О пользе и вреде чтения вообще и отдельных книг в частности
Совсем недавно я открыл новую рубрику - «вот ведь какая загогулина получается» и решил занести в нее еще один риторический вопрос, поделившись с вами вот таким застарелым недоумением.
В отечественном общественном дискурсе * вошло в привычку бросаться обвинениями в фашизме. Чуть что так сразу непременно фашизм. Бросают в мрачное узилище за песни и пляски в неподобающем месте - фашизм. Не дают привинтить часть тела к булыжной мостовой - он же. Известные текущие события сделали такие упреки еще более распространенными, однако повторяю, не только в них дело. Этот дискуссионный прием не нов, а напротив, вполне традиционен в нашем Отечестве.
Нередко подобные инвективы сопровождаются апелляциями к содержанию книгах известных и многими любимых писателей А и Б Стругацких. И это тоже очень понятно; одна из главных тем этих книг - предупреждение об опасности фашизма. Тут вам на память придут и «Хищные вещи века», и «Трудно быть богом», и «Попытка к бегству», а с ними вместе также «Парень из преисподней» и «Обитаемый остров». Да и в прочих книгах эта тема звучит. Все книги АБС обличают, предупреждают, объясняют читателю природу и повадки фашизма и называют источники, его питающие.
Для человека, выросшего в нашем Отечестве во второй половине 20 века, взгляды на природу фашизма не могли не подвергаться влиянию книг АБС. Разумеется, речь пойдет не о реальном общественном явлении 20 века, каковым был фашизм. Подобный узко ограниченный анализ был для Мастеров слишком скучен и мелок. Они писали размашисто и смачно, не привязывая свои тексты и выводы к конкретной исторической реальности, но смело и свободно созидая мыслеконструкцию, которую верный последователь Докинза мог бы обоснованно назвать мемом.
Этот мем интересен нам потому, почему могут быть интересны и прочие мемы. Один предшественник Докинза сказал некогда: «Теория становится материальной силой, когда она овладевает массами». Действительно, мы смотрим на действительность через призму сложившихся представлений, поэтому и названия тому, что видим, мы подбираем из имеющегося у нас толкового (или не очень толкового) словаря.
Именно так происходит и с представлениями АБС о фашизме, о его характеристиках и движущих силах. Эти представления надежно овладели массами позднесоветской и постсоветской интеллигенции, и поэтому оказывают немалое влияние на обсуждение связанных с этих вопросов независимо от своей связи с реальностью.
Понятно, что упрекнуть оппонента в фашизме это очень сильный ход. Оппонент оказывается поставленным в один ряд с душителями всех пламенных идей, болваном Штюбингом и убийцей почтальона Гаврилы. Вернуться из этой компании в приличное общество безумно трудно. И именно поэтому мне кажется любопытным понять в чем же оппонента упрекают. Несмотря на всю горячечность и безоглядность отечественных дискуссий, оппонентов вряд ли упрекают напрямую в желании установить диктатуру, отправить недовольных в лагеря смерти и начать мировую войну. Допускаю, что иные спорщики подразумевают именно это, но сразу скажу - мои рассуждения не касаются таких крайностей.
Речь пойдет о том понятии фашизма, которым бросаются с необыкновенной легкостью, упоминая при этом все хорошо знакомые с детства экспонаты музея фашизма, созданного пером Мастеров. Тут появится и непременное сравнение Путина с доном Рэбой, и «белое излучение» Страны Неизвестных Отцов и многое другое. Именно поэтому может быть полезно разобраться в том, что же эти книги говорят о фашизме. **
В определении фашизма, которое можно сконструировать по книгам АБС, нет места монополистическому капитализму и прочим марксистским премудростям, как нет места и длинному перечислению неотъемлемых существенных черт этого явления, свойственному академическим трудам. Кратко его можно сформулировать приблизительно так: «Фашизм это восстание серости против творчества». Такое определение нуждалось бы в уточнении, если бы уточнить его было возможно. Но нет! Фашизм в книгах АБС выступает в самых разных обличиях, однако если отсеять милый читательскому сердцу антураж - будь то мрачности вонючего средневекового Арканара, ужасы высокотехнологичного, но сильно обшарпанного Саракша, или же бездуховность измученной сытостью и доступностью «народного наркотика» безымянной Страны Дураков, видно, что все описанные типы этого явления можно свести к войне серой биомассы против человека-творца.
