О Граде Обреченном по просьбам радиослушателей
Поскольку в заметке речь пойдет помимо всего прочего об эпиграфах, то и я приставлю к ней эпиграф, чтобы было все, как у больших. Итак:
"Ширин, вырин, штык молодец - Не могу боле - приходит конец…" (Ф.К.Прутков)
В недавнем посте о некоторых общественных аспектах творчества Аркадия и Бориса Стругацких я среди прочего заметил, что их книги поддерживают распространенный взгляд на интеллигенцию как на своего рода орден, задачей которого является подвергать сомнению новые и старые мифы. В последовавшей за этим дискуссией речь зашла о том, насколько «Град обреченный» вписывается в построенный мной ряд. Это направление дискуссии оборвалось на моем обещании перечитать и доложить. Перечитал я уже пару месяцев тому назад, но доложить не доложил. Поэтому исправляю недоработку.
Разумеется, я исхожу из того, что содержание книги всем знакомо. Если это не так, то с ним можно познакомиться например вот здесь. Для тех, кто позабыл, напомню вкратце. Некая сила, имеющая отношение к периодически являющимся всем персонажам книги Наставникам, проводит Эксперимент, необходимой частью которого является «извлечение» людей из разных стран и времен, заключающееся в их добровольном переселении в Город. Мир, окружающий город, очень отличен от нашего и вполне вероятно имеет искусственное происхождение. В Городе люди, вырванные из земной жизни, строят новое общество, по-новому ищут цель и смысл своего существования, но поскольку они остаются людьми, то «получается, как всегда».
Повествование строится вокруг жизни Андрея Воронина, попавшего в Город из сталинских 50х годов. Мироощущение этого образованного, доброго, но воспитанного коммунистической системой человека меняется от юношеского «романтического коммунизма» к циничному и ожесточенному равнодушию, сочетание которых делает его способным к роли высокопоставленного «винтика» фашистской власти Города, а затем к состоянию, позволяющему начать понимать смысл и цель человеческого существования.
Действие последних частей романа происходит в экспедиции, отправленной из Города буквально на «край света». После целого ряда событий и происшествий движение к цели продолжают только два человека, которые не могут не двигаться вперед, для кого отступление назад означает скуку, равную смерти - протагонист и Иосиф «Изя» Кацман, мудрый, страстно жадный до знаний и понимания, здравомыслящий и не теряющий оптимизма переселенец из конца 60х, т.е. современник авторов на момент написания книги.
Андрей Воронин и Изя Кацман в период краткого, но бурного взаимонепонимания со стороны Воронина; задолго до экспедиции
А это они уже в экспедиции среди развалин старых Городов.
У АБС пожалуй нет другой книги с настолько же загадочным содержанием, в которой мысли авторов были бы представлены так детально и определенно. Несмотря на всю необычность вселенной «Града обреченного», книга имеет много общего с тем, о чем шла речь в прошлой заметке, а именно об отношении интеллигенции, общества и власти. Именно эта идея является стержнем «Града обреченного» в большом и малом.
Даже любимая АБС тема фашизма и та удостоилась полноценного вброса в сюжетной линии этой книги; тут вам и эволюция образа мысли благодушных человеков к образу мысли элемента фашистского государства (для главного героя, конечно же, эволюция на этом не останавливается - на то он и главный герой), и настоящий фашистский переворот, возглавляемый не кем-нибудь, а бывшим унтер-офицером вермахта, и тому подобное многое. Без фашизма, как и всегда в их книгах, «и ни туды и ни сюды».
Но фашистский переворот и гитлеровские унтера не представляют собой все зло мира «Града обреченного», а только работают лакмусовой бумажкой, проявляющей неизбежно присутствующее среди людей зло. Однако авторы убеждены в том, что не все в жизни общества - зло. Или вернее, считают, что из зла можно сделать добро, о чем говорит также и эпиграф к «Пикнику на обочине» («Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать”).
Это вообще одна из любимых тем нашей интеллигенции, которая прослеживается со времен незапамятных; вот, например, и столь ценимый эпиграф к известному всем роману гласит: «Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”. Кому есть дело до того, что оба высказывания принадлежат персонажам далеко не примерного поведения и образа мысли?
Живой интерес к этому подходу понятен; интеллигенция всегда выступает за всякое добро против всякого зла, но после того, как народ в качестве источника добра был низвергнут с постамента, что произошло в основном при переходе к историческому материализму, в этом отделе обнаружилась печальная недостача. При таком положении любой заимодавец, будь он морально обанкротившимся политиканом или даже самим Хозяином Лжи, воспринимается как друг, товарищ и брат.
Но это я отвлекся на эпиграфы. А вообще тема богатая - не зря же их подставляют к произведению, да еще и спереди. Так вот, человек разумный (или как возможно предпочли бы сказать авторы в контексте обсуждаемой книги - человек понимающий, поскольку там речь идет именно о понимании мира и трудности жизни индивида при наличии у него такового) не может не видеть некоторого противоречия между тем, что самым распространенным в мире материалом является навоз, но при этом не все в мире является навозом. Откуда же в мире то, что навозом не является и зачем в нем оно, если подобный вопрос вообще имеет смысл?
