Дневник 1978-79. Глава 6. Орфей спускается в 12-ю ночь
Пятая глава
Людмила Касаткина и Анатолий Васильев в спектакле "Орфей спускается в ад"
На очереди - Теннесси Уильямс и Уильям Шекспир.
Вообще-то, строго говоря, это не совсем дневник в классическом виде.
Я фактически упражнялся в своей будущей профессии, как я ее себе представлял - пытался описать и проанализировать спектакли. Для чего вытаскивал на гора если не тонны, то килограммы "словесной руды", бывал чудовищно многословен. Читать это скучно. Никого не принуждаю.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
11 июля 1978 года
Модный Уильямс
Ставить в советском театре Теннесси Уильяиса еще до сих пор не научились, хотя он и стал весьма модным драматургом.
Гончаров со свойственной ему прямотой и грубостью убрал многие исконно уильямсовские черты из своего "Трамвая Желание", так сказать, "приблизил пьесу к советскому зрителю", упростил, примитивизировал ее. Но тем не менее он дал постановку, наиболее выражающую дух Уильямса.
"Сладкоголосая птица юности" во МХАТе тоже спектакль по-уильямсовски поэтичный, с внутренними смыслами, но там очень не подходящие, в основном, актеры, это мешает (да и я не видел его на сцене, не могу судить) (слушал спектакль по радио в передаче Театр у микрофона).
"Царствие земное" в Моссовете - скучная муть, без мысли, без стержня, с претензиями.
Претензии от Бурдонского
"Орфей спускается в ад" в ЦАТСА очень близок предыдущему спектаклю. Он тоже скучен и тоже полон претензий. Но это искупляют (sic!) две глубокие, продуманные, незаурядные актерские работы - Л. Касаткиной и А. Васильева.
Постановщик (режиссер - Александр Бурдонский, почему-то я его не назвал) в начале и в конце сделал банальный прием с мерцающим светом, да выставил какого-то устрашающего вида негра, похожего на Фантомаса - хотел добиться символичности или обрамления, но только удлинил спектакль и немного помешал восприятию игры актеров.
А в остальном режиссер ничем не мешал Касаткиной и Васильеву, на которых только и стоит смотреть в этом спектакле.
Одинокий задумчивый оптимист
Герой Васильева лишен какой-то внешней силы (на что пенял Комиссаржевский), но актер с непостижимой верностью и точностью выразил другое - чистоту Вэла, к нему не прилипает грязь, он на удивление не похож на всех окружающих, уже когда он появляется, с нежностью прижимая, как младенца, свою гитару, мы чувствуем его необычность, его непривычность.
Он - как чистая, незамутненная струйка воды, непонятно как появившаяся среди грязного болота. Вэл как бы ниспослан свыше. Он Орфей, и обречен на гибель среди окружающих его людей.
Мне кажется, что эта обреченность присутствует в актере с самого начала. Он тот самый безнадежно одинокий оптимист, о которых говорил сам Уильямс. Одним словом, А. Васильев очень точно и глубоко понял центральную идею драматурга. и смог ее выразить в силу своих, очень индивидуальных актерских качеств - необычной, нетипичной внешности и мягкой, вдумчивой манере игры.
Свет избранности и жертвенности
Мы видим, насколько Вэл необычен, приподнят над серой средой, и удивляемся, как смог он пронести это сквозь грязные кабаки и развратные ночи с проститутками. Причем актер выражает эту свою редкую чистоту не внешне, она просто чувствуется в нем, она неотделима от него, рядом с сохраненной до сих пор детскостью, наивностью.
Нет, он знает жизнь, не имеет розовых очков, а в глубине остался наивным, и это то и дело прорывается.
Мы чувствуем его необычность по какому-то свету в глазах, свету вдохновения, свету избранности.
Он избран как божья жертва для искупления бесчинств и несправедливостей. Его изначальная жертвенность также задана Уильямсом.
И это в нем главное, а не критика расизма и американского образа жизни. Отдельные актеры уже поняли это, до режиссеров это не дошло еще, надо бы им разъяснить, да только в нашей печати такого разъяснения не допустят.
Свет избранности в глазах Вэла - Васильева - это и свет рождения нового актерского таланта. Свет, явившийся результатом глубочайшего проникновения в душу героя.
