Люди и судьбы: история Александра Николаевича Луцкого... (часть 1)
Эту историю обычно знают специалисты, - но, вероятно, не всем читающим она известна, между тем здесь очень колоритные подробности.
Итак, Александр Николаевич Луцкий происходил из небогатой дворянской семьи. Его отец, дворянин Новгородской губернии, служил чиновником 7-о класса в г.Боровичи, поместья и крепостных не имел и жил исключительно на жалованье от службы... вероятно, не только на жалованье, гм... но эти подробности карьеры папаши-Луцкого нам неизвестны :) (собственно, отец Луцкого был дворянином в первом поколении, выслужившем дворянство на службе по Табели о рангах, но уже его дети получали право потомственного дворянства).
Александр, младший сын в семье, воспитывался в кадетском корпусе, откуда в 1824 году был выпущен юнкером в лейб-гвардии Московский полк. Во время восстания 14 декабря ему был 21 год - и по свидетельствам очевидцев, Луцкий действовал в этот день смело и решительно. Вряд ли у него были какие-то определенные политические убеждения, скорее он за чистую монету принял идею присяги Константину Павловичу. Когда во дворе казармы Московского полка генерал Фредерикс был ранен Щепиным-Ростовским, "Луцкий, видя сие, оставаясь более уверенным в справедливости слышанных слов обмана, действительно почитал изменниками как сего генерала, так равно и всех офицеров, удерживавших тогда смятение и, будучи в азарте, никому не повинился", кричал "коли изменников!" и побуждал солдат выходить за ворота. Проходя с полком на Сенатскую площадь, он кричал толпе "У нас государь Константин!" На площади Луцкий был отряжен Бестужевым для "содержания цепи" со строгим приказом не пропускать никого, а против упорствующих стрелять.
Луцкий был осужден не Верховным уголовным судом, а военной комиссией при Московском полку. "За бунт... и дерзкие противу начальства поступки и возмущение к оному других унтер-офицером" Луцкий был приговор к повешению, которое Николай I заменил каторжными работами на 12 лет. В отличие от осужденных Верховным уголовным судом - осужденные военными судами (в том числе по процессам в Могилеве, Белостоке и др.) были отправлены в Сибирь пешими этапами в кандалах, вместе с уголовниками. В 1827 году Луцкий в партии колодников был отправлен из Петербурга в Тобольск, где происходило первичное распределение ссыльных. Для отбывания каторжных работ Луцкий был назначен в Нерчинский завод. В этот момент юноша впервые решился бежать.
Обычным способом побега в уголовных партиях был обмен фамилиями с кем-либо из поселенцев, следуемых к месту назначения в той же партии. Вместе с ним по этапу шел некто Агафон, бродяга, не помнящий родства, назначенный на поселение в Енисейскую губернию и внешне похожий на Луцкого. Луцкий заплатил Агафону 60 рублей ассигнациями и стал Агафоном Непомнящим.
Под этим именем Луцкий был водворен на поселение в селе Большекемчугском Ачинского округа, где он нашел приют в доме поселенца Прохора Филиппова, сосланного в Сибирь за "худое поведение". Однако денег на жизнь Луцкому не хватало. Записанный в подушной оклад, он должен был платить трижды в год 11 руб.75 коп. - сумму, которой у него в первое время поселения на руках не оказалось. Навыков сельскохозяйственного труда новый поселенец не имел. Первые пять месяцев в этом глухом углу были для Луцкого временем безысходной нужды, и он обратился за помощью к родным. Филиппову Луцкий очень скоро признался в том, что он государственный преступник Луцкий.
