Неортодоксальный ортодокс? (часть 2, окончание)
Продолжаем разговор о знаменитом, но редко читаемом эссе известного биолога-эволюциониста Феодосия Добжанского “Ничто в биологии не имеет смысла кроме как в свете эволюции». В первой части речь шла о жизни и научных достижениях Добжанского, а также о содержании его знаменитого эссе.
Пересказ дошел до последней части эссе, занимающей чуть более половины страницы. В ней автор бросает на обсуждаемый вопрос взгляд с высоты и представляет второй, более глубокий смысл ее названия. По мнению Добжанского, именно в свете эволюции биология становится самой вдохновляющей и интеллектуально насыщающей наукой. Без такой подсветки, пишет Добжанский, биология превратилась бы в кучу «вяленых фактов»; некоторые были бы интересны сами по себе, но они выглядели бы именно как беспорядочная куча, а не имеющая смысл картина.
В этом и состоит близкое всем биологам значение эволюционного учения; оно дает биологам, работающих в разных, часто непересекающихся, областях ощущение наличия общего языка. Оно дает каждому возможность ощутить причастность своей маленькой находки делу постройки «общего биологического дома». Оно дает возможность смотреть на биологию, одну из самых неточных естественных наук, как на науку, имеющую объединяющую теорию. Именно это и делает отношение биологов к эволюционному учению таким внимательным и бережным.
Стоит заметить, однако, что наличие этой общей картины/объединяющей теории не слишком проявляется в повседневной работе. Иначе говоря, слова «ничто в биологии не имеет смысла кроме как в свете эволюции” не стоит понимать так, что без использования теории эволюции работа биолога невозможна. В этом легко убедиться, бросив самый поверхностный взгляд на научные публикации. Посмотрим, например, все публикации за 2 последних года, собранные в одной из наиболее используемых медико-биологических баз данных Pubmed. Там собраны данные о всех статьях в журналах с минимально заметным уровнем цитирования, общим числом 1633587. (Все данные на май 2011 года, когда меня заинтересовал этот вопрос.)
Статьи можно выбирать из базы данных по словам и их комбинациям в названии, тексте реферата и в списке т.н. ключевых слов, которые специально подобраны, чтобы облегчать поиск. Так, используя для поиска слово biochemistry (биохимия) можно выбрать все статьи, где это слово упоминается. Еще лучше использовать урезанное слово biochem*. Тогда нам попадутся статьи со словами биохимия, биохимический и проч., т.е. все статьи, имеющие какое-то отношение к биохимии. Мы можем далее определить процент статей, имеющих отношение к биохимии, которые содержит также и слово evol* (т.е. эволюция, эволюционный, эволюционировать и проч.). Таковых оказалось всего 4,7%. Проведем такой же анализ для статей по иммунологии (поиск по immunol*); «эволюционные» слова встречаются в 5,4% статей, имеющих какое-либо отношение к иммунологии. Сделаем то же и для статей относящихся к бактериям, бактериологии и всему бактериальному (поиск по усеченному слову bact*). Полученный результат равен 2,0%.
Итак, от 95 до 98% научных статей по вполне актуальным разделам биологии не содержат упоминаний об эволюции. Можно предположить, что поскольку свет эволюционного учения нужен для того, чтобы различать общую картину, упоминание об эволюции будет более частым в обзорных статьях, обобщающих экспериментальную работу. Действительно, около 7% обзоров, имеющих отношение к биохимии или иммунологии, содержат также слова с корнем «эвол». Однако чтение случайно выбранных обзоров (примерно десяти) из этой группы показал, что не все они действительно касаются эволюционного учения. Один из обзоров описывал, например, «эволюционирующую классификацию» ракового заболевания, другой «эволюционирующую парадигму» в понимании некоего класса ферментов, третий «эволюцию методов лечения». В проверенной выборке таких работ была почти половина, поэтому доля обзоров, имеющих отношение к биохимии или иммунологии, а одновременно содержащих какое-либо упоминание биологической эволюции, по-видимому, не превышает 5%.
Эти данные не противоречат словам Добжанского. Он говорил, что свет эволюции необходим для того, чтобы увидеть «общую картину», но не отрицал, что сухие факты могут быть открыты и без нее. Действительно, в оригинальной статье Уотсона и Крика, описывающей структуру двойной спирали ДНК слова с корнем «эвол» не встречаются ни разу. Однако, я полагаю, что многие ученые променяли бы стопятьсот своих статей в области эволюции бабочки-уклюжницы (нота бене: уклюжница существует только в биофаковских преданиях) на одну статью, описывающую всего лишь один вяленый факт в длинном ряду вяленых фактов, но начинающуюся словами «Мы хотим предложить структуру соли дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК). Эта структура обладает новыми свойствами, представляющими значительный интерес для биологии» (интересующимся - нажимать здесь).
