Праздничное обращение к сотрудникам ФСБ #ФСБ #4nov #4ноября #ДеньНародногоЕдинства #терроризм #даты
Сегодня, по случаю «Дня народного единства», мне хотелось бы сказать несколько слов одному-единственному моему читателю, - возможно, самому внимательному. Разумеется, на «персонального цензора» я не наработал, - но почти не сомневаюсь, что один из сотрудников путинской «госбезопасности», среди прочих Интернет-ресурсов похожей направленности, постоянно читает и мой сетевой дневничок; работа у него такая. И вот к тебе-то, враг мой, я и хочу обратиться.
Думаю, не открою тебе никакой тайны, если скажу, что ты мне не нравишься. И ты знаешь, почему: я ненавижу тот государственный порядок, который ты защищаешь, - а его защитники, вроде тебя, вызывают у меня отвращение. Тем не менее... знаешь, я благодарен тебе; благодарен за то, что ты постоянно читаешь меня, - и всегда, даже когда у меня получается самый проходной и нелепый текст, я могу быть уверен, что найдётся один человек, который его прочтёт от начала до конца... прочтёт очень внимательно, стараясь отыскать признаки экстремизма. Я ценю тебя: ведь таких, как я, у тебя - десятки (а может быть, даже пара сотен), а ты у меня - один. И, хотя ты мне и враг, я тебе по-человечески сочувствую.
О последних событиях, затронувших твоё ведомство, ты осведомлён гораздо лучше меня. Если тебя это волнует, - поздравляю, сегодня тебе есть с кем поговорить, пусть и заочно. Если ты стараешься об этом не думать, - то... опять сочувствую тебе, потому что придётся. Я не знаю, что там произошло в Архангельске, и тем более не знаю, что ранее произошло в Керчи (первой-то версией вообще был взрыв газа); найденные в целости и сохранности неподалёку от мест взрывов студенческие билеты слишком сильно, - уж прости, - напоминают визитку Яроша... да и вообще, слишком многие подробности этих происшествий не укладываются в официальные версии. Кое-что, однако, я могу тебе сказать точно: продолжая служить антинародному ельцинско-путинскому режиму, ты подвергаешь большой опасности свою жизнь и жизни своих близких; неважно, действительно ли в России стали появляться «народные мстители», или всё это «оперативная игра» каких-нибудь твоих коллег... если физически пострадаешь лично ты, тебе ведь будет всё равно, «народная война» это или «игра», не так ли? А ты можешь пострадать, - и ты сам прекрасно знаешь, что можешь пострадать.
Если ждёшь, что я призову тебя переходить на сторону народа, - то зря. Тебе известны твои профессиональные риски, - а мне не хуже известно то, что агитировать таких, как ты, смысла нет. Ты свой выбор уже сделал и будешь стоять до конца, так ведь? Ну и стой... А пока поговорим о советской художественной литературе. И даже не пытайся понять, какая тут связь... лучше считай, что она чисто хронологическая.
4 ноября - это ведь не только «День народного единства». Это ещё и годовщина смерти моего любимого писателя. Всеволода Анисимовича нет с нами уже 45 лет... По-хорошему, сегодня надо бы поговорить о его самом известном (к сожалению) произведении, - но о романе «Чего же ты хочешь?» будет, надеюсь, разговор в следующем году (к пятидесятилетию со дня выхода в свет), а пока стоит договорить про «Молодость с нами»... тем более что в «Чего же ты хочешь?» про «наших» силовиков нет ни слова, а вот в «Молодости с нами» про них упоминается.
