Мыли о статье - Бобров Л.А. Тактическое искусство крымских татар и ногаев
Оригинал взят у milhist_info в Бобров Л.А. Тактическое искусство крымских татар и ногаев конца XV - середины XVII вв.
Cтатью можно прочитать здесь
С удовольствием прочитал статью. Тема очень близка моим интересам, поэтому по ней у меня есть личное мнения. В работе использовано много источников, и развернутое мнение по ней можно изложить, только внимательно изучив всех их (а каждый источник требует своей методики изучения). Тем не менее, попытаюсь дать замечания по некоторым вопросам.
Тактика и аутентичная терминология
В авторской схеме татарской кавалерийской тактики есть три основных тактических приема - хоровод, тулгама (охват фланга или флангов противника с выходом в тыл с массированным обстрелом; из тюркского «окружить, обвернуть, обратить, кружить, крутить»), притворное бегство - и вспомогательные приемы, представленные цепями лучников (травля, «воронья стая») и кылыч (кылыч - сабля, т. е. сабельная атака). Однако все эти термины известны по разным источникам, соединение которых часто ведет к умножению сущностей, создавая при этом иллюзию аутентичности тактической терминологии.
Если взять русскую терминологию (повесть о победе при Молоди, например), то видим, что было два вида боя: травля и съемный бой (прямое дело, великое дело, свальный бой). Причем во время травли захватывали «языков», т. е. дело одной перестрелкой не ограничивалось (сам термин, вспоминая его охотничье значение, указывает на скоростную и маневренную характеристику). Способы травли явно должны были разнообразными в зависимости от условий боя. Цели также были разными (прощупывание сил противника, беспокоящие действия, завязка сражения и пр.). У Курбского в повествовании о Казанском взятии есть описание действий татарской конницы во время стычек: русские сторожи заманили действовавшие в тылу татарские конные отряды, и татары «начали над нашими шанцами кругами ходит и гарцевать, стреляя из луков, подобно частому дождю». Язык повести Курбского отличался своеобразными «полонизмами», и в данном случае использован термин гарцы (действия застрельщиков), который являлся синонимом травли. Т. е. хоровод (сам термин в источник неизвестен) - это вид травли, удобный для продолжительной перестрелки на открытой местности. Лишь сообщение Герберштейна создает впечатление, что пляска является чуть ли не основным приемом татарской конницы (аналогично можно подумать из сообщения Стрыйковского битве на Синих водах 1362 г., где говорится о татарских танцах, но само употребление одного уникального термина говорит, что Герберштейн и Стрыйковский не два независимых источника, а скорее два проявления одного источника).
Термин кылыч употреблялся в хроника Реммаля Ходжи о походах хана Сахиб Гирея (при описании сражения с ногайцами, когда «битва была слишком тесной для использования луков»). Совсем не очевидно, что это специальный тактический термин, а скорее это тоже самое, что русское сеча (в повести о Молодинской битве: «да учяли с нагайскыми людьми дело делати сьемное, и сеча была великая»). Т. е. так в хронике была обозначен массированная рукопашная схватка (кстати, термин кылыч мог быть использован в иносказательном значении, т.е. совсем не говорил о том, какое холодное оружие в то время использовалось татарами).
Автор на примерах середины 17 в. показывал картину, что и в массированных столкновениях (в атаке плотным строем, в свальном бою) татары активно использовали лучную стрельбу. На деле ещё монголы Чингисхана отличались именно умением использовать луки в ходе массированной схватки, тогда как ранее лучный обстрел использовался для завязки боя и в стычках (подборка примеров есть в статье Ю. Кулешова ; в русских источниках, в летописце Даниила Галицкого, это отмечено в повести о битве на Калке). В этом и есть главная суть тактики монголов Чингизхана и военных систем, основанных на этом опыте; и возможность насытить войско доспехами и сильными конями этой базы не меняли.
Термин тулгама известен из хроники Бабура - там он называется основным тактическим приемом у кочевников Казахстана, и описывается на примере конкретного сражения: кочевые узбеки обошли левый фланг противника, вошли в тыл, действуя при этом лучной стрельбой. Неизвестно, использовался ли этот термин татарами. Однако подобная система обходов и охватов в сражениях крымцами использовалось, причем в разных вариантах, и автор на конкретных пример описывает это.