В письмах к родным Луцкий жаловался на гнетущую тоску, писал о "печали, стеснившей его грудь", о том, что "как братоубийца Каин, который гоним был совестью между дремучими лесами", он нигде не может найти утешения. Томительными зимними вечерами он искал утешения в чтении Евангелия, "раскрыв книгу, - пишет он родным, - вообразите, представляется глазам моим в теперешнем моем положении: притча о блудном сыне, в которой отец обещает всем заблудшим и раскаянным его детям, просящим его помощи, принять с радостью и сделать вечерию тайную, в которой и все отпадшие, но пришедшие в самих себя, могут быть приняты".
"Я теперь путешествие в Восточной Сибири кончил, северную часть осматривать, я думаю, не буду", - пишет Луцкий родителям. - "Время провоху довольно скучно, книг нет, а если бы я имел деньги, то брал бы книги из Красноярской библиотеки, но теперь, к сожалению моему, не имею ни копейки и надеюсь на ваши ко мне благодеяния".
В ответ мать написала сыну: "Письма твои, Саша, очень нескладные", а отец отправил в Большекемчугское село 100 рублей ассигнациями и посылку с бельем и материей для платья. Старший брат Луцкого добавил от себя еще 25 рублей ассигнациями. При этом посылку отец сопроводил назидательным письмом: "А с сим прошу тебя деньги беречь, у нас их не чеканят... паки прошу тебя деньги беречь, а не транжирить, ты знаешь, что мы вотчин не имеем, а живем почитай одним жалованием... Книжки можно оставить, а занимайся лучше, как пишешь, чтением Евангелия, да помни более блудного сына... а за книжки деньги напрасно не плати, а если найдешь случай от кого попользоваться, то для чего же и не заняться".
Когда в мае 1829 года посылка и деньги на имя поселенца Филиппова дошли по назначению, то факт этот сделал Луцкого предметов подозрительного внимания со стороны односельчан. Но Луцкий не учел этого обстоятельства и своей легкомысленной неосторожностью сам себя выдал. Получив посылку и уделив из нее кое-что хозяину, Луцкий тотчас же решил из присланного отцом сукна сшить сюртучную пару и при том непременно "по моде". Скрывать свое настоящее лицо при этом Луцкий, по-видимому, уже считал лишним, ибо в письме к портному, прося его выполнить заказ "как можно почище", открыто подписался "Александр Николаевич".
Следствием этого было то, что земский исправник Готчин, "отыскивая, не скрываются ли между жителями беззакония и нет ли где каких подозрительных и вредных правительству людей", обратил внимание на мнимого "Агафона", который "отличным образованием своим", получением денег от отца и несоответствием имени вызывал подозрение. Готчин скоро доискался, с кем имеет дело. Приехав в Большекемчугское, он прямо заявил "Агафону", что дальнейшая мистификация бессмысленна. Уличенный найденной у него при обыске перепиской с родителями, Луцкий вынужден был сознаться.
По закону полагалось "ссыльного, следовавшего на поселение, но переменившегося именем с каторжником и поступившего вместо него на работу, оставлять в сей работе на пять лет; каторжного же, по отыскании и наказании на месте 100 ударами лоз, отправлять в работу сообразно первоначальному осуждению и содержать в оной под строжайшим надзором сверх определенного в уставе 20-летнего срока еще пять лет". Однако Луцкий был не простым каторжанином, а "государственным преступником" и должен был находиться в ведении коменданта Нерчинских рудников генерал-майора С.Р.Лепарского. Поэтому местная власть замялась, "определить ли Луцкого в Нерчинскую горную экспедицию для употребления в заводскую работу" или переслать его в ведение Нерчинского коменданта. По этому поводу послали запрос Бенкендорфу, который уведомил генерал-губернатора, что "Его Величество повелеть соизволил отправить помянутого Луцкого, куда был сослан, на каторжную работу, наказав его по существующему положению за вновь учиненное преступление". Таким образом, Луцкий был фактически выведен из категории "государственных преступников" и причислен к категории уголовных каторжан. 23 февраля 1830 года в Иркутском тюремном замке Луцкий получил 100 ударов розгами, после чего отправлен в Нерчинский завод. Он был назначен на работу в Новозерентуйском руднике.