В заключительной части своего эссе Добжанский касается еще двух вопросов. Во-первых, он разграничивает, что уже известно и что остается понять в отношении эволюции. Ответ на этот вопрос всем заинтересованным лицам тоже хорошо знаком; Добжанский говорит, что эволюция в истории Земли никогда не прекращалась и что сомневаться в этом могут только «невежды или те, кто сопротивляется фактам в силу эмоциональных причин или обыкновенного догматизма» (нота бене: это не пересказ, а цитата), а вот механизмы эволюции нуждаются в изучении.
И наконец, Добжанский подходит к вопросу из-за которого его имя нередко используется в споре самыми эмоциональными и догматическими дискутантами; существует ли противоречие между эволюционным учением (именно такой термин использует Добжанский) и религиозной верой?
Ответ Добжанского: ни в коем случае! Он считает нелепостью принимать Священное Писание за учебники по астрономии, геологии и биологии для начинающих и считает, что кажущиеся конфликты возникают только тогда, когда символам Священного Писания придают значение, которого у них исходно не было. Здесь, в заключение своей работы, Добжанский напоминает слова Тейяра де Шардена, католического священника, богослова, философа и палеонтолога, открывшего останки синантропа, о том, что эволюция есть не теория и не гипотеза, а всеобъемлющий постулат, что она есть свет, освещающий все факты, и траектория, по которой должны двигаться все научные рассуждения.
В обращении к авторитету Тейяра де Шардена, которого Добжанский считает одним из величайших мыслителей 20 века, проявляется и позиция самого автора эссе, высоко оценивавшего шарденовский взгляд на мир, не разделявший, по словам Добжанского, науку и веру по герметичным отсекам, но напротив гармонично сочетавший в себе эти части. Добжанский пишет, что Тейяр де Шарден был креационистом, но таким, который считал, что Творение реализовано в этом мире посредством эволюции.
Итак, Добжанский, в полной мере оставаясь естественником, энергично утверждает абсолютную доказанность фактов, свидетельствующих о том, что эволюция происходит, но в то же время признает необычную природу эволюционного учения как вне- или над-научного постулата. Этот взгляд во многом параллелен взгляду Поппера на теорию естественного отбора как на метафизическую исследовательскую программу (вот здесь этот вопрос обсуждался). В этом рассуждении проявляется освежающий выход Добжанского из коробки с сухофруктами, отличающий его от модных, но унылых докинзов, эпигонство которых не позволяет им оторваться от повторения общих мест.
О взглядах Добжанского на значения эволюции мы знаем частично из его эссе, а частично из воспоминаний Франциско Айалы, ученика Добжанского и известного биолога. Из этих же воспоминаний мы можем узнать и о характере христианства Добжанского. Айала пишет, что Добжанский, по-видимому, отвергал веру в существование личностного Бога и жизнь после телесной смерти. Религиозность Добжанского, по мнению Айалы, сводилась к вере в наличие у вселенной смысла, который придает вселенной именно эволюция, превзошедшая самое себя в своем продукте - человеке, через которого она создала мир самосознания и культуры.
С одной стороны, к мнению Айалы следует отнестись со вниманием: во-первых, он много и на протяжении длительного времени общался с Добжанским, а, во-вторых, он получил богословское образование в Испании и даже был рукоположен в священнический сан перед тем, как отправился учиться в США. С другой стороны, оставивший служение священник может иметь свое и весьма сильное мнение по такому вопросу, которое может окрашивать его воспоминания о взглядах Добжанского в специфические цвета.
Фрэнсис Коллинз, директор Национальных Институтов Здравоохранения США, в своей книге “Язык Бога” коротко говорит о принадлежности Добжанского к православию, как об известном факте, но мнение Коллинза, скорее всего, основано на рассказах третьих лиц, поскольку нет никаких причин считать, что Коллинз был тесно знаком с Добжанским.
Таким образом, мне трудно сказать что-то определенное о христианстве Добжанского. Можно предположить, что он желал оставаться номинально православным в силу традиции, в реальности исповедуя веру в безличного бога Космической упорядоченности. Это вполне соответствовало бы мировоззрению многих естествоиспытателей, например, Эйнштейна. Возможно и то, что Добжанский не особенно допускал посторонних к своим религиозным взглядам. Это тоже было бы вполне характерно для университетского естественника. Скорее всего, мы никогда не узнаем всех подробностей. Но главным мне представляется не вопрос о личном благочестии Феодосия Добжанского, а нетривиальные и раздумчивые взгляды этого интересного человека и исследователя на значение эволюционного учения для биологии и на взаимоотношения науки и религии.
