Как #Булгаков поможет рабочему классу построить #коммунизм ... #СобачьеСердце #пролетариат #врачи
Так уж вышло, что о «Собачьем сердце» Булгакова мне придётся говорить в режиме «не читал, но рассуждаю». Заставить себя прочитать это известное (и, пожалуй, даже культовое) произведение Михаила Афанасьевича до конца мне так и не удалось, ни в школе, ни позже... собственно, то же относится и к другим произведениям этого писателя, - вот, не сложились у меня отношения с его творчеством. Тем не менее, сюжет мне довольно хорошо знаком: в первую очередь, конечно же, благодаря культовой экранизации режиссёра Бортко, которую мне в детстве пришлось пересмотреть несколько раз, поскольку по телевизору её тогда крутили очень часто, и моим родственникам она почему-то нравилась... а во-вторую из-за того, что либерально настроенные учителя-«гуманитарии», с которыми мне приходилось иметь дело при получении среднего образования, относились к творчеству Булгакова совсем не так, как к нему относился я.
Если вкратце, повесть рассказывает о том, как в первые годы Советской власти «великий врач» (ниже о его «величии» будет рассказано чуть подробнее, потому что это важно) профессор Преображенский, - интеллигент, хорошо получавший от самодержавия, а новыми порядками недовольный, - произвёл операцию по пересадке бездомной собаке человеческих органов; эксперимент вышел из-под контроля, и, в итоге, пёс Шарик превратился в человека, «Полиграфа Полиграфовича Шарикова». Местный «комиссар» Швондер, - они с профессором враждовали, потому что «комиссар» старался представителя «старой элиты» всячески уплотнить, а «барин», естественно, сопротивлялся, - убедил «Шарикова» в том, что Преображенский его «угнетает», а затем, трудоустроив «бывшую собаку», добивается для «Шарикова» прописки в многокомнатной квартире Преображенского. «Шариков» постепенно обнаглел и стал вести себя настолько отвратительно, что профессору, в конце концов, пришлось произвести «обратную операцию», снова превратившую заведующего подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и прочее) в отделе М.К.Х. в собаку.
Одним из самых известных мест повести является следующий диалог между профессором Преображенским и одной из соратниц Швондера:
- Вы ненавистник пролетариата! - горячо сказала женщина.
- Да, я не люблю пролетариата, - печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку.
За этот отрывок Булгакова в среде российской левой общественности если и не возненавидели, то, во всяком случае, сильно невзлюбили. И героя его произведения, и, следом, самого автора обвиняли в проповеди «социального расизма», - в общем-то, не без оснований... но признание в «нелюбви к пролетариату» говорит отнюдь не об этом. Всё гораздо глубже.
То, что я сейчас скажу, многим может показаться скандальным, но... не впервой. Так вот: сознательный коммунист, - и вообще всякий сознательный пролетарий, - обязан не просто не любить, а именно что ненавидеть пролетариат, причём эта его ненависть должна быть деятельной, коммунист обязан делать всё, от него зависящее, для того, чтобы пролетариат как класс был как можно скорее уничтожен. В «Манифесте Коммунистической партии» об этом говорится достаточно чётко: «Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса» (Маркс и Энгельс, Соч., 2-ое изд., т. 4, с. 447). Пролетарская революция есть, таким образом, самоуничтожение пролетариата, высшее проявление и деятельное воплощение ненависти пролетариев к своему классу капиталистического общества, к своему классовому положению наёмных рабов; «активисты» Швондера не могли не слышать об этом, - и, соответственно, печальное замечание профессора является не проявлением «социального расизма», а всего лишь издёвкой над крайней несознательностью некоторых «активистов» тогдашних. Однако у нынешнего «левого актива» нет другой судьбы кроме классовой борьбы, вот потому его от булгаковской «нелюбви к пролетариату» и корёжит.
Впрочем, не будем больше о печальном. Поговорим о полезном. Условия «Борьбы с пандемией коронавируса» принуждают много размышлять о том, что делать с интеллигенцией вообще и «врачебным сообществом» как её важнейшей и неотъемлемой частью, - и вот тут-то из повести Булгакова можно извлечь весьма ценный урок.
