Люди и судьбы: история Александра Николаевича Луцкого (часть 2)
Продолжение. Начало см. здесь: http://naiwen.livejournal.com/1202800.html
На руднике Луцкий, как не совершивший еще на каторге никаких преступлений, поначалу находился на работе без оков и жил на частной квартире у какого-то солдата. За три месяца своей каторжной жизни он каким-то образом приобрел значительную сумму денег: у него, еще недавно бедствовавшегося и жившего за счет хозяина-поселенца, оказалось на руках свыше 1700 рублей ассигнациями. Сам Луцкий утверждал, что эту сумму, полученную от родных, он вывез тайно еще из России, зашив в подушку - однако верить этому трудно, так как его родители были малоимущие, к тому же Луцкий вряд ли бедствовал бы в первом месте поселения, имея такие деньги на руках.
Работа в руднике становилась для Луцкого все более невыносимой. Не пробыв на каторге и трех месяцев, Луцкий снова бежал. Его мечтой было попасть в Минусинский край (славившийся мягким климатом, цветущей природой и хорошими условиями для хозяйства), устроиться там на поселении, а если представится удобный случай, то и проникнуть оттуда обратно в Россию. Он пробирается в стороне от большого тракта, держась вдоль китайской границы, через стойбища бурят и редкие крестьянские поселки. Беглец всюду называл себя поселенцем ближайшей, оставленной из деревни. В Агинской степи он купил у бурята оседланного коня, на котором верхом проехал четверо суток, но во время ночевки беглеца в юрте какого-то бурята лошадь украли. Луцкому снова пришлось то пешком, то на бурятских наемных лошадях добираться до Верхнеудинска. Здесь его ждала новая неудача: по его словам, он "встретился с тремя неизвестными людьми", которые "отобрали грабежом от него весь капитал" и все вещи.
Через несколько месяцев Луцкий все-таки достиг Байкала. Судьба на этот раз была к нему милостивее: на берегу он встретил таких же, как он сам, беглецов из Петровского завода, уголовных каторжан. Их было четверо. В сколоченной сообща лодке они решились пересечь Байкал. После этого пути беглецов разошлись: Луцкий в одиночестве продолжал свой путь к Иркутству берегом реки, останавливаясь на ночлег в балаганах рабочих, косивших сено. Добравшись до Иркутска и переправившись через Ангару, дальше он стал пробираться трактом в Енисейскую губернию. Он находил отдых у крестьян и поселенцев, выдавая себя, по обстоятельствам, то за поселенца, возвращающегося из города в свое село, то идущего из села в волость за получением билета. В пути питался тем, что давали ему крестьяне, у которых в обычае было кормить преступников, не требуя от них платы. В Каменском винокуренном заводе Енисейской губернии Луцкий остановился в доме Ивана Филиппова, с которым шел из России в одной партии. В феврале 1831 году Луцкий решается проникнуть в манивший его теплый Минусинский край. Из Каменского завода, оставя в стороне Ачинск, где имел резиденцию знакомый ему исправник Готчин, Луцкий вышел на дорогу к Минусинску в убогом платье нищего. Но в дороге случайная встреча с Готчиным снова погубила беглеца.
Вот что доносил начальству об этом встрече ретивый капитан-исправник:
"Во время проезда по делам службы по дороге был усмотрен идущий в разорванном рубище неизвестный человек, по подъезде к нему можно было усмотреть, что он есть молодых лет, желая узнать, кто он таковой и не беглой ли, приказал остановиться и подозвать его ближе".