Об этом и идут разговоры в той части книги, когда главный герой и его (и наш) верный вергилий по Обреченному Граду, каковым является, разумеется, не только безумный мир, в который перемещены персонажи книги, но и тот, что окружает нас с вами, приближаются к Пониманию. Последние главы книги построены практически в классической форме диалога, используемого для передачи идей автора. Обильное цитирование, следующее ниже, представляет собой фрагменты этого диалога.
“Всему на свете цена - дерьмо, сказал Изя... Всем этим вашим пахарям, всем этим токарям, всем вашим блюмингам, крекингам, ветвистым пшеницам, лазерам и мазерам. Все это - дерьмо, удобрения. Все это проходит... Все это кажется важным только потому, что большинство считает это важным. А большинство считает это важным потому, что стремится набить брюхо и усладить свою плоть ценой наименьших усилий. Но если подумать, кому какое дело до большинства? Я лично против него ничего не имею, я сам в известном смысле большинство. Но меня большинство не интересует. История большинства имеет начало и конец. Вначале большинство жрет то, что ему дают. А в конце оно всю свою жизнь занимается проблемой выбора, что бы такое выбрать пожрать этакое?… Ну, до этого пока еще далековато, сказал Андрей. Не так далеко, как ты воображаешь, возразил Изя. А если даже и далеко, то не в этом дело.”
Заметим, что эта тема не вдруг возникает в этой части книги, а проходит через нее красной линией, как любили выражаться пропагандисты в те времена, когда Иосиф “Изя” Кацман согласился на участие в Эксперименте.
“Важно, что есть начало и есть конец… Все, что имеет начало, имеет и конец, сказал Андрей. Правильно, правильно, сказал Изя нетерпеливо. Но я ведь говорю о масштабах истории, а не о масштабах Вселенной. История большинства имеет конец, а вот история меньшинства закончится только вместе со Вселенной…”
И что же это за меньшинство и чем оно занимается? Оно строит здание культуры. Ее храм, так сказать. Изя-Вергилий продолжает:
“…Все прочее - это только строительные леса у стен храма, говорил он. Все лучшее, что придумало человечество за сто тысяч лет, все главное, что оно поняло и до чего додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетия своей истории, воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и совокупляясь, несет человечество, само об этом по подозревая, этот храм на мутном гребне своей волны.”
“Случается, оно вдруг замечает на себе этот храм, спохватывается и тогда либо принимается разносить этот храм по кирпичикам, либо судорожно поклоняться ему, либо строить другой храм, по соседству и в поношение, но никогда оно толком не понимает, с чем имеет дело, и, отчаявшись как-то применить храм тем или иным манером, очень скоро отвлекается на свои, так называемые насущные нужды… а храм знай себе все растет и растет из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, и ни разрушить его, ни окончательно унизить невозможно…”
Добро, стало быть, сооруженное из зла, поскольку другого источника нет и быть не может. *
“Самое забавное, говорил Изя, что каждый кирпичик этого храма, каждая вечная книга, каждая вечная мелодия, каждый неповторимый архитектурный силуэт несут в себе спрессованный опыт этого самого человечества, мысли его и мысли о нем, идеи о целях и противоречиях его существования; что каким бы он ни казался отдельным от всех сиюминутных интересов этого стада самоедных свиней, он, в то же время и всегда, неотделим от этого стада и немыслим без него… храм этот никто, собственно, не строит сознательно. Его нельзя спланировать заранее на бумаге или в некоем гениальном мозгу, он растет сам собою, безошибочно вбирая в себя все лучшее, что порождает человеческая история… Ты, может быть, думаешь, спрашивал Изя язвительно, что сами непосредственные строители этого храма - не свиньи? Господи, да еще какие свиньи иногда! Вор и подлец Бенвенуто Челлини, беспробудный пьяница Хемингуэй, педераст Чайковский, шизофреник и черносотенец Достоевский, домушник и висельник Франсуа Вийон… Господи, да порядочные люди среди них скорее редкость! Но они, как коралловые полипы, не ведают, что творят. И все человечество - так же. Поколение за поколением жрут, наслаждаются, хищничают, убивают, дохнут - ан, глядишь, - целый коралловый атолл вырос, да какой прекрасный! Да какой прочный!”
Ну вот же оно вам - «вечно хочет зла и вечно совершает благо”.
Что же остается делать тем, кто непосредственно в строительстве храма не участвует? Быть счастливыми от того, что есть возможность помогать строительству храма сооружением лесов? Но это же вроде судьба временного, проходящего большинства, которое занято жратвой? Неужели все, кто не может по своим способностям составить компанию “беспробудному пьянице Хемингуэю, педерасту Чайковскому и черносотенецу Достоевскому” обречены пребывать с большинством? Не извольте беспокоиться, и у кухонных трибунов есть еще шанс.