Тарантелла навстречу смерти
Л. Касаткина играет Лейди тоже очень обостренно, тонко, нервно, оправдывая каждое ее движение души. У нее много истерик, но все они сыграны без излишней патологии.
Героиня ее ближе к окружающей реальности, заурядней, проще, чем Вэл. Но он, умеющий владеть душами людей, пробуждает в ней свет, которого не было раньше. И актриса этот свет приняла, он появился у нее в глазах, и заставил ее плясать тарантеллу - легко, безудержно, неустанно, плясать навстречу своей смерти.
В целом Касаткина играет с незаурядным психологизмом, особенно хорошо ее появление и первая небольшая сцена, в ней почти без слов, только интонацией, жестами, она смогла раскрыть очень многое в Лейди.
Кроме этих двух работ в спектакле нет ничего любопытного. Одни актеры помогают этому основному удивительному дуэту (В. Сошальский, М. Майоров), другие мешают (Н. Рачевская, М. Пастухова, М. Скуратова).
Один из интереснейших спектаклей в ЦАТСА, хотя и со средней режиссурой.
(Удивительно, как меняется восприятие одного и того же спектакля с годами! Спустя пять лет, когда я попал в команду актеров-военнослужащих ЦАТСА, я много раз работал на "Орфее", изображал шумы за сценой, подавал реплики Касаткиной, помогал ей в темноте спускаться с лестницы, и очень сильно бы удивился тогда, прочитав данные записи - я про них в те дни забыл напрочь. Мне тогда казалось, что это не только скучнейшая постановка, но и актеры в нем работают, как заведенные механические куклы. Впрочем, наверное, на премьере спектакль был живее).
17 июля
Сексуально-лирический жанр
"12 ночь" в Современнике - этот спектакль много обсуждали, о нем много писали, и хорошо, и плохо, и верно, и безосновательно. Поэтому я рассмотрю его с совершенно новой и не совсем обычной стороны, с точки зрения жанра и его отражения на актерском ансамбле.
Жанр спектакля я трактую, как сексуально-лирическая комедия: каждый компонент самоценен, весом, но ни один не преобладает, и все они взаимосвязаны.
Такая крупная доля сексуальности (в достаточно тактичной и веселой форме - не разнузданность!) обусловлена тем, что ставил западный, английский режиссер. Это, так сказать, "растлевающее влияние Запада". Питер Джеймс вывел на ханжескую советскую сцену мотивы плотской любви, влечения, почти физиологического желания.
Актриса удивительно прелестна
В комедии очень много любви, любовь испытывают почти все персонажи (кроме шута), а Шекспир, в силу своей грубоватости и простоты всегда скользит над сексом. Джеймс эту границу перешел и все назвал своими именами, точнее, показал вещи, как они есть.
Тема любви - одна из центральных в спектакле и пьесе, и в ней сексуальные мотивы объединены с лирическими.
Особенно тесно и гармонично они слиты в М. Неёловой - Виоле, несомненно, самой яркой, привлекательной и глубоко шекспировской работе спектакля. Актриса удивительно женственна, прелестна, нежна. Она ходит в костюме мальчика, и это помогает многим остроумным мизансценам и особо трогательно оттеняет женственность героини.
Вообще мужской костюм - чистая условность: хорошенькое личико и влюбленные глаза, которые особо освещаются изнутри вблизи герцога, всё выдают. Лирическая нота очень сильна в ее исполнении, но она оставляет место и для чувственных моментов.
Недвусмысленные движения
Петру Олеву приходится особо тяжело в спектакле - ему достался самый возвышенный герой (герцог Орсино), полностью лирический, говорящий всегда стихами и платонически влюбленный. сыграть всё это так, чтоб мы ему поверили, очень трудно, но актер отлично справляется с этим, он искренен, и кроме того, в нем столько обаяния и благородства, что мы сочувствуем Орсино.
Тут в роли герцога Юрий Богатырев
Оливию, в которую он влюблен, играет А. Вертинская - это одна из тех ролей, где ее внешняя красота наполнена подлинным чувством, нет ни малейшей фальши. В Оливии много оттенков, но главное - то, что она нуждается в мужчине и влюбившись в переодетую Виолу, она не скрывает своих чувств, а буквально изнемогает от желания, сопровождая вздохами и страстными стонами свои недвусмысленные движения.