Опытный глав исправника сразу опознал в путнике старого знакомца, два года тому назад арестованного им в Большекемчугском селе. Готчин не сомневался, что перед ним государственный преступник Луцкий. После недолгого запирательства "нищий" назвал свою настоящую фамилию и под конвоем был отправлен в распоряжение губернатора. Желая уведомить Филиппова о своем аресте, он в пути пишет ему на клочке бумаги "подозрительное", как характеризует Готчин, письмо: в письме Луцкий благодарит Филиппова за приют и рекомендует ему "не роптать на судьбу, ибо все к лучшему, так как будем жить вместе, не имея нужды в деньгах". Луцкий отлично знал, что Филиппов, как давший в своем доме приют беглецу, должен быть водворен на каторге и утешает его в письме, чтобы он "по сему самому не роптал бы, будучи сам виновен в этом". Из Красноярска "за надлежащим караулом" Луцкий был доставлен в Иркутскую тюрьму, а оттуда скованным препровожден к начальнику Нерчинских горных заводов для суда за совершенный побег. Луцкий опять оказался в двойственном положении: с одной стороны, генерал-губернатор в своих предписаниях называет Луцкого "государственным преступником", с другой, в бумагах, отправляемых в Нерчинский завод губернским правлением, он именуется "ссыльнокаторжным". Вот почему генерал-губернатор был запрошен: "Предать ли Луцкого военному суду или, по рассмотрении о нем дела, мнение Нерчинской горной экспедии представить на окончательное решение генерал-губернатору"?. По приказанию генерал-губернатора Лавинского дело должно было разбираться в Нерчинской горной экспедиции.
Дела о побеге составляли большой процент всех дел, и в производстве их уже выработался определенный шаблон. Ссылаясь на ряд постановлений, горная экспедиция приговорила: наказать Луцкого плетьми, дав шестнадцать ударов, и "оставить его при Нерчинском заводе в тюрьме за воинским караулом и, прикованным к тележке, употреблять в работы". Приговор, утвержденный Лавинским, был приведен в исполнение 11 июня 1831 года, о чем генерал-губернатор не замедлил донести Бенкендорфу в Петербург.
После того прошло четыре года, в течение которых о Луцком ничто уже не напоминало властям. Но в сентябре 1835 года енисейский губернатор Копылов довел до сведения генерал-губернатора, что "в августе месяце пойман в Ачинском округе ссыльно-каторжный Нерчинских заводов Александр Луцкий, который отправлен ныне в надлежащих крепях в Иркутск с нарочно посланным казаком". Генерал-губернатор, получив одновременно извещение из Иркутска, что доставленный государственный преступник Луцкий был помещен скованным в тюремном замке, был возмущен подобной "дерзостью" ссыльного и наложил резолюцию: "Если он не был за новое свое преступление под судом, то предать, и по наказании отправить в Охотск на соляной завод под строжайшим караулом". Но оказалось, что просидев в секретной камере в ожидании суда и наказания целый год, Луцкий вместе с другими заключенными... скрылся (18 сентября 1836 года). В поисках за беглецами полиция приняла все меры - действительно, поймать Луцкого было для нее вопросом чести (добавим, что это происходило вскоре после громкого скандала с побегом "политических" из Александровского завода, когда Николай Павлович надавал по ушам сибирской администрации за слишком "мягкие" приговоры). Преступников удалось схватить и сдать их земскому суду, откуда они отправлены были в ту волость, поселенцами которой ложно назвались. Сопровождали их крестьяне. Однако, доставить к месту назначения арестованных не удалось. Крестьяне показали, что вышедшими из лесу неизвестными пятью лицами, "надо полагать, разбойниками", Луцкий и его товарищ Громов были у них отбиты. Более года власти усиленно были заняты розыском Луцкого и, наконец, схватив его в Александровском заводе, снова препроводили в Иркутскую тюрьму.
