Дневник. 1983-86 год. Глава 20. Литературная мозаика без берегов
Девятнадцатая глава
Кадр из фильма Ларисы Шепитько "Восхождение". По повести Василя Быкова "Сотников"
В этой главе нет какой-то обобщающей идеи. Просто писал о прочитанном, "что вижу, то пою", дневник акына - можно было бы так озаглавить всё это. И не спрашивайте меня, зачем я выкладываю страницы своего старого дневника. Я это делаю, в основном, для себя. И для немногих, кому это может быть интересно.
Само собой, очень многие свои мнения и взгляды той далекой поры я пересмотрел. Литературные вкусы, мнения и оценки меняются с годами, воззрения - тоже. Есть люди, которые никогда не меняются, но я не из таких.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
27 августа 1984 года
Наш советский Фолкнер
Ну и наконец Фазиль Искандер, о нем уже было написано, добавились три гениальные новеллы - "Дедушка", "Колчерукий", "Великий портной и другие".
Они полны и юмора, есть взгляд на мир глазами ребенка, и одновременно подспудная мудрость повзрослевшего, и кавказский аромат, и штрихи советской жизни 30-40-х годов, и чего только еще нет.
Вот наш советский Фолкнер, недооцененный, опальный, которому не дают писать и возможно, что он скоро перейдет в стан "врагов народа" (этого так и не произошло, но вполне могло быть), как уже перешли на моих глазах В. Аксенов и Ю. Любимов. Чья очередь теперь?
30 августа
Однообразный Мопассан
Последние прочитанные мной рассказы Мопассана на редкость слабы, особенно из циклов "Иветта", "Сказки дня и ночи".
Путевые очерки его - еще куда ни шло, они познавательны, хотя крайне неглубоки. Вообще Мопассан, высказывающий мысли, философствующий, очень мелок, банален, даже примитивен.
Повесть "Иветта" - поделка, пустышка, дешевка. В меру цинизма, в меру сентиментальности. А остальное просто очень слабо, однообразно, вымученно.
Один лишь рассказ произвел впечатление, "Старик", об умирающем старике, никак не могущем умереть, что очень мешает его дочке и ее мужу, прижимистым крестьянам. Вообще крестьяне в рассказах Мопассана - народ дикий, жестокий, тупой, жадный до абсурда. Но, в общем, чувствуется, что Мопассан работал, как машина, и в этот период иссяк, не сюжетами, а мастерством, глубиной, просто увлекательностью, не внешней, а настоящей.
4 сентября
Два цикла, два пласта
Прочел три повести Искандера. В его фолкнеровском эпическом цикле есть, как я понял, два пласта. Городской, где главного героя зовут Чик, где участвует его сумасшедший дядя, богатый портной и который весь просвечен сквозь сознание подростка, очень умного и тонкого, но неподражаемо наивного, забавно честного, не понимающего, зачем взрослые говорят одно, а думают другое, хотя он это чувствует и видит.
Из этого пласта лучшая повесть - "Ночь и день Чика", где мы видим странную экзотическую восточную жизнь абхазского городка, которого советская власть коснулась лишь случайно, слегка, не оставив следов. Но сквозь блаженную, чистую, незамутненную судьбу Чика прорисованы жестокие контуры времени, когда людей сажали, убивали, времени, особенно жестокого на Кавказе.
Другой пласт - деревенский, связанный с Чегемом, где живут Колчерукий, дядя Кязым, дедушка и кипит уж вовсе непонятная в основах, но близкая, благодаря Искандеру, странная по-своему жизнь.
Эти два пласта связаны друг с другом, и именно в обращении к этим темам Искандер достиг своих художественных побед.
Но один раз попробовал отречься от любимых тем и написал повесть "Морской скорпион", где и потерпел неудачу. Есть в повести и особый юмор, особенность коего кроется в несоответствии человеческих реакций, поведения и реальных обстоятельств. Есть чистые и тонко написанные места, чувствуется психологизм постоянный, но когда Искандер припадает к родному абхазскому субстрату (а и эта повесть связана с Абхазией, главный ее герой даже родом из Чегема, видимо, есть автобиографические черты), вспыхивают чистые, пронизанные светом иронии и мудрости картины, но это лишь отдельные островки, окруженные текстом водянистым, порой сентиментальным, порой сухо информативным.