Согласовано с Шекспиром
Я не считаю все эти моменты пошлыми, похабными или что-то в этом роде. Питер Джеймс, уделив много места сексу, сделал игру актрис раскованной и более свободной. Неёлова и Вертинская очень просто и естественно чувствуют себя в созданных условиях, причем любовь Виолы не снижена ни на йоту, а просто стала более человеческой. И потому актриса, ее исполнение становятся очень теплыми и близкими нам. И благодаря этому нововведению английского режиссера - одна из причин подлинного удовольствия, полученного от спектакля. (тут я грамматически запутался).
Что касается Оливии, то ее чувство решено отнюдь не в приподнятых тонах, но это есть у Шекспира. И у Вертинской столько девического, детского, смешного (как топанье ножкой, легко появляющиеся капризные слёзы), что ни отвращения, ни нехорошего чувства зрители не чувствуют.
Сексуальный компонент особенно важен в трактовке образа служанки Марии. Это видно во всем, прежде всего в костюме. Служанка выряжена, как шлюшка - в короткой юбке и высоких сапогах. Е. Козелькова в необычном для нее амплуа играет достаточно верно и крепко. Она не скрывает своих чисто плотских, телесных устремлений и наслаждений. Ее все время хватают за разные места окружающие ее приятели. В Марии сексуальное тесно переплетено с комическим (по-моему, такое прочтение также согласовано с Шекспиром).
Табаков не знает чувства меры
В начале работы я сказал, что ни один из компонентов не превалирует. Теперь, пожалуй, изменю свое мнение. Комедийность в спектакле торжествует, правит бал, разнообразный и ничем не преграждаемый праздник. Комедийное празднество - суть спектакля, это неожиданно сближается со студенческими капустниками, наивной игрой.
Главный комический герой - Мальволио. Олег Табаков делает эту комичность выпуклой, доводит до грандиозных размеров (к сожалению, иногда повторяясь и не зная чувства меры), каждая мастерски найденная, отобранная деталь актера, каждая техническая находка, все жесты, интонации - абсолютно всё принесено в жертву смеху и, между прочим, публике. Надо сказать, что все, что он делает, остроумно и интересно, его актерская работа заслуживает подробного рассмотрения.
Но вот здесь один из настораживающих штрихов, которые приведут к критическому взгляду на спектакль. Верен ли этот Мальволио Шекспиру? Он слишком беспомощен и смешон.
Неплохие комедийные работы - Эндрю Эгьючик К. Райкина и Тоби Белч В. Тульчинского. Актеры передают дух, Райкин блестяще пластичен, но особой многогранности у актеров нет, и слишком подробно говорить здесь не о чем.
Я не случайно не касался до сих пор шута Фесте - А. Леонтьева. Из-за решения спектакля как сексуально-лирической комедии, он выпадает из ансамбля, не находит себе места в его схеме. А твердая схема существует, Джеймс очень всё крепко и твердо выстроил - недаром конструктивистская, металлическая, скелетно-проволочная декорация.
Шекспир в трех измерениях
Тут-то вспомним, наконец, об авторе, Уильяме Шекспире. "12 ночь" - самая безудержно веселая и последняя его комедия. И главная ее мысль, что веселью наступает конец. Это выражено именно через шута с его тревожно-меланхоличными песнями и циничными рассуждениями. Шут - как бы отражение автора. Наверное, единственный случай, когда Шекспир выводит близкого себе персонажа.
Фесте и смотрит на события пьесы со стороны, комментируя. Это очень тонко выполнял В. Никулин, а Леонтьев, актер неплохой, но недостаточно глубокий, не справляется с ролью. А режиссер ему помощи не оказывал. Он попытался сделать из шута некоего посредника меж нашим временем и пьесой, но это вышло крайне иллюстративно. Он начинает и заканчивает спектакль, может быть, даже эти начало и конец связаны с его ходом, но во время самого спектакля эта предназначенная ему роль утрачена. Фесте то здесь, то там, а твердой линии нет. Он необязателен и воспринимается как необходимость - из песни слов не выкинешь.
Другой шекспировский образ, подводящий черту мировому веселью - Мальволио. Знаменательны его последние слова: "Вам всем еще воздастся за меня". В спектакле этот образ решен последовательно и логично, но, как я уже говорил, все его пуританство и финальная фраза - лишь очень смешны.
