Дневник 1978-79. Глава 23. Поэма о Трех сестрах. Первая часть
Двадцать вторая глава
Фотографий этого спектакля я не нашел. Но вот Ольга Яковлева, моя любимая актриса той поры, да и всех времен
Совсем другие "Три сестры". В театре на Малой Бронной, постановка Анатолия Эфроса. Спектакль гораздо более традиционный, но незаурядный и интересный, как все спектакли Эфроса, в том числе не самые удачные.
Опять-таки это не рецензия, а описание спектакля, нечто типа реконструкции, пусть и неполной. Получился многобукв, который в один пост не вмещается.
Поэтому я разделю его на две части.
Для некоторых особо тупых небольшое пояснение: это всё писалось, когда мне было примерно 20 лет (точной даты написания этого текста я не помню). Я был студентом, отсюда и шероховатости, и ляпы, и корявые фразы, которые я сознательно оставляю, чтобы не искажать историческую реальность.
Но многие из вас и сейчас даже близко так не напишут, как я уже умел писать в столь юном возрасте. Это не хвастовство, а объективный факт. Ложная скромность - большое зло.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
Мажор и перебор
Мажорно и оптимистично звучит первый акт. Все полны радостных надежд, веры в близкое будущее. Все веселы и бодры. Резвятся все сестры, выволакивая на сцену упирающегося Андрея, веселится от души Тузенбах, ежесекундно приходит от всего в восторг Вершинин. Все счастливы - скоро будут в Москве, а если не скоро, то все же в конце концов будут.
Это радостное, улыбающееся утро пьесы. Эфрос постарался усилить мажорное звучание, актеры бодро подхватили - и слишком разыгрались, разгулялись. Радости, веселья в их исполнении получилось намного больше, чем полагается у Чехова, не любившего ярких красок и сильных страстей. Но перебор остается на совести исполнителей и премьерной обстановки.
Радостное, светлое утро все же порой перебивают мрачные тучи, предвещающие сумерки и закат. Маша постоянно в черном, хотя и борется с мерлехлюндией, отбрыкивается, отбивается от засасывающей тоски, но ее нота дисгармонично горька и мрачна.
О. Яковлева - в постоянных гримасах, резких выходках. Характерные для актрисы перепады, крутые повороты исполнения происходят с молниеносной быстротой. Веселый смех, тормошит Андрея - через секунду желчная фраза, злая эксцентрическая поза. Да и другие сестры то и дело ударяются в слезы, как водится у женщин.
Пароксизмы вместо любви
Ирина - прелестная, наивная девочка, так и не выросшая. Ольга, уже выглядящая, как женщина неопределенного возраста. О. Сирина и В. Салтыковская ведут роли глаже, ровнее Яковлевой, но их героини более просты и ординарны. Хотя законченности и меры Яковлевой в этом спектакле не хватает. Раздвоенность и борьба понятны, но гримасы заглушают и серьезную лирическую тему - тему любви, которая слегка скомпрометирована эксцентрическими эскападами.
Это потом Яковлева будет рыдать, яростно вцепившись в Вершинина, держа его, как последнюю соломинку утопающий. Вплоть до трагической развязки событий - в любви Маши можно и усомниться, ибо ирония въелась и в рассуждения об этой любви. Чистоты, большого чувства - нет. Хотя у Чехова вообще не бывает большой, настоящей, светлой любви. Он в нее не верил.
Потому вполне уместна трактовка образа Маши, как она дана в спектакле: вместо чистой большой любви у Яковлевой пароксизм горечи, судороги страдания. Она не переоценила любовь к Вершинину, и главный акцент поставила на ее трагичном финале, расставании. Здесь исчезла ирония и желчь, осталось лишь желание удержать любимого, иррациональный порыв, после которого даже истерика кажется слабой, невыразительной. Думаю, что такое решение не слабее знаменитых рыданий Тарасовой. Во всяком случае, более театрально и действенно.
Тщета усилий и надежд
Ирине не дано любить. Очаровательная юная актриса хорошо показывает эту холодность, неспособность к чувствам, хотя О. Сирина относит это к юному возрасту, к детству, которое еще не угасло в ее Ирине. Сирина искренна, но некоторые моменты, где нужна не только простая искренность, но чувства посложнее, места, требующие драматизма - у актрисы не получаются. Сказывается отсутствие опыта.
Светлая гамма образа Ирины далась без каких-либо замечаний, а более темные, грустные краски не прозвучали. Вместо страданий, горя получился крик, абсолютно не оправданный изнутри.
Ольга - В. Салтыковская безупречно ведет роль. Без резких яковлевских переходов, без криков и слишком громких рыданий. Ее надежды умирают постепенно, лопаются, как мыльные пузыри, одна за другой. И с каждой потерей Ольга грустнеет, но не теряет самообладания. Она ярче всех отражает музыкальную гамму всего спектакля, его трех действий, неумолимо идущих от мажора первого акта к горькому минору последнего.