Нет целостности, ни формы, ни концепции, не ясна сущность убеждений главного героя, ни в жизни, ни в науке, где он достиг каких-то неопределенных истин.
Ясны лишь его сложные отношения с женским полом, коим он, судя по повести, посвящает всю свою жизнь (когда он наукой занимался? непонятно). Причем он не донжуан, а ищет некий духовный абсолют, но тема эта скучна, так же, как и его взаимоотношения с наконец найденной, но не идеальной женой.
Надо сказать, что и Фолкнер, когда отрывался от своих йокнапатофских дел и пытался писать о другом, тоже терпел жестокие поражения. Уж тут непреложный закон судеб.
В чем сила Быкова
На очереди у меня Василь Быков. У него своя "Йокнапатофа" - война, причем особенно партизанская. Прочел я повесть "Сотников", о негромком героизме, под явным влиянием экзистенциализма, особенно Сартра, и оттого некоторые слишком мудрые и особо интеллектуальные монологи Сотникова портят дело, они чужеродны. А в чем сила Быкова, мы еще остановимся на этом вопросе.
9 сентября
Василь Быков силен своей могучей "окопной" правдой. Но из последних прочтенных мной повестей самая лучшая - "Круглянский мост", партизанская повесть, где очень реально описан партизанский быт, его бесчеловечность и жестокость, вынужденная, конечно, но от этого не легче.
Особенно сложны моральные, нравственные проблемы, возникающие вокруг взаимоотношений меж партизанами и деревенскими жителями, очень сложных. Партизаны были постоянным источником бед и несчастий крестьян.
В "Круглянском мосту" простой деревенский мальчик, сын полицая, но мечтающий стать партизаном, посылается на гибель ради взрыва моста. Его коварно обманывают, охмуряют и им жертвуют, сохраняя свои шкуры. Такова страшная, но полностью правдивая картина партизанской жизни у Быкова.
"Сотников" написан сжато, просто, лаконично, но не особо интересен, уж очень традиционна проблема, конфликт, герои, физически сильный, но морально слабый, и наоборот. Где-то проскальзывают парадоксальные контуры отвлеченной умственности в симметричной, геометрической ситуации. В общем, не шедевр. Хотя нет ни крика, ни дутого пафоса, как у Б. Васильева, ни деклараций.
Фронтовая повесть "Атака с ходу" тоже занятна, особенно конфликтом командира-человека и политрука-сталиниста, но конфликт сглажен, замыт.
Еще один хороший писатель
Интересная маленькая повесть Алексина "Безумная Евдокия", очень диалектичная, написана лихо, обрывчато. Вроде бы пустяк, а в финале вдруг ударяет драма, и вопросы, оказывается, подняты нешуточные. Хороший писатель, еще один.
14 ноября
Моэм без пуританства
"Бремя страстей человеческих" - бесспорно, не лучший роман Моэма, наверное, оттого, что слишком личный. А Моэм любит отстраняться от героев, смотреть на них со стороны, объективно. Есть некоторая сладковатость время от времени (в религиозных рассуждениях особенно) и элементарная неровность, невыдержанность композиции. Слишком много событий, мыслей, героев включено в роман, и в какой-то момент начинает надоедать его читать.
А начало превосходно. Школьные годы, парижская жизнь, отношения с дядюшкой-священником, первая женщина.
Потом очень выбивает из колеи (меня, по крайней мере) парадоксальный роман Филипа с официанткой, глупой, тупой, ограниченной, нечистоплотной, не очень красивой женщиной, которую он, вопреки уму и логике, как-то некоим образом страстно любит. Вот эта парадоксальность очень нарочита и не оправдана автором.
Потом страсть вдруг проходит, и финал благополучно прилизан. На него не хватило едкости и иронии, присущих Моэму, единственному английскому писателю, лишенному следов пуританства.
Индуизм и йогизм Сэлинджера
Сэлинджер - писатель, в сущности, скучный и занудный (я был неправ, так как напрасно обобщал: у Сэлинджера действительно есть скучные рассказы, в которых он надоедает своими индуистскими заморочками, но это лишь небольшая часть его наследия. Я вообще писал много глупостей, но пусть уж они остаются, ничего убирать не буду).
Его цикл о Глассах, пока что мною не дочитанный, очень раздражает вечными примерами и ссылками из индийской философии, они возникают кстати и некстати и отвлекают внимание от характеров, ситуаций, тем и пр.