И вот отсутствие этого шекспировского второго плана не лучшим образом отражается в спектакле. Он и изобретателен, и весел, и смотрится с удовольствием, но это всё в трех измерениях, четвертого - глубины - в постановке нет.
Это претензия нешуточная, но не отнимает у спектакля ренессансного английского духа и вкуса. Это именно высокая, а не низкая комедия, несмотря на все отмеченные стороны.
Что меня удивило, так это то, что английский режиссер свободен от малейшего пиетета перед драматургом. Спектакль очень современен, полон самых игривых сцен, вплоть до откровенного обыгрывания фразы "надо отнести его мочу к знахарке". Но, как это ни странно, все эти вещи меня не раздражают, как обычно. Это, как видно, благодаря культуре постановщика и актеров.
Другой пример осовременивания - ёмкая и металлически четкая декорация. Она, кстати, не до конца удачна. Наверное, этот спектакль требует более живописной декорации, но существующая сделана И. Сумбаташвили с блестящим вкусом и умением.
Освоение классики
Мой разбор становится слишком отрывочным, но еще один штрих - этот спектакль в ряду других в Современнике, и актеры в нем по сравнению с другими спектаклями.
"12 ночь" необычна для этого театра, так как начисто оторвана от малейшего намека на политические темы и манера игры в ней не совсем похожа на обычную в Современнике. Этот спектакль - отдых, хотя актерам он стоит больших физических усилий. Они играют все с удовольствием, не говоря о таких вершинах, как Неелова. Даже актеры в небольших ролях запоминаются, как Сазонтьев - Валентин, Шкловский - Фабиан и особенно А. Кутузов - Курио, создающий образ наивного и ленивого слуги почти без слов и без жестов.
Актеры театра, называемого Современник, давно уже поражают своим проникновенным постижением классики и выдержали много экзаменов в освоении ее, теперь они отлично справились с комедией Шекспира (независимо от режиссера), смогут ли они так же сыграть трагедию его?! - Бог весть.
"12 ночь" в Современнике я тоже переоценил и чрезмерно перехвалил. Каким-то я восторженным был дурачком... Но тут уж ничего не изменишь
Анастасия Вертинская и Олег Табаков в "12 ночи"
Дневник 1978-79
Мои дневники
Людмила Касаткина и Анатолий Васильев в спектакле "Орфей спускается в ад"
На очереди - Теннесси Уильямс и Уильям Шекспир.
Вообще-то, строго говоря, это не совсем дневник в классическом виде.
Я фактически упражнялся в своей будущей профессии, как я ее себе представлял - пытался описать и проанализировать спектакли. Для чего вытаскивал на гора если не тонны, то килограммы "словесной руды", бывал чудовищно многословен. Читать это скучно. Никого не принуждаю.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
11 июля 1978 года
Модный Уильямс
Ставить в советском театре Теннесси Уильяиса еще до сих пор не научились, хотя он и стал весьма модным драматургом.
Гончаров со свойственной ему прямотой и грубостью убрал многие исконно уильямсовские черты из своего "Трамвая Желание", так сказать, "приблизил пьесу к советскому зрителю", упростил, примитивизировал ее. Но тем не менее он дал постановку, наиболее выражающую дух Уильямса.
"Сладкоголосая птица юности" во МХАТе тоже спектакль по-уильямсовски поэтичный, с внутренними смыслами, но там очень не подходящие, в основном, актеры, это мешает (да и я не видел его на сцене, не могу судить) (слушал спектакль по радио в передаче Театр у микрофона).
"Царствие земное" в Моссовете - скучная муть, без мысли, без стержня, с претензиями.
Претензии от Бурдонского
"Орфей спускается в ад" в ЦАТСА очень близок предыдущему спектаклю. Он тоже скучен и тоже полон претензий. Но это искупляют (sic!) две глубокие, продуманные, незаурядные актерские работы - Л. Касаткиной и А. Васильева.
Постановщик (режиссер - Александр Бурдонский, почему-то я его не назвал) в начале и в конце сделал банальный прием с мерцающим светом, да выставил какого-то устрашающего вида негра, похожего на Фантомаса - хотел добиться символичности или обрамления, но только удлинил спектакль и немного помешал восприятию игры актеров.
А в остальном режиссер ничем не мешал Касаткиной и Васильеву, на которых только и стоит смотреть в этом спектакле.