Даже если собственно фашизм удалось подавить, как в «Хищных вещах», или если он проявляет свою черную природу ближе к концу повествования, как «В трудно быть богом», неизменным остается писательское презрение и негодование в отношении его питательной среды. Она всегда на сцене, и читателю ясно - эта среда будет продолжать рождать фашизм до тех пор, пока не изменится кардинальным образом.
Меняться же она совсем не хочет, и поэтому надежда остается только на внешние силы, которые придут и «разрулят», как сейчас выражаются, ситуацию. В «Хищных вещах» со вспышкой собственно фашизма справляются интербригады 21 века в стиле светловской «Гренады» с небольшими модификациями («Брат, добавь пригоршню юмора, столовую ложку интеллектуализма, щепотку сушеной фиги в кармане, да не клади столько высокопарности, как в прошлый раз»). В «Трудно быть богом» и «Обитаемом острове» с этим злом пытаются справиться человеки-творцы, так или иначе попавшие в этот мрачный мир из своего ярко-радужного.
В героях этих книг можно всегда заметить энтузиазм романтика, приехавшего защищать революционную Испанию, с налету влюбившегося в девушку с винтовкой, и не желающего при этом ни видеть подвига испанских новомучеников, ни слушать воспоминаний перевоспитавшихся революционеров. Вот они - улыбающиеся вооруженные девушки, идеал революционной романтики
А это барельеф в соборе Альмуденской Божьей Матери в Мадриде, напоминающий нам о Педро Поведа Кастроверде - испанском священнике, получившем известность на ниве народного просвещения; он основывал школы для бедных и учительские институты, организовал первое женское общежитие в Мадридском университете и курсы по ликвидации безграмотности. Он был расстрелян 28 июля 1936 года за сопротивление отделению школы от церкви и был впоследствии канонизирован католиками как один из испанских новомучеников.
Все люди, живущие в этих мирах, за исключением немногих избранных относятся к биомассе. В Арканаре она представлена тупыми, лишенными стремления к свету подданными, коллективное плечо которых подпирает серых топороносных штурмовиков, исполняющих волю хитрого, коварного, но по сути такого же серого дона Рэбы. Смысл жизни этих людей, уверяют авторы, состоит в том, чтобы непрерывно раболепствовать и люто ненавидеть всех, кто жаждет вырваться из этого мира.
Вспомним хорошо знакомое: «…благодушные, сытые лавочники пьют пиво … и рассуждают о том, что мир совсем не плох… подозрительных книгочеев сажают на кол..."Выдумают, надо же!.. Мир круглый! По мне хоть квадратный, а умов не мути!.." ***, "От грамоты, от грамоты все идет, братья!..", "Всех их на кол, братья!.. Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!"
В Стране Дураков для представления этой идеи уже не нужен средневековый оживляж. Там можно сказать с прямотой интербригадовца: «Ну что у них здесь за тоска!.. Дурака лелеют, дурака заботливо взращивают, дурака удобряют... Дурак стал нормой, еще немного - и дурак станет идеалом, и доктора философии заведут вокруг него восторженные хороводы. А газеты водят хороводы уже сейчас. Ах, какой ты у нас славный, дурак! Ах, какой ты бодрый и здоровый, дурак! Ах, какой ты оптимистический, дурак… Ты, главное, только не волнуйся, дурак, все так хорошо, все так отлично, и наука к твоим услугам, дурак, и литература, чтобы тебе было весело, дурак, и ни о чем не надо думать... А всяких там вредно влияющих хулиганов и скептиков мы с тобой, дурак, разнесем... Больше других им надо, что ли?.. Тоска, тоска... Какое-то проклятье на этих людях...”
Этот дурак, как мы видим, не просто глупый или малообразованный человек. Это метафизический дурак, который смотрит в кормушку и не поднимает глаза к небу. Этот дурак потому дурак, что не способен к критическому взгляду на происходящее, он не думает перечить тем, кто имеет власть, и не желает никаких перемен. Этот дурак агрессивен и даже жесток в своем конформизме.