Окончание здесь: http://naiwen.livejournal.com/1203063.html
Итак, Александр Николаевич Луцкий происходил из небогатой дворянской семьи. Его отец, дворянин Новгородской губернии, служил чиновником 7-о класса в г.Боровичи, поместья и крепостных не имел и жил исключительно на жалованье от службы... вероятно, не только на жалованье, гм... но эти подробности карьеры папаши-Луцкого нам неизвестны :) (собственно, отец Луцкого был дворянином в первом поколении, выслужившем дворянство на службе по Табели о рангах, но уже его дети получали право потомственного дворянства).
Александр, младший сын в семье, воспитывался в кадетском корпусе, откуда в 1824 году был выпущен юнкером в лейб-гвардии Московский полк. Во время восстания 14 декабря ему был 21 год - и по свидетельствам очевидцев, Луцкий действовал в этот день смело и решительно. Вряд ли у него были какие-то определенные политические убеждения, скорее он за чистую монету принял идею присяги Константину Павловичу. Когда во дворе казармы Московского полка генерал Фредерикс был ранен Щепиным-Ростовским, "Луцкий, видя сие, оставаясь более уверенным в справедливости слышанных слов обмана, действительно почитал изменниками как сего генерала, так равно и всех офицеров, удерживавших тогда смятение и, будучи в азарте, никому не повинился", кричал "коли изменников!" и побуждал солдат выходить за ворота. Проходя с полком на Сенатскую площадь, он кричал толпе "У нас государь Константин!" На площади Луцкий был отряжен Бестужевым для "содержания цепи" со строгим приказом не пропускать никого, а против упорствующих стрелять.
Луцкий был осужден не Верховным уголовным судом, а военной комиссией при Московском полку. "За бунт... и дерзкие противу начальства поступки и возмущение к оному других унтер-офицером" Луцкий был приговор к повешению, которое Николай I заменил каторжными работами на 12 лет. В отличие от осужденных Верховным уголовным судом - осужденные военными судами (в том числе по процессам в Могилеве, Белостоке и др.) были отправлены в Сибирь пешими этапами в кандалах, вместе с уголовниками. В 1827 году Луцкий в партии колодников был отправлен из Петербурга в Тобольск, где происходило первичное распределение ссыльных. Для отбывания каторжных работ Луцкий был назначен в Нерчинский завод. В этот момент юноша впервые решился бежать.
Обычным способом побега в уголовных партиях был обмен фамилиями с кем-либо из поселенцев, следуемых к месту назначения в той же партии. Вместе с ним по этапу шел некто Агафон, бродяга, не помнящий родства, назначенный на поселение в Енисейскую губернию и внешне похожий на Луцкого. Луцкий заплатил Агафону 60 рублей ассигнациями и стал Агафоном Непомнящим.
Под этим именем Луцкий был водворен на поселение в селе Большекемчугском Ачинского округа, где он нашел приют в доме поселенца Прохора Филиппова, сосланного в Сибирь за "худое поведение". Однако денег на жизнь Луцкому не хватало. Записанный в подушной оклад, он должен был платить трижды в год 11 руб.75 коп. - сумму, которой у него в первое время поселения на руках не оказалось. Навыков сельскохозяйственного труда новый поселенец не имел. Первые пять месяцев в этом глухом углу были для Луцкого временем безысходной нужды, и он обратился за помощью к родным. Филиппову Луцкий очень скоро признался в том, что он государственный преступник Луцкий.
В письмах к родным Луцкий жаловался на гнетущую тоску, писал о "печали, стеснившей его грудь", о том, что "как братоубийца Каин, который гоним был совестью между дремучими лесами", он нигде не может найти утешения. Томительными зимними вечерами он искал утешения в чтении Евангелия, "раскрыв книгу, - пишет он родным, - вообразите, представляется глазам моим в теперешнем моем положении: притча о блудном сыне, в которой отец обещает всем заблудшим и раскаянным его детям, просящим его помощи, принять с радостью и сделать вечерию тайную, в которой и все отпадшие, но пришедшие в самих себя, могут быть приняты".