Одинокий задумчивый оптимист
Герой Васильева лишен какой-то внешней силы (на что пенял Комиссаржевский), но актер с непостижимой верностью и точностью выразил другое - чистоту Вэла, к нему не прилипает грязь, он на удивление не похож на всех окружающих, уже когда он появляется, с нежностью прижимая, как младенца, свою гитару, мы чувствуем его необычность, его непривычность.
Он - как чистая, незамутненная струйка воды, непонятно как появившаяся среди грязного болота. Вэл как бы ниспослан свыше. Он Орфей, и обречен на гибель среди окружающих его людей.
Мне кажется, что эта обреченность присутствует в актере с самого начала. Он тот самый безнадежно одинокий оптимист, о которых говорил сам Уильямс. Одним словом, А. Васильев очень точно и глубоко понял центральную идею драматурга. и смог ее выразить в силу своих, очень индивидуальных актерских качеств - необычной, нетипичной внешности и мягкой, вдумчивой манере игры.
Свет избранности и жертвенности
Мы видим, насколько Вэл необычен, приподнят над серой средой, и удивляемся, как смог он пронести это сквозь грязные кабаки и развратные ночи с проститутками. Причем актер выражает эту свою редкую чистоту не внешне, она просто чувствуется в нем, она неотделима от него, рядом с сохраненной до сих пор детскостью, наивностью.
Нет, он знает жизнь, не имеет розовых очков, а в глубине остался наивным, и это то и дело прорывается.
Мы чувствуем его необычность по какому-то свету в глазах, свету вдохновения, свету избранности.
Он избран как божья жертва для искупления бесчинств и несправедливостей. Его изначальная жертвенность также задана Уильямсом.
И это в нем главное, а не критика расизма и американского образа жизни. Отдельные актеры уже поняли это, до режиссеров это не дошло еще, надо бы им разъяснить, да только в нашей печати такого разъяснения не допустят.
Свет избранности в глазах Вэла - Васильева - это и свет рождения нового актерского таланта. Свет, явившийся результатом глубочайшего проникновения в душу героя.
Тарантелла навстречу смерти
Л. Касаткина играет Лейди тоже очень обостренно, тонко, нервно, оправдывая каждое ее движение души. У нее много истерик, но все они сыграны без излишней патологии.
Героиня ее ближе к окружающей реальности, заурядней, проще, чем Вэл. Но он, умеющий владеть душами людей, пробуждает в ней свет, которого не было раньше. И актриса этот свет приняла, он появился у нее в глазах, и заставил ее плясать тарантеллу - легко, безудержно, неустанно, плясать навстречу своей смерти.
В целом Касаткина играет с незаурядным психологизмом, особенно хорошо ее появление и первая небольшая сцена, в ней почти без слов, только интонацией, жестами, она смогла раскрыть очень многое в Лейди.
Кроме этих двух работ в спектакле нет ничего любопытного. Одни актеры помогают этому основному удивительному дуэту (В. Сошальский, М. Майоров), другие мешают (Н. Рачевская, М. Пастухова, М. Скуратова).
Один из интереснейших спектаклей в ЦАТСА, хотя и со средней режиссурой.
(Удивительно, как меняется восприятие одного и того же спектакля с годами! Спустя пять лет, когда я попал в команду актеров-военнослужащих ЦАТСА, я много раз работал на "Орфее", изображал шумы за сценой, подавал реплики Касаткиной, помогал ей в темноте спускаться с лестницы, и очень сильно бы удивился тогда, прочитав данные записи - я про них в те дни забыл напрочь. Мне тогда казалось, что это не только скучнейшая постановка, но и актеры в нем работают, как заведенные механические куклы. Впрочем, наверное, на премьере спектакль был живее).
17 июля
Сексуально-лирический жанр
"12 ночь" в Современнике - этот спектакль много обсуждали, о нем много писали, и хорошо, и плохо, и верно, и безосновательно. Поэтому я рассмотрю его с совершенно новой и не совсем обычной стороны, с точки зрения жанра и его отражения на актерском ансамбле.
Жанр спектакля я трактую, как сексуально-лирическая комедия: каждый компонент самоценен, весом, но ни один не преобладает, и все они взаимосвязаны.
