманистов восемнадцатого Крест был оскорблением, но по различным причинам. Гностик заявляет: « Христос - Божий Сын, следовательно, он не мог быть распят физически. Распятие - это была иллюзия». Либеральный гуманист говорит « Христос был распят в прямом смысле, следовательно, он не мог быть Божьим Сыном. Это Его притязание иллюзорно». В наши дни камень преткновения снова иной. Я думаю, что ныне большинство христиан симпатизируют высказанному с болью утверждению Симоны Вейль - « Если бы в Евангелиях не было упоминания о Воскрешении, мне было бы значительно легче верить в Христа. Креста мне достаточно».
Помимо защиты Христианства от ересей, теология имеет другую вечную задачу - обучать верующих, включая власти и мирян, разнице между тем, что принадлежит Богу, а что Кесарю. Помимо главной и абсолютной посылки, которая лежит в основе веры, и которую мы осознаем, как необходимость быть спасенными, все мы имеем суждения о том, что есть красота в искусстве, каковы лучшие способы государственного устройства, как выглядит природа вселенной итп. Эти суждения возникают не в результате веры, но обычая, опыта к которому мы привыкли и который мы даже не можем вообразить иным. Вместе с этим появляются новые стили в искусстве, изменения в обществе, научные открытия и наша немедленная реакция - осознание, что подобные изменения противоречат нашей вере. Одна из задач теолога - показать, что это не так, вовсе нет необходимости бояться или отвергать новизну. Если это не сделано, мы обнаружим, что изменили или веру или Бога.
Каков бы ни был предмет обсуждения, те, кто вовлечены в дискуссию, не только должны верить в добросовестность друг друга, но также и во взаимную способность дойти до истины. Интеллектуальные дебаты возможны только между людьми, равными по образованию и интеллекту. Лучше всего, когда нет аудитории, но если она есть, то это должна быть аудитория равных. Иначе вожделение признания, желание не дойти до истины, но уничтожить оппонента станет непреодолимым.
Наиболее яркий пример такого убийственного признания можно найти в 16 столетии.
Как писал профессор К.С Левис :
Процесс, на основании которого «вера и дела» становятся дежурной шуткой в прибыльном театре, и есть характеристика всего этого фарса, который мы называем историей Реформации. Собственно вопросы теологии не имеют никого значения за исключением определенного уровня, высочайшего, жизни духовной. Они могли плодотворно диспутировать только между собой, праведными собеседниками и до определённых границ. При этих условиях догмат, возможно, мог быть сформулирован и служить верой и правдой Протестантским суждениям, не входя в противоречие с другими элементами веры. На самом деле, тем не менее, эти вопросы было подняты в момент, когда они немедленно стали ожесточенными и перепутанными со всем комплексом проблем к теологии не относящихся и потому привлекли губительное внимание и государства и толпы. Это было похоже на то, как если бы люди ударились в метафизический спор на ярморочном ристалище, или ( что еще хуже) в принудительном сотрудничестве с разносчиками и бродягами под наблюдением вооруженной, бдительной полиции, которая к тому же принимает сторону то одной, то другой стороны. Каждый из спорщиков все больше не понимает другого и торжествует в опровержении позиции оппонента, которую он и не защищал - Протестанты неверно представляют Католиков, как Пелагианцев, или Католики неверно представляют Протестантов, как Антиномианистов.
К тому же каждый из нас, как представитель вида животных, одаренных разумом, создан по образу и подобию Божиему, или другими словами, каждый уникален и может сказать - Я в столь же уникальной перспективе вселенной и точно также как всякий, кто не существовал до того и не будет существовать в будущем. Как личность, каждый из нас имеет биографию, историю с началом, серединой и концом. Как говорил св. Августин, следуя св. Иакову: «Человек был сотворен для того, чтобы появилось начало». Догма, что человечество произошло от одного предка, Адама, не может и не должна является суждением о биологической эволюции человека. Это утверждение того, что в той мере, в которой «он» или «она» есть индивидуум, каждый человек, мужчина или женщина, безотносительно к расе, нации, культуре или полу - есть Адам, воплощение всего человечества. Как личности, мы воплощаемся к жизни не биологическими процессами, но другими личностями, Богом, родителями, друзьями и врагами. И именно, как индивидуумы, а не как представители вида, мы подвержены комплексу вины, осознанию греха. Когда мы говорим о человеке - «Рожден во грехе», об изначальном грехе, унаследованном от Адама, это не может означать, как мне кажется ( и я выгляжу сейчас дураком), что грех этот физически представлен в нашей плоти или наших генах. Наша плоть, конечно, сама по себе не греховна, но каждое движение, касание, жест, тон голоса - вот что грешит. С момента, когда сознание впервые просыпается в ребенке (а это, возможно, происходит до рождения) оно находит себя в компании грешников, и от этой заразы сознанию лечения нет.