Не используя «аутентичные» термины с разбором каждого отдельно, можно на примерах (коих достаточно много) описать крымскую тактику в сражениях: активное применение маневров (ложное отступление, обходы, охваты), которые неизменно сопровождались массированным обстрелом; спешенный бой для штурма «крепких мест» и пр. (в итоге у автора основные примеры боестолкновений разобраны, но всё это по тексту разбросано).
Полевая фортификация
Автор считает, что если в домонгольский период вагенбург широко использовался кочевниками восточноевропейских степей, то потом эта практика возродилась только в 16 в. На чем основано утверждение о перерыве - непонятно. Автор считает, что «крепости», в которых укрывались ордынские и крымские войска во время противостояния на Дону в 1501 г., являлись вагенбургами. Однако русский источник однозначно говорит об остроге, что говорит об использование укреплений из кольев или засек. Концепция автора о том, что якобы вначале крымцы использовали для вагенбурга двуосные телеги, а затем перешли на традиционные одноосные арбы, фактически на письменных источниках не основана - приведён только европейский рисунок сер. 16 в. «татарской» двуосной телеги (источник очень ненадежный).
Калмыки и копья
Автор утверждает, что калмыки побеждали татар и ногайцев благодаря тому, что были куячны и копийны. Однако так и не приводится этому подтверждению именно относительно калмыков в европейских степях (да и относительно восточных ойратов концепция автора далеко не бесспорна). В приводимых оценках современников калмыков относительно их тюркских противников не говорится о том, что калмыки имели дающий им преимущество комплекс вооружения или тактическую схему. Превосходство, как это чаще всего бывает, могло заключаться в большей сплоченности и «боевом духе». То, что калмыки в 17-18 вв. широко использовали копья (чуть ли не поголовно), имеет достаточно много свидетельств. Однако массовое использование копий - это совсем не маркер «ударной тактики». Даже длинные пики с бронебойными наконечниками могли быть использованы в совершенно разных тактических схемах. Это наиболее удобное оружия для ударных атак доспешной кавалерии, но способность к ударности в первую очередь определяется не наличием копий, а физическими данными коней и «духом атаки» (т. е. соответствующими тактическими традициями).
Автор утверждает, что вооружение длинными копьями как доспешных, так и бездоспешных - это ноу-хау ойратской (монгольской) военной системы 16 в., и якобы до этого на это был негласный запрет. Однако копья,помимо прочего, это и наиболее удобное из дешевых образцов холодного оружия, и широкое применение пик в 18-19 вв. казаками, башкирами, калмыками, казахами, киргизами было чуть ли не в первую очередь определено дефицитом качественных сабель (а туркмены и кавказцы в это время, имея качественные клинки, пиками не пользовались, не смотря на приверженность к ударной тактике). Источники 16 в. как раз говорят, что бедные татары, не имея сабель, вооружались самодельными копьями.
Да, типовой комплект вооружения монголов 17 в. источники однозначно называют саадак и копье. Но отсутствие в нём иного холодного оружия как раз говорит, что поголовное вооружения копьями было обусловлено дефицитом клинкового оружия. И ничего не говорит о том, что это были столь же длинное оружие, как и пики 18-19 вв., а не оружие разной длинны (о длине копий монголов известно только на период, когда они входили в Цинскую империю, т. е. 18-19 вв.). И совсем безосновательно утверждение, что до этого не было практики использование копий бездоспешными всадниками.
А если перейти к вопросу «куячности» волжских калмыков, то источников на это вообще не указаны. Вне зависимости от того, насколько калмыки были оснащены металлическими доспехами, обитая в Джунгарии, о ситуации после перекочевки к Волге это ни о чем не говорит. Доспехи очень склонны к износу даже просто по факту их перемещения в походе. Вопрос же откуда брали калмыки куяки, обитая на Волге, не раскрыт. Да и нет источников, чтобы волжские калмыки характеризовались как «доспешные», а тем более «куячные».
Не смотря на всю огромную роль калмыков военной истории Русского государства 17 в., хотя они были бесспорно более чем серьезным противником для татар и ногайцев, утверждение автора о том, что калмыки были «ломом», который был «приемом против другого лома» в войнах России с крымцами, представляется преувеличенным. Тоже можно сказать об утверждении автора, что именно войны с калмыками привели к изменениям у крымцев в вооружении и тактике. Автор не замечает, что, помимо войн с калмыками, начиная с 1648 г. Крымское ханство вступило в период войн, в которых постоянно приходилось участвовать в крупных сражениях и активных столкновениях с польско-литовскими, русскими, шведско-немецкими, трансильванскими, имперскими войсками. Это действительно не могло не сказаться на структуре татарской военной машины.
