Люди и судьбы: граф Петр-Войцех-Станислав-Алоизий Мошинский...
«Во время моего последнего свидания с Мошинским в Житомире (25 декабря 1825 года - РД)… мы с ним условились, что в случае начала действий я извещу его о том посредством письма, и что число, которое я назначу, как день моего предполагаемого приезда, и будет именно днем выступления…» - из письма Сергея Муравьева Императору, ВД, том 4 - это самое начало следствия.
А вот о том же самом, но уже самый конец следственной драмы, май 1826 года - и уже все решено…
«Сведав в Житомире о происшествии 14-го декабря в Петербурге, хотя не со всеми подробностями, но заключая из слышанного мною, что дела Общества плохи, я решился воспользоваться находящимся сим мнением у меня (письмом Бестужева об истреблении Цесаревича Константина - то самое письмо, которое на самом деле не доехало до Гродецкого - РД), с тем чтобы вовлечь поляков в такой поступок, после коего им оставалось бы только возмутиться. Будучи у Гр.Мошинского, я ему говорил, что хотя общество Польское и обещало, в случае возмущения в России, не выпускать Великого Князя из Варшавы, но Обществу нашему вернее, кажется, лишить его жизни, и что я имею на сей счет бумагу, которую прошу его сообщить в Директорию их общества, на сие мое предложение Гр.Мошинский, не дав мне никакого ответа, сказал только, что он никак не смеет принять писанного мнения, ибо это против законов их Общества, и тем разговор наш кончился…» (показания Сергея Муравьева, ВД том 4)
Показания Мошинского об этой встрече я вынуждена пересказать с помощью цитаты из монографии Ольшанского - так как добраться до архивного дела мне, видимо, в ближайшее время не судьба :(
Итак: «На вопрос Муравьева о том, восстанут ли поляки в случае восстания 3-го и 4-го корпусов, ответил: «Никакой по этому вопросу не имею инструкции, думаю, однако, что наши действия будут регулироваться в соответствии с тем, что предпримет Варшавское общество». … Мошинский показал также, что С.Муравьев собирался ехать в Петербург для переговоров и, «если бы что решительное произошло», сейчас же уведомить меня «через брата своего». В дополнительном показании он несколько уточнил приведенный разговор с С.Муравьевым и сказал, что на вопрос, были ли события 14 декабря в соответствии с планами тайного общества, С.Муравьев ответил ему, что события произошли вопреки планам общества, но потому, что «пришел подходящий момент для начала решительных шагов». Мошинский и в этом показании подтвердил отсутствие твердого решения у руководства польских революционеров в отношении Константина. Он был удивлен, кода узнал о намерении поступить с Константином, как и с остальными членами царской фамилии, ведь он был наследником престола, жил в Польше, женат на польке, и «я считал его главной надеждой нашей» (П.Ольшанский. «Декабристы и польское национально-освободительное движение» - книжка старая, 1959 года, местами глючная, и кое-что в пересказе Ольшанского меня настораживает - РД)
С 17 лет я неоднократно читала и перечитывала это следственное дело - но буквально до последних месяцев никогда не задумывалась о том, что собой представляет собеседник Сергея Муравьева - граф Петр-Войцех-Алоизий-Станислав Мошинский, в русских источниках именуемый также Петром Игнатьевичем. Ясно, что к случайному человеку со стороны нельзя прийти вдруг ни с того ни с сего и сказать - а убейте-ка Цесаревича? Почему-то собеседник если и представлялся, то в роли человека солидного и уже не очень молодого - лет под сорок или за сорок, наверное…
С некоторым удивлением, заглянув в справочник, узнала о том, что Мошинскому в этот момент 25 лет - он всего на год старше Бестужева-Рюмина и ровесник многих других участников тайных обществ: Вадковского, Петра Борисова, Горбачевского…