“…зачем строится храм? Ясно, что храм - это единственная видимая цель, а зачем - это некорректный вопрос. У человека должна быть цель, он без цели не умеет, на то ему и разум дан. Если цели у него нет, он ее придумывает… Вот и ты придумал, сказал Андрей… Я ее не придумывал, сказал Изя, она у меня одна-единственная. Мне выбирать не из чего. Либо цель, либо бесцельность… А чего же ты мне голову забиваешь своим храмом, сказал Андрей, храм-то твой здесь при чем?… Очень даже при чем, с удовольствием, словно только того и ждал, парировал Изя, храм… это не только вечные книги, не только вечная музыка… Нет, голубчик, храм строится еще и из поступков… С поступков все началось. Сначала поступок, потом - легенда, а уже только потом - все остальное. Натурально, имеется в виду поступок необыкновенный, не лезущий в рамки, необъяснимый, если угодно. Вот ведь с чего храм-то начинался - с нетривиального поступка!… То есть ты у нас получаешься герой, сказал Андрей, в герои, значит, рвешься. Синдбад-Мореход и могучий Улисс… Уверяю тебя, дружок, что Улисс не рвался в герои. Он просто был героем - натура у него была такая, не мог он иначе. … ему тошно было сидеть царьком в занюханной своей Итаке… я знаю совершенно точно: что храм строится, что ничего серьезного, кроме этого, в истории не происходит, что в жизни у меня только одна задача - храм этот оберегать и богатства его приумножать. Я, конечно, не Гомер и не Пушкин - кирпич в стену мне не заложить. Но я - Кацман! И храм этот - во мне, а значит, и я - часть храма, значит, с моим осознанием себя храм увеличился еще на одну человеческую душу… Ничего я этого не понимаю, сказал Андрей. Религия какая-то: храм, дух… Ну еще бы, сказал Изя, раз это не бутылка водки и не полуторный матрас, значит, это обязательно религия… Ну ладно. Ну, пусть я все понял про твой храм. Только мне-то что от этого? … Ну правильно, ну верно, сказал Изя. Я же не спорю. Храм - это же не всякому дано… Я же не спорю, что это достояние меньшинства, дело натуры человеческой… У храма есть, Изя принялся загибать пальцы, строители. Это те, кто его возводит. Затем, скажем, м-м-м… тьфу, черт, слово не подберу, лезет все религиозная терминология… Ну ладно, пускай - жрецы. Это те, кто носит его в себе. Те, через души которых он растет и в душах которых существует… И есть потребители - те, кто, так сказать, вкушает от него… Так вот Пушкин - это строитель. Я - это жрец. А ты -потребитель… И не кривись, дурак! Это же очень здорово! Ведь храм без потребителя был бы вообще лишен человеческого смысл… Ты подумай… такие, как ты, - это же тоже малейшее меньшинство! Большинству ведь только мигни, разреши только - с гиком пойдут крушить ломами, факелами пойдут жечь… было уже такое, неоднократно было! И будет, наверное, еще не раз!… А ты жалуешься! Да ведь если вообще можно поставить вопрос: для чего храм? - ответ будет …: для тебя!…”
Применительно к модели общества как муравейника, который посредством некоторых своих элементов стихийно строит храм культуры и осознает его существование, интеллигенция занимает роль жрецов этого храма. Очевидно, что творцом она в полном составе быть не может (строители товар штучный, к тому же и не все строители непременно интеллигенты - Достоевский, например, дисквалифицирован благодаря черносотенству), а вот на роль жреческого сословия вполне подходит.
Изя без Андрея за любимым занятием - чтением книг
Затем диалог переходит на обсуждение допустимой и желательной меры элитизма в обществе, поскольку модель храма с немногими пророками строителями, жреческим сословием, верными (т.е. потребителями культуры, которые не является жрецами; в данный момент таковым является Андрей Воронин, который по сюжету проходит интеллектуально-нравственную эволюцию от оптимистического мироощущения образованного члена тоталитарного общества к начальной степени понимания того, как устроен мир) и всеми прочими, которые считают важными для жизни предметами блюминги, слябинги и газгольдеры.
Вкратце, существование элиты является неизбежным результатом неравенства способностей людей, а любое выравнивание приводит к разрушению храма, а также быстрому росту «раковой опухоли политической элиты еще более омерзительной чем старая». Плоха не «элита в себе, элита для себя самой» (Заходи, Иммануил, бутылка и стаканы на кухне. - Партизан), а «элита, владеющая судьбами и жизнями других людей».
Ничего выходящего за рамки идеализма позднесоветских кухонных разговоров в пассажах об элите не наблюдается; надежно остаются за рамками обсуждения вопросы о том, является ли политическая элита истинной элитой, существует ли вообще политическая элита, которая не владеет «судьбами и жизнями людей», бывают ли исключения из правила о том, что всякая новая политическая элита «еще более омерзительна», чем старая, да и многие другие. В целом, направление мысли и глубина разработки темы остаются на уровне советской интеллигентской идеи конца шестидесятых годов, из которых Иосиф Кацман прибыл в Город, и когда были написаны «Размышления о прогрессе...» и сам «Град обреченный».