Индивидуальное Я по необходимости протестант (опять же - с прописной), ибо никто не может иметь мой опыт за меня или быть ответственным за мою историю.
Это Я существует только сейчас, воспоминания же всегда не только обо мне. Мой ежесекундный опыт не требует от меня ни веры, ни сомнений, но только самозабвенной концентрации внимания на моем опыте, и только на моем в том смысле, что он был дан мне и только мне, а не кому- нибудь еще. Я только тогда истинно, предстает самим собой, когда его сосредоточение на самом себе настолько интенсивно, что перестает осознавать собственное существование. Я не должно спрашивать - подобен ли мой опыт опыту других, галлюцинация ли он или объективно реален, ожидаем или нет, приятен или мучителен? Все это можно спросить позже, потому что возникающие вопросы могут быть ошибочны, если из-за недостаточной концентрации внимания, я не осознал или прочувствовал опыт исчерпывающе. Когда Я начинает спрашивать других, то, конечно, сразу обнаруживается, что как бы ни был оригинален мой собственный опыт, большинство людей испытало такой же опыт, и что объяснение ему и его значительность давно им известна. Но иногда в моем опыте могут быть элементы действительно уникальные. В этом случае, хотя Я должно быть настороже, чтобы не преувеличить или придать слишком большое значение, только потому что это случилось со мной, я должен не отрицать его, не держать его при себе, как личный опыт, интимный секрет, но обнародовать его, несмотря на все возможные в мире авторитеты или преследования властей, административных или интеллектуальных, даже если буду поднят на смех или мне будут грозить наказанием. В любом случае, только разделив личный опыт, уникальный или тривиальный, через общение с другими людьми, мы прекращаем общение как члены подвида существ социальных, и начинаем говорить, как индивидуум с индивидуумом. Таково же мое общение с Господом, это личный опыт, который, позволяет добавить мне к католическому МЫ все еще веруем протестантское Я верю снова.
Когда фон Хюгель в своей классификации определял все это не изначальным или интеллектуально мистическим, он, очевидно, включал в нее опыты в техническом смысле не мистические. Хотя он приводит всякие первостепенные религиозные опыты. Но мистическое переживание, то ли оно испытано при участии Господа, то ли с Его созданиями, более других заслуживают право называться опытом первостепенным, буде оно обязано традиции или безличному умозаключению.