Фактически единственно, что автор привел из источников - это свидетельство (из русского посольского статейного списка), что крымцами для войны с калмыками у черкесов в 1661 г. было заказано изготовить 4500 копий. Могу заметить, что если в Конотопской битве 1659 г. у русских дворян были отмечены ранения стрелами и саблями, то в стычках с крымскими татарами и кубанскими ногайцами под Азовом в 1696 г. было также много ранено копьями. Т. е. можно говорить, что за этот период у крымцев копья получили распространение. Однако следует заметить, что в этот же период копья возродились у русской конницы (копейные и гусарские роты при рейтарах) и вновь появились у панцирных и легких рот польско-литовской кавалерии (причем если вначале это были прежние копья длиной немногим более 2 м., то в 18 в. они превратились в 3-м пики, хотя назывались также «дзидами» - пример эволюции, говорящий, что нужно осторожно переносить данные по 18 в. в прошлое).
Автор считает, что под влиянием калмыков татары тоже стали массово вооружаться копьями, и в доказательство приводит данные Тунманна на сер. 18 в., но у там четко указано, что богатые вооружались саблями, а бедные самодельными пиками (т. е. также ситуация, что и в 16 в.) - только относительно ногайцев Тунманн указывает, что помимо лука и сабли, они брали на войну длинные дротики (для уточнения можно вспомнить османский источник 1740 г., который описывал крымских татар - там вооружение также называется сабля и лук, и «некоторые имели также копья). В целом вопрос об использовании в различные периоды конницей Крымского ханства разного рода копий и их роль в тактике требует внимательного изучения.
О вооружении
Автор приводит большой пласт нарративых и изобразительных источников по татарскому вооружению. Все они сходятся в том, что главным оружием был лук. Однако относительно других видов вооружения (доспехи, сабли, копья), особенно в разные периоды, источники далеко не так однозначны. Нарратив и иконографика слишком специфичный источник, чтобы прямо использовать его, особенно в детальных моментах.
Но наиболее ценный документальный источник является данные по ранениям, полученным в боях с татарами. В статье приводятся только некоторые данные по Конотопской битве, однако этот вопрос требует самостоятельного изучения (русских документов 17 в. по ранениям достаточно много).
Cтатью можно прочитать здесь
С удовольствием прочитал статью. Тема очень близка моим интересам, поэтому по ней у меня есть личное мнения. В работе использовано много источников, и развернутое мнение по ней можно изложить, только внимательно изучив всех их (а каждый источник требует своей методики изучения). Тем не менее, попытаюсь дать замечания по некоторым вопросам.
Тактика и аутентичная терминология
В авторской схеме татарской кавалерийской тактики есть три основных тактических приема - хоровод, тулгама (охват фланга или флангов противника с выходом в тыл с массированным обстрелом; из тюркского «окружить, обвернуть, обратить, кружить, крутить»), притворное бегство - и вспомогательные приемы, представленные цепями лучников (травля, «воронья стая») и кылыч (кылыч - сабля, т. е. сабельная атака). Однако все эти термины известны по разным источникам, соединение которых часто ведет к умножению сущностей, создавая при этом иллюзию аутентичности тактической терминологии.
Если взять русскую терминологию (повесть о победе при Молоди, например), то видим, что было два вида боя: травля и съемный бой (прямое дело, великое дело, свальный бой). Причем во время травли захватывали «языков», т. е. дело одной перестрелкой не ограничивалось (сам термин, вспоминая его охотничье значение, указывает на скоростную и маневренную характеристику). Способы травли явно должны были разнообразными в зависимости от условий боя. Цели также были разными (прощупывание сил противника, беспокоящие действия, завязка сражения и пр.). У Курбского в повествовании о Казанском взятии есть описание действий татарской конницы во время стычек: русские сторожи заманили действовавшие в тылу татарские конные отряды, и татары «начали над нашими шанцами кругами ходит и гарцевать, стреляя из луков, подобно частому дождю». Язык повести Курбского отличался своеобразными «полонизмами», и в данном случае использован термин гарцы (действия застрельщиков), который являлся синонимом травли. Т. е. хоровод (сам термин в источник неизвестен) - это вид травли, удобный для продолжительной перестрелки на открытой местности. Лишь сообщение Герберштейна создает впечатление, что пляска является чуть ли не основным приемом татарской конницы (аналогично можно подумать из сообщения Стрыйковского битве на Синих водах 1362 г., где говорится о татарских танцах, но само употребление одного уникального термина говорит, что Герберштейн и Стрыйковский не два независимых источника, а скорее два проявления одного источника).