Легендарные исчезновения Луцкого и одновременное появление его в разных местах навели генерал-губернатора Восточной Сибири Броневского на сомнение в том, действительно ли власть в данном случае имеет дело с одним и тем же лицом и именно Луцким? Он приказал употребить всевозможные меры к раскрытию личности задержанного, убедиться, точно ли это Луцкий, указывая, что государственного преступника Александра Николаевича Луцкого многие должны были знать лично "по долговременным содержанием его в здешнем остроге". Вместе с тем был послан запоздалый запрос начальнику Нерчинских горных заводов с требованием уведомить, находится ли там на работах А.Н.Луцкий. Результаты расследования шокировали начальство: произведенный опрос обитателей тюрьмы показал, что ни старожилы-арестанты, ни служащие тюремного замка не признали в представленном им арестанте Луцкого. И неожиданнее всего то, что и сам преступник на допросе заявил, что он ничего общего с Луцким не имеет, что он вовсе даже беглый... Семен Елкин. Скитания по разным тюрьмам, неоднократные следования по этапам, наказание плетьми и розгами сделали имя Луцкого популярным в каторжном мире: многие беглые арестанты, в надежде добиться более "деликатного обращения", величали себя именами государственных преступников, с этой целью бесцеременно воспользовались и именем Луцкого
(такой случай был не единственным и порой носил характер провокации - так, участники Омского заговора доверились некоему каторжанину, который именовал себя "дворянином Шаховским, бежавшим из Сибири государственным преступником по происшествию 14 декабря", после чего мнимый "Шаховской", оказавшийся беглым уголовником, выдал заговорщиков властям)
Между тем настоящий государственный преступник Луцкий находился в Нерчинской каторге и в момент получения о нем запроса от генерал-губернатора... томился в тюрьме за отказ отправиться на Куэнгские золотые промыслы. "Он лично просил меня, - доносит начальник заводов, - оставить его в Нерчинском заводе, хотя бы в тюрьме, иначе по командировка его на Куэнгские промыслы не надеется удержаться от побега".
... Не так много известно о дальнейшей судьбе Луцкого. В 1838 году он женился на дочери местного цирюльника Марии Портновой и наплодил с ней аж восемь детишек. В более поздние годы, на поселении, сильно бедствующей многодетной семье Луцкого оказывал помощь политический ссыльный Петр Боровский, осужденный по киевскому процессу организации Конарского: Боровский в ссылке оказался удачливым коммерсантом, занялся разработкой золотых приисков и разбогател. В момент, когда была объявлена всеобщая амнистия государственным и политическим преступникам, про Луцкого в первое время просто забыли и не включили его ни в какие списки. Только два года спустя открылось, что на Карийских золотых промыслах все еще проживает "отставной ссыльный" Луцкий. Сибирское начальство, принимая во внимание, что все находившиеся в ссылке в Восточной Сибири государственные преступники, "причастные к событиям 14 декабря 1825 года", получили прощения кроме Луцкого (на самом деле не все - в списки амнистированных не попал также Павел Выгодовский, осужденный повторно в Томске и отправленный в Восточную Сибирь на новое поселение), нашло справедливым просить о прощении и забытого преступника, тем более, что "со времени действительного поступления на работу Луцкий вел себя хорошо". Ходатайствуя о прощении Луцкого, восточно-сибирская администрация просила также и о возвращении ему и детям потомственного дворянства.
В сентябре 1858 году сбылась, казалось, заветная мечта Луцкого: он без опасения быть задержанным в пути, решился отправиться в Россию. Но не так легко было семье с 8-ю детьми выехать из Сибири. Получив прогоны и подорожную, он лишь в июне 1859 года выехал из Нерчинского завода. Однако злой рок по-прежнему преследовал Луцкого. В июле 1860 году Луцкий, истратив все прогонные деньги, остается в Иркутске "по болезни" и просит генерал-губернатора дать ему возможность возвратиться в Нерчинск. Так мечта Луцкого о возвращении на родину и не сбылась. Генерал-губернатор Муравьев-Амурский удовлетворил просьбу бывшего ссыльного и даже добился возобновления, "ввиду бедственного состояния многосемейного дворянина", ежегодного пособия от казны. В одном из списков 1867 году о Луцком сказано, что он "по неспособности и старости ничем не занимается", "по старости лет и значительному семейству" получает пособие в размере 115 рублей.
Луцкий умер в Сибири в 1882 году. Существует легенда о том, что внуком декабриста Луцкого был известный большевик, разведчик, участник Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке Алексей Николаевич Луцкий - однако специалисты опровергают эту версию. (Хотя какой-либо внятной информации о реальной судьбе детей Луцкого мне не попадалось - впрочем, я эту семью пока особенно и не копала).