Такая крупная доля сексуальности (в достаточно тактичной и веселой форме - не разнузданность!) обусловлена тем, что ставил западный, английский режиссер. Это, так сказать, "растлевающее влияние Запада". Питер Джеймс вывел на ханжескую советскую сцену мотивы плотской любви, влечения, почти физиологического желания.
Актриса удивительно прелестна
В комедии очень много любви, любовь испытывают почти все персонажи (кроме шута), а Шекспир, в силу своей грубоватости и простоты всегда скользит над сексом. Джеймс эту границу перешел и все назвал своими именами, точнее, показал вещи, как они есть.
Тема любви - одна из центральных в спектакле и пьесе, и в ней сексуальные мотивы объединены с лирическими.
Особенно тесно и гармонично они слиты в М. Неёловой - Виоле, несомненно, самой яркой, привлекательной и глубоко шекспировской работе спектакля. Актриса удивительно женственна, прелестна, нежна. Она ходит в костюме мальчика, и это помогает многим остроумным мизансценам и особо трогательно оттеняет женственность героини.
Вообще мужской костюм - чистая условность: хорошенькое личико и влюбленные глаза, которые особо освещаются изнутри вблизи герцога, всё выдают. Лирическая нота очень сильна в ее исполнении, но она оставляет место и для чувственных моментов.
Недвусмысленные движения
Петру Олеву приходится особо тяжело в спектакле - ему достался самый возвышенный герой (герцог Орсино), полностью лирический, говорящий всегда стихами и платонически влюбленный. сыграть всё это так, чтоб мы ему поверили, очень трудно, но актер отлично справляется с этим, он искренен, и кроме того, в нем столько обаяния и благородства, что мы сочувствуем Орсино.
Тут в роли герцога Юрий Богатырев
Оливию, в которую он влюблен, играет А. Вертинская - это одна из тех ролей, где ее внешняя красота наполнена подлинным чувством, нет ни малейшей фальши. В Оливии много оттенков, но главное - то, что она нуждается в мужчине и влюбившись в переодетую Виолу, она не скрывает своих чувств, а буквально изнемогает от желания, сопровождая вздохами и страстными стонами свои недвусмысленные движения.
Согласовано с Шекспиром
Я не считаю все эти моменты пошлыми, похабными или что-то в этом роде. Питер Джеймс, уделив много места сексу, сделал игру актрис раскованной и более свободной. Неёлова и Вертинская очень просто и естественно чувствуют себя в созданных условиях, причем любовь Виолы не снижена ни на йоту, а просто стала более человеческой. И потому актриса, ее исполнение становятся очень теплыми и близкими нам. И благодаря этому нововведению английского режиссера - одна из причин подлинного удовольствия, полученного от спектакля. (тут я грамматически запутался).
Что касается Оливии, то ее чувство решено отнюдь не в приподнятых тонах, но это есть у Шекспира. И у Вертинской столько девического, детского, смешного (как топанье ножкой, легко появляющиеся капризные слёзы), что ни отвращения, ни нехорошего чувства зрители не чувствуют.
Сексуальный компонент особенно важен в трактовке образа служанки Марии. Это видно во всем, прежде всего в костюме. Служанка выряжена, как шлюшка - в короткой юбке и высоких сапогах. Е. Козелькова в необычном для нее амплуа играет достаточно верно и крепко. Она не скрывает своих чисто плотских, телесных устремлений и наслаждений. Ее все время хватают за разные места окружающие ее приятели. В Марии сексуальное тесно переплетено с комическим (по-моему, такое прочтение также согласовано с Шекспиром).
Табаков не знает чувства меры
В начале работы я сказал, что ни один из компонентов не превалирует. Теперь, пожалуй, изменю свое мнение. Комедийность в спектакле торжествует, правит бал, разнообразный и ничем не преграждаемый праздник. Комедийное празднество - суть спектакля, это неожиданно сближается со студенческими капустниками, наивной игрой.
Главный комический герой - Мальволио. Олег Табаков делает эту комичность выпуклой, доводит до грандиозных размеров (к сожалению, иногда повторяясь и не зная чувства меры), каждая мастерски найденная, отобранная деталь актера, каждая техническая находка, все жесты, интонации - абсолютно всё принесено в жертву смеху и, между прочим, публике. Надо сказать, что все, что он делает, остроумно и интересно, его актерская работа заслуживает подробного рассмотрения.