…Родословный справочник подсказывает нам о том, что Мошинские (также Мощинские и Мощенские) возвысились в конце XVIII века - при Екатерине II были активными сторонниками Российской империи (читать - участниками или сторонниками Тарговицкой конфедерации) и за это им были пожалованы обширные земли с крестьянами в Юго-Западном крае (по состоянию на 1820-е годы за Мошинскими - около 15 тысяч крепостных душ и около 30 миллионов злотых, это МНОГО). Однако младшее поколение, возможно, недовольное выбором дедов и родителей, решает иначе: очень юный Мошинский становится одним из организаторов одного из самых первых тайных обществ - здесь, на Волыни, еще задолго до Патриотического общества возникает сначала «Орден тамплиеров» (все эти первоначальные общества сначала изрядно напоминают масонские ложи и по стилю, и по названиям - но уже в них чувствуются иные ноты). В дальнейшем организатор тамплиеров, Франц Маевский, вступает в переговоры с организатором Патриотического общества Лукасинским - и эти общества на каких-то условиях сливаются (честное слово, я не могу в подробностях объяснить, как это все происходит, потому что все перетекают то туда, то сюда, и вообще где два поляка - там пять политических партий, это нормальная ситуация). А Мошинский при слиянии обществ становится представителем Патриотического общества на Волыни. При этом он живет в Житомире на широкую ногу, губернский предводитель дворянства (напомню: Олизар - Киевский губернский предводитель, а Мошинский - Волынский). Поэтому Сергей Муравьев, который бывает в Житомире в штаб-квартире III корпуса по делам службы, с Мошинским с вероятностью знаком - и не только по делам тайных обществ, образованных людей в провинции в ближайшей доступности немного, а Петр Мошинский - образованный человек, как и Олизар - они оба выпускники знаменитого Кременецкого лицея, а Мошинский учился еще в Императорской академии в Вене, местный меценат и филантроп. Докудовский, который служит адъютантом генерала Рота, вспоминает, в числе прочего, следующий эпизод: «В один из высокотабельных дней Волынский губернский предводитель дворянства граф Мошинский откупил театр и все посетители впускались бесплатно; из военных не было никого, кроме обер-квартирмейстера полковника Враницкого, приятеля Мошинского. Рот, сочтя нахождение Враницкого на откупном театре крайне неприличным и предосудительным для военного мундира, на другой день собрал на свою квартиру всех штабных чинов и, имя шпагу при бедре, а шляпу в руке, сделал сконфуженному Враницкому строгий выговор».
Этот эпизод много говорит о генерале Роте, и много - о Мошинском. Василий Враницкий - член Васильковской управы Южного общества, один из самых старших декабристов (в 1825 году ему уже за сорок) - по происхождению чех из Богемии, сын небогатого пражского пивовара, плохо говорит по-русски. На следствии вместо слов «очная ставка», говорит упорно и смешно - «глазная ставка». С Мошинским они, по-видимому, близкие друзья - хотя Враницким намного старше - запомним этот эпизод, он нам еще понадобится.
А еще Петр Мошинский - фанатичный молодой муж и отец. В возрасте 18 лет (эти богатые польские магнаты женились рано, Олизар вон тоже женился в 17 лет - благо, денег на содержание жены хватает) он женился на Иоанне N (девичью фамилию история не сохранила) - которая приходилась ему сводной родственницей, родной сестрой мачехи - второй жены отца Мошинского. Иоанна была правнучкой польского короля Станислава Августа II Сильного и его фаворитки графини фон Козель. Подобные генеалогические перипетии могут наводить современного человека на мысль о браке по расчету - однако Петр Мошинский трепетно обожал свою жену, а затем и единственную дочку Янину, которой в 1825 году было 5 лет.
Вот к такому, собственно, человеку обратился Сергей Муравьев в трагические декабрьские дни 1825 года, когда решал вопрос о том, поднять или не поднять восстание.
