Дневник. 1986-87 год. Глава 7. От Христа к Горбачеву
Шестая глава
Чингиз Торекулович Айтматов. "Плаха" - далеко не лучший его роман, но он был большим писателем
Повышенное внимание к слабому роману Чингиза Айтматова "Плаха" было определено его прежними книгами. Казалось, что он создаст еще что-нибудь достойное после "Буранного полустанка - И дольше века длится день", "Белого парохода"... Однако не получилось. "Плаха" была книгой актуальной, публицистичной, но не слишком художественной.
Насчет Горбачева - это мой первый отклик на его деятельность в период ранней перестройки, первая оценка, так сказать. Потом отношение к фигуре Михаила Горбачева будет меняться, эволюционировать, но первое впечатление всегда особенно интересно.
Для тупых объясняю еще и еще раз: это было написано в 1986 году. Предъявлять мне сегодняшнему претензии по поводу моих рассуждений и выводов такой давности глупо! Нелепо меня агитировать "за советскую власть"! Лучше прочитайте внимательно, как я воспринимал события, факты и личности ТОГДА. Это представляет документальный интерес. Это уже история.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
7 августа 1986 года
Айтматов, волки и сайгаки
Роман Айтматова "Плаха", вторая часть. Очень непростая вещь! Еще не закончен, но уже можно разобраться.
Есть впечатление разбросанности, невыстроенности, скомканности, много прямых, художественно не оформленных выходов на проблемы, но это признак спешки - скорее выкрикнуть, докричаться, когда кричишь от боли и гнева, не успеваешь подумать о форме, стиле крика, о его выстроенности и пр. То же в последних вещах Распутина, Астафьева.
Итак, все начинается с волков, эпическая песнь об их жизни и страданиях. Два волка выкармливают детей, а дети гибнут в дикой катастрофе, устроенной людьми - истреблении сайгаков для мясного плана.
Далее вдруг Атйматов переключается на людей, которые вышли на эту "охоту" ради денег. Алкаши, мерзавцы, обер-предводитель - бывший сержант штрафбата, бывший член партии, педераст, измывавшийся над солдатами (какие пласты захватывает Айтматов, какие маски срывает! мимоходом, заодно).
Далее Авдий, его история жизни. Через него - наркоманы. Авдий пытается, воззвав к Богу, исправить их, отучить от зелья. Хочет, чтобы они покаялись, терпит поражение, его избивают, и он чуть не гибнет.
После этого Айтматов вдруг вступает в состязание с Булгаковым, воспроизводит спор Иисуса Христа с Понтием Пилатом, как бы в горячечном бреду Авдия.
Понтий Пилат и нравственное начало
Ничего общего с Булгаковым нет. Тот писал о конкретных реальных людях, Айтматову нужны абстрактные рупоры идей, которые смелы, хотя естественны.
Огрубляя: люди высмеяли религию, идею Христа, идею любви, самоусовершенствования, а вместо нее водрузили идею силы, убийства, взаимной ненависти, и это ведет к гибели мира.
Айтматов не делает и не желает делать никаких уступок советской официальной идеологии, он не видит разницы между противниками. Люди одержимы идеей уничтожить чуждый мир, люди забыли о добре, они злы и ничтожны.
Это предмет спора Пилата и Христа. Христос хочет докричаться, верит, что люди, приняв его идею - все! - могут спасти мир. Пилат вещает об извечности человека-зверя, ненавидящего противников и желающего им смерти.
Айтматов модернизирует евангельские темы, а далее он отождествляет Авдия с Христом, и далее о религии силы размышляет сам Авдий. Все рассуждения, приведенные выше, вложены в уста Авдия, это вроде бы не мысли автора, а героя, но образ Авдия абстрактен, бестелесен, он явная проекция авторских идей, которые я полностью разделяю.
Речь идет о Боге в душе, о Боге-нравственности, к этому Богу ныне обращаются многие, в поисках его люди идут в церкви, носят крестики, ходят на крестные ходы, но не в этом дело, не в ритуалах, а к Богу - нравственному началу обращены Астафьев, Белов, Распутин, В. Быков, не только Айтматов.