"Я теперь путешествие в Восточной Сибири кончил, северную часть осматривать, я думаю, не буду", - пишет Луцкий родителям. - "Время провоху довольно скучно, книг нет, а если бы я имел деньги, то брал бы книги из Красноярской библиотеки, но теперь, к сожалению моему, не имею ни копейки и надеюсь на ваши ко мне благодеяния".
В ответ мать написала сыну: "Письма твои, Саша, очень нескладные", а отец отправил в Большекемчугское село 100 рублей ассигнациями и посылку с бельем и материей для платья. Старший брат Луцкого добавил от себя еще 25 рублей ассигнациями. При этом посылку отец сопроводил назидательным письмом: "А с сим прошу тебя деньги беречь, у нас их не чеканят... паки прошу тебя деньги беречь, а не транжирить, ты знаешь, что мы вотчин не имеем, а живем почитай одним жалованием... Книжки можно оставить, а занимайся лучше, как пишешь, чтением Евангелия, да помни более блудного сына... а за книжки деньги напрасно не плати, а если найдешь случай от кого попользоваться, то для чего же и не заняться".
Когда в мае 1829 года посылка и деньги на имя поселенца Филиппова дошли по назначению, то факт этот сделал Луцкого предметов подозрительного внимания со стороны односельчан. Но Луцкий не учел этого обстоятельства и своей легкомысленной неосторожностью сам себя выдал. Получив посылку и уделив из нее кое-что хозяину, Луцкий тотчас же решил из присланного отцом сукна сшить сюртучную пару и при том непременно "по моде". Скрывать свое настоящее лицо при этом Луцкий, по-видимому, уже считал лишним, ибо в письме к портному, прося его выполнить заказ "как можно почище", открыто подписался "Александр Николаевич".
Следствием этого было то, что земский исправник Готчин, "отыскивая, не скрываются ли между жителями беззакония и нет ли где каких подозрительных и вредных правительству людей", обратил внимание на мнимого "Агафона", который "отличным образованием своим", получением денег от отца и несоответствием имени вызывал подозрение. Готчин скоро доискался, с кем имеет дело. Приехав в Большекемчугское, он прямо заявил "Агафону", что дальнейшая мистификация бессмысленна. Уличенный найденной у него при обыске перепиской с родителями, Луцкий вынужден был сознаться.
По закону полагалось "ссыльного, следовавшего на поселение, но переменившегося именем с каторжником и поступившего вместо него на работу, оставлять в сей работе на пять лет; каторжного же, по отыскании и наказании на месте 100 ударами лоз, отправлять в работу сообразно первоначальному осуждению и содержать в оной под строжайшим надзором сверх определенного в уставе 20-летнего срока еще пять лет". Однако Луцкий был не простым каторжанином, а "государственным преступником" и должен был находиться в ведении коменданта Нерчинских рудников генерал-майора С.Р.Лепарского. Поэтому местная власть замялась, "определить ли Луцкого в Нерчинскую горную экспедицию для употребления в заводскую работу" или переслать его в ведение Нерчинского коменданта. По этому поводу послали запрос Бенкендорфу, который уведомил генерал-губернатора, что "Его Величество повелеть соизволил отправить помянутого Луцкого, куда был сослан, на каторжную работу, наказав его по существующему положению за вновь учиненное преступление". Таким образом, Луцкий был фактически выведен из категории "государственных преступников" и причислен к категории уголовных каторжан. 23 февраля 1830 года в Иркутском тюремном замке Луцкий получил 100 ударов розгами, после чего отправлен в Нерчинский завод. Он был назначен на работу в Новозерентуйском руднике.
Окончание здесь: http://naiwen.livejournal.com/1203063.html