То, что «дурак» может быть неглуп, становится очевиднее из «Обитаемого острова». Жители Саракша четко делятся на тех, у кого пропаганда белое излучение вызывает боль («выродки») и тех, у кого оно вызывает энтузиазм. Дядюшка Каан (в его бывшей квартире, если помните, жили Гай и Рада Гаал) неглуп и хорошо образован; он палеонтолог, прекрасный специалист и, кажется, добрый человек. Но он не «выродок», и это неизбежно делает его частью пластичной массы, из которой отлита жестокая общественная пирамида Страны Неизвестных Отцов.
На противоположном серости полюсе находятся человеки-творцы, которые подобно олимпийским богам возвышается над однородной серой массой. “…[П]о темной равнине королевства Арканарского, озаряемой заревами пожаров и искрами лучин… измученные, перепуганные, убитые отчаянием, но твердые как сталь… бегут, идут, бредут, обходя заставы, сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ; за то, что они, подобно богам, создают из глины и камня вторую природу для украшения жизни не знающего красоты народа; за то, что они проникают в тайны природы, надеясь поставить эти тайны на службу своему неумелому, запуганному старинной чертовщиной народу…”
На Саракше в качестве такого полюса выступают «выродки», которые борются с системой изо всех сил, хотя у них это и не слишком хорошо получается до тех пор, пока не приходит помощь из мира Уже Победивших Творцов.
В Стране Дураков роль возмутителей общественного спокойствия, пытающихся вывести сограждан из жизнерадостного идиотизма с помощью терактов в месте массовых собраний развлекающихся дураков, выполняют радикалы из университетской среды, известные в народе как «интели».
Все эти люди и несут надежду в вонючий, рыгающий Арканар, перетянутый портупеей Саракш и гламурно-торчковую Страну Дураков. Не исключено, что метафизический дурак при всей своей раболепной жестокости может в принципе быть исправлен усилиями творцов, если последние получат возможность без помех поработать над ним. Но во всех описанных случаях дурак сопротивляется и даже наносит ответные удары. Поэтому мы так и не узнаем ответа на этот вопрос.
Центральный конфликт всех упомянутых здесь книг не зависит ни от расположения места действия на карте Галактики, ни от времени на галактических часах, ни от характера общественной системы, ни от истории и традиций места. Этот конфликт неизменно происходит между серой массой, которая по совместительству является народом, и демиургами, призванными слепить нечто пригодное к употреблению из этой массы.
Главное отличие творцов от масс заключается, как уже было упомянуто, не в интеллекте, хотя его наличие у творцов подразумевается и по мере возможности демонстрируется, а в способности критически взглянуть на мир, в особом таланте подвергать испытанию на прочность мифы, создаваемые властью, который не многим дается (на Земле это произошло в результате процесса, оставшегося навсегда засекреченным, а у меня нет допуска, поэтому мы и не будем о нем говорить). Но тем, кто этот дар имеет, дана и особая лицензия.
Если мы попытаемся адекватно перевести язык остроумных и тонких иносказаний Мастеров на язык нашего мира, то сообщество творцов и демиургов, противостоящее серости и всяческому мещанству, есть не что иное, как хорошо знакомая нам интеллигенция, разве что проявляющая свои лучшие качества в будущем и/или в местах от Земли весьма удаленных.
Книги АБС описывают мечту интеллигенции о самой себе. Показывают ее такой, какой ей хотелось бы быть, если бы не мешали хулиганы во дворе клерикалы, соблазняющие невежд недостойными Человека с большой буквы средневековыми прелестями, и прочие консервативные недобитки пережитки прошлого.
С вашего позволения, закончу я этот поток сознания или что уж там получилось не сегодня, а завтра, а то спать уже очень хочется. Окончание следует.
* Недавно калифорниец некий захотел жениться на своем МакБуке, но судья ему не разрешил. Судья этот есть несомненный враг свободы человеческого духа, но ничего не поделать. Дура лекс, однако все же лекс. Парню надо будет посоветовать жениться на слове «дискурс». Уж очень оно фигуристое, не то что стройный Макбук.
** Именно книги, постольку личное мнение авторов может меняться. В данном случае можно говорить о довольно радикальной эволюции взглядов Б. Стругацкого по этому вопросу, которая не представляет большого интереса.
*** Если вы хотите меня расстроить, то скажите, что в Средневековье мир считали плоским. Я расстроюсь, как всегда, хотя к подобному уже давно пора привыкнуть. Однажды я расстроился так сильно, что написал вот этот караул в трех стражах пост в пяти частях: 1, 2, 3, 4, 5 (вышел зайчик погулять).