Только Маша с первых минут чувствовала тщету усилий и надежд. Ее тема в первом, мажорном акте звучит на контрасте, кажется наиболее значительной и глубокой, но потом сливается с тональностью действия, теряет силу. А в последнем акте сильнее других Ольга, она проповедует стоическое терпение и ведет за собой более слабых сестер.
Прогулки по кругам ада
Как я уже отмечал, спектакль имеет музыкальную структуру. Развитие одной темы. Но его три акта можно сравнить с тремя кругами ада.
Но второй круг не сразу противопоставлен первому, мрак не сразу заполняет спектакль. Его, казалось бы, разгоняет праздничная атмосфера святок, когда в ожидании ряженых и чая все бодро философствуют, даже танцуют, поют. Но это - несостоявшийся праздник. Наташа быстро прекращает начавшееся веселье. Ее характер раскрывается в этом акте окончательно.
В. Майорова очень тонко и умно играет, без шаржа, без утрировки - на что напрашивается этот образ, столь нелюбимый Чеховым.
В. Майорова не играет грубую мещанку и стерву. В первом действии это наивная, приятная, хотя и безвкусная девушка. Ее недостатки не имеют особого значения.
Дальше эта девочка не превращается явно в "шершавое животное". Нет, она нормальный человек, любит своих детей, любит и сестер мужа. Но у нее кардинально отличные от них представления о жизни, о культуре, о порядочности - и Наташа действует в согласии с ними. Это мы, зрители, понимаем, что она мещанка, она сама этого не понимает.
Духовность под судом
Актриса даже смягчает резкие куски, она не орет на няню, сидящую перед ней, она спокойно говорит: "Встань" и выводит из комнаты. Она не бранится с Ольгой после этого, а разъясняет ей свою позицию, и не видит в этом ничего особенного.
Даже ее визгливый вскрик: "Не сметь меня раздражать!" не от грубости, а от усталости, нервного утомления. Нет, Наташа не груба, она не чудовище, но постепенно и мягко она выживает сестер из их дома и завладевает жизнью. Через этот образ Эфрос передал свою излюбленную мысль о торжестве душевного хамства над интеллигентностью ("Вишневый сад", "Продолжение Дон Жуана"). Но, во-первых, не стал акцентировать на этот раз. Во-вторых, суду, хотя и не такому суровому, как в спектакле Любимова, подверглись представительницы духовности, побежденного лагеря.
Тень с несостоявшейся судьбой
Если три сестры сохраняют доверие и симпатию режиссера, то остальные частично их теряют.
Андрей - И. Шабалтас - безволен и жалок. Его сестры тоже беспомощны и так же безвольны. Но им свойствен духовный стоицизм и упорство, они уступают, но сами не превращаются в мещанок. Измельчание Андрея зашло значительно дальше. Он и в первом акте только застенчивый увалень-влюбленный, не более. Далее у него бывают проблески света, вдруг он воспаряет духом, пляшет - но это лишь миг.
Бледной тенью бродит он по сцене, рыдает и оплакивает свою несостоявшуюся судьбу.
Но вот что странно - его монологи, звучащие в самом печальном, третьем действии, где тоска и боль нагнетены до предела, выслушаны режиссером. Они произносятся актером, как некие поэмы в прозе. Они звучат и завораживают. Даже Ферапонт, единственный собеседник Андрея, воспринимает грусть своего начальника, гладит его по плечу, пытается сам сказать что-то важное, не беда, что говорит дикую чушь. Этот момент душевной близости очень дорог, как неожиданное откровение. Тоска Андрея серьезна, и она способна затронуть нас.
Недоверие, но не насмешка
Но речи, монологи Вершинина и Тузенбаха не трогают, не беспокоят, они не выслушаны ни собеседниками, ни режиссером, не восприняты всерьез.
Вершинин - картинно красивый, импозантный военный, ограниченный, прекраснодушный, но честный. Если его мечты - это красивые слова, то его любовь более серьезного свойства, он любит не на шутку. Однако исполнитель О. Вавилов всё смешал в одну кучу, и тоску по лучшей жизни, и любовь, ничему этому поверить нельзя, всё несколько приподнято и фальшиво, или красивая фраза, или красивый жест.
Мне кажется, актер чересчур буквально и утрированно понял замысел режиссера, и в результате получилось так, как будто Эфрос вообще не доверяет Вершинину и высмеивает его. Это неверно. Определенное недоверие было (но в этом есть и резон), но никакой насмешки.