Характерным в этих рассуждениях является то, что одной из ролей истинной элиты является раздражать, раздражать «до бешенства, до неистовства”. Эта мысль, как и мысль о храме культуры, который полубессознательно строит человечество, вполне соответствует идее о месте и роли интеллигенции в обществе, о которых речь шла в исходной заметке.
Можно возразить, что высказанные мысли принадлежат не собственно авторам, а Изе Кацману, и нужны они для того, чтобы отрицательно охарактеризовать этот персонаж. Но существенных противоречий между этими мыслями и «диалектикой души» (или что там занимает ее место у последовательных материалистов) Андрея Воронина, а также ходом всех событий в книге не наблюдается. Более того, эти идеи вполне соответствуют тем, что были выражены в других книгах авторов, равно как и их внелитературным высказываниям.
В “Граде обреченном”, как и в книгах, о которых шла речь ранее, постулируется разделение человеческой массы на группы, соответствующие их духовно-интеллектуальным качествам. В той же степени, что и прочие книги АБС “Град обреченный” выражает взгляд на интеллигенцию как на часть общества, необходимую для того, чтобы «подвергать испытанию на прочность мифы, создаваемые властью”. «Град обреченный», как и другие книг АБС, сообщает нам, что это поручение не дано интеллигенции волей законодателя или партии, но продиктовано естественным ходом событий, наличием особого дара.
Новым элементом, внесенным «Граде обреченном» в сумму мировоззрения, выраженного в книгах АБС, является, пожалуй, формулировка о храме культуры, полубессознательно воздвигаемого человечеством, по отношению к которому вся деятельность человечества играет вспомогательную, не имеющую самостоятельного значения роль. Сама по себе эта мысль не нова, но в контексте творчества АБС важна тем, что сигнализирует о переформулировке авторами своего понимания целей человеческих. То, что можно было заключить об этих целях из книг, предшествующих «Граду обреченному», с известной натяжкой тоже можно счесть сходным со строительством храма культуры, поэтому я не говорю «о смене вех», но скорее об их перекраске. Новая формулировка мне кажется еще лучше подходит к идее о роли интеллигенции как ордена, объединяющего людей с особыми дарами, задачами и правами.
Формализацией понятия о храме культуры как смысле существования человечества, а о его строительстве и осознании его ценности как цели существования человечества авторы пытаются выйти за меловую линию, очерченную логикой вокруг всякого последовательного материалиста. Смысл жизни не может быть тождественен ни самой жизни, ни какой-либо ее части, он может быть только вне ее, за меловой чертой. Через эту линию легко переступить, если не обращать внимания на материалистические заклинания, но это совсем не просто для тех, кто в них верует. Для таких за чертой ничего нет, отчего и поиск смысла оказывается непрост.
Можно по-буквоедски объявить и вопрос, и ответы на него не имеющими смысла. Можно объявить смысл в приказном порядке, при этом он может быть самый различный - от построения бесклассового общества до пришествия сверхчеловека. Можно благодушно разрешить каждому придать своей жизни тот смысл, который ему нравится. Но эти ответы очень многим не кажутся удовлетворительными, и люди продолжают задавать вопрос и пытаться дать на него ответ.
По этой причине любая умственная конструкция, которая как бы не является частью жизни, как бы выходит за ее пределы, позволяет надеяться на то, что из мелового круга можно выбраться путем беззаконной левитации. Для тех, кто ищет выход из мелового круга материализма, не решаясь просто перешагнуть через черту, вариант ответа, предложенный в обсуждаемой книге, хорош своей всеобъемлемостью, неопровержимостью и гарантией наличия рабочих мест для интеллигенции. Последнее обстоятельство делает его предпочтительнее, чем уже упомянутый коммунизм или сверхчеловечество, которые подобных гарантий отнюдь не дают.
У модели смысла жизни, основанной на храме культуры градообреченновского типа, есть и немало проблем, таких например, как признание почти гностического разделения людей на «временных», т.е. энтузиастов крекинга и фракинга, и «вечных», т.е каменщиков, жрецов и левитов храма культуры. В силу очевидности этой проблемы не только для настоящих друзей народа, коих уже и вовсе не осталось в родном отечестве, но даже и для самых обычных благомыслов, она была должным образом отмечена авторами.
Более важная проблема состоит в том, что даже для самых отъявленных жрецов этого храма его наличие вряд ли заменяет смысл жизни. Но это уже совсем другая история.
Здесь-то вы мне и возразите: «Это все не то, что было обещано! В первой заметке говорили о том, что щирый интеллигент из книг АБС должен походя защищать Мадрид, одной левой взрывать башни врага и голыми руками душить обидчиков дамы сердца назло всем, кто видит в нем всего лишь ботана. А здесь ничего этого нету!»
А вот и есть. Главный герой заполучает сначала в подруги, а потом и в жены выводящую всех из равновесия шведку очень легкого поведения, герой завсегда при оружии и готов его применить, и даже его смерть и рождение для нового испытания в конце книги происходит в результате драматической дуэли с самим собой. Все чему положено быть в наличии находится на месте. Канон есть канон.