* Оригинальный пост
Содержание
(Уистен Хью Оден, перевод Александра Ситницкого)
( Часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7)
В своей великолепной книге «Мистические Элементы Религии» фон Хюгель определяет всякую существующую религию, как напряженное единство трех элементов, Изначального, Интеллектуального и Мистического, что объемлет каждую область жизни. Как биологический вид, сотворенный из живой материи, обреченной на умирание, мы все одинаково подчиняемся одним и тем же законам физики или химии. В этом аспекте нашего существования местоимение МЫ принимает форму единственного, а не множественного, ибо местоимение Я не имеет смысла. Бессмысленно сказать - Я обладаю четырехкамерным сердцем. Когда человеческий вид сравнивается с другими видами, самая заметная разница видна в том, что помимо основных биологических процессов, таких как дыхание, переваривание пищи, рост и размножение клеток, мы, скорее всего, рождаемся без каких-либо поведенческих инстинктов.Даже самое элементарное поведение каждого из нас с целью выживания и размножения себе подобных требует обучения или через инициацию или через инструкцию со стороны. Как сказал Хэзлитт - «Без помощи предрассудка и обычая я не смогу найти дорогу к двери в собственной комнате». Сравним человека с существами, чьи общественные инстинкты соперничают с человеческими, с общественно организованными насекомыми, например, поскольку именно среди них инстинктивное поведение преобладает, а возможности обучения ничтожны, и обнаружим ошеломительную разницу. Пчелиный рой или муравьиное сообщество выживает от поколения к поколению непроизвольно, человеческое сообщество существует благодаря сознательным усилиям, посредством передачи традиции от одного поколения к другому. Человеческое сообщество, можно сказать, всегда организовано, руководствуясь не инстинктами или принуждением, но, скорее, авторитетом. Все люди рождены без знания или ориентации на путях своих и должны руководствоваться примитивнейшим отношением к авторитету, т.е. одним из атрибутов веры; мы не можем совершать первые шаги, начиная с сомнений. Отец указывает малышу на животное и говорит: «Смотри, лиса». Вполне возможно, что отец никогда не читал книг по естествознанию и редко бывал в сельской местности, так что он мог спутать лису с барсуком, но до тех пор, пока сын верит отцу, он верит, что тот знает названия животных. Если сын начнет с сомнений, он никогда не научится говорить.
Все религии начинаются не с настоящего, но ради прошлого. Когда мы начинаем задавать вопросы о смысле жизни или смысле вселенной, и мы, и вселенная уже существуем. Все религии, следовательно, должны начинаться с космогоний, откровений, мифов о Творении. К тому же, то, что мы с отвратительным снобизмом называем Высшими Религиями, основывают свои притязания на некоем историческом событии, которое уже имело место; каждая заявляет, что некое чудесное откровение, было дано основателю ее и через него явлено в таком-то месте и в такое-то время. И это историческое откровение на все времена божественно и спасительно. Тогда и появляется некое учреждение, и что всем известно, которое делает своей профессиональной деятельностью сохранение памяти об этом событии - иначе последующие поколения забудут, что оно произошло, и чтобы отстаивать его спасительную функцию - иначе позднейшие поколения смешают его с другими бесконечными историческими событиями, принижая его значимость.
Функция Церкви, как организации, не обращать - обращением занимается не человек, а Святой Дух - но делать обращение возможным, неся добрые вести в словах и литургических актах. Церковь должна твердить свое постоянно - и тогда, когда уместна страсть и тогда, когда вера угасает, повторять упорно, механически, сохраняя возможность обращения… Вот строчки Фроста, приложимые и к народам, и к поколениям, и персонально к каждому, ибо они истинны:
Наша собственная жизнь основана на повторении
Всего, пока мы отзываемся из глубин сознания.
Тысячный раз может удостоверить чудо.
По отношению к любой организации, церковной или мирской, или глядя на них со стороны, или даже обнаруживая, что мы равнодушны к любой организации и ведем себя, как все, что необходимо в обществе или удобно, мы все равно являемся или должны быть католиками (с прописной - к). Сомневаться ради самого сомнения, отличаться во имя отличия есть грех гордыни. Индивидуальное суждение само по себе - бессмысленное понятие. Ибо никто не всеведущ и всемогущ и каждый человек получает большинство своих мыслей, мнений и принципов от других. Послушание какому-либо авторитету неизбежно; если мы отвергаем авторитет традиций, тогда мы должны принять авторитет временный или локальный.
Мы созданы в качестве животных, одарённых разумом, и потому не можем полагаться только на опыт, но должны обнаружить смысл этого опыта, понять, как он начинался и в чем его значение, найти истину в грубом факте. Хотя некоторые индивидуумы одарены более чем другие, или более любопытны, природа разума идентична у всех. Невозможно чему-то быть истиной для одного разума и ложью для другого. Если двое не согласны, то кто -то из них прав или оба заблуждаются.
В наших отношениях друг к другу, как существа разумные, ищущие истину, мы оба будем принуждены согласиться ради нее, истины. Мы не коллективное единичное МЫ традиции, но множество, утверждающее ТЫ и Я, объединенное любовью к истине. В отношениях друг к другу мы - протестанты, в отношениях к истине мы - католики. Я должен быть готов оспаривать истину в каждом суждении, которое ты высказываешь, но я не должен оспаривать веру в твоей интеллектуальной целостности.