Franny - непонятная повесть о какой-то истеричке, юродивой, падающей неизвестно от чего в обморок, особенно много здесь индуизма и йогизма, и мало смысла. Я не против всех этих индийских дел, но не надо навязывать, тыкать ими в глаза.
20 ноября
Всё строится на сексе и грязи
После "Дамы с камелиями" в ЦАТСА заинтересовался темой французских куртизанок и прочел Э. Золя "Нана", заодно ознакомился с этим писателем.
Он здорово описывает закулисную жизнь театра, картинки ночного Парижа, но когда дело доходит до психологии, Золя скучен, банален, ординарен.
И еще он очень любит описывать всякую грязь, в буквальном смысле, до деталей, до мерзких подробностей, всяких луж, грязных театральных лестниц и гримерных, всяких загаженных двориков. Ну и моральная, нравственная грязь разъедает весь мир Золя.
Развратность Нана превращается в грандиозный символ развращенного французского общества, где всё строится на сексе и грязи. Нана - это Маргарита Готье без идеализации и сентиментов, с точки зрения конкретных деталей ее жизни, биографии и пр. (я не трогаю аллегорически-символической нагрузки образа). Но Золя узок и малоинтересен в главном, в сердцевинном.
Невозможный Бальзак
Не могу читать Бальзака! Он воспринимается мною, как Дюма или Вальтер Скотт. Выспренность, романтизм стиля. Да кто это называл Бальзака реалистом? Первые главы "Блеска и нищеты куртизанок" - скучно, возвышенно, неправда всё, какие-то нечеловеческие чувства, страсти и пр.
Надо бы прочесть, а не могу. Уж очень эти картонные страсти мне надоели, уж очень всё мертво и далеко от меня, а в юности я бы всё это с удовольствием прочел. Ну что ж, подождем до старости?
Вообще не люблю французскую литературу, никогда не трогает, не волнует, кроме Мюссе и поэзии, но я о столпах - Стендале, Бальзаке, Гюго, Золя, Мопассане, Франсе, Флобере.
Иллюстрация к "Нана" Эмиля Золя
Мои дневники
Дневник. 1983-86 год
Кадр из фильма Ларисы Шепитько "Восхождение". По повести Василя Быкова "Сотников"
В этой главе нет какой-то обобщающей идеи. Просто писал о прочитанном, "что вижу, то пою", дневник акына - можно было бы так озаглавить всё это. И не спрашивайте меня, зачем я выкладываю страницы своего старого дневника. Я это делаю, в основном, для себя. И для немногих, кому это может быть интересно.
Само собой, очень многие свои мнения и взгляды той далекой поры я пересмотрел. Литературные вкусы, мнения и оценки меняются с годами, воззрения - тоже. Есть люди, которые никогда не меняются, но я не из таких.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
27 августа 1984 года
Наш советский Фолкнер
Ну и наконец Фазиль Искандер, о нем уже было написано, добавились три гениальные новеллы - "Дедушка", "Колчерукий", "Великий портной и другие".
Они полны и юмора, есть взгляд на мир глазами ребенка, и одновременно подспудная мудрость повзрослевшего, и кавказский аромат, и штрихи советской жизни 30-40-х годов, и чего только еще нет.
Вот наш советский Фолкнер, недооцененный, опальный, которому не дают писать и возможно, что он скоро перейдет в стан "врагов народа" (этого так и не произошло, но вполне могло быть), как уже перешли на моих глазах В. Аксенов и Ю. Любимов. Чья очередь теперь?
30 августа
Однообразный Мопассан
Последние прочитанные мной рассказы Мопассана на редкость слабы, особенно из циклов "Иветта", "Сказки дня и ночи".
Путевые очерки его - еще куда ни шло, они познавательны, хотя крайне неглубоки. Вообще Мопассан, высказывающий мысли, философствующий, очень мелок, банален, даже примитивен.
Повесть "Иветта" - поделка, пустышка, дешевка. В меру цинизма, в меру сентиментальности. А остальное просто очень слабо, однообразно, вымученно.