В отечественном общественном дискурсе * вошло в привычку бросаться обвинениями в фашизме. Чуть что так сразу непременно фашизм. Бросают в мрачное узилище за песни и пляски в неподобающем месте - фашизм. Не дают привинтить часть тела к булыжной мостовой - он же. Известные текущие события сделали такие упреки еще более распространенными, однако повторяю, не только в них дело. Этот дискуссионный прием не нов, а напротив, вполне традиционен в нашем Отечестве.
Нередко подобные инвективы сопровождаются апелляциями к содержанию книгах известных и многими любимых писателей А и Б Стругацких. И это тоже очень понятно; одна из главных тем этих книг - предупреждение об опасности фашизма. Тут вам на память придут и «Хищные вещи века», и «Трудно быть богом», и «Попытка к бегству», а с ними вместе также «Парень из преисподней» и «Обитаемый остров». Да и в прочих книгах эта тема звучит. Все книги АБС обличают, предупреждают, объясняют читателю природу и повадки фашизма и называют источники, его питающие.
Для человека, выросшего в нашем Отечестве во второй половине 20 века, взгляды на природу фашизма не могли не подвергаться влиянию книг АБС. Разумеется, речь пойдет не о реальном общественном явлении 20 века, каковым был фашизм. Подобный узко ограниченный анализ был для Мастеров слишком скучен и мелок. Они писали размашисто и смачно, не привязывая свои тексты и выводы к конкретной исторической реальности, но смело и свободно созидая мыслеконструкцию, которую верный последователь Докинза мог бы обоснованно назвать мемом.
Этот мем интересен нам потому, почему могут быть интересны и прочие мемы. Один предшественник Докинза сказал некогда: «Теория становится материальной силой, когда она овладевает массами». Действительно, мы смотрим на действительность через призму сложившихся представлений, поэтому и названия тому, что видим, мы подбираем из имеющегося у нас толкового (или не очень толкового) словаря.
Именно так происходит и с представлениями АБС о фашизме, о его характеристиках и движущих силах. Эти представления надежно овладели массами позднесоветской и постсоветской интеллигенции, и поэтому оказывают немалое влияние на обсуждение связанных с этих вопросов независимо от своей связи с реальностью.
Понятно, что упрекнуть оппонента в фашизме это очень сильный ход. Оппонент оказывается поставленным в один ряд с душителями всех пламенных идей, болваном Штюбингом и убийцей почтальона Гаврилы. Вернуться из этой компании в приличное общество безумно трудно. И именно поэтому мне кажется любопытным понять в чем же оппонента упрекают. Несмотря на всю горячечность и безоглядность отечественных дискуссий, оппонентов вряд ли упрекают напрямую в желании установить диктатуру, отправить недовольных в лагеря смерти и начать мировую войну. Допускаю, что иные спорщики подразумевают именно это, но сразу скажу - мои рассуждения не касаются таких крайностей.
Речь пойдет о том понятии фашизма, которым бросаются с необыкновенной легкостью, упоминая при этом все хорошо знакомые с детства экспонаты музея фашизма, созданного пером Мастеров. Тут появится и непременное сравнение Путина с доном Рэбой, и «белое излучение» Страны Неизвестных Отцов и многое другое. Именно поэтому может быть полезно разобраться в том, что же эти книги говорят о фашизме. **
В определении фашизма, которое можно сконструировать по книгам АБС, нет места монополистическому капитализму и прочим марксистским премудростям, как нет места и длинному перечислению неотъемлемых существенных черт этого явления, свойственному академическим трудам. Кратко его можно сформулировать приблизительно так: «Фашизм это восстание серости против творчества». Такое определение нуждалось бы в уточнении, если бы уточнить его было возможно. Но нет! Фашизм в книгах АБС выступает в самых разных обличиях, однако если отсеять милый читательскому сердцу антураж - будь то мрачности вонючего средневекового Арканара, ужасы высокотехнологичного, но сильно обшарпанного Саракша, или же бездуховность измученной сытостью и доступностью «народного наркотика» безымянной Страны Дураков, видно, что все описанные типы этого явления можно свести к войне серой биомассы против человека-творца.