Термин кылыч употреблялся в хроника Реммаля Ходжи о походах хана Сахиб Гирея (при описании сражения с ногайцами, когда «битва была слишком тесной для использования луков»). Совсем не очевидно, что это специальный тактический термин, а скорее это тоже самое, что русское сеча (в повести о Молодинской битве: «да учяли с нагайскыми людьми дело делати сьемное, и сеча была великая»). Т. е. так в хронике была обозначен массированная рукопашная схватка (кстати, термин кылыч мог быть использован в иносказательном значении, т.е. совсем не говорил о том, какое холодное оружие в то время использовалось татарами).
Автор на примерах середины 17 в. показывал картину, что и в массированных столкновениях (в атаке плотным строем, в свальном бою) татары активно использовали лучную стрельбу. На деле ещё монголы Чингисхана отличались именно умением использовать луки в ходе массированной схватки, тогда как ранее лучный обстрел использовался для завязки боя и в стычках (подборка примеров есть в статье Ю. Кулешова ; в русских источниках, в летописце Даниила Галицкого, это отмечено в повести о битве на Калке). В этом и есть главная суть тактики монголов Чингизхана и военных систем, основанных на этом опыте; и возможность насытить войско доспехами и сильными конями этой базы не меняли.
Термин тулгама известен из хроники Бабура - там он называется основным тактическим приемом у кочевников Казахстана, и описывается на примере конкретного сражения: кочевые узбеки обошли левый фланг противника, вошли в тыл, действуя при этом лучной стрельбой. Неизвестно, использовался ли этот термин татарами. Однако подобная система обходов и охватов в сражениях крымцами использовалось, причем в разных вариантах, и автор на конкретных пример описывает это.
Не используя «аутентичные» термины с разбором каждого отдельно, можно на примерах (коих достаточно много) описать крымскую тактику в сражениях: активное применение маневров (ложное отступление, обходы, охваты), которые неизменно сопровождались массированным обстрелом; спешенный бой для штурма «крепких мест» и пр. (в итоге у автора основные примеры боестолкновений разобраны, но всё это по тексту разбросано).
Полевая фортификация
Автор считает, что если в домонгольский период вагенбург широко использовался кочевниками восточноевропейских степей, то потом эта практика возродилась только в 16 в. На чем основано утверждение о перерыве - непонятно. Автор считает, что «крепости», в которых укрывались ордынские и крымские войска во время противостояния на Дону в 1501 г., являлись вагенбургами. Однако русский источник однозначно говорит об остроге, что говорит об использование укреплений из кольев или засек. Концепция автора о том, что якобы вначале крымцы использовали для вагенбурга двуосные телеги, а затем перешли на традиционные одноосные арбы, фактически на письменных источниках не основана - приведён только европейский рисунок сер. 16 в. «татарской» двуосной телеги (источник очень ненадежный).
Калмыки и копья
Автор утверждает, что калмыки побеждали татар и ногайцев благодаря тому, что были куячны и копийны. Однако так и не приводится этому подтверждению именно относительно калмыков в европейских степях (да и относительно восточных ойратов концепция автора далеко не бесспорна). В приводимых оценках современников калмыков относительно их тюркских противников не говорится о том, что калмыки имели дающий им преимущество комплекс вооружения или тактическую схему. Превосходство, как это чаще всего бывает, могло заключаться в большей сплоченности и «боевом духе». То, что калмыки в 17-18 вв. широко использовали копья (чуть ли не поголовно), имеет достаточно много свидетельств. Однако массовое использование копий - это совсем не маркер «ударной тактики». Даже длинные пики с бронебойными наконечниками могли быть использованы в совершенно разных тактических схемах. Это наиболее удобное оружия для ударных атак доспешной кавалерии, но способность к ударности в первую очередь определяется не наличием копий, а физическими данными коней и «духом атаки» (т. е. соответствующими тактическими традициями).