… Мошинского таскали по тюрьмам три года - впервые он был арестован в Житомире 16 января 1826 года. Трижды его перевозили для следствия из Петербурга в Варшаву и обратно в Петербург. Наконец, в феврале 1829 года решением Сенатского суда выслали на десять лет в Сибирь. Мошинский обосновался в Тобольске: у меня нет данных о том, был ли он изначально назначен именно в Тобольск или ему удалось обосноваться в относительно приличном и культурном месте ссылки благодаря деньгам и связям. Другим ссыльным «первого поколения», как известно, повезло гораздо меньше, в основном они оказывались в местах, куда Макар телят не гонял - Туруханск, Нарым, Вилюйск, конец цивилизации… - в частности, руководитель Патриотического общества Северин Крыжановский был выслан в Березов (что, конечно, гораздо хуже, чем Тобольск), а уже упомянутый друг Мошинского - осужденный по 8 разряду Василий Враницкий - в захолустный глухой Пелым. У Враницкого не было ни родных, ни денег. В Пелыме у него началась психическая болезнь. Мошинский вытащил к себе в Тобольск Крыжановского (под предлогом приезда на временное лечение), и попытался вытащить из Пелыма Враницкого. По просьбе Мошинского, за Враницкого ходатайствовал тобольский гражданский губернатор Александр Муравьев - тоже ссыльный декабрист, однако высланный в Сибирь без лишения чинов и дворянства и без запрещения гражданской службы. В 1830 году последовало высочайшее разрешение перевести Враницкого в связи с душевной болезнью в Ялуторовск (в это время там еще нет целой колонии декабристов, это будет только в сороковые годы).
Тогда же Мошинский, желая помочь бедствующему на поселении Враницкому, обратился с ходатайством к Бендендорфу о том, чтобы было разрешено его жене Иоанне Мошинской ежегодно посылать Враницкому содержание - 1000 рублей в год (это немалая сумма по тем временам), и столько же высылать престарелому отцу Враницкого в Прагу. Разрешение было дано, однако Враницкий по неизвестным причинам от помощи Мошинских отказался, и вскоре умер в Ялуторовске.
… О Мошинском вспоминают, как об очень добром человеке. Имея деньги, он не отказывал никому: помогал ссыльным, местным, русским, полякам. Организовал в Тобольске библиотеку, оркестр - которым руководил одно время известный композитор Алябьев (высланный в Тобольск - на свою же собственную родину - за непредумышленное уголовное преступление), а затем ссыльный Волицкий - в общем, ссыльный Мошинский оставил по себе в Тобольске исключительно добрую память.
… И вот тут, в ссылке в Тобольске, началась личная драма Мошинского, о которой сохранилось некоторое количество свидетельств…
Продолжение: http://naiwen.livejournal.com/1121564.html
А вот о том же самом, но уже самый конец следственной драмы, май 1826 года - и уже все решено…
«Сведав в Житомире о происшествии 14-го декабря в Петербурге, хотя не со всеми подробностями, но заключая из слышанного мною, что дела Общества плохи, я решился воспользоваться находящимся сим мнением у меня (письмом Бестужева об истреблении Цесаревича Константина - то самое письмо, которое на самом деле не доехало до Гродецкого - РД), с тем чтобы вовлечь поляков в такой поступок, после коего им оставалось бы только возмутиться. Будучи у Гр.Мошинского, я ему говорил, что хотя общество Польское и обещало, в случае возмущения в России, не выпускать Великого Князя из Варшавы, но Обществу нашему вернее, кажется, лишить его жизни, и что я имею на сей счет бумагу, которую прошу его сообщить в Директорию их общества, на сие мое предложение Гр.Мошинский, не дав мне никакого ответа, сказал только, что он никак не смеет принять писанного мнения, ибо это против законов их Общества, и тем разговор наш кончился…» (показания Сергея Муравьева, ВД том 4)
Показания Мошинского об этой встрече я вынуждена пересказать с помощью цитаты из монографии Ольшанского - так как добраться до архивного дела мне, видимо, в ближайшее время не судьба :(
