Несколько слов о цензуре
Как я и обещал, рассказываю о том, как устроена цензура в российских СМИ. Это мой личный опыт, не стоит распространять его на все издания и редакции. Так же не стоит от меня ждать срывов покровов и сенсаций. Это то, о чем вы догадываетесь, я лишь подтверждаю. Кроме того, думаю, этот пост может показаться интересным всем тем, кто видит окружающее исключительно в черно-белом свете. А этим страдают, к сожалению, не только те, кто рулит нашей галерой, но и те, кто считает, что грести нужно в другом направлении. В общем, поехали.
Так уж получилось, что последние 4 года своей жизни я проработал на радио. Сначала на частной, потом государственной радиостанции. Но работал в новостях. Если хотите что-то узнать про цензуру - спросите у новостийщиков. В системе российской цензуры радио - это такая золотая середина. В прессе цензуры меньше, на телевидении больше. Большой Брат, подозреваю, просто ориентируется на величину аудитории. Так что самый прочный колпак у телевизионщиков.
Итак, как же эта самая цензура устроена? Первое мое место работы в Москве - Русская служба новостей. Пока главным ее редактором был Сергей Доренко, было два основных правила. НЕ критиковать Владимира Путина. НЕ критиковать Дмитрия Медведева. Все остальное можно. Медведев в то время был президентом. Путин - премьер-министром. Как я в прошлом уже рассказывал, мне повезло не соблюсти одно из этих правил . Вернее, не мне, а моему постоянному пятничному интервьюеру бизнесмену Евгению Чичваркину. После этого с редакцией я был вынужден попрощаться. Тем не менее, такая позиция РСН создавала в глазах некоторых радиослушателей даже иллюзию оппозиционной радиостанции, И установка "царь (цари) хороший (хорошие), бояре плохие" держалась вплоть до ухода главного редактора. Как изменились правила с приходом Арама Габрелянова, не знаю, но сомневаюсь, что радиостанция перешла на либеральные рельсы.
Я написал, что было два "основных" правила, это значит, что было что-то еще. Да, было еще, но меня практически не затронуло. У радиостанции были какие-то взаимоотношения с прокремлевскими молодежными движениями. Точнее, у кого-то из менеджеров, то ли бывших, то ли нынешних. Я тогда для себя провел небольшое расследование и выяснил, кто, но сейчас навскидку уже не вспомню. Однажды меня с представителями такой вот прокремлевской молодежи планировали отправить на Камчатку. Но что-то сорвалось. Еще пару раз я замечал, как на сайт РСН копировалось нечто (не новости даже, а так, какие-то размышления с претензией на публицистику) с прокремлевского сайта polit.ru Но это тоже к моей непосредственной работе отношения не имело. Ах да, один раз меня отправили на заказной сюжет. Джинса представляла из себя съезд партии "Патриоты России". На мой вопрос заместитель редактора ответил, что мне нужно только рассказать о событии, эпитетов, метафор и восторгов не требуется. Только факты. То есть, и джинсой назвать это было сложно.
Подводя некое резюме, могу сказать, что в Русской службе новостей, учитывая среднюю температуру по палате ситуацию в стране, очень даже была журналистика (еще раз отмечу, как сейчас обстоят дела - не в курсе). Я не помню каких-то ограничений, звонков, вызовов на ковер, ограничений в подаче информации. Если не считать случай с моим увольнением. А я поработал не только корреспондентом, но и ведущим новостей. Судя по всему, у Сергея Доренко были какие-то свои договоренности. Он не скрывал, что периодически ездил на встречи главных редакторов к тогдашнему зампреду правительства Владиславу Суркову (да, были раз в неделю такие собрания). А раз так, значит договоренности действительно были. Как показатель - члены "Единой России" нас не любили и не очень охотно шли к нам в гости на эфир. Чувствовали бояре, кто крайний в поговорке.
На "Вести ФМ" я устроился после своего увольнения с Русской службы новостей. И узнал много нового и интересного из жизни государственных СМИ. Но обо всем по порядку. Как таковых "черных списков" не существует. Ну помните, были слухи про вот эти списки с запрещенными фамилиями, обладателей которых нельзя пускать в эфир. Якобы они висели в редакциях. Не знаю, может когда-то и висели. Сегодня система выглядит несколько иначе. Существуют "белые списки". Это списки экспертов, которым можно звонить и брать интервью по тому или иному поводу. В них очень много членов Общественной палаты, адвокатов всевозможных адвокатских контор типа "Фамилия и партнеры", редакторы каких-то никому неизвестных журналов и интернет-проектов, и прочие. Эти списки в электронном виде хранились у девушек из "отдела эксклюзива". По сути, это обычная телефонная база.