* Говорят, что были еще целых три источника, но их уже давно экспроприировал Маркс и пустил на изготовление трех частей марксизма.
"Ширин, вырин, штык молодец - Не могу боле - приходит конец…" (Ф.К.Прутков)
В недавнем посте о некоторых общественных аспектах творчества Аркадия и Бориса Стругацких я среди прочего заметил, что их книги поддерживают распространенный взгляд на интеллигенцию как на своего рода орден, задачей которого является подвергать сомнению новые и старые мифы. В последовавшей за этим дискуссией речь зашла о том, насколько «Град обреченный» вписывается в построенный мной ряд. Это направление дискуссии оборвалось на моем обещании перечитать и доложить. Перечитал я уже пару месяцев тому назад, но доложить не доложил. Поэтому исправляю недоработку.
Разумеется, я исхожу из того, что содержание книги всем знакомо. Если это не так, то с ним можно познакомиться например вот здесь. Для тех, кто позабыл, напомню вкратце. Некая сила, имеющая отношение к периодически являющимся всем персонажам книги Наставникам, проводит Эксперимент, необходимой частью которого является «извлечение» людей из разных стран и времен, заключающееся в их добровольном переселении в Город. Мир, окружающий город, очень отличен от нашего и вполне вероятно имеет искусственное происхождение. В Городе люди, вырванные из земной жизни, строят новое общество, по-новому ищут цель и смысл своего существования, но поскольку они остаются людьми, то «получается, как всегда».
Повествование строится вокруг жизни Андрея Воронина, попавшего в Город из сталинских 50х годов. Мироощущение этого образованного, доброго, но воспитанного коммунистической системой человека меняется от юношеского «романтического коммунизма» к циничному и ожесточенному равнодушию, сочетание которых делает его способным к роли высокопоставленного «винтика» фашистской власти Города, а затем к состоянию, позволяющему начать понимать смысл и цель человеческого существования.
Действие последних частей романа происходит в экспедиции, отправленной из Города буквально на «край света». После целого ряда событий и происшествий движение к цели продолжают только два человека, которые не могут не двигаться вперед, для кого отступление назад означает скуку, равную смерти - протагонист и Иосиф «Изя» Кацман, мудрый, страстно жадный до знаний и понимания, здравомыслящий и не теряющий оптимизма переселенец из конца 60х, т.е. современник авторов на момент написания книги.
Андрей Воронин и Изя Кацман в период краткого, но бурного взаимонепонимания со стороны Воронина; задолго до экспедиции
А это они уже в экспедиции среди развалин старых Городов.
У АБС пожалуй нет другой книги с настолько же загадочным содержанием, в которой мысли авторов были бы представлены так детально и определенно. Несмотря на всю необычность вселенной «Града обреченного», книга имеет много общего с тем, о чем шла речь в прошлой заметке, а именно об отношении интеллигенции, общества и власти. Именно эта идея является стержнем «Града обреченного» в большом и малом.
Даже любимая АБС тема фашизма и та удостоилась полноценного вброса в сюжетной линии этой книги; тут вам и эволюция образа мысли благодушных человеков к образу мысли элемента фашистского государства (для главного героя, конечно же, эволюция на этом не останавливается - на то он и главный герой), и настоящий фашистский переворот, возглавляемый не кем-нибудь, а бывшим унтер-офицером вермахта, и тому подобное многое. Без фашизма, как и всегда в их книгах, «и ни туды и ни сюды».
Но фашистский переворот и гитлеровские унтера не представляют собой все зло мира «Града обреченного», а только работают лакмусовой бумажкой, проявляющей неизбежно присутствующее среди людей зло. Однако авторы убеждены в том, что не все в жизни общества - зло. Или вернее, считают, что из зла можно сделать добро, о чем говорит также и эпиграф к «Пикнику на обочине» («Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать”).
Это вообще одна из любимых тем нашей интеллигенции, которая прослеживается со времен незапамятных; вот, например, и столь ценимый эпиграф к известному всем роману гласит: «Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”. Кому есть дело до того, что оба высказывания принадлежат персонажам далеко не примерного поведения и образа мысли?
Живой интерес к этому подходу понятен; интеллигенция всегда выступает за всякое добро против всякого зла, но после того, как народ в качестве источника добра был низвергнут с постамента, что произошло в основном при переходе к историческому материализму, в этом отделе обнаружилась печальная недостача. При таком положении любой заимодавец, будь он морально обанкротившимся политиканом или даже самим Хозяином Лжи, воспринимается как друг, товарищ и брат.
Но это я отвлекся на эпиграфы. А вообще тема богатая - не зря же их подставляют к произведению, да еще и спереди. Так вот, человек разумный (или как возможно предпочли бы сказать авторы в контексте обсуждаемой книги - человек понимающий, поскольку там речь идет именно о понимании мира и трудности жизни индивида при наличии у него такового) не может не видеть некоторого противоречия между тем, что самым распространенным в мире материалом является навоз, но при этом не все в мире является навозом. Откуда же в мире то, что навозом не является и зачем в нем оно, если подобный вопрос вообще имеет смысл?