Даже если собственно фашизм удалось подавить, как в «Хищных вещах», или если он проявляет свою черную природу ближе к концу повествования, как «В трудно быть богом», неизменным остается писательское презрение и негодование в отношении его питательной среды. Она всегда на сцене, и читателю ясно - эта среда будет продолжать рождать фашизм до тех пор, пока не изменится кардинальным образом.
Меняться же она совсем не хочет, и поэтому надежда остается только на внешние силы, которые придут и «разрулят», как сейчас выражаются, ситуацию. В «Хищных вещах» со вспышкой собственно фашизма справляются интербригады 21 века в стиле светловской «Гренады» с небольшими модификациями («Брат, добавь пригоршню юмора, столовую ложку интеллектуализма, щепотку сушеной фиги в кармане, да не клади столько высокопарности, как в прошлый раз»). В «Трудно быть богом» и «Обитаемом острове» с этим злом пытаются справиться человеки-творцы, так или иначе попавшие в этот мрачный мир из своего ярко-радужного.
В героях этих книг можно всегда заметить энтузиазм романтика, приехавшего защищать революционную Испанию, с налету влюбившегося в девушку с винтовкой, и не желающего при этом ни видеть подвига испанских новомучеников, ни слушать воспоминаний перевоспитавшихся революционеров. Вот они - улыбающиеся вооруженные девушки, идеал революционной романтики
А это барельеф в соборе Альмуденской Божьей Матери в Мадриде, напоминающий нам о Педро Поведа Кастроверде - испанском священнике, получившем известность на ниве народного просвещения; он основывал школы для бедных и учительские институты, организовал первое женское общежитие в Мадридском университете и курсы по ликвидации безграмотности. Он был расстрелян 28 июля 1936 года за сопротивление отделению школы от церкви и был впоследствии канонизирован католиками как один из испанских новомучеников.
Все люди, живущие в этих мирах, за исключением немногих избранных относятся к биомассе. В Арканаре она представлена тупыми, лишенными стремления к свету подданными, коллективное плечо которых подпирает серых топороносных штурмовиков, исполняющих волю хитрого, коварного, но по сути такого же серого дона Рэбы. Смысл жизни этих людей, уверяют авторы, состоит в том, чтобы непрерывно раболепствовать и люто ненавидеть всех, кто жаждет вырваться из этого мира.
Вспомним хорошо знакомое: «…благодушные, сытые лавочники пьют пиво … и рассуждают о том, что мир совсем не плох… подозрительных книгочеев сажают на кол..."Выдумают, надо же!.. Мир круглый! По мне хоть квадратный, а умов не мути!.." ***, "От грамоты, от грамоты все идет, братья!..", "Всех их на кол, братья!.. Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!"
В Стране Дураков для представления этой идеи уже не нужен средневековый оживляж. Там можно сказать с прямотой интербригадовца: «Ну что у них здесь за тоска!.. Дурака лелеют, дурака заботливо взращивают, дурака удобряют... Дурак стал нормой, еще немного - и дурак станет идеалом, и доктора философии заведут вокруг него восторженные хороводы. А газеты водят хороводы уже сейчас. Ах, какой ты у нас славный, дурак! Ах, какой ты бодрый и здоровый, дурак! Ах, какой ты оптимистический, дурак… Ты, главное, только не волнуйся, дурак, все так хорошо, все так отлично, и наука к твоим услугам, дурак, и литература, чтобы тебе было весело, дурак, и ни о чем не надо думать... А всяких там вредно влияющих хулиганов и скептиков мы с тобой, дурак, разнесем... Больше других им надо, что ли?.. Тоска, тоска... Какое-то проклятье на этих людях...”
Этот дурак, как мы видим, не просто глупый или малообразованный человек. Это метафизический дурак, который смотрит в кормушку и не поднимает глаза к небу. Этот дурак потому дурак, что не способен к критическому взгляду на происходящее, он не думает перечить тем, кто имеет власть, и не желает никаких перемен. Этот дурак агрессивен и даже жесток в своем конформизме.
То, что «дурак» может быть неглуп, становится очевиднее из «Обитаемого острова». Жители Саракша четко делятся на тех, у кого пропаганда белое излучение вызывает боль («выродки») и тех, у кого оно вызывает энтузиазм. Дядюшка Каан (в его бывшей квартире, если помните, жили Гай и Рада Гаал) неглуп и хорошо образован; он палеонтолог, прекрасный специалист и, кажется, добрый человек. Но он не «выродок», и это неизбежно делает его частью пластичной массы, из которой отлита жестокая общественная пирамида Страны Неизвестных Отцов.