Я назвал это "белым списком" только по одной причине. Если мне для материала нужен был человек, которого в этой базе не было, требовалось разрешение редактора или его заместителя. И по странному стечению обстоятельств, в этой базе не было телефона Алексея Навального. Не было телефона Сергея Удальцова. Не было телефона Бориса Немцова. Ну и так далее, дело не в конкретных персоналиях. В определенный момент эта система была сломана.
Это случилось после первых массовых протестов на Болотной площади. Когда не рассказывать о том, что в центре Москвы вышли на улицу десятки тысяч человек стало как-то уж совсем неприлично. Тогда в средствах массовой информации наступила оттепель. Например, я ездил как корреспондент на автопробег с белыми ленточками, и потом в прямом эфире опровергал вранье МВД о том, что в нем участвовали три десятка машин. Я брал интервью у того же Навального и выдавал его в эфир. Тут нужно представлять аудиторию "Вести ФМ" и разрыв шаблонов, который у нее тогда случился. Помню, мне даже на сайте слушатели писали, зачем я давал слово Навальному, а я им там же объяснял, что право на высказывание своей точки зрения должен иметь каждый.
Это продлилось не больше года. Протестная активность сошла на нет. И все вернулось на круги своя. Нет, Навальный в новостях появлялся. Но лишь как обвиняемый в уголовном деле. Для меня символической точкой стал тот момент, когда я делал материал про бывшего министра сельского хозяйства Елену Скрынник. Там был эпизод про сумочку "Биркин", с которой она запечатлена на фотографии, стоимостью 20 тысяч долларов. Я вспомнил, что первой об этой сумочке бывшего министра написала Ксения Собчак и предложил записать с ней интервью. Уж кто как не она разбирается в сумочках и в их ценах. "Лучше не стоит" - такой ответ я получил.
Впрочем, я не считаю это вопиющим проявлением цензуры. Потому что настоящая цензура в государственных СМИ выглядит иначе. Настоящая цензура - это самоцензура (уж простите мне эту тафталогию). Конкретные запреты - это редкость. Данность - это твое увольнение за то, что не прочувствовал линию партии. Да, настоящая цензура выглядит именно так - журналисты догадываются, о чем стоит говорить, и о чем не стоит. Вот эта самая самоцензура - она работает почище любых директив сверху. Одна моя коллега, в прямом эфире по телефону с какого-то события назвала участниц группы Pussy Riot больными девками. За точность цитаты не ручаюсь, но эмоциональная окраска была похожей. Журналисты пытаются угадать, КАК ПРАВИЛЬНО СКАЗАТЬ. И вот это и есть самое страшное. И тут уже плевать на то, что корреспондент не имеет права давать собственную оценку событию или его участникам.
Я честно признаюсь, с этой самоцензурой бороться сложно. Я проработал в "Вестях" два года. Когда вокруг бродят призраки Путиных-Медведевых, встречающихся-вручающих-приезжающих-заявляющих, сложно не погрузиться в это общее зазеркалье. Хотя я и прослыл в редакции главным специалистом по оппозиции. Дошло до того, что координаторы мне говорили - завтра ты едешь на акцию протеста, во сколько она пройдет, не известно, но ты же всех их знаешь. Ни знаком слишком близко ни с одним из них, если честно Просто мне всегда была интересна история российского протестного движения, не больше. Но я тут немного все же расширю свои измышления. Мне кажется, все зависит от того, как ты себя поставишь. Меня ни разу не заставляли врать на "Вестях ФМ". Максимум, что мне говорили перед протестными акциями - без эмоций, только факты. Ну, это аксиома, это моя работа - передавать факты, а не эмоции.
Резюме этой части. В СМИ, принадлежащих государству, работать можно. В том числе, не наступая на горло собственной песне. Но очень важно бороться вот с этим самым чувством, готовым превратиться во внутреннего цензора. Надеюсь, у меня получалось. Во всяком случае, где-то за месяц-полтора до моего увольнения меня вызвали на ковер. Я сделал критический материал про "антипиратский" закон. Нет, никаких запретов не было. Но позвонили с самого верху. Все-таки, ВГТРК - один из лоббистов этого закона, свои сериалы, передачи, авторские права. Не прочувствовал политику партии.
Теперь абзац отдельно для моралистов. Когда я рассказывал про свое предыдущее место работы, меня сходу им попрекнули. Мол, гражданское самосознание на "Вестях" я вряд ли мог развивать, да и вообще жвачку гнал в эфир. Я уже даже перестал обижаться на подобные высказывания. Так, на секундочку, меня уже три раза увольняли за мои журналистские материалы. Сколько еще раз нужно? Я вот, знаете, что думаю? Граждане, не вникающие в проблему, не изучающие историю вопроса, не знакомящиеся толком с человеком, но раздающие направо-налево свои умозаключения - достойны ли они таких же журналистов и журналистики? Многие с удовольствием смотрят Малахова. Другие многие считают, что надо вздернуть Путина на первом суку без суда и следствия. А, может, то, что происходит в моей профессии - всего лишь отражение того, что происходит в обществе?