Автор утверждает, что вооружение длинными копьями как доспешных, так и бездоспешных - это ноу-хау ойратской (монгольской) военной системы 16 в., и якобы до этого на это был негласный запрет. Однако копья,помимо прочего, это и наиболее удобное из дешевых образцов холодного оружия, и широкое применение пик в 18-19 вв. казаками, башкирами, калмыками, казахами, киргизами было чуть ли не в первую очередь определено дефицитом качественных сабель (а туркмены и кавказцы в это время, имея качественные клинки, пиками не пользовались, не смотря на приверженность к ударной тактике). Источники 16 в. как раз говорят, что бедные татары, не имея сабель, вооружались самодельными копьями.
Да, типовой комплект вооружения монголов 17 в. источники однозначно называют саадак и копье. Но отсутствие в нём иного холодного оружия как раз говорит, что поголовное вооружения копьями было обусловлено дефицитом клинкового оружия. И ничего не говорит о том, что это были столь же длинное оружие, как и пики 18-19 вв., а не оружие разной длинны (о длине копий монголов известно только на период, когда они входили в Цинскую империю, т. е. 18-19 вв.). И совсем безосновательно утверждение, что до этого не было практики использование копий бездоспешными всадниками.
А если перейти к вопросу «куячности» волжских калмыков, то источников на это вообще не указаны. Вне зависимости от того, насколько калмыки были оснащены металлическими доспехами, обитая в Джунгарии, о ситуации после перекочевки к Волге это ни о чем не говорит. Доспехи очень склонны к износу даже просто по факту их перемещения в походе. Вопрос же откуда брали калмыки куяки, обитая на Волге, не раскрыт. Да и нет источников, чтобы волжские калмыки характеризовались как «доспешные», а тем более «куячные».
Не смотря на всю огромную роль калмыков военной истории Русского государства 17 в., хотя они были бесспорно более чем серьезным противником для татар и ногайцев, утверждение автора о том, что калмыки были «ломом», который был «приемом против другого лома» в войнах России с крымцами, представляется преувеличенным. Тоже можно сказать об утверждении автора, что именно войны с калмыками привели к изменениям у крымцев в вооружении и тактике. Автор не замечает, что, помимо войн с калмыками, начиная с 1648 г. Крымское ханство вступило в период войн, в которых постоянно приходилось участвовать в крупных сражениях и активных столкновениях с польско-литовскими, русскими, шведско-немецкими, трансильванскими, имперскими войсками. Это действительно не могло не сказаться на структуре татарской военной машины.
Фактически единственно, что автор привел из источников - это свидетельство (из русского посольского статейного списка), что крымцами для войны с калмыками у черкесов в 1661 г. было заказано изготовить 4500 копий. Могу заметить, что если в Конотопской битве 1659 г. у русских дворян были отмечены ранения стрелами и саблями, то в стычках с крымскими татарами и кубанскими ногайцами под Азовом в 1696 г. было также много ранено копьями. Т. е. можно говорить, что за этот период у крымцев копья получили распространение. Однако следует заметить, что в этот же период копья возродились у русской конницы (копейные и гусарские роты при рейтарах) и вновь появились у панцирных и легких рот польско-литовской кавалерии (причем если вначале это были прежние копья длиной немногим более 2 м., то в 18 в. они превратились в 3-м пики, хотя назывались также «дзидами» - пример эволюции, говорящий, что нужно осторожно переносить данные по 18 в. в прошлое).
Автор считает, что под влиянием калмыков татары тоже стали массово вооружаться копьями, и в доказательство приводит данные Тунманна на сер. 18 в., но у там четко указано, что богатые вооружались саблями, а бедные самодельными пиками (т. е. также ситуация, что и в 16 в.) - только относительно ногайцев Тунманн указывает, что помимо лука и сабли, они брали на войну длинные дротики (для уточнения можно вспомнить османский источник 1740 г., который описывал крымских татар - там вооружение также называется сабля и лук, и «некоторые имели также копья). В целом вопрос об использовании в различные периоды конницей Крымского ханства разного рода копий и их роль в тактике требует внимательного изучения.
О вооружении
Автор приводит большой пласт нарративых и изобразительных источников по татарскому вооружению. Все они сходятся в том, что главным оружием был лук. Однако относительно других видов вооружения (доспехи, сабли, копья), особенно в разные периоды, источники далеко не так однозначны. Нарратив и иконографика слишком специфичный источник, чтобы прямо использовать его, особенно в детальных моментах.
Но наиболее ценный документальный источник является данные по ранениям, полученным в боях с татарами. В статье приводятся только некоторые данные по Конотопской битве, однако этот вопрос требует самостоятельного изучения (русских документов 17 в. по ранениям достаточно много).