Получила вот такой комментарий после своего текста о том, что общество привыкло всегда и во всем винить женщину (
http://nikolaeva.livejournal.com/178113.html):
И подумала, а почему я действительно во всех текстах старательно обхожу эту непростую тему сексуального преследования девочек, девушек и женщин?
Честный ответ на этот вопрос - боюсь.
Об этом не говорят. Даже когда я в своих воспоминаниях что-то подобное упомянула, меня весьма строго отчитал какой-то дяденька. Подчеркнув сугубо, что вот с его женой, приличной женщиной, ничего подобного никогда не происходило.
И я как-то сразу сникла и зажалась. Ведь в свое время я даже родителям никогда ни о чем таком не рассказывала.
Я чувствовала какую-то невольную вину за то, что со мной происходили такие ужасные вещи. И молчала.
Иногда, очень редко, в разговоре с подругами мы бегло могли коснуться этой темы.
Но даже из таких беглых упоминаний становилось ясно: не было в моем окружении ни одной симпатичной девочки, которую бы никогда не преследовали с весьма определенными намерениями.
И сейчас я отнюдь не о флирте и ухаживаниях.
Я о тех случаях, которые караются законом. Редко караются.
Потому что мы все боимся, что нас станут считать плохими девочками. С хорошими-то такого не бывает!
А вот и бывает! И очень часто именно с хорошими, домашними, непугаными.
И это не обязательно происходит в темных дворах и ночных переулках.
Это может быть и на уроке физкультуры в школе, средь бела дня.
А роль озабоченного маньяка охотно сыграет немолодой учитель физры.
Так было, например, в моей школе.
В старших классах к нам пришел новый преподаватель. Эдакий старичок-бодрячок. Ну, старичок, конечно, для нас шестнадцатилетних. А так ему было лет 58-60, как я сейчас думаю.
Весьма рассеянно он вел у нас уроки. Мальчики играли в волейбол, девочки прыгали через веревочку.
Но вот подошло время выставлять оценки за четверть. Учитель перед строем огласил, что каждый из нас, по его мнению, заработал.
А меня и еще двух таких же худеньких и длинноногих девочек позвал в свою тренерскую комнату, закрыл дверь и объявил нам, что мы будем сейчас здесь отжиматься, приседать и прыгать через скакалку, а он будет записывать результаты.
Мы прыгали. Он смотрел.
Мы отжимались, он внимательно наблюдал.
Мы были уже большие девочки и все понимали.
Он знал, что мы никому ничего не скажем.
Красные и смущенные, вышли мы втроем из тренерской. Молча переоделись в раздевалке. И ни с кем. Никогда.
Насилие не обязательно исходит от мужчины. Насиловать может и женщина.
До этого мерзкого спортсмена физкультуру у нас преподавала молодая женщина. Так вот она требовала от девочки, когда та отпрашивалась с урока, ссылаясь на месячные , показать. Ну, вы поняли.
Некоторые мои одноклассницы хохотали и даже с некоторым внутренним удовлетворением тащили вещдоки в тренерскую.
У меня, как и у многих других, сводило скулы от омерзения. И я знала, что скорее умру, чем буду в этом участвовать.
И тоже никогда никто из нас не рассказывал это мамам.
Мы вообще о ТАКОМ с мамами не говорили. Это было невозможно.
Даже когда были совсем маленькими.
Мы тогда учились в начальной школе. Я и моя подруга Ирка Фомина.
А когда не учились, радостно болтались по дворам, выискивая не сломанные качели, наслаждаясь свободой и ничегонеделанием.
И вот на какой-то детской площадке только мы уселись на скрипучие качели, как прямо из маленького деревянного детского домика на нас выскочил мужик без штанов.
С визгом мы кинулись бежать. Не оглядываясь назад, припустили к родному дому. И только у входа в подъезд притормозили. У подъезда стояла наша одноклассница Светка и с подозрением смотрела на нас:
- Куда это вы несетесь?