Пересказ дошел до последней части эссе, занимающей чуть более половины страницы. В ней автор бросает на обсуждаемый вопрос взгляд с высоты и представляет второй, более глубокий смысл ее названия. По мнению Добжанского, именно в свете эволюции биология становится самой вдохновляющей и интеллектуально насыщающей наукой. Без такой подсветки, пишет Добжанский, биология превратилась бы в кучу «вяленых фактов»; некоторые были бы интересны сами по себе, но они выглядели бы именно как беспорядочная куча, а не имеющая смысл картина.
В этом и состоит близкое всем биологам значение эволюционного учения; оно дает биологам, работающих в разных, часто непересекающихся, областях ощущение наличия общего языка. Оно дает каждому возможность ощутить причастность своей маленькой находки делу постройки «общего биологического дома». Оно дает возможность смотреть на биологию, одну из самых неточных естественных наук, как на науку, имеющую объединяющую теорию. Именно это и делает отношение биологов к эволюционному учению таким внимательным и бережным.
Стоит заметить, однако, что наличие этой общей картины/объединяющей теории не слишком проявляется в повседневной работе. Иначе говоря, слова «ничто в биологии не имеет смысла кроме как в свете эволюции” не стоит понимать так, что без использования теории эволюции работа биолога невозможна. В этом легко убедиться, бросив самый поверхностный взгляд на научные публикации. Посмотрим, например, все публикации за 2 последних года, собранные в одной из наиболее используемых медико-биологических баз данных Pubmed. Там собраны данные о всех статьях в журналах с минимально заметным уровнем цитирования, общим числом 1633587. (Все данные на май 2011 года, когда меня заинтересовал этот вопрос.)
Статьи можно выбирать из базы данных по словам и их комбинациям в названии, тексте реферата и в списке т.н. ключевых слов, которые специально подобраны, чтобы облегчать поиск. Так, используя для поиска слово biochemistry (биохимия) можно выбрать все статьи, где это слово упоминается. Еще лучше использовать урезанное слово biochem*. Тогда нам попадутся статьи со словами биохимия, биохимический и проч., т.е. все статьи, имеющие какое-то отношение к биохимии. Мы можем далее определить процент статей, имеющих отношение к биохимии, которые содержит также и слово evol* (т.е. эволюция, эволюционный, эволюционировать и проч.). Таковых оказалось всего 4,7%. Проведем такой же анализ для статей по иммунологии (поиск по immunol*); «эволюционные» слова встречаются в 5,4% статей, имеющих какое-либо отношение к иммунологии. Сделаем то же и для статей относящихся к бактериям, бактериологии и всему бактериальному (поиск по усеченному слову bact*). Полученный результат равен 2,0%.
Итак, от 95 до 98% научных статей по вполне актуальным разделам биологии не содержат упоминаний об эволюции. Можно предположить, что поскольку свет эволюционного учения нужен для того, чтобы различать общую картину, упоминание об эволюции будет более частым в обзорных статьях, обобщающих экспериментальную работу. Действительно, около 7% обзоров, имеющих отношение к биохимии или иммунологии, содержат также слова с корнем «эвол». Однако чтение случайно выбранных обзоров (примерно десяти) из этой группы показал, что не все они действительно касаются эволюционного учения. Один из обзоров описывал, например, «эволюционирующую классификацию» ракового заболевания, другой «эволюционирующую парадигму» в понимании некоего класса ферментов, третий «эволюцию методов лечения». В проверенной выборке таких работ была почти половина, поэтому доля обзоров, имеющих отношение к биохимии или иммунологии, а одновременно содержащих какое-либо упоминание биологической эволюции, по-видимому, не превышает 5%.
Эти данные не противоречат словам Добжанского. Он говорил, что свет эволюции необходим для того, чтобы увидеть «общую картину», но не отрицал, что сухие факты могут быть открыты и без нее. Действительно, в оригинальной статье Уотсона и Крика, описывающей структуру двойной спирали ДНК слова с корнем «эвол» не встречаются ни разу. Однако, я полагаю, что многие ученые променяли бы стопятьсот своих статей в области эволюции бабочки-уклюжницы (нота бене: уклюжница существует только в биофаковских преданиях) на одну статью, описывающую всего лишь один вяленый факт в длинном ряду вяленых фактов, но начинающуюся словами «Мы хотим предложить структуру соли дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК). Эта структура обладает новыми свойствами, представляющими значительный интерес для биологии» (интересующимся - нажимать здесь).
