Истинная цель историософии, которую редко проговаривают вслух -- опередить время, поглядев на современные события как на давно прошедшие, словно бы из далёкого будущего. Давно прошедшие события не травмируют, мы относимся к ним скорее эстетически, чем этически. То есть, пытаемся увидеть их строй, закономерность и даже неизбежность -- а неизбежность с этикой несовместима, ведь понятия добра и зла имеют смысл лишь в дискурсе свободной воли. Где неизбежность, там нет добра и зла, а есть лишь красота и гармония завершённого сюжета.
Подобный взгляд кажется естественным при рассмотрении далёкого, уже завершившегося прошлого. Смотреть таким образом на современные нам события непросто, так как мы пока не знаем, чем они должны завершиться. Их гармония от нас пока скрыта. Зато если нам удаётся правильно ухватить эту гармонию, мы получаем ключ к предвидению будущего. Здесь наука и искусство сходятся в нечто единое, первичное, слегка позабытое современной культурой и возвращающее нас в глобальный исторический контекст, который ассоциируется у меня с Античностью -- и не случайно ассоциируется.
Давно прошедшим можно считать любой завершённый сюжет -- настолько завершённый, что мы уже не можем повлиять на его развитие, а можем лишь созерцать, осмысливать, осознавать его смысл. Наша свободная воля уже не находит применения внутри этого сюжета, и она выражается лишь в оценках и суждениях особого рода -- эстетических оценках и суждениях, в рамках которых злодей, например, может быть прекрасным и даже эстетически совершенным в своём злодействе. Чтобы эта мысль не смутила моего дорогого читателя, поспешу напомнить, что образ злодея эстетически завершается жалостью: если сюжет действительно завершён, то злодея становится жалко. Собственно, для того злодея карали, порою страшно и мучительно, чтобы в конце концов его искренне пожалеть, от сердца вздохнуть о нём к Богу, прося для него милости и прощения.
Зная конец истории, можно больше не беспокоиться об этике: всё уже совершилось, и ни на что повлиять нельзя. Достоинства такого подхода очевидны: это объективность и цельность. Недостатки менее очевидны, но тоже существенны: завершённость сюжета вносит в наше восприятие элемент фатализма, а между тем Истина чужда фатализма. Всё в Её руках, и Она всё может изменить так, как пожелает. Рука Истины это рука Художника, от которого в рамках его художественного мира зависит всё -- ну, и какой тут может быть фатализм? Это-то противоречие и разрешается идеей прекрасного. Вот почему эстетика, предметом которой является в действительности завершённость (по-славянски именно завершённость и называется совершенством) считается "наукой о прекрасном": художник не должен успокаиваться до тех пор, пока его творение не станет прекрасным настолько, что хотя он может изменить его, он уже не хочет ничего менять, потому что там всё на месте. Между прочим, это означает, что каждый злодей до конца отыграл свою роль и получил за это кару, став достойным жалости -- а каждый протагонист получил заслуженную награду.
Историософия России на данный момент кажется сложной, почти невыполнимой задачей, потому что мы стоим на краю пропасти, на разломе истории -- и кто знает, что готовит нам грядущий день и чем завершатся сегодняшние события, с каждым месяцем приобретающие всё более эпический размах при поистине вселенском масштабе. Нам довелось жить в эпоху перемен -- в одну из таких эпох, которых не напрасно боятся китайцы. Но тем интереснее эта задача! В конце концов, чем мы рискуем, попытавшись увидеть смысл происходящего прежде, чем оно произойдёт?
Основная трудность здесь не в недостатке знания будущего, а в нашей неготовности воспринять это знание. Лишь человек, чья воля совершенно согласна с волей Бога, может спокойно взирать на грядущее. Наша же воля трепещет и отвращается от грядущего, устремляется от реальности к иллюзии, изо всех сил пытаясь эту иллюзию насадить в реальность, придать ей статус реальности. В этом и состоит самая суть человеческого греха (да и не только человеческого) -- в попытке воспротивиться замыслу нашего Художника, усилием воли навязав Ему наш собственный план. "Тяжко тебе переть против рожна" -- сказал Иисус Христос будущему апостолу Павлу, явившись ему на пути тогда, когда он ещё был не апостолом, но усердным гонителем христиан.
Цель историософии -- примирить человека с волей Господа. Не больше и не меньше.
И для современного русского человека главный историософский вызов это переосмысление нашего XX века. Мы не сможем двигаться вперёд, не приняв как есть всё, что с нами случилось в этом страшном веке. Тут как всегда: тезис, антитезис, синтез. Всякое настоящее развитие не может быть ни чем, кроме отрицания пройденного. Но за каждым шагом следует следующий шаг. А отрицание отрицания это всегда возвращение назад на новом уровне.
Мы вышли из Совка, мы отвергли Совок -- и мы должны снова принять Совок, принять эстетически, поглядев на него глазами русских людей далёкого будущего -- или даже русских людей Вечности, ведь не исключено, что история этого мира подходит к концу, и у него просто-напросто уже нет далёкого будущего. Даже если и так, это не беда. Любая книга однажды завершается, и мы переворачиваем её последнюю страницу. Тогда-то и приходит время настоящего осмысления и подведения итогов пройденного, время Страшного Суда.
Нет сомнения, что при взгляде из Вечности те русские, кому суждено соединиться с Творцом в блаженном Богопознании, будут рассматривать и наше советское прошлое, и наш сегодняшний день без сожаления, но с восторгом, искренне изумляясь глубине и совершенству Его замысла. Мы не видим в нашем настоящем ничего по-настоящему прекрасного, как не видит ничего прекрасного в картине Рафаэля жучок, который ползает по её поверхности. Одно цветовое пятно сменяется другим цветовым пятном -- вот и всё, что он наблюдает. Чтобы увидеть картину, надо несколько отдалиться от неё.
Задача историософии состоит в том, чтобы отдалиться, набрать эстетическую дистанцию -- и наконец, в пределе увидеть мир глазами его Творца.
Продолжение:
Русская историософия И по теме:
Начала русской философии А также:
Бахтин на Куликовом поле Иисус Христос -- русский? Беседа с русским иудой об основах русской философии О специфически русском в русской революции