Мы быстро описали Светке ситуацию. И она, подпрыгнув от восторга, кинулась туда, откуда мы только что спаслись, крикнув нам на прощание:" Дуры! Наконец что-то интересное!"
Наверное, именно такая необычная реакция Светки на происходящее успокоила нас. Мы не стали бояться домиков и площадок. А чуть позже опытные подруги просветили нас, рассказав, что голописии мужики безопасны. Потрясут и уползут.
Чуть позже я даже видела одного такого в окружении целой толпы гогочущей малышни.
Простота нравов, чего уж там. Кунцево. Восьмидесятые.
С подругами вообще ничего не было страшно. А один на один очень.
13 лет. Автобус. Час пик. Сжатые одной силой, колеблются мерно люди в салоне старенького автобуса. Но один из них прижат к тебе особенно. Он не отклеивается, когда всех отбрасывает на ухабах в сторону. Его не видимые тебе руки шарят по твоей спине и только толстое ватное песочного цвета пальто защищает тебя.
Мерзкие щипачи. Как вы пугали меня в детстве, как я вас ненавидела.
Молча рванешься в выходу. Гнусь, ободренная твоим испуганным молчанием, за тобой. Выскакиваешь из автобуса, дрожа, прикусив губу. Так и не увиденный подлец едет дальше, высматривая таких же, как ты, бледных худеньких малышек, едущих из музыкалки или от репетиторов.
А вот когда я ехала в автобусе со своей подругой Танькой, все было иначе.
Я не заметила, как один из этих подобрался к моей крошечной подруге, зато услышала ее гневный вопль:" Убери руки, тварь!"
Правда, мы были уже постарше, нам было лет по 16. Но этот случай, может быть, спас мне жизнь чуть позже.
Тогда я шла к своей бабушке через цветущие яблоневые сады на Пионерской.
Был ясный майский день, где-то около часа дня.
Два солдата рыли какую-то траншею.
Увидев меня, они бросили свою малопривлекательную канаву и побежали за мной. Догнали, сильно дернули на себя, начав сразу лихорадочно сдирать с меня белую шелковую рубашечку.
В руках у меня был тортик и цветы для бабушки. И я отбивалась этим тортиком и этим букетиком.
"Молчи! Не ори!" - вдруг громким шепотом выдохнул мне в лицо один из них, высокий блондин. Второй, коротышка с восточным разрезом глаз, просто молча рвал на мне одежду.
А я и так отбивалась молча. Но это его "не ори" вдруг словно что-то включило во мне. Я стала кричать изо всех сил, отбросила торт, стараясь вцепится прямо в лицо, в это красное, нечеловеческое лицо нечеловека.
И они бросились бежать. Отставив меня, лопаты, канаву, а я поползла по земле, собирая зачем-то пуговки от рубашки, сломанные цветочки.
И вот в этот самый момент из кустов вылез еще один.
Дяденька. Взрослый. В пиджаке. Он с интересом посмотрел на меня и спросил:" А это были твои знакомые или просто так?"
И тут до меня дошло, что все это время этот дядька в кустах наблюдал за всем, что происходило на залитой майским солнцем тропинке.
И я почувствовала такое омерзение, такое бесконечное презрение ко всем, кто молча наблюдает, ко всем, кто молчит , отрицает. Или рассуждает о том, как девушки сами провоцируют мальчиков.
Я ненавижу всех вас,таких подлых, трусливых, потных и озабоченных. Я знаю, что вас много. Вы и сейчас паучьи притаились в ожидании новых жертв. И поэтому нельзя молчать, нельзя замалчивать.
Говорите об этом с сестрами, дочками, внучками, не давайте им ни единого шанса почувствовать себя виноватыми в такой ситуации.
Народное бессознательное цинично провозглашает в качестве аксиомы:" Баба не захочет, мужик не вскочит".
И эта популярная ложь делает нас всех, попавших в такую ситуацию, изнасилованными по собственному желанию.
АПД: Далее о насилии:
http://nikolaeva.livejournal.com/180788.html http://nikolaeva.livejournal.com/181631.html