Продолжение следует
"Три сестры" в постановке Эфроса, но это другой, намного более ранний спектакль, который я не видел по малолетстсву
Дневник 1978-79
Мои дневники
Фотографий этого спектакля я не нашел. Но вот Ольга Яковлева, моя любимая актриса той поры, да и всех времен
Совсем другие "Три сестры". В театре на Малой Бронной, постановка Анатолия Эфроса. Спектакль гораздо более традиционный, но незаурядный и интересный, как все спектакли Эфроса, в том числе не самые удачные.
Опять-таки это не рецензия, а описание спектакля, нечто типа реконструкции, пусть и неполной. Получился многобукв, который в один пост не вмещается.
Поэтому я разделю его на две части.
Для некоторых особо тупых небольшое пояснение: это всё писалось, когда мне было примерно 20 лет (точной даты написания этого текста я не помню). Я был студентом, отсюда и шероховатости, и ляпы, и корявые фразы, которые я сознательно оставляю, чтобы не искажать историческую реальность.
Но многие из вас и сейчас даже близко так не напишут, как я уже умел писать в столь юном возрасте. Это не хвастовство, а объективный факт. Ложная скромность - большое зло.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
Мажор и перебор
Мажорно и оптимистично звучит первый акт. Все полны радостных надежд, веры в близкое будущее. Все веселы и бодры. Резвятся все сестры, выволакивая на сцену упирающегося Андрея, веселится от души Тузенбах, ежесекундно приходит от всего в восторг Вершинин. Все счастливы - скоро будут в Москве, а если не скоро, то все же в конце концов будут.
Это радостное, улыбающееся утро пьесы. Эфрос постарался усилить мажорное звучание, актеры бодро подхватили - и слишком разыгрались, разгулялись. Радости, веселья в их исполнении получилось намного больше, чем полагается у Чехова, не любившего ярких красок и сильных страстей. Но перебор остается на совести исполнителей и премьерной обстановки.
Радостное, светлое утро все же порой перебивают мрачные тучи, предвещающие сумерки и закат. Маша постоянно в черном, хотя и борется с мерлехлюндией, отбрыкивается, отбивается от засасывающей тоски, но ее нота дисгармонично горька и мрачна.
О. Яковлева - в постоянных гримасах, резких выходках. Характерные для актрисы перепады, крутые повороты исполнения происходят с молниеносной быстротой. Веселый смех, тормошит Андрея - через секунду желчная фраза, злая эксцентрическая поза. Да и другие сестры то и дело ударяются в слезы, как водится у женщин.
Пароксизмы вместо любви
Ирина - прелестная, наивная девочка, так и не выросшая. Ольга, уже выглядящая, как женщина неопределенного возраста. О. Сирина и В. Салтыковская ведут роли глаже, ровнее Яковлевой, но их героини более просты и ординарны. Хотя законченности и меры Яковлевой в этом спектакле не хватает. Раздвоенность и борьба понятны, но гримасы заглушают и серьезную лирическую тему - тему любви, которая слегка скомпрометирована эксцентрическими эскападами.
Это потом Яковлева будет рыдать, яростно вцепившись в Вершинина, держа его, как последнюю соломинку утопающий. Вплоть до трагической развязки событий - в любви Маши можно и усомниться, ибо ирония въелась и в рассуждения об этой любви. Чистоты, большого чувства - нет. Хотя у Чехова вообще не бывает большой, настоящей, светлой любви. Он в нее не верил.
Потому вполне уместна трактовка образа Маши, как она дана в спектакле: вместо чистой большой любви у Яковлевой пароксизм горечи, судороги страдания. Она не переоценила любовь к Вершинину, и главный акцент поставила на ее трагичном финале, расставании. Здесь исчезла ирония и желчь, осталось лишь желание удержать любимого, иррациональный порыв, после которого даже истерика кажется слабой, невыразительной. Думаю, что такое решение не слабее знаменитых рыданий Тарасовой. Во всяком случае, более театрально и действенно.
Тщета усилий и надежд
Ирине не дано любить. Очаровательная юная актриса хорошо показывает эту холодность, неспособность к чувствам, хотя О. Сирина относит это к юному возрасту, к детству, которое еще не угасло в ее Ирине. Сирина искренна, но некоторые моменты, где нужна не только простая искренность, но чувства посложнее, места, требующие драматизма - у актрисы не получаются. Сказывается отсутствие опыта.
Светлая гамма образа Ирины далась без каких-либо замечаний, а более темные, грустные краски не прозвучали. Вместо страданий, горя получился крик, абсолютно не оправданный изнутри.
Ольга - В. Салтыковская безупречно ведет роль. Без резких яковлевских переходов, без криков и слишком громких рыданий. Ее надежды умирают постепенно, лопаются, как мыльные пузыри, одна за другой. И с каждой потерей Ольга грустнеет, но не теряет самообладания. Она ярче всех отражает музыкальную гамму всего спектакля, его трех действий, неумолимо идущих от мажора первого акта к горькому минору последнего.