Об этом и идут разговоры в той части книги, когда главный герой и его (и наш) верный вергилий по Обреченному Граду, каковым является, разумеется, не только безумный мир, в который перемещены персонажи книги, но и тот, что окружает нас с вами, приближаются к Пониманию. Последние главы книги построены практически в классической форме диалога, используемого для передачи идей автора. Обильное цитирование, следующее ниже, представляет собой фрагменты этого диалога.
“Всему на свете цена - дерьмо, сказал Изя... Всем этим вашим пахарям, всем этим токарям, всем вашим блюмингам, крекингам, ветвистым пшеницам, лазерам и мазерам. Все это - дерьмо, удобрения. Все это проходит... Все это кажется важным только потому, что большинство считает это важным. А большинство считает это важным потому, что стремится набить брюхо и усладить свою плоть ценой наименьших усилий. Но если подумать, кому какое дело до большинства? Я лично против него ничего не имею, я сам в известном смысле большинство. Но меня большинство не интересует. История большинства имеет начало и конец. Вначале большинство жрет то, что ему дают. А в конце оно всю свою жизнь занимается проблемой выбора, что бы такое выбрать пожрать этакое?… Ну, до этого пока еще далековато, сказал Андрей. Не так далеко, как ты воображаешь, возразил Изя. А если даже и далеко, то не в этом дело.”
Заметим, что эта тема не вдруг возникает в этой части книги, а проходит через нее красной линией, как любили выражаться пропагандисты в те времена, когда Иосиф “Изя” Кацман согласился на участие в Эксперименте.
“Важно, что есть начало и есть конец… Все, что имеет начало, имеет и конец, сказал Андрей. Правильно, правильно, сказал Изя нетерпеливо. Но я ведь говорю о масштабах истории, а не о масштабах Вселенной. История большинства имеет конец, а вот история меньшинства закончится только вместе со Вселенной…”
И что же это за меньшинство и чем оно занимается? Оно строит здание культуры. Ее храм, так сказать. Изя-Вергилий продолжает:
“…Все прочее - это только строительные леса у стен храма, говорил он. Все лучшее, что придумало человечество за сто тысяч лет, все главное, что оно поняло и до чего додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетия своей истории, воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и совокупляясь, несет человечество, само об этом по подозревая, этот храм на мутном гребне своей волны.”
“Случается, оно вдруг замечает на себе этот храм, спохватывается и тогда либо принимается разносить этот храм по кирпичикам, либо судорожно поклоняться ему, либо строить другой храм, по соседству и в поношение, но никогда оно толком не понимает, с чем имеет дело, и, отчаявшись как-то применить храм тем или иным манером, очень скоро отвлекается на свои, так называемые насущные нужды… а храм знай себе все растет и растет из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, и ни разрушить его, ни окончательно унизить невозможно…”
Добро, стало быть, сооруженное из зла, поскольку другого источника нет и быть не может. *
“Самое забавное, говорил Изя, что каждый кирпичик этого храма, каждая вечная книга, каждая вечная мелодия, каждый неповторимый архитектурный силуэт несут в себе спрессованный опыт этого самого человечества, мысли его и мысли о нем, идеи о целях и противоречиях его существования; что каким бы он ни казался отдельным от всех сиюминутных интересов этого стада самоедных свиней, он, в то же время и всегда, неотделим от этого стада и немыслим без него… храм этот никто, собственно, не строит сознательно. Его нельзя спланировать заранее на бумаге или в некоем гениальном мозгу, он растет сам собою, безошибочно вбирая в себя все лучшее, что порождает человеческая история… Ты, может быть, думаешь, спрашивал Изя язвительно, что сами непосредственные строители этого храма - не свиньи? Господи, да еще какие свиньи иногда! Вор и подлец Бенвенуто Челлини, беспробудный пьяница Хемингуэй, педераст Чайковский, шизофреник и черносотенец Достоевский, домушник и висельник Франсуа Вийон… Господи, да порядочные люди среди них скорее редкость! Но они, как коралловые полипы, не ведают, что творят. И все человечество - так же. Поколение за поколением жрут, наслаждаются, хищничают, убивают, дохнут - ан, глядишь, - целый коралловый атолл вырос, да какой прекрасный! Да какой прочный!”
Ну вот же оно вам - «вечно хочет зла и вечно совершает благо”.
Что же остается делать тем, кто непосредственно в строительстве храма не участвует? Быть счастливыми от того, что есть возможность помогать строительству храма сооружением лесов? Но это же вроде судьба временного, проходящего большинства, которое занято жратвой? Неужели все, кто не может по своим способностям составить компанию “беспробудному пьянице Хемингуэю, педерасту Чайковскому и черносотенецу Достоевскому” обречены пребывать с большинством? Не извольте беспокоиться, и у кухонных трибунов есть еще шанс.