Врачи - это ведь наиболее полезная часть интеллигенции, та, на которую не просто невозможно поднять руку, но и даже помыслить о чём-то подобном «грешно». А среди врачей выделяются наиболее умелые, «наиболее ценные», которым вообще можно простить всё что угодно... как бы. И вот - профессор Преображенский. Великий врач, «европейское светило», вышедший на высочайший уровень развития... и к чему же он пришёл? К тому, что стал без должной подготовки ставить опасный и заведомо никому не приносящий пользы эксперимент над живой природой, - и, в конце концов, сам вынужден был расписаться в провале этого эксперимента... и к тому, что, по ходу дела, превратил свои навыки врача в источник преступного (пусть и с точки зрения Советской власти, которую недолюбливали и профессор, и придумавший его писатель) обогащения. Как многие знают, фразе про «нелюбовь к пролетариату» предшествовал некий телефонный разговор:
Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в нее так:
- Пожалуйста... да... благодарю вас. Виталия Александровича попросите, пожалуйста. Профессор Преображенский. Виталий Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас, здоров. Виталий Александрович, ваша операция отменяется. Что? Нет, совсем отменяется, равно, как и все остальные операции. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России... Сейчас ко мне вошли четверо, из них - одна женщина, переодетая мужчиной, и двое вооруженных револьверами и терроризировали меня в квартире с целью отнять часть ее...
- Позвольте, профессор, - начал Швондер, меняясь в лице.
- Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили, я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня в необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Швондеру, пусть он оперирует.
Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.
- Что же делать?.. Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, Виталий Александрович! О нет! Больше я так не согласен. Терпение мое лопнуло. Это уже второй случай с августа месяца. Как? Гм... Как угодно. Хотя бы... Но только условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличности которой ни Швондер, ни кто-либо иной не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая. Броня. Чтобы мое имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага... Ну, это другое дело. Ага. Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, - змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, - сейчас с вами будут говорить.
- Позвольте, профессор, - сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, - вы извратили наши слова.
- Попрошу вас не употреблять таких выражений.
Швондер растерянно взял шапку и молвил:
- Я слушаю. Да... председатель домкома... Мы же действовали по правилам... так у профессора и так совершенно исключительное положение... Мы знаем об его работах... целых пять комнат хотели оставить ему... ну, хорошо... раз так... хорошо...Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся
То есть, угрожая отказом от исполнения своего врачебного долга, Преображенский заставил некоего высокопоставленного советского служащего пойти против правил, установленных Советской властью. Само по себе положение высококвалифицированного врача, превратилось, стало быть, в источник коррупции, разъедающей «молодой» советский аппарат и ставящей под угрозу само существование Советского государства.
Булгаков, будучи сам врачом по первой профессии, думается, знал, о чём пишет, - урок, преподанный им, коммунистам стоило бы усвоить. Представляется, что будущему рабоче-крестьянскому государству, возрождённой Советской Республике, целесообразно будет принять «Закон профессора Преображенского», который позволит коммунистам во всех случаях, подобных тому, о котором предупреждал Булгаков, - случаях, когда высококвалифицированные врачи будут пытаться использовать свои «связи» в новом советском аппарате для преступного обогащения (включая преступное сохранение имущества или богатств, полученных от старого режима за службу ему), - незамедлительно уничтожать на месте этих «специалистов» и незамедлительно помещать под арест служащих, которые вздумают «светилам» покровительствовать. Понятно, что такой закон, если он будет примет, создаст определённые возможности для злоупотреблений, - именно поэтому, в частности, я не советую давать законодательное разрешение на уничтожение без суда и следствия советских служащих, заподозренных в покровительстве «великим врачам»; за всяким случаем такого применения уполномоченными лицами оружия против «светил науки» должно будет, естественно, следовать строгое разбирательство (возможно даже с применением принципа презумпции виновности в отношении стрелявших, то есть стрелявшие будут обязаны доказывать обоснованность своих действий), - но то же можно сказать вообще о всяком законе...