Но вот здесь один из настораживающих штрихов, которые приведут к критическому взгляду на спектакль. Верен ли этот Мальволио Шекспиру? Он слишком беспомощен и смешон.
Неплохие комедийные работы - Эндрю Эгьючик К. Райкина и Тоби Белч В. Тульчинского. Актеры передают дух, Райкин блестяще пластичен, но особой многогранности у актеров нет, и слишком подробно говорить здесь не о чем.
Я не случайно не касался до сих пор шута Фесте - А. Леонтьева. Из-за решения спектакля как сексуально-лирической комедии, он выпадает из ансамбля, не находит себе места в его схеме. А твердая схема существует, Джеймс очень всё крепко и твердо выстроил - недаром конструктивистская, металлическая, скелетно-проволочная декорация.
Шекспир в трех измерениях
Тут-то вспомним, наконец, об авторе, Уильяме Шекспире. "12 ночь" - самая безудержно веселая и последняя его комедия. И главная ее мысль, что веселью наступает конец. Это выражено именно через шута с его тревожно-меланхоличными песнями и циничными рассуждениями. Шут - как бы отражение автора. Наверное, единственный случай, когда Шекспир выводит близкого себе персонажа.
Фесте и смотрит на события пьесы со стороны, комментируя. Это очень тонко выполнял В. Никулин, а Леонтьев, актер неплохой, но недостаточно глубокий, не справляется с ролью. А режиссер ему помощи не оказывал. Он попытался сделать из шута некоего посредника меж нашим временем и пьесой, но это вышло крайне иллюстративно. Он начинает и заканчивает спектакль, может быть, даже эти начало и конец связаны с его ходом, но во время самого спектакля эта предназначенная ему роль утрачена. Фесте то здесь, то там, а твердой линии нет. Он необязателен и воспринимается как необходимость - из песни слов не выкинешь.
Другой шекспировский образ, подводящий черту мировому веселью - Мальволио. Знаменательны его последние слова: "Вам всем еще воздастся за меня". В спектакле этот образ решен последовательно и логично, но, как я уже говорил, все его пуританство и финальная фраза - лишь очень смешны.
И вот отсутствие этого шекспировского второго плана не лучшим образом отражается в спектакле. Он и изобретателен, и весел, и смотрится с удовольствием, но это всё в трех измерениях, четвертого - глубины - в постановке нет.
Это претензия нешуточная, но не отнимает у спектакля ренессансного английского духа и вкуса. Это именно высокая, а не низкая комедия, несмотря на все отмеченные стороны.
Что меня удивило, так это то, что английский режиссер свободен от малейшего пиетета перед драматургом. Спектакль очень современен, полон самых игривых сцен, вплоть до откровенного обыгрывания фразы "надо отнести его мочу к знахарке". Но, как это ни странно, все эти вещи меня не раздражают, как обычно. Это, как видно, благодаря культуре постановщика и актеров.
Другой пример осовременивания - ёмкая и металлически четкая декорация. Она, кстати, не до конца удачна. Наверное, этот спектакль требует более живописной декорации, но существующая сделана И. Сумбаташвили с блестящим вкусом и умением.
Освоение классики
Мой разбор становится слишком отрывочным, но еще один штрих - этот спектакль в ряду других в Современнике, и актеры в нем по сравнению с другими спектаклями.
"12 ночь" необычна для этого театра, так как начисто оторвана от малейшего намека на политические темы и манера игры в ней не совсем похожа на обычную в Современнике. Этот спектакль - отдых, хотя актерам он стоит больших физических усилий. Они играют все с удовольствием, не говоря о таких вершинах, как Неелова. Даже актеры в небольших ролях запоминаются, как Сазонтьев - Валентин, Шкловский - Фабиан и особенно А. Кутузов - Курио, создающий образ наивного и ленивого слуги почти без слов и без жестов.
Актеры театра, называемого Современник, давно уже поражают своим проникновенным постижением классики и выдержали много экзаменов в освоении ее, теперь они отлично справились с комедией Шекспира (независимо от режиссера), смогут ли они так же сыграть трагедию его?! - Бог весть.
"12 ночь" в Современнике я тоже переоценил и чрезмерно перехвалил. Каким-то я восторженным был дурачком... Но тут уж ничего не изменишь
Анастасия Вертинская и Олег Табаков в "12 ночи"
Дневник 1978-79
Мои дневники