Основной стимул интеллекта - это сомнения, ощущение, что смысл некоего опыта не самоочевиден. Мы никогда не высказываем суждение о том, что кажется нам очевидным. Именно поэтому позитивное содержание суждения, то, что делает его истинным, никогда не бывает понятным, пока из него не изгоняется ложь. Догматическая теология, например, появилась, как результат, и в большей степени, чтобы исключить ересь, и лишь потом определить ортодоксию. Причина, по которой теология должна существовать и развиваться, и заключается в том, что ереси в разные времена разные. Христианская вера всегда оскорбление для воображения и оправдывающейся плоти, но частный аспект ее, вероятно, наиболее оскорбительный, зависит от преобладающего мироощущения определенного периода времени или культуры. Так и для гностиков четвертого столетия, и для либеральных гуманистов восемнадцатого Крест был оскорблением, но по различным причинам. Гностик заявляет: « Христос - Божий Сын, следовательно, он не мог быть распят физически. Распятие - это была иллюзия». Либеральный гуманист говорит « Христос был распят в прямом смысле, следовательно, он не мог быть Божьим Сыном. Это Его притязание иллюзорно». В наши дни камень преткновения снова иной. Я думаю, что ныне большинство христиан симпатизируют высказанному с болью утверждению Симоны Вейль - « Если бы в Евангелиях не было упоминания о Воскрешении, мне было бы значительно легче верить в Христа. Креста мне достаточно».
Помимо защиты Христианства от ересей, теология имеет другую вечную задачу - обучать верующих, включая власти и мирян, разнице между тем, что принадлежит Богу, а что Кесарю. Помимо главной и абсолютной посылки, которая лежит в основе веры, и которую мы осознаем, как необходимость быть спасенными, все мы имеем суждения о том, что есть красота в искусстве, каковы лучшие способы государственного устройства, как выглядит природа вселенной итп. Эти суждения возникают не в результате веры, но обычая, опыта к которому мы привыкли и который мы даже не можем вообразить иным. Вместе с этим появляются новые стили в искусстве, изменения в обществе, научные открытия и наша немедленная реакция - осознание, что подобные изменения противоречат нашей вере. Одна из задач теолога - показать, что это не так, вовсе нет необходимости бояться или отвергать новизну. Если это не сделано, мы обнаружим, что изменили или веру или Бога.
Каков бы ни был предмет обсуждения, те, кто вовлечены в дискуссию, не только должны верить в добросовестность друг друга, но также и во взаимную способность дойти до истины. Интеллектуальные дебаты возможны только между людьми, равными по образованию и интеллекту. Лучше всего, когда нет аудитории, но если она есть, то это должна быть аудитория равных. Иначе вожделение признания, желание не дойти до истины, но уничтожить оппонента станет непреодолимым.
Наиболее яркий пример такого убийственного признания можно найти в 16 столетии.
Как писал профессор К.С Левис :
Процесс, на основании которого «вера и дела» становятся дежурной шуткой в прибыльном театре, и есть характеристика всего этого фарса, который мы называем историей Реформации. Собственно вопросы теологии не имеют никого значения за исключением определенного уровня, высочайшего, жизни духовной. Они могли плодотворно диспутировать только между собой, праведными собеседниками и до определённых границ. При этих условиях догмат, возможно, мог быть сформулирован и служить верой и правдой Протестантским суждениям, не входя в противоречие с другими элементами веры. На самом деле, тем не менее, эти вопросы было подняты в момент, когда они немедленно стали ожесточенными и перепутанными со всем комплексом проблем к теологии не относящихся и потому привлекли губительное внимание и государства и толпы. Это было похоже на то, как если бы люди ударились в метафизический спор на ярморочном ристалище, или ( что еще хуже) в принудительном сотрудничестве с разносчиками и бродягами под наблюдением вооруженной, бдительной полиции, которая к тому же принимает сторону то одной, то другой стороны. Каждый из спорщиков все больше не понимает другого и торжествует в опровержении позиции оппонента, которую он и не защищал - Протестанты неверно представляют Католиков, как Пелагианцев, или Католики неверно представляют Протестантов, как Антиномианистов.