На руднике Луцкий, как не совершивший еще на каторге никаких преступлений, поначалу находился на работе без оков и жил на частной квартире у какого-то солдата. За три месяца своей каторжной жизни он каким-то образом приобрел значительную сумму денег: у него, еще недавно бедствовавшегося и жившего за счет хозяина-поселенца, оказалось на руках свыше 1700 рублей ассигнациями. Сам Луцкий утверждал, что эту сумму, полученную от родных, он вывез тайно еще из России, зашив в подушку - однако верить этому трудно, так как его родители были малоимущие, к тому же Луцкий вряд ли бедствовал бы в первом месте поселения, имея такие деньги на руках.
Работа в руднике становилась для Луцкого все более невыносимой. Не пробыв на каторге и трех месяцев, Луцкий снова бежал. Его мечтой было попасть в Минусинский край (славившийся мягким климатом, цветущей природой и хорошими условиями для хозяйства), устроиться там на поселении, а если представится удобный случай, то и проникнуть оттуда обратно в Россию. Он пробирается в стороне от большого тракта, держась вдоль китайской границы, через стойбища бурят и редкие крестьянские поселки. Беглец всюду называл себя поселенцем ближайшей, оставленной из деревни. В Агинской степи он купил у бурята оседланного коня, на котором верхом проехал четверо суток, но во время ночевки беглеца в юрте какого-то бурята лошадь украли. Луцкому снова пришлось то пешком, то на бурятских наемных лошадях добираться до Верхнеудинска. Здесь его ждала новая неудача: по его словам, он "встретился с тремя неизвестными людьми", которые "отобрали грабежом от него весь капитал" и все вещи.
Через несколько месяцев Луцкий все-таки достиг Байкала. Судьба на этот раз была к нему милостивее: на берегу он встретил таких же, как он сам, беглецов из Петровского завода, уголовных каторжан. Их было четверо. В сколоченной сообща лодке они решились пересечь Байкал. После этого пути беглецов разошлись: Луцкий в одиночестве продолжал свой путь к Иркутству берегом реки, останавливаясь на ночлег в балаганах рабочих, косивших сено. Добравшись до Иркутска и переправившись через Ангару, дальше он стал пробираться трактом в Енисейскую губернию. Он находил отдых у крестьян и поселенцев, выдавая себя, по обстоятельствам, то за поселенца, возвращающегося из города в свое село, то идущего из села в волость за получением билета. В пути питался тем, что давали ему крестьяне, у которых в обычае было кормить преступников, не требуя от них платы. В Каменском винокуренном заводе Енисейской губернии Луцкий остановился в доме Ивана Филиппова, с которым шел из России в одной партии. В феврале 1831 году Луцкий решается проникнуть в манивший его теплый Минусинский край. Из Каменского завода, оставя в стороне Ачинск, где имел резиденцию знакомый ему исправник Готчин, Луцкий вышел на дорогу к Минусинску в убогом платье нищего. Но в дороге случайная встреча с Готчиным снова погубила беглеца.
Вот что доносил начальству об этом встрече ретивый капитан-исправник:
"Во время проезда по делам службы по дороге был усмотрен идущий в разорванном рубище неизвестный человек, по подъезде к нему можно было усмотреть, что он есть молодых лет, желая узнать, кто он таковой и не беглой ли, приказал остановиться и подозвать его ближе".