Сперва, однако, - чтобы с этим закончить, - про основной конфликт. Совсем коротко. Наука для производства или «наука ради науки»? Нужно и то, и другое. Если ограничить развитие науки исключительно «обслуживанием» текущих потребностей производства, - то она окажется «привязанной» к текущему уровню развития производительных сил, а это приведёт к тому, что их собственное развитие остановится (или, во всяком случае, существенно замедлится); будут худо-бедно развиваться существующие отрасли промышленности, но не будут возникать новые, будут совершенствоваться уже применяющиеся орудия труда, но не будет появляться качественно иных. «Чистая наука» имеет право на существование и, пожалуй, должна существовать, - иное дело, что, имея право на существование, она никак не может иметь тех же прав на государственное финансирование, что и «наука для производства». По-хорошему, «чистая наука» в коммунистическом обществе должна стать разновидностью досуга, все люди будущего будут, в той или иной мере, заниматься ею в свободное от «обязательной» (занимающей уже, разумеется, не 8 и, пожалуй, даже не 5 часов в день) работы время. Пока же существуют классы, постоянные профессии и всякая прочая подобная нелепица (уже для 19 века капиталистическая организация производства была староватой, нынче она устарела безнадёжно, и на каждом шагу приходится сталкиваться с проявлениями её старческого маразма), - «чистая наука» должна финансироваться по остаточному принципу, и в досуг её надо превращать уже сейчас. Поразмысли над этим на досуге, враг мой... что, думал, я забыл про тебя? Как бы не так!
Ну а теперь, собственно, о государственной безопасности. Историю героя-пограничника Кости Колосова я пересказал достаточно подробно, - но, всё же, она будет неполной, если не сказать о той почве, на которой выросло это общественное растение. Как уже говорилось, Костя Колосов пошёл в пограничное училище под влиянием брата своей матери, Василия Бородина. Это - второстепенный персонаж, не попавший в экранизацию (и его там не нужно), но в книжном повествовании у него, всё-таки, достаточно важная роль. Потому к нему следует присмотреться подробнее... держа в памяти, что речь идёт о герое произведения «большого» советского писателя конца 50-ых, который на момент написания романа вполне успешно делал карьеру в Союзе советских писателей и был очень лоялен существовавшему тогда общественному строю (это потом, во времена поздней «Оттепели» и «Застоя», Кочетов превратится чуть ли не в «диссидента-сталиниста», а пока на дворе 1954 год):
«Решили провести вечер вместе и встретились в десятом часу на площади Павших борцов, где стоял обелиск из черного мрамора и красного гранита. На обелиске были красивые стихи неизвестного поэта, посвященные памяти тех, кто отдал жизнь за революцию, за советскую власть. Тут была могила и Артамона Макарова, дяди Федора Ивановича, брата его отца, первого председателя ЧК в городе, которого выстрелом из-за угла убили эсеры. Полковник Бородин рассказывает иногда историю о том, как он познакомился с дядей Федора Ивановича.
Это было в двадцатом году, за несколько месяцев до смерти Артамона Васильевича. Бородину было тогда двадцать два года, он был матросом и только что вернулся из похода на север против интервентов. Он был опоясан пулеметным лентами, на поясе справа и слева висело по гранате: справа - «бутылка», слева - «лимонка»; справа и слева за поясом торчало по нагану. Вид грозный. И в таком виде молодой Бородин явился в только что оживавший городской театр. «Желаю, - заявил он, - представлять на сцене». В театре испугались и зачислили его в труппу. И какая бы пьеса ни шла, он требовал, чтобы его выпускали на сцену в натуральном его матросском виде, с бомбами и наганами.
Когда в семье Бородиных узнали о похождениях сына, учитель биологии Сергей Григорьевич, отец бравого матроса и маленькой в ту пору Елены Сергеевны, очень огорчился, долго беседовал с сыном. Не помогло. Мать плакала, упрашивала перестать позорить родителей. Тоже не помогло. Молодой Бородин каждый день отправлялся с утра в театр, ему там нравилось - нравилось, что все его боятся.
Вдруг однажды воинственного актера вызвали в ЧК. Он предстал перед бородачом со злыми черными глазами. «Ты что дурака валяешь? - гаркнул на него бородач. - Чего ты там на артистов с артистками холоду напускаешь. Залез козел в огород!» - «Ты на меня не ори! - гаркнул в ответ и молодой Бородин. - Разные встречались. Которые орали на меня, уже на том свете в колокола звонят». Председатель ЧК посверлил матроса злыми своими глазами - тот стоял перед ним крепкий, что из камня. «Дай-ка документы, кто ты такой? - сказал председатель ЧК уже другим тоном, полистал удостоверения и мандаты, заявил: - Нечего тебе на артисток заглядываться, в этом огороде без тебя козлов хватает. Будешь при мне работать. Понял?»