Распятый на саксауле
Авдий гибнет от рук алкашей, распятый на саксауле, его избивает садист-обер, сопровождая убийство набором стандартных супер-советских формул: "Кто не с нами, тот против нас", "Если враг не сдается, его уничтожают!", с именем Сталина на устах убивает того, у кого на устах имя Христа.
Вот такая символическая, но очень страшная сцена. Вполне ясны мысли автора, и что он хотел сказать.
Айтматов торопился, желал скорее высказаться, не всё совершенно в его романе. Но окончательное мнение составлять рано, ибо роман не окончен.Хотя что может продолжаться после смерти Авдия, совсем не ясно, но очень интересно.
Скучный бальзаковский возраст
Прочел еще скучнейшую длинную повесть Бальзака "30-летняя женщина", очень нравоучительно, против браков и светской жизни, но очень раздробленно, фрагментарно, реалистические острые эпизоды перемежаются с дутыми, фантастическими почти, необоснованными, в общем, слабо.
Генсек и немножко мерзко
Идея самоусовершенствования сейчас звучит не только со страниц художественной прозы. К ней взывает Генеральный секретарь партии М.С. Горбачев: "Начинайте перестройку с себя! Посмотрите: что я могу сделать, чтобы спасти страну из пропасти!"
О пропасти и спасении страны он не говорит, но ведь это ясно читается! Он нервничает, волнуется, взывает к людям, идет в народ, втолковывает ему.
А партийные боссы, у которых под угрозой их блага (не все, но некоторые), их спокойная жизнь, саботируют, мешают. Ох, как это всё мерзко! Распускаются безобразные слухи о Горбачеве, то о даче, то об особняке в городе. Очень непрочен он на "троне"! А хоть какой-то минимум только он и может сделать.
Крик, бардак и золотые зубы
Еще один крик боли. "Ров" Вознесенского, о бездушии, о бардаке в Чернобыле, оттолкнувшись от факта: в Крыму, где расстреливали немцы пленных и гражданское население, группа ловкачей раскапывает их могилы и выдирает у скелетов золотые зубы и оставшиеся драгоценности. Воистину, люди сошли с ума, творят Бог знает что!
Нравственных норм нет никаких у нас, только к Богу и возвращаться, как же иначе.
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №3. 1986-87
Необязательные мемуары
Чингиз Торекулович Айтматов. "Плаха" - далеко не лучший его роман, но он был большим писателем
Повышенное внимание к слабому роману Чингиза Айтматова "Плаха" было определено его прежними книгами. Казалось, что он создаст еще что-нибудь достойное после "Буранного полустанка - И дольше века длится день", "Белого парохода"... Однако не получилось. "Плаха" была книгой актуальной, публицистичной, но не слишком художественной.
Насчет Горбачева - это мой первый отклик на его деятельность в период ранней перестройки, первая оценка, так сказать. Потом отношение к фигуре Михаила Горбачева будет меняться, эволюционировать, но первое впечатление всегда особенно интересно.
Для тупых объясняю еще и еще раз: это было написано в 1986 году. Предъявлять мне сегодняшнему претензии по поводу моих рассуждений и выводов такой давности глупо! Нелепо меня агитировать "за советскую власть"! Лучше прочитайте внимательно, как я воспринимал события, факты и личности ТОГДА. Это представляет документальный интерес. Это уже история.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
7 августа 1986 года
Айтматов, волки и сайгаки
Роман Айтматова "Плаха", вторая часть. Очень непростая вещь! Еще не закончен, но уже можно разобраться.
Есть впечатление разбросанности, невыстроенности, скомканности, много прямых, художественно не оформленных выходов на проблемы, но это признак спешки - скорее выкрикнуть, докричаться, когда кричишь от боли и гнева, не успеваешь подумать о форме, стиле крика, о его выстроенности и пр. То же в последних вещах Распутина, Астафьева.
Итак, все начинается с волков, эпическая песнь об их жизни и страданиях. Два волка выкармливают детей, а дети гибнут в дикой катастрофе, устроенной людьми - истреблении сайгаков для мясного плана.
Далее вдруг Атйматов переключается на людей, которые вышли на эту "охоту" ради денег. Алкаши, мерзавцы, обер-предводитель - бывший сержант штрафбата, бывший член партии, педераст, измывавшийся над солдатами (какие пласты захватывает Айтматов, какие маски срывает! мимоходом, заодно).