В заключительной части своего эссе Добжанский касается еще двух вопросов. Во-первых, он разграничивает, что уже известно и что остается понять в отношении эволюции. Ответ на этот вопрос всем заинтересованным лицам тоже хорошо знаком; Добжанский говорит, что эволюция в истории Земли никогда не прекращалась и что сомневаться в этом могут только «невежды или те, кто сопротивляется фактам в силу эмоциональных причин или обыкновенного догматизма» (нота бене: это не пересказ, а цитата), а вот механизмы эволюции нуждаются в изучении.
И наконец, Добжанский подходит к вопросу из-за которого его имя нередко используется в споре самыми эмоциональными и догматическими дискутантами; существует ли противоречие между эволюционным учением (именно такой термин использует Добжанский) и религиозной верой?
Ответ Добжанского: ни в коем случае! Он считает нелепостью принимать Священное Писание за учебники по астрономии, геологии и биологии для начинающих и считает, что кажущиеся конфликты возникают только тогда, когда символам Священного Писания придают значение, которого у них исходно не было. Здесь, в заключение своей работы, Добжанский напоминает слова Тейяра де Шардена, католического священника, богослова, философа и палеонтолога, открывшего останки синантропа, о том, что эволюция есть не теория и не гипотеза, а всеобъемлющий постулат, что она есть свет, освещающий все факты, и траектория, по которой должны двигаться все научные рассуждения.
В обращении к авторитету Тейяра де Шардена, которого Добжанский считает одним из величайших мыслителей 20 века, проявляется и позиция самого автора эссе, высоко оценивавшего шарденовский взгляд на мир, не разделявший, по словам Добжанского, науку и веру по герметичным отсекам, но напротив гармонично сочетавший в себе эти части. Добжанский пишет, что Тейяр де Шарден был креационистом, но таким, который считал, что Творение реализовано в этом мире посредством эволюции.
Итак, Добжанский, в полной мере оставаясь естественником, энергично утверждает абсолютную доказанность фактов, свидетельствующих о том, что эволюция происходит, но в то же время признает необычную природу эволюционного учения как вне- или над-научного постулата. Этот взгляд во многом параллелен взгляду Поппера на теорию естественного отбора как на метафизическую исследовательскую программу (вот здесь этот вопрос обсуждался). В этом рассуждении проявляется освежающий выход Добжанского из коробки с сухофруктами, отличающий его от модных, но унылых докинзов, эпигонство которых не позволяет им оторваться от повторения общих мест.
О взглядах Добжанского на значения эволюции мы знаем частично из его эссе, а частично из воспоминаний Франциско Айалы, ученика Добжанского и известного биолога. Из этих же воспоминаний мы можем узнать и о характере христианства Добжанского. Айала пишет, что Добжанский, по-видимому, отвергал веру в существование личностного Бога и жизнь после телесной смерти. Религиозность Добжанского, по мнению Айалы, сводилась к вере в наличие у вселенной смысла, который придает вселенной именно эволюция, превзошедшая самое себя в своем продукте - человеке, через которого она создала мир самосознания и культуры.
С одной стороны, к мнению Айалы следует отнестись со вниманием: во-первых, он много и на протяжении длительного времени общался с Добжанским, а, во-вторых, он получил богословское образование в Испании и даже был рукоположен в священнический сан перед тем, как отправился учиться в США. С другой стороны, оставивший служение священник может иметь свое и весьма сильное мнение по такому вопросу, которое может окрашивать его воспоминания о взглядах Добжанского в специфические цвета.
Фрэнсис Коллинз, директор Национальных Институтов Здравоохранения США, в своей книге “Язык Бога” коротко говорит о принадлежности Добжанского к православию, как об известном факте, но мнение Коллинза, скорее всего, основано на рассказах третьих лиц, поскольку нет никаких причин считать, что Коллинз был тесно знаком с Добжанским.
Таким образом, мне трудно сказать что-то определенное о христианстве Добжанского. Можно предположить, что он желал оставаться номинально православным в силу традиции, в реальности исповедуя веру в безличного бога Космической упорядоченности. Это вполне соответствовало бы мировоззрению многих естествоиспытателей, например, Эйнштейна. Возможно и то, что Добжанский не особенно допускал посторонних к своим религиозным взглядам. Это тоже было бы вполне характерно для университетского естественника. Скорее всего, мы никогда не узнаем всех подробностей. Но главным мне представляется не вопрос о личном благочестии Феодосия Добжанского, а нетривиальные и раздумчивые взгляды этого интересного человека и исследователя на значение эволюционного учения для биологии и на взаимоотношения науки и религии.