Итак: «На вопрос Муравьева о том, восстанут ли поляки в случае восстания 3-го и 4-го корпусов, ответил: «Никакой по этому вопросу не имею инструкции, думаю, однако, что наши действия будут регулироваться в соответствии с тем, что предпримет Варшавское общество». … Мошинский показал также, что С.Муравьев собирался ехать в Петербург для переговоров и, «если бы что решительное произошло», сейчас же уведомить меня «через брата своего». В дополнительном показании он несколько уточнил приведенный разговор с С.Муравьевым и сказал, что на вопрос, были ли события 14 декабря в соответствии с планами тайного общества, С.Муравьев ответил ему, что события произошли вопреки планам общества, но потому, что «пришел подходящий момент для начала решительных шагов». Мошинский и в этом показании подтвердил отсутствие твердого решения у руководства польских революционеров в отношении Константина. Он был удивлен, кода узнал о намерении поступить с Константином, как и с остальными членами царской фамилии, ведь он был наследником престола, жил в Польше, женат на польке, и «я считал его главной надеждой нашей» (П.Ольшанский. «Декабристы и польское национально-освободительное движение» - книжка старая, 1959 года, местами глючная, и кое-что в пересказе Ольшанского меня настораживает - РД)
С 17 лет я неоднократно читала и перечитывала это следственное дело - но буквально до последних месяцев никогда не задумывалась о том, что собой представляет собеседник Сергея Муравьева - граф Петр-Войцех-Алоизий-Станислав Мошинский, в русских источниках именуемый также Петром Игнатьевичем. Ясно, что к случайному человеку со стороны нельзя прийти вдруг ни с того ни с сего и сказать - а убейте-ка Цесаревича? Почему-то собеседник если и представлялся, то в роли человека солидного и уже не очень молодого - лет под сорок или за сорок, наверное…
С некоторым удивлением, заглянув в справочник, узнала о том, что Мошинскому в этот момент 25 лет - он всего на год старше Бестужева-Рюмина и ровесник многих других участников тайных обществ: Вадковского, Петра Борисова, Горбачевского…
…Родословный справочник подсказывает нам о том, что Мошинские (также Мощинские и Мощенские) возвысились в конце XVIII века - при Екатерине II были активными сторонниками Российской империи (читать - участниками или сторонниками Тарговицкой конфедерации) и за это им были пожалованы обширные земли с крестьянами в Юго-Западном крае (по состоянию на 1820-е годы за Мошинскими - около 15 тысяч крепостных душ и около 30 миллионов злотых, это МНОГО). Однако младшее поколение, возможно, недовольное выбором дедов и родителей, решает иначе: очень юный Мошинский становится одним из организаторов одного из самых первых тайных обществ - здесь, на Волыни, еще задолго до Патриотического общества возникает сначала «Орден тамплиеров» (все эти первоначальные общества сначала изрядно напоминают масонские ложи и по стилю, и по названиям - но уже в них чувствуются иные ноты). В дальнейшем организатор тамплиеров, Франц Маевский, вступает в переговоры с организатором Патриотического общества Лукасинским - и эти общества на каких-то условиях сливаются (честное слово, я не могу в подробностях объяснить, как это все происходит, потому что все перетекают то туда, то сюда, и вообще где два поляка - там пять политических партий, это нормальная ситуация). А Мошинский при слиянии обществ становится представителем Патриотического общества на Волыни. При этом он живет в Житомире на широкую ногу, губернский предводитель дворянства (напомню: Олизар - Киевский губернский предводитель, а Мошинский - Волынский). Поэтому Сергей Муравьев, который бывает в Житомире в штаб-квартире III корпуса по делам службы, с Мошинским с вероятностью знаком - и не только по делам тайных обществ, образованных людей в провинции в ближайшей доступности немного, а Петр Мошинский - образованный человек, как и Олизар - они оба выпускники знаменитого Кременецкого лицея, а Мошинский учился еще в Императорской академии в Вене, местный меценат и филантроп. Докудовский, который служит адъютантом генерала Рота, вспоминает, в числе прочего, следующий эпизод: «В один из высокотабельных дней Волынский губернский предводитель дворянства граф Мошинский откупил театр и все посетители впускались бесплатно; из военных не было никого, кроме обер-квартирмейстера полковника Враницкого, приятеля Мошинского. Рот, сочтя нахождение Враницкого на откупном театре крайне неприличным и предосудительным для военного мундира, на другой день собрал на свою квартиру всех штабных чинов и, имя шпагу при бедре, а шляпу в руке, сделал сконфуженному Враницкому строгий выговор».