Далее Авдий, его история жизни. Через него - наркоманы. Авдий пытается, воззвав к Богу, исправить их, отучить от зелья. Хочет, чтобы они покаялись, терпит поражение, его избивают, и он чуть не гибнет.
После этого Айтматов вдруг вступает в состязание с Булгаковым, воспроизводит спор Иисуса Христа с Понтием Пилатом, как бы в горячечном бреду Авдия.
Понтий Пилат и нравственное начало
Ничего общего с Булгаковым нет. Тот писал о конкретных реальных людях, Айтматову нужны абстрактные рупоры идей, которые смелы, хотя естественны.
Огрубляя: люди высмеяли религию, идею Христа, идею любви, самоусовершенствования, а вместо нее водрузили идею силы, убийства, взаимной ненависти, и это ведет к гибели мира.
Айтматов не делает и не желает делать никаких уступок советской официальной идеологии, он не видит разницы между противниками. Люди одержимы идеей уничтожить чуждый мир, люди забыли о добре, они злы и ничтожны.
Это предмет спора Пилата и Христа. Христос хочет докричаться, верит, что люди, приняв его идею - все! - могут спасти мир. Пилат вещает об извечности человека-зверя, ненавидящего противников и желающего им смерти.
Айтматов модернизирует евангельские темы, а далее он отождествляет Авдия с Христом, и далее о религии силы размышляет сам Авдий. Все рассуждения, приведенные выше, вложены в уста Авдия, это вроде бы не мысли автора, а героя, но образ Авдия абстрактен, бестелесен, он явная проекция авторских идей, которые я полностью разделяю.
Речь идет о Боге в душе, о Боге-нравственности, к этому Богу ныне обращаются многие, в поисках его люди идут в церкви, носят крестики, ходят на крестные ходы, но не в этом дело, не в ритуалах, а к Богу - нравственному началу обращены Астафьев, Белов, Распутин, В. Быков, не только Айтматов.
Распятый на саксауле
Авдий гибнет от рук алкашей, распятый на саксауле, его избивает садист-обер, сопровождая убийство набором стандартных супер-советских формул: "Кто не с нами, тот против нас", "Если враг не сдается, его уничтожают!", с именем Сталина на устах убивает того, у кого на устах имя Христа.
Вот такая символическая, но очень страшная сцена. Вполне ясны мысли автора, и что он хотел сказать.
Айтматов торопился, желал скорее высказаться, не всё совершенно в его романе. Но окончательное мнение составлять рано, ибо роман не окончен.Хотя что может продолжаться после смерти Авдия, совсем не ясно, но очень интересно.
Скучный бальзаковский возраст
Прочел еще скучнейшую длинную повесть Бальзака "30-летняя женщина", очень нравоучительно, против браков и светской жизни, но очень раздробленно, фрагментарно, реалистические острые эпизоды перемежаются с дутыми, фантастическими почти, необоснованными, в общем, слабо.
Генсек и немножко мерзко
Идея самоусовершенствования сейчас звучит не только со страниц художественной прозы. К ней взывает Генеральный секретарь партии М.С. Горбачев: "Начинайте перестройку с себя! Посмотрите: что я могу сделать, чтобы спасти страну из пропасти!"
О пропасти и спасении страны он не говорит, но ведь это ясно читается! Он нервничает, волнуется, взывает к людям, идет в народ, втолковывает ему.
А партийные боссы, у которых под угрозой их блага (не все, но некоторые), их спокойная жизнь, саботируют, мешают. Ох, как это всё мерзко! Распускаются безобразные слухи о Горбачеве, то о даче, то об особняке в городе. Очень непрочен он на "троне"! А хоть какой-то минимум только он и может сделать.
Крик, бардак и золотые зубы
Еще один крик боли. "Ров" Вознесенского, о бездушии, о бардаке в Чернобыле, оттолкнувшись от факта: в Крыму, где расстреливали немцы пленных и гражданское население, группа ловкачей раскапывает их могилы и выдирает у скелетов золотые зубы и оставшиеся драгоценности. Воистину, люди сошли с ума, творят Бог знает что!
Нравственных норм нет никаких у нас, только к Богу и возвращаться, как же иначе.
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №3. 1986-87
Необязательные мемуары