Опытный глав исправника сразу опознал в путнике старого знакомца, два года тому назад арестованного им в Большекемчугском селе. Готчин не сомневался, что перед ним государственный преступник Луцкий. После недолгого запирательства "нищий" назвал свою настоящую фамилию и под конвоем был отправлен в распоряжение губернатора. Желая уведомить Филиппова о своем аресте, он в пути пишет ему на клочке бумаги "подозрительное", как характеризует Готчин, письмо: в письме Луцкий благодарит Филиппова за приют и рекомендует ему "не роптать на судьбу, ибо все к лучшему, так как будем жить вместе, не имея нужды в деньгах". Луцкий отлично знал, что Филиппов, как давший в своем доме приют беглецу, должен быть водворен на каторге и утешает его в письме, чтобы он "по сему самому не роптал бы, будучи сам виновен в этом". Из Красноярска "за надлежащим караулом" Луцкий был доставлен в Иркутскую тюрьму, а оттуда скованным препровожден к начальнику Нерчинских горных заводов для суда за совершенный побег. Луцкий опять оказался в двойственном положении: с одной стороны, генерал-губернатор в своих предписаниях называет Луцкого "государственным преступником", с другой, в бумагах, отправляемых в Нерчинский завод губернским правлением, он именуется "ссыльнокаторжным". Вот почему генерал-губернатор был запрошен: "Предать ли Луцкого военному суду или, по рассмотрении о нем дела, мнение Нерчинской горной экспедии представить на окончательное решение генерал-губернатору"?. По приказанию генерал-губернатора Лавинского дело должно было разбираться в Нерчинской горной экспедиции.
Дела о побеге составляли большой процент всех дел, и в производстве их уже выработался определенный шаблон. Ссылаясь на ряд постановлений, горная экспедиция приговорила: наказать Луцкого плетьми, дав шестнадцать ударов, и "оставить его при Нерчинском заводе в тюрьме за воинским караулом и, прикованным к тележке, употреблять в работы". Приговор, утвержденный Лавинским, был приведен в исполнение 11 июня 1831 года, о чем генерал-губернатор не замедлил донести Бенкендорфу в Петербург.
После того прошло четыре года, в течение которых о Луцком ничто уже не напоминало властям. Но в сентябре 1835 года енисейский губернатор Копылов довел до сведения генерал-губернатора, что "в августе месяце пойман в Ачинском округе ссыльно-каторжный Нерчинских заводов Александр Луцкий, который отправлен ныне в надлежащих крепях в Иркутск с нарочно посланным казаком". Генерал-губернатор, получив одновременно извещение из Иркутска, что доставленный государственный преступник Луцкий был помещен скованным в тюремном замке, был возмущен подобной "дерзостью" ссыльного и наложил резолюцию: "Если он не был за новое свое преступление под судом, то предать, и по наказании отправить в Охотск на соляной завод под строжайшим караулом". Но оказалось, что просидев в секретной камере в ожидании суда и наказания целый год, Луцкий вместе с другими заключенными... скрылся (18 сентября 1836 года). В поисках за беглецами полиция приняла все меры - действительно, поймать Луцкого было для нее вопросом чести (добавим, что это происходило вскоре после громкого скандала с побегом "политических" из Александровского завода, когда Николай Павлович надавал по ушам сибирской администрации за слишком "мягкие" приговоры). Преступников удалось схватить и сдать их земскому суду, откуда они отправлены были в ту волость, поселенцами которой ложно назвались. Сопровождали их крестьяне. Однако, доставить к месту назначения арестованных не удалось. Крестьяне показали, что вышедшими из лесу неизвестными пятью лицами, "надо полагать, разбойниками", Луцкий и его товарищ Громов были у них отбиты. Более года власти усиленно были заняты розыском Луцкого и, наконец, схватив его в Александровском заводе, снова препроводили в Иркутскую тюрьму.