“…зачем строится храм? Ясно, что храм - это единственная видимая цель, а зачем - это некорректный вопрос. У человека должна быть цель, он без цели не умеет, на то ему и разум дан. Если цели у него нет, он ее придумывает… Вот и ты придумал, сказал Андрей… Я ее не придумывал, сказал Изя, она у меня одна-единственная. Мне выбирать не из чего. Либо цель, либо бесцельность… А чего же ты мне голову забиваешь своим храмом, сказал Андрей, храм-то твой здесь при чем?… Очень даже при чем, с удовольствием, словно только того и ждал, парировал Изя, храм… это не только вечные книги, не только вечная музыка… Нет, голубчик, храм строится еще и из поступков… С поступков все началось. Сначала поступок, потом - легенда, а уже только потом - все остальное. Натурально, имеется в виду поступок необыкновенный, не лезущий в рамки, необъяснимый, если угодно. Вот ведь с чего храм-то начинался - с нетривиального поступка!… То есть ты у нас получаешься герой, сказал Андрей, в герои, значит, рвешься. Синдбад-Мореход и могучий Улисс… Уверяю тебя, дружок, что Улисс не рвался в герои. Он просто был героем - натура у него была такая, не мог он иначе. … ему тошно было сидеть царьком в занюханной своей Итаке… я знаю совершенно точно: что храм строится, что ничего серьезного, кроме этого, в истории не происходит, что в жизни у меня только одна задача - храм этот оберегать и богатства его приумножать. Я, конечно, не Гомер и не Пушкин - кирпич в стену мне не заложить. Но я - Кацман! И храм этот - во мне, а значит, и я - часть храма, значит, с моим осознанием себя храм увеличился еще на одну человеческую душу… Ничего я этого не понимаю, сказал Андрей. Религия какая-то: храм, дух… Ну еще бы, сказал Изя, раз это не бутылка водки и не полуторный матрас, значит, это обязательно религия… Ну ладно. Ну, пусть я все понял про твой храм. Только мне-то что от этого? … Ну правильно, ну верно, сказал Изя. Я же не спорю. Храм - это же не всякому дано… Я же не спорю, что это достояние меньшинства, дело натуры человеческой… У храма есть, Изя принялся загибать пальцы, строители. Это те, кто его возводит. Затем, скажем, м-м-м… тьфу, черт, слово не подберу, лезет все религиозная терминология… Ну ладно, пускай - жрецы. Это те, кто носит его в себе. Те, через души которых он растет и в душах которых существует… И есть потребители - те, кто, так сказать, вкушает от него… Так вот Пушкин - это строитель. Я - это жрец. А ты -потребитель… И не кривись, дурак! Это же очень здорово! Ведь храм без потребителя был бы вообще лишен человеческого смысл… Ты подумай… такие, как ты, - это же тоже малейшее меньшинство! Большинству ведь только мигни, разреши только - с гиком пойдут крушить ломами, факелами пойдут жечь… было уже такое, неоднократно было! И будет, наверное, еще не раз!… А ты жалуешься! Да ведь если вообще можно поставить вопрос: для чего храм? - ответ будет …: для тебя!…”
Применительно к модели общества как муравейника, который посредством некоторых своих элементов стихийно строит храм культуры и осознает его существование, интеллигенция занимает роль жрецов этого храма. Очевидно, что творцом она в полном составе быть не может (строители товар штучный, к тому же и не все строители непременно интеллигенты - Достоевский, например, дисквалифицирован благодаря черносотенству), а вот на роль жреческого сословия вполне подходит.
Изя без Андрея за любимым занятием - чтением книг
Затем диалог переходит на обсуждение допустимой и желательной меры элитизма в обществе, поскольку модель храма с немногими пророками строителями, жреческим сословием, верными (т.е. потребителями культуры, которые не является жрецами; в данный момент таковым является Андрей Воронин, который по сюжету проходит интеллектуально-нравственную эволюцию от оптимистического мироощущения образованного члена тоталитарного общества к начальной степени понимания того, как устроен мир) и всеми прочими, которые считают важными для жизни предметами блюминги, слябинги и газгольдеры.
Вкратце, существование элиты является неизбежным результатом неравенства способностей людей, а любое выравнивание приводит к разрушению храма, а также быстрому росту «раковой опухоли политической элиты еще более омерзительной чем старая». Плоха не «элита в себе, элита для себя самой» (Заходи, Иммануил, бутылка и стаканы на кухне. - Партизан), а «элита, владеющая судьбами и жизнями других людей».
Ничего выходящего за рамки идеализма позднесоветских кухонных разговоров в пассажах об элите не наблюдается; надежно остаются за рамками обсуждения вопросы о том, является ли политическая элита истинной элитой, существует ли вообще политическая элита, которая не владеет «судьбами и жизнями людей», бывают ли исключения из правила о том, что всякая новая политическая элита «еще более омерзительна», чем старая, да и многие другие. В целом, направление мысли и глубина разработки темы остаются на уровне советской интеллигентской идеи конца шестидесятых годов, из которых Иосиф Кацман прибыл в Город, и когда были написаны «Размышления о прогрессе...» и сам «Град обреченный».