Один лишь рассказ произвел впечатление, "Старик", об умирающем старике, никак не могущем умереть, что очень мешает его дочке и ее мужу, прижимистым крестьянам. Вообще крестьяне в рассказах Мопассана - народ дикий, жестокий, тупой, жадный до абсурда. Но, в общем, чувствуется, что Мопассан работал, как машина, и в этот период иссяк, не сюжетами, а мастерством, глубиной, просто увлекательностью, не внешней, а настоящей.
4 сентября
Два цикла, два пласта
Прочел три повести Искандера. В его фолкнеровском эпическом цикле есть, как я понял, два пласта. Городской, где главного героя зовут Чик, где участвует его сумасшедший дядя, богатый портной и который весь просвечен сквозь сознание подростка, очень умного и тонкого, но неподражаемо наивного, забавно честного, не понимающего, зачем взрослые говорят одно, а думают другое, хотя он это чувствует и видит.
Из этого пласта лучшая повесть - "Ночь и день Чика", где мы видим странную экзотическую восточную жизнь абхазского городка, которого советская власть коснулась лишь случайно, слегка, не оставив следов. Но сквозь блаженную, чистую, незамутненную судьбу Чика прорисованы жестокие контуры времени, когда людей сажали, убивали, времени, особенно жестокого на Кавказе.
Другой пласт - деревенский, связанный с Чегемом, где живут Колчерукий, дядя Кязым, дедушка и кипит уж вовсе непонятная в основах, но близкая, благодаря Искандеру, странная по-своему жизнь.
Эти два пласта связаны друг с другом, и именно в обращении к этим темам Искандер достиг своих художественных побед.
Но один раз попробовал отречься от любимых тем и написал повесть "Морской скорпион", где и потерпел неудачу. Есть в повести и особый юмор, особенность коего кроется в несоответствии человеческих реакций, поведения и реальных обстоятельств. Есть чистые и тонко написанные места, чувствуется психологизм постоянный, но когда Искандер припадает к родному абхазскому субстрату (а и эта повесть связана с Абхазией, главный ее герой даже родом из Чегема, видимо, есть автобиографические черты), вспыхивают чистые, пронизанные светом иронии и мудрости картины, но это лишь отдельные островки, окруженные текстом водянистым, порой сентиментальным, порой сухо информативным.
Нет целостности, ни формы, ни концепции, не ясна сущность убеждений главного героя, ни в жизни, ни в науке, где он достиг каких-то неопределенных истин.
Ясны лишь его сложные отношения с женским полом, коим он, судя по повести, посвящает всю свою жизнь (когда он наукой занимался? непонятно). Причем он не донжуан, а ищет некий духовный абсолют, но тема эта скучна, так же, как и его взаимоотношения с наконец найденной, но не идеальной женой.
Надо сказать, что и Фолкнер, когда отрывался от своих йокнапатофских дел и пытался писать о другом, тоже терпел жестокие поражения. Уж тут непреложный закон судеб.
В чем сила Быкова
На очереди у меня Василь Быков. У него своя "Йокнапатофа" - война, причем особенно партизанская. Прочел я повесть "Сотников", о негромком героизме, под явным влиянием экзистенциализма, особенно Сартра, и оттого некоторые слишком мудрые и особо интеллектуальные монологи Сотникова портят дело, они чужеродны. А в чем сила Быкова, мы еще остановимся на этом вопросе.
9 сентября
Василь Быков силен своей могучей "окопной" правдой. Но из последних прочтенных мной повестей самая лучшая - "Круглянский мост", партизанская повесть, где очень реально описан партизанский быт, его бесчеловечность и жестокость, вынужденная, конечно, но от этого не легче.
Особенно сложны моральные, нравственные проблемы, возникающие вокруг взаимоотношений меж партизанами и деревенскими жителями, очень сложных. Партизаны были постоянным источником бед и несчастий крестьян.
В "Круглянском мосту" простой деревенский мальчик, сын полицая, но мечтающий стать партизаном, посылается на гибель ради взрыва моста. Его коварно обманывают, охмуряют и им жертвуют, сохраняя свои шкуры. Такова страшная, но полностью правдивая картина партизанской жизни у Быкова.
"Сотников" написан сжато, просто, лаконично, но не особо интересен, уж очень традиционна проблема, конфликт, герои, физически сильный, но морально слабый, и наоборот. Где-то проскальзывают парадоксальные контуры отвлеченной умственности в симметричной, геометрической ситуации. В общем, не шедевр. Хотя нет ни крика, ни дутого пафоса, как у Б. Васильева, ни деклараций.