Легендарные исчезновения Луцкого и одновременное появление его в разных местах навели генерал-губернатора Восточной Сибири Броневского на сомнение в том, действительно ли власть в данном случае имеет дело с одним и тем же лицом и именно Луцким? Он приказал употребить всевозможные меры к раскрытию личности задержанного, убедиться, точно ли это Луцкий, указывая, что государственного преступника Александра Николаевича Луцкого многие должны были знать лично "по долговременным содержанием его в здешнем остроге". Вместе с тем был послан запоздалый запрос начальнику Нерчинских горных заводов с требованием уведомить, находится ли там на работах А.Н.Луцкий. Результаты расследования шокировали начальство: произведенный опрос обитателей тюрьмы показал, что ни старожилы-арестанты, ни служащие тюремного замка не признали в представленном им арестанте Луцкого. И неожиданнее всего то, что и сам преступник на допросе заявил, что он ничего общего с Луцким не имеет, что он вовсе даже беглый... Семен Елкин. Скитания по разным тюрьмам, неоднократные следования по этапам, наказание плетьми и розгами сделали имя Луцкого популярным в каторжном мире: многие беглые арестанты, в надежде добиться более "деликатного обращения", величали себя именами государственных преступников, с этой целью бесцеременно воспользовались и именем Луцкого
(такой случай был не единственным и порой носил характер провокации - так, участники Омского заговора доверились некоему каторжанину, который именовал себя "дворянином Шаховским, бежавшим из Сибири государственным преступником по происшествию 14 декабря", после чего мнимый "Шаховской", оказавшийся беглым уголовником, выдал заговорщиков властям)
Между тем настоящий государственный преступник Луцкий находился в Нерчинской каторге и в момент получения о нем запроса от генерал-губернатора... томился в тюрьме за отказ отправиться на Куэнгские золотые промыслы. "Он лично просил меня, - доносит начальник заводов, - оставить его в Нерчинском заводе, хотя бы в тюрьме, иначе по командировка его на Куэнгские промыслы не надеется удержаться от побега".
... Не так много известно о дальнейшей судьбе Луцкого. В 1838 году он женился на дочери местного цирюльника Марии Портновой и наплодил с ней аж восемь детишек. В более поздние годы, на поселении, сильно бедствующей многодетной семье Луцкого оказывал помощь политический ссыльный Петр Боровский, осужденный по киевскому процессу организации Конарского: Боровский в ссылке оказался удачливым коммерсантом, занялся разработкой золотых приисков и разбогател. В момент, когда была объявлена всеобщая амнистия государственным и политическим преступникам, про Луцкого в первое время просто забыли и не включили его ни в какие списки. Только два года спустя открылось, что на Карийских золотых промыслах все еще проживает "отставной ссыльный" Луцкий. Сибирское начальство, принимая во внимание, что все находившиеся в ссылке в Восточной Сибири государственные преступники, "причастные к событиям 14 декабря 1825 года", получили прощения кроме Луцкого (на самом деле не все - в списки амнистированных не попал также Павел Выгодовский, осужденный повторно в Томске и отправленный в Восточную Сибирь на новое поселение), нашло справедливым просить о прощении и забытого преступника, тем более, что "со времени действительного поступления на работу Луцкий вел себя хорошо". Ходатайствуя о прощении Луцкого, восточно-сибирская администрация просила также и о возвращении ему и детям потомственного дворянства.
В сентябре 1858 году сбылась, казалось, заветная мечта Луцкого: он без опасения быть задержанным в пути, решился отправиться в Россию. Но не так легко было семье с 8-ю детьми выехать из Сибири. Получив прогоны и подорожную, он лишь в июне 1859 года выехал из Нерчинского завода. Однако злой рок по-прежнему преследовал Луцкого. В июле 1860 году Луцкий, истратив все прогонные деньги, остается в Иркутске "по болезни" и просит генерал-губернатора дать ему возможность возвратиться в Нерчинск. Так мечта Луцкого о возвращении на родину и не сбылась. Генерал-губернатор Муравьев-Амурский удовлетворил просьбу бывшего ссыльного и даже добился возобновления, "ввиду бедственного состояния многосемейного дворянина", ежегодного пособия от казны. В одном из списков 1867 году о Луцком сказано, что он "по неспособности и старости ничем не занимается", "по старости лет и значительному семейству" получает пособие в размере 115 рублей.
Луцкий умер в Сибири в 1882 году. Существует легенда о том, что внуком декабриста Луцкого был известный большевик, разведчик, участник Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке Алексей Николаевич Луцкий - однако специалисты опровергают эту версию. (Хотя какой-либо внятной информации о реальной судьбе детей Луцкого мне не попадалось - впрочем, я эту семью пока особенно и не копала).