Так уж получилось, что последние 4 года своей жизни я проработал на радио. Сначала на частной, потом государственной радиостанции. Но работал в новостях. Если хотите что-то узнать про цензуру - спросите у новостийщиков. В системе российской цензуры радио - это такая золотая середина. В прессе цензуры меньше, на телевидении больше. Большой Брат, подозреваю, просто ориентируется на величину аудитории. Так что самый прочный колпак у телевизионщиков.
Итак, как же эта самая цензура устроена? Первое мое место работы в Москве - Русская служба новостей. Пока главным ее редактором был Сергей Доренко, было два основных правила. НЕ критиковать Владимира Путина. НЕ критиковать Дмитрия Медведева. Все остальное можно. Медведев в то время был президентом. Путин - премьер-министром. Как я в прошлом уже рассказывал, мне повезло не соблюсти одно из этих правил . Вернее, не мне, а моему постоянному пятничному интервьюеру бизнесмену Евгению Чичваркину. После этого с редакцией я был вынужден попрощаться. Тем не менее, такая позиция РСН создавала в глазах некоторых радиослушателей даже иллюзию оппозиционной радиостанции, И установка "царь (цари) хороший (хорошие), бояре плохие" держалась вплоть до ухода главного редактора. Как изменились правила с приходом Арама Габрелянова, не знаю, но сомневаюсь, что радиостанция перешла на либеральные рельсы.
Я написал, что было два "основных" правила, это значит, что было что-то еще. Да, было еще, но меня практически не затронуло. У радиостанции были какие-то взаимоотношения с прокремлевскими молодежными движениями. Точнее, у кого-то из менеджеров, то ли бывших, то ли нынешних. Я тогда для себя провел небольшое расследование и выяснил, кто, но сейчас навскидку уже не вспомню. Однажды меня с представителями такой вот прокремлевской молодежи планировали отправить на Камчатку. Но что-то сорвалось. Еще пару раз я замечал, как на сайт РСН копировалось нечто (не новости даже, а так, какие-то размышления с претензией на публицистику) с прокремлевского сайта polit.ru Но это тоже к моей непосредственной работе отношения не имело. Ах да, один раз меня отправили на заказной сюжет. Джинса представляла из себя съезд партии "Патриоты России". На мой вопрос заместитель редактора ответил, что мне нужно только рассказать о событии, эпитетов, метафор и восторгов не требуется. Только факты. То есть, и джинсой назвать это было сложно.
Подводя некое резюме, могу сказать, что в Русской службе новостей, учитывая среднюю температуру по палате ситуацию в стране, очень даже была журналистика (еще раз отмечу, как сейчас обстоят дела - не в курсе). Я не помню каких-то ограничений, звонков, вызовов на ковер, ограничений в подаче информации. Если не считать случай с моим увольнением. А я поработал не только корреспондентом, но и ведущим новостей. Судя по всему, у Сергея Доренко были какие-то свои договоренности. Он не скрывал, что периодически ездил на встречи главных редакторов к тогдашнему зампреду правительства Владиславу Суркову (да, были раз в неделю такие собрания). А раз так, значит договоренности действительно были. Как показатель - члены "Единой России" нас не любили и не очень охотно шли к нам в гости на эфир. Чувствовали бояре, кто крайний в поговорке.
На "Вести ФМ" я устроился после своего увольнения с Русской службы новостей. И узнал много нового и интересного из жизни государственных СМИ. Но обо всем по порядку. Как таковых "черных списков" не существует. Ну помните, были слухи про вот эти списки с запрещенными фамилиями, обладателей которых нельзя пускать в эфир. Якобы они висели в редакциях. Не знаю, может когда-то и висели. Сегодня система выглядит несколько иначе. Существуют "белые списки". Это списки экспертов, которым можно звонить и брать интервью по тому или иному поводу. В них очень много членов Общественной палаты, адвокатов всевозможных адвокатских контор типа "Фамилия и партнеры", редакторы каких-то никому неизвестных журналов и интернет-проектов, и прочие. Эти списки в электронном виде хранились у девушек из "отдела эксклюзива". По сути, это обычная телефонная база.
Я назвал это "белым списком" только по одной причине. Если мне для материала нужен был человек, которого в этой базе не было, требовалось разрешение редактора или его заместителя. И по странному стечению обстоятельств, в этой базе не было телефона Алексея Навального. Не было телефона Сергея Удальцова. Не было телефона Бориса Немцова. Ну и так далее, дело не в конкретных персоналиях. В определенный момент эта система была сломана.