На противоположном серости полюсе находятся человеки-творцы, которые подобно олимпийским богам возвышается над однородной серой массой. “…[П]о темной равнине королевства Арканарского, озаряемой заревами пожаров и искрами лучин… измученные, перепуганные, убитые отчаянием, но твердые как сталь… бегут, идут, бредут, обходя заставы, сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ; за то, что они, подобно богам, создают из глины и камня вторую природу для украшения жизни не знающего красоты народа; за то, что они проникают в тайны природы, надеясь поставить эти тайны на службу своему неумелому, запуганному старинной чертовщиной народу…”
На Саракше в качестве такого полюса выступают «выродки», которые борются с системой изо всех сил, хотя у них это и не слишком хорошо получается до тех пор, пока не приходит помощь из мира Уже Победивших Творцов.
В Стране Дураков роль возмутителей общественного спокойствия, пытающихся вывести сограждан из жизнерадостного идиотизма с помощью терактов в месте массовых собраний развлекающихся дураков, выполняют радикалы из университетской среды, известные в народе как «интели».
Все эти люди и несут надежду в вонючий, рыгающий Арканар, перетянутый портупеей Саракш и гламурно-торчковую Страну Дураков. Не исключено, что метафизический дурак при всей своей раболепной жестокости может в принципе быть исправлен усилиями творцов, если последние получат возможность без помех поработать над ним. Но во всех описанных случаях дурак сопротивляется и даже наносит ответные удары. Поэтому мы так и не узнаем ответа на этот вопрос.
Центральный конфликт всех упомянутых здесь книг не зависит ни от расположения места действия на карте Галактики, ни от времени на галактических часах, ни от характера общественной системы, ни от истории и традиций места. Этот конфликт неизменно происходит между серой массой, которая по совместительству является народом, и демиургами, призванными слепить нечто пригодное к употреблению из этой массы.
Главное отличие творцов от масс заключается, как уже было упомянуто, не в интеллекте, хотя его наличие у творцов подразумевается и по мере возможности демонстрируется, а в способности критически взглянуть на мир, в особом таланте подвергать испытанию на прочность мифы, создаваемые властью, который не многим дается (на Земле это произошло в результате процесса, оставшегося навсегда засекреченным, а у меня нет допуска, поэтому мы и не будем о нем говорить). Но тем, кто этот дар имеет, дана и особая лицензия.
Если мы попытаемся адекватно перевести язык остроумных и тонких иносказаний Мастеров на язык нашего мира, то сообщество творцов и демиургов, противостоящее серости и всяческому мещанству, есть не что иное, как хорошо знакомая нам интеллигенция, разве что проявляющая свои лучшие качества в будущем и/или в местах от Земли весьма удаленных.
Книги АБС описывают мечту интеллигенции о самой себе. Показывают ее такой, какой ей хотелось бы быть, если бы не мешали хулиганы во дворе клерикалы, соблазняющие невежд недостойными Человека с большой буквы средневековыми прелестями, и прочие консервативные недобитки пережитки прошлого.
С вашего позволения, закончу я этот поток сознания или что уж там получилось не сегодня, а завтра, а то спать уже очень хочется. Окончание следует.
* Недавно калифорниец некий захотел жениться на своем МакБуке, но судья ему не разрешил. Судья этот есть несомненный враг свободы человеческого духа, но ничего не поделать. Дура лекс, однако все же лекс. Парню надо будет посоветовать жениться на слове «дискурс». Уж очень оно фигуристое, не то что стройный Макбук.
** Именно книги, постольку личное мнение авторов может меняться. В данном случае можно говорить о довольно радикальной эволюции взглядов Б. Стругацкого по этому вопросу, которая не представляет большого интереса.
*** Если вы хотите меня расстроить, то скажите, что в Средневековье мир считали плоским. Я расстроюсь, как всегда, хотя к подобному уже давно пора привыкнуть. Однажды я расстроился так сильно, что написал вот этот караул в трех стражах пост в пяти частях: 1, 2, 3, 4, 5 (вышел зайчик погулять).