Только Маша с первых минут чувствовала тщету усилий и надежд. Ее тема в первом, мажорном акте звучит на контрасте, кажется наиболее значительной и глубокой, но потом сливается с тональностью действия, теряет силу. А в последнем акте сильнее других Ольга, она проповедует стоическое терпение и ведет за собой более слабых сестер.
Прогулки по кругам ада
Как я уже отмечал, спектакль имеет музыкальную структуру. Развитие одной темы. Но его три акта можно сравнить с тремя кругами ада.
Но второй круг не сразу противопоставлен первому, мрак не сразу заполняет спектакль. Его, казалось бы, разгоняет праздничная атмосфера святок, когда в ожидании ряженых и чая все бодро философствуют, даже танцуют, поют. Но это - несостоявшийся праздник. Наташа быстро прекращает начавшееся веселье. Ее характер раскрывается в этом акте окончательно.
В. Майорова очень тонко и умно играет, без шаржа, без утрировки - на что напрашивается этот образ, столь нелюбимый Чеховым.
В. Майорова не играет грубую мещанку и стерву. В первом действии это наивная, приятная, хотя и безвкусная девушка. Ее недостатки не имеют особого значения.
Дальше эта девочка не превращается явно в "шершавое животное". Нет, она нормальный человек, любит своих детей, любит и сестер мужа. Но у нее кардинально отличные от них представления о жизни, о культуре, о порядочности - и Наташа действует в согласии с ними. Это мы, зрители, понимаем, что она мещанка, она сама этого не понимает.
Духовность под судом
Актриса даже смягчает резкие куски, она не орет на няню, сидящую перед ней, она спокойно говорит: "Встань" и выводит из комнаты. Она не бранится с Ольгой после этого, а разъясняет ей свою позицию, и не видит в этом ничего особенного.
Даже ее визгливый вскрик: "Не сметь меня раздражать!" не от грубости, а от усталости, нервного утомления. Нет, Наташа не груба, она не чудовище, но постепенно и мягко она выживает сестер из их дома и завладевает жизнью. Через этот образ Эфрос передал свою излюбленную мысль о торжестве душевного хамства над интеллигентностью ("Вишневый сад", "Продолжение Дон Жуана"). Но, во-первых, не стал акцентировать на этот раз. Во-вторых, суду, хотя и не такому суровому, как в спектакле Любимова, подверглись представительницы духовности, побежденного лагеря.
Тень с несостоявшейся судьбой
Если три сестры сохраняют доверие и симпатию режиссера, то остальные частично их теряют.
Андрей - И. Шабалтас - безволен и жалок. Его сестры тоже беспомощны и так же безвольны. Но им свойствен духовный стоицизм и упорство, они уступают, но сами не превращаются в мещанок. Измельчание Андрея зашло значительно дальше. Он и в первом акте только застенчивый увалень-влюбленный, не более. Далее у него бывают проблески света, вдруг он воспаряет духом, пляшет - но это лишь миг.
Бледной тенью бродит он по сцене, рыдает и оплакивает свою несостоявшуюся судьбу.
Но вот что странно - его монологи, звучащие в самом печальном, третьем действии, где тоска и боль нагнетены до предела, выслушаны режиссером. Они произносятся актером, как некие поэмы в прозе. Они звучат и завораживают. Даже Ферапонт, единственный собеседник Андрея, воспринимает грусть своего начальника, гладит его по плечу, пытается сам сказать что-то важное, не беда, что говорит дикую чушь. Этот момент душевной близости очень дорог, как неожиданное откровение. Тоска Андрея серьезна, и она способна затронуть нас.
Недоверие, но не насмешка
Но речи, монологи Вершинина и Тузенбаха не трогают, не беспокоят, они не выслушаны ни собеседниками, ни режиссером, не восприняты всерьез.
Вершинин - картинно красивый, импозантный военный, ограниченный, прекраснодушный, но честный. Если его мечты - это красивые слова, то его любовь более серьезного свойства, он любит не на шутку. Однако исполнитель О. Вавилов всё смешал в одну кучу, и тоску по лучшей жизни, и любовь, ничему этому поверить нельзя, всё несколько приподнято и фальшиво, или красивая фраза, или красивый жест.
Мне кажется, актер чересчур буквально и утрированно понял замысел режиссера, и в результате получилось так, как будто Эфрос вообще не доверяет Вершинину и высмеивает его. Это неверно. Определенное недоверие было (но в этом есть и резон), но никакой насмешки.
Продолжение следует
"Три сестры" в постановке Эфроса, но это другой, намного более ранний спектакль, который я не видел по малолетстсву
Дневник 1978-79
Мои дневники