Это случилось после первых массовых протестов на Болотной площади. Когда не рассказывать о том, что в центре Москвы вышли на улицу десятки тысяч человек стало как-то уж совсем неприлично. Тогда в средствах массовой информации наступила оттепель. Например, я ездил как корреспондент на автопробег с белыми ленточками, и потом в прямом эфире опровергал вранье МВД о том, что в нем участвовали три десятка машин. Я брал интервью у того же Навального и выдавал его в эфир. Тут нужно представлять аудиторию "Вести ФМ" и разрыв шаблонов, который у нее тогда случился. Помню, мне даже на сайте слушатели писали, зачем я давал слово Навальному, а я им там же объяснял, что право на высказывание своей точки зрения должен иметь каждый.
Это продлилось не больше года. Протестная активность сошла на нет. И все вернулось на круги своя. Нет, Навальный в новостях появлялся. Но лишь как обвиняемый в уголовном деле. Для меня символической точкой стал тот момент, когда я делал материал про бывшего министра сельского хозяйства Елену Скрынник. Там был эпизод про сумочку "Биркин", с которой она запечатлена на фотографии, стоимостью 20 тысяч долларов. Я вспомнил, что первой об этой сумочке бывшего министра написала Ксения Собчак и предложил записать с ней интервью. Уж кто как не она разбирается в сумочках и в их ценах. "Лучше не стоит" - такой ответ я получил.
Впрочем, я не считаю это вопиющим проявлением цензуры. Потому что настоящая цензура в государственных СМИ выглядит иначе. Настоящая цензура - это самоцензура (уж простите мне эту тафталогию). Конкретные запреты - это редкость. Данность - это твое увольнение за то, что не прочувствовал линию партии. Да, настоящая цензура выглядит именно так - журналисты догадываются, о чем стоит говорить, и о чем не стоит. Вот эта самая самоцензура - она работает почище любых директив сверху. Одна моя коллега, в прямом эфире по телефону с какого-то события назвала участниц группы Pussy Riot больными девками. За точность цитаты не ручаюсь, но эмоциональная окраска была похожей. Журналисты пытаются угадать, КАК ПРАВИЛЬНО СКАЗАТЬ. И вот это и есть самое страшное. И тут уже плевать на то, что корреспондент не имеет права давать собственную оценку событию или его участникам.
Я честно признаюсь, с этой самоцензурой бороться сложно. Я проработал в "Вестях" два года. Когда вокруг бродят призраки Путиных-Медведевых, встречающихся-вручающих-приезжающих-заявляющих, сложно не погрузиться в это общее зазеркалье. Хотя я и прослыл в редакции главным специалистом по оппозиции. Дошло до того, что координаторы мне говорили - завтра ты едешь на акцию протеста, во сколько она пройдет, не известно, но ты же всех их знаешь. Ни знаком слишком близко ни с одним из них, если честно Просто мне всегда была интересна история российского протестного движения, не больше. Но я тут немного все же расширю свои измышления. Мне кажется, все зависит от того, как ты себя поставишь. Меня ни разу не заставляли врать на "Вестях ФМ". Максимум, что мне говорили перед протестными акциями - без эмоций, только факты. Ну, это аксиома, это моя работа - передавать факты, а не эмоции.
Резюме этой части. В СМИ, принадлежащих государству, работать можно. В том числе, не наступая на горло собственной песне. Но очень важно бороться вот с этим самым чувством, готовым превратиться во внутреннего цензора. Надеюсь, у меня получалось. Во всяком случае, где-то за месяц-полтора до моего увольнения меня вызвали на ковер. Я сделал критический материал про "антипиратский" закон. Нет, никаких запретов не было. Но позвонили с самого верху. Все-таки, ВГТРК - один из лоббистов этого закона, свои сериалы, передачи, авторские права. Не прочувствовал политику партии.
Теперь абзац отдельно для моралистов. Когда я рассказывал про свое предыдущее место работы, меня сходу им попрекнули. Мол, гражданское самосознание на "Вестях" я вряд ли мог развивать, да и вообще жвачку гнал в эфир. Я уже даже перестал обижаться на подобные высказывания. Так, на секундочку, меня уже три раза увольняли за мои журналистские материалы. Сколько еще раз нужно? Я вот, знаете, что думаю? Граждане, не вникающие в проблему, не изучающие историю вопроса, не знакомящиеся толком с человеком, но раздающие направо-налево свои умозаключения - достойны ли они таких же журналистов и журналистики? Многие с удовольствием смотрят Малахова. Другие многие считают, что надо вздернуть Путина на первом суку без суда и следствия. А, может, то, что происходит в моей профессии - всего лишь отражение того, что происходит в обществе?