К тому же каждый из нас, как представитель вида животных, одаренных разумом, создан по образу и подобию Божиему, или другими словами, каждый уникален и может сказать - Я в столь же уникальной перспективе вселенной и точно также как всякий, кто не существовал до того и не будет существовать в будущем. Как личность, каждый из нас имеет биографию, историю с началом, серединой и концом. Как говорил св. Августин, следуя св. Иакову: «Человек был сотворен для того, чтобы появилось начало». Догма, что человечество произошло от одного предка, Адама, не может и не должна является суждением о биологической эволюции человека. Это утверждение того, что в той мере, в которой «он» или «она» есть индивидуум, каждый человек, мужчина или женщина, безотносительно к расе, нации, культуре или полу - есть Адам, воплощение всего человечества. Как личности, мы воплощаемся к жизни не биологическими процессами, но другими личностями, Богом, родителями, друзьями и врагами. И именно, как индивидуумы, а не как представители вида, мы подвержены комплексу вины, осознанию греха. Когда мы говорим о человеке - «Рожден во грехе», об изначальном грехе, унаследованном от Адама, это не может означать, как мне кажется ( и я выгляжу сейчас дураком), что грех этот физически представлен в нашей плоти или наших генах. Наша плоть, конечно, сама по себе не греховна, но каждое движение, касание, жест, тон голоса - вот что грешит. С момента, когда сознание впервые просыпается в ребенке (а это, возможно, происходит до рождения) оно находит себя в компании грешников, и от этой заразы сознанию лечения нет.
Индивидуальное Я по необходимости протестант (опять же - с прописной), ибо никто не может иметь мой опыт за меня или быть ответственным за мою историю.
Это Я существует только сейчас, воспоминания же всегда не только обо мне. Мой ежесекундный опыт не требует от меня ни веры, ни сомнений, но только самозабвенной концентрации внимания на моем опыте, и только на моем в том смысле, что он был дан мне и только мне, а не кому- нибудь еще. Я только тогда истинно, предстает самим собой, когда его сосредоточение на самом себе настолько интенсивно, что перестает осознавать собственное существование. Я не должно спрашивать - подобен ли мой опыт опыту других, галлюцинация ли он или объективно реален, ожидаем или нет, приятен или мучителен? Все это можно спросить позже, потому что возникающие вопросы могут быть ошибочны, если из-за недостаточной концентрации внимания, я не осознал или прочувствовал опыт исчерпывающе. Когда Я начинает спрашивать других, то, конечно, сразу обнаруживается, что как бы ни был оригинален мой собственный опыт, большинство людей испытало такой же опыт, и что объяснение ему и его значительность давно им известна. Но иногда в моем опыте могут быть элементы действительно уникальные. В этом случае, хотя Я должно быть настороже, чтобы не преувеличить или придать слишком большое значение, только потому что это случилось со мной, я должен не отрицать его, не держать его при себе, как личный опыт, интимный секрет, но обнародовать его, несмотря на все возможные в мире авторитеты или преследования властей, административных или интеллектуальных, даже если буду поднят на смех или мне будут грозить наказанием. В любом случае, только разделив личный опыт, уникальный или тривиальный, через общение с другими людьми, мы прекращаем общение как члены подвида существ социальных, и начинаем говорить, как индивидуум с индивидуумом. Таково же мое общение с Господом, это личный опыт, который, позволяет добавить мне к католическому МЫ все еще веруем протестантское Я верю снова.
Когда фон Хюгель в своей классификации определял все это не изначальным или интеллектуально мистическим, он, очевидно, включал в нее опыты в техническом смысле не мистические. Хотя он приводит всякие первостепенные религиозные опыты. Но мистическое переживание, то ли оно испытано при участии Господа, то ли с Его созданиями, более других заслуживают право называться опытом первостепенным, буде оно обязано традиции или безличному умозаключению.
* Оригинальный пост
Содержание