Этот эпизод много говорит о генерале Роте, и много - о Мошинском. Василий Враницкий - член Васильковской управы Южного общества, один из самых старших декабристов (в 1825 году ему уже за сорок) - по происхождению чех из Богемии, сын небогатого пражского пивовара, плохо говорит по-русски. На следствии вместо слов «очная ставка», говорит упорно и смешно - «глазная ставка». С Мошинским они, по-видимому, близкие друзья - хотя Враницким намного старше - запомним этот эпизод, он нам еще понадобится.
А еще Петр Мошинский - фанатичный молодой муж и отец. В возрасте 18 лет (эти богатые польские магнаты женились рано, Олизар вон тоже женился в 17 лет - благо, денег на содержание жены хватает) он женился на Иоанне N (девичью фамилию история не сохранила) - которая приходилась ему сводной родственницей, родной сестрой мачехи - второй жены отца Мошинского. Иоанна была правнучкой польского короля Станислава Августа II Сильного и его фаворитки графини фон Козель. Подобные генеалогические перипетии могут наводить современного человека на мысль о браке по расчету - однако Петр Мошинский трепетно обожал свою жену, а затем и единственную дочку Янину, которой в 1825 году было 5 лет.
Вот к такому, собственно, человеку обратился Сергей Муравьев в трагические декабрьские дни 1825 года, когда решал вопрос о том, поднять или не поднять восстание.
… Мошинского таскали по тюрьмам три года - впервые он был арестован в Житомире 16 января 1826 года. Трижды его перевозили для следствия из Петербурга в Варшаву и обратно в Петербург. Наконец, в феврале 1829 года решением Сенатского суда выслали на десять лет в Сибирь. Мошинский обосновался в Тобольске: у меня нет данных о том, был ли он изначально назначен именно в Тобольск или ему удалось обосноваться в относительно приличном и культурном месте ссылки благодаря деньгам и связям. Другим ссыльным «первого поколения», как известно, повезло гораздо меньше, в основном они оказывались в местах, куда Макар телят не гонял - Туруханск, Нарым, Вилюйск, конец цивилизации… - в частности, руководитель Патриотического общества Северин Крыжановский был выслан в Березов (что, конечно, гораздо хуже, чем Тобольск), а уже упомянутый друг Мошинского - осужденный по 8 разряду Василий Враницкий - в захолустный глухой Пелым. У Враницкого не было ни родных, ни денег. В Пелыме у него началась психическая болезнь. Мошинский вытащил к себе в Тобольск Крыжановского (под предлогом приезда на временное лечение), и попытался вытащить из Пелыма Враницкого. По просьбе Мошинского, за Враницкого ходатайствовал тобольский гражданский губернатор Александр Муравьев - тоже ссыльный декабрист, однако высланный в Сибирь без лишения чинов и дворянства и без запрещения гражданской службы. В 1830 году последовало высочайшее разрешение перевести Враницкого в связи с душевной болезнью в Ялуторовск (в это время там еще нет целой колонии декабристов, это будет только в сороковые годы).
Тогда же Мошинский, желая помочь бедствующему на поселении Враницкому, обратился с ходатайством к Бендендорфу о том, чтобы было разрешено его жене Иоанне Мошинской ежегодно посылать Враницкому содержание - 1000 рублей в год (это немалая сумма по тем временам), и столько же высылать престарелому отцу Враницкого в Прагу. Разрешение было дано, однако Враницкий по неизвестным причинам от помощи Мошинских отказался, и вскоре умер в Ялуторовске.
… О Мошинском вспоминают, как об очень добром человеке. Имея деньги, он не отказывал никому: помогал ссыльным, местным, русским, полякам. Организовал в Тобольске библиотеку, оркестр - которым руководил одно время известный композитор Алябьев (высланный в Тобольск - на свою же собственную родину - за непредумышленное уголовное преступление), а затем ссыльный Волицкий - в общем, ссыльный Мошинский оставил по себе в Тобольске исключительно добрую память.
… И вот тут, в ссылке в Тобольске, началась личная драма Мошинского, о которой сохранилось некоторое количество свидетельств…
Продолжение: http://naiwen.livejournal.com/1121564.html