Так полковник Бородин начал путь чекиста»
Небольшое пояснение. В романе «Молодость с нами» образы ветеранов Гражданской войны, - не называемых, разумеется, «ветеранами», - занимают... довольно своеобразное место. Наиболее яркие из них, помимо Бородина - это старый рабочий Еремеев и ставший научным сотрудником «архангельский рыбак» Мукосеев, отрицательные персонажи, имеющие рабоче-крестьянское происхождение и, по сюжету, пытающиеся своими происхождением и боевыми заслугами прикрыть, мягко говоря, крайне неблаговидное поведение в настоящем. Учитывая произошедшее далее и роль молодого Кочетова в последующих событиях (« XXII съезд окончательно очистил наши горизонты от всего антиленинского, порожденного в годы культа личности, от всего мрачного и затхлого, связанного с культом. Свежий ветер летит вдоль прямых дорог в будущее»), могу предположить, что появление на страницах его романа таких «рабоче-крестьянских персонажей» могло быть откликом писателя на социальный заказ, уже существовавший в 1954 году в интеллигентской среде (хотя, конечно, у их присутствия в романе есть и другой смысл, заключающийся в напоминании о том, что люди меняются, и какие бы героические поступки человек ни совершал В ПРОШЛОМ, это не означает, что он не может ПОТОМ превратиться в законченную мразь). Но Бородин - персонаж положительный. Он вызывает у читателя симпатию, и даже описание его «культурных подвигов», приведённое выше, - идёт скорее с любованием, чем с осуждением; тут присутствует некая добрая ирония, самого Бородина выставляющая скорее в выгодном свете (он сам «рассказывает иногда» о своих «театральных похождениях», и можно предположить, что рассказывает в порядке самокритики, мол «ну и дураком же я был по молодости»). И тем не менее...
Герой-пограничник Костя Колосов (выходец из «хорошей», интеллигентной семьи, сын инженера, выросший в пятикомнатной квартире: «Варя, конечно, права, утверждая, что Оля избаловалась в квартире, где, кроме столовой, спальни, папиного кабинета, бывшей Костиной комнаты, есть еще и отдельная, ее, Олина, комната, и когда Оля занимается там, то действительно в доме устанавливается абсолютная тишина») - ненормальный. Его наставник Василий Бородин, выходец из «хорошей», интеллигентной семьи, сын учителя... тоже ненормальный. Он доблестно защищает Советскую власть, он герой Гражданской и Великой Отечественной, но в его изначальных жизненных установках: «...ему там нравилось - нравилось, что все его боятся», - не было ничего советского, ничего коммунистического... и ЧК была единственным учреждением (помимо действующей армии), где такие люди могли найти себе место, могли принести хоть какую-то пользу трудовому народу, могли, со временем, хоть чуточку повзрослеть. Он - носитель того же, что и Костя Колосов, ненормального героизма, услугами которого советский народ злоупотребил.
Сейчас довольно распространено представление о том, что иных героев войны и быть не может, что войны и революции тогда только и возникают, когда людей с подобными отклонениями становится слишком много. Однако это - мещанская теория, нужная для того, чтобы мещанин мог успокоить сам себя («я не такой»); правда же состоит в том, что таким может стать любой человек, - и любой человек может не стать таким, может удержать себя в руках. Ненормальными, - не путать с нездоровыми, - не рождаются; ими становятся, - тогда, когда «обывательское большинство», желая «отсидеться в стороне» («мирно трудясь с уверенностью в завтрашнем дне» или ещё как-нибудь), поощряет превращение некоторых людей в нелюдей... чтобы было, за чьими спинами отсиживаться.
В общем, пограничник... да-да, это я всё ещё к тебе обращаюсь, доблестный защитник границ ельцинско-путинского государства от посягательств экстремистов, террористов и прочих сомнительных личностей... тебе ведь, наверное, хочется знать, откуда ждать удара. Так и быть, подскажу: у тебя и твоих коллег - сто сорок с лишним миллионов неблагонадёжных в России и больше семи с половиной миллиардов потенциальных террористов по всему миру. И даже ты сам, - сколь бы ни была тверда твоя решимость защищать покой воров и убийц, - однажды можешь проснуться и понять, что стал неблагонадёжным. Просто потому, что тот порядок, который ты защищаешь, безнадёжно устарел.