Характерным в этих рассуждениях является то, что одной из ролей истинной элиты является раздражать, раздражать «до бешенства, до неистовства”. Эта мысль, как и мысль о храме культуры, который полубессознательно строит человечество, вполне соответствует идее о месте и роли интеллигенции в обществе, о которых речь шла в исходной заметке.
Можно возразить, что высказанные мысли принадлежат не собственно авторам, а Изе Кацману, и нужны они для того, чтобы отрицательно охарактеризовать этот персонаж. Но существенных противоречий между этими мыслями и «диалектикой души» (или что там занимает ее место у последовательных материалистов) Андрея Воронина, а также ходом всех событий в книге не наблюдается. Более того, эти идеи вполне соответствуют тем, что были выражены в других книгах авторов, равно как и их внелитературным высказываниям.
В “Граде обреченном”, как и в книгах, о которых шла речь ранее, постулируется разделение человеческой массы на группы, соответствующие их духовно-интеллектуальным качествам. В той же степени, что и прочие книги АБС “Град обреченный” выражает взгляд на интеллигенцию как на часть общества, необходимую для того, чтобы «подвергать испытанию на прочность мифы, создаваемые властью”. «Град обреченный», как и другие книг АБС, сообщает нам, что это поручение не дано интеллигенции волей законодателя или партии, но продиктовано естественным ходом событий, наличием особого дара.
Новым элементом, внесенным «Граде обреченном» в сумму мировоззрения, выраженного в книгах АБС, является, пожалуй, формулировка о храме культуры, полубессознательно воздвигаемого человечеством, по отношению к которому вся деятельность человечества играет вспомогательную, не имеющую самостоятельного значения роль. Сама по себе эта мысль не нова, но в контексте творчества АБС важна тем, что сигнализирует о переформулировке авторами своего понимания целей человеческих. То, что можно было заключить об этих целях из книг, предшествующих «Граду обреченному», с известной натяжкой тоже можно счесть сходным со строительством храма культуры, поэтому я не говорю «о смене вех», но скорее об их перекраске. Новая формулировка мне кажется еще лучше подходит к идее о роли интеллигенции как ордена, объединяющего людей с особыми дарами, задачами и правами.
Формализацией понятия о храме культуры как смысле существования человечества, а о его строительстве и осознании его ценности как цели существования человечества авторы пытаются выйти за меловую линию, очерченную логикой вокруг всякого последовательного материалиста. Смысл жизни не может быть тождественен ни самой жизни, ни какой-либо ее части, он может быть только вне ее, за меловой чертой. Через эту линию легко переступить, если не обращать внимания на материалистические заклинания, но это совсем не просто для тех, кто в них верует. Для таких за чертой ничего нет, отчего и поиск смысла оказывается непрост.
Можно по-буквоедски объявить и вопрос, и ответы на него не имеющими смысла. Можно объявить смысл в приказном порядке, при этом он может быть самый различный - от построения бесклассового общества до пришествия сверхчеловека. Можно благодушно разрешить каждому придать своей жизни тот смысл, который ему нравится. Но эти ответы очень многим не кажутся удовлетворительными, и люди продолжают задавать вопрос и пытаться дать на него ответ.
По этой причине любая умственная конструкция, которая как бы не является частью жизни, как бы выходит за ее пределы, позволяет надеяться на то, что из мелового круга можно выбраться путем беззаконной левитации. Для тех, кто ищет выход из мелового круга материализма, не решаясь просто перешагнуть через черту, вариант ответа, предложенный в обсуждаемой книге, хорош своей всеобъемлемостью, неопровержимостью и гарантией наличия рабочих мест для интеллигенции. Последнее обстоятельство делает его предпочтительнее, чем уже упомянутый коммунизм или сверхчеловечество, которые подобных гарантий отнюдь не дают.
У модели смысла жизни, основанной на храме культуры градообреченновского типа, есть и немало проблем, таких например, как признание почти гностического разделения людей на «временных», т.е. энтузиастов крекинга и фракинга, и «вечных», т.е каменщиков, жрецов и левитов храма культуры. В силу очевидности этой проблемы не только для настоящих друзей народа, коих уже и вовсе не осталось в родном отечестве, но даже и для самых обычных благомыслов, она была должным образом отмечена авторами.
Более важная проблема состоит в том, что даже для самых отъявленных жрецов этого храма его наличие вряд ли заменяет смысл жизни. Но это уже совсем другая история.
Здесь-то вы мне и возразите: «Это все не то, что было обещано! В первой заметке говорили о том, что щирый интеллигент из книг АБС должен походя защищать Мадрид, одной левой взрывать башни врага и голыми руками душить обидчиков дамы сердца назло всем, кто видит в нем всего лишь ботана. А здесь ничего этого нету!»
А вот и есть. Главный герой заполучает сначала в подруги, а потом и в жены выводящую всех из равновесия шведку очень легкого поведения, герой завсегда при оружии и готов его применить, и даже его смерть и рождение для нового испытания в конце книги происходит в результате драматической дуэли с самим собой. Все чему положено быть в наличии находится на месте. Канон есть канон.
* Говорят, что были еще целых три источника, но их уже давно экспроприировал Маркс и пустил на изготовление трех частей марксизма.