Фронтовая повесть "Атака с ходу" тоже занятна, особенно конфликтом командира-человека и политрука-сталиниста, но конфликт сглажен, замыт.
Еще один хороший писатель
Интересная маленькая повесть Алексина "Безумная Евдокия", очень диалектичная, написана лихо, обрывчато. Вроде бы пустяк, а в финале вдруг ударяет драма, и вопросы, оказывается, подняты нешуточные. Хороший писатель, еще один.
14 ноября
Моэм без пуританства
"Бремя страстей человеческих" - бесспорно, не лучший роман Моэма, наверное, оттого, что слишком личный. А Моэм любит отстраняться от героев, смотреть на них со стороны, объективно. Есть некоторая сладковатость время от времени (в религиозных рассуждениях особенно) и элементарная неровность, невыдержанность композиции. Слишком много событий, мыслей, героев включено в роман, и в какой-то момент начинает надоедать его читать.
А начало превосходно. Школьные годы, парижская жизнь, отношения с дядюшкой-священником, первая женщина.
Потом очень выбивает из колеи (меня, по крайней мере) парадоксальный роман Филипа с официанткой, глупой, тупой, ограниченной, нечистоплотной, не очень красивой женщиной, которую он, вопреки уму и логике, как-то некоим образом страстно любит. Вот эта парадоксальность очень нарочита и не оправдана автором.
Потом страсть вдруг проходит, и финал благополучно прилизан. На него не хватило едкости и иронии, присущих Моэму, единственному английскому писателю, лишенному следов пуританства.
Индуизм и йогизм Сэлинджера
Сэлинджер - писатель, в сущности, скучный и занудный (я был неправ, так как напрасно обобщал: у Сэлинджера действительно есть скучные рассказы, в которых он надоедает своими индуистскими заморочками, но это лишь небольшая часть его наследия. Я вообще писал много глупостей, но пусть уж они остаются, ничего убирать не буду).
Его цикл о Глассах, пока что мною не дочитанный, очень раздражает вечными примерами и ссылками из индийской философии, они возникают кстати и некстати и отвлекают внимание от характеров, ситуаций, тем и пр.
Franny - непонятная повесть о какой-то истеричке, юродивой, падающей неизвестно от чего в обморок, особенно много здесь индуизма и йогизма, и мало смысла. Я не против всех этих индийских дел, но не надо навязывать, тыкать ими в глаза.
20 ноября
Всё строится на сексе и грязи
После "Дамы с камелиями" в ЦАТСА заинтересовался темой французских куртизанок и прочел Э. Золя "Нана", заодно ознакомился с этим писателем.
Он здорово описывает закулисную жизнь театра, картинки ночного Парижа, но когда дело доходит до психологии, Золя скучен, банален, ординарен.
И еще он очень любит описывать всякую грязь, в буквальном смысле, до деталей, до мерзких подробностей, всяких луж, грязных театральных лестниц и гримерных, всяких загаженных двориков. Ну и моральная, нравственная грязь разъедает весь мир Золя.
Развратность Нана превращается в грандиозный символ развращенного французского общества, где всё строится на сексе и грязи. Нана - это Маргарита Готье без идеализации и сентиментов, с точки зрения конкретных деталей ее жизни, биографии и пр. (я не трогаю аллегорически-символической нагрузки образа). Но Золя узок и малоинтересен в главном, в сердцевинном.
Невозможный Бальзак
Не могу читать Бальзака! Он воспринимается мною, как Дюма или Вальтер Скотт. Выспренность, романтизм стиля. Да кто это называл Бальзака реалистом? Первые главы "Блеска и нищеты куртизанок" - скучно, возвышенно, неправда всё, какие-то нечеловеческие чувства, страсти и пр.
Надо бы прочесть, а не могу. Уж очень эти картонные страсти мне надоели, уж очень всё мертво и далеко от меня, а в юности я бы всё это с удовольствием прочел. Ну что ж, подождем до старости?
Вообще не люблю французскую литературу, никогда не трогает, не волнует, кроме Мюссе и поэзии, но я о столпах - Стендале, Бальзаке, Гюго, Золя, Мопассане, Франсе, Флобере.
Иллюстрация к "Нана" Эмиля Золя
Мои дневники
Дневник. 1983-86 год