Попы на московском пепелище (часть 2 - Миссия невыполнима?)
В первой части этой заметки речь шла о бегстве москвичей из города, в который должна была войти неприятельская армия, и о тяжелом выборе, стоящем в эти дни перед московскими священниками - уходить ли вместе с паствой или оставаться для окормления тех немногих, кто возможно остался, пытаясь при этом защитить церковь от разграбления?
Русская армия и жители оставляют Москву. А. Семенов, А. Соколов
Речь шла также и о том, что же писал аббат Сюрюг о поведении армии Бонапарта в Москве, о пожаре и о бегстве московских священников, а также о том, что единственным русским священником, возобновившим богослужения в занятой французами Москве был протоиерей Михаил Гратинский.
В завершении первой части речь шла об этом полковом священнике, оказавшимся в Москве и после ряда приключений приступившим к отправлению богослужений в храме св. Евпла.
В этой и последующей частях мы поговорим о том почему и в какой степени оный Сюрюг французский неправ.
Надо заметить прежде всего, что слова аббата Сюрюга довольно осторожные. Он не утверждал, что в Москве остался единственный русский священник, но его можно понять так, что о. Михаил был единственным русским священником возобновившим богослужение в городе вскоре прихода французов. Напомню его слова: «Церкви были покинуты... В течение целых двух недель ни один звук колокола не прозвучал в городе, в котором храмы были в таком изобилии. Не встретилось ни одного попа, не было каких-либо признаков отправления службы…Сами французские власти пытались организовать религиозную службу, но попы уклонялись… Решились только трое или четверо к концу третьей недели».
O протоиерее Михаиле Гратинском Сюрюг пишет очевидно как об исключении из этого печального правила. Но и о. Михаил возобновил богослужение только 15/27 сентября, т.е. через две недели после вступления французов в Москву. Разница между двумя и тремя неделями невелика, но Сюрюг определенно выделяет о. Михаила из безликой массы «трех или четырех» попов. Ниже я выскажу простое предположение о причине этого предпочтения. А пока поговорим о том, сколько же священников оставалось в Москве, сколько из них возобновили богослужение и почему это было весьма нелегко.
Как я уже указывал, исчерпывающей статистики у меня нет, хотя по словам Мельниковой в Москве осталось большинство духовенства. Документальных подтвержений наличия священников в оккупированной Москве и совершения ими богослужений немало. Начнем с того, что после освобождения города генерал-губернатор Ростопчин собирал сведения о поведении граждан, находящихся на подведомственной ему территории, и отдавал должное «достохвальному поведению духовенства», которое во время пребывания врага в Москве и Московской губернии «не переставало исполнять обеты своего священного сана, напоминая народу словом и делом обязанности перед Богом и Царем».
По просьбе Ростопчина, епископ Августин (он был викарным епископом митр. Платона и в 1812 году временно управлял епархией из-за болезни последнего) представил к награждению наперсными крестами за отправление богослужений в оккупированной Москве следующих священников: Алексея Иванова (церкви Рождества Пресвятой Богородицы на Стрелке), Игнатия Иванова (церковь Максима Блаженного на Варварке), Егора Семенова (Троицкой церкви - не указано которой из нескольких храмов, посвященных Живоначальной Троице), Исидора Дмитриева (Рождественской церкви, домового храма Голициных), Афанасия Ипатова (Казанской Церкви в Коломенском).
Церковь Казанской иконы Божией матери в Коломенском
Церковь Рождества Пресвятой Богородицы на Стрелке в 1882 году
Она же сегодня
Церковь Максима Исповедника на Варварке (главный ее придел освящен в честь московского Максима Блаженного) в 1882 году
Она же сегодня
Протоиерей Петр Семенов, Преображенской церкви на Глинищах, отправлявший богослужение в своей церкви и понесший тяжелые раны от врагов, был награжден золотым наперсным крестом с алмазами.
Эту церковь можно увидеть только на старых фотографиях; в 1931 году ее разрушили и выстроили на ее месте жилой дом
Священник церкви Живоначальной Троицы (которой из нескольких церквей - не знаю) Георгий Легонин также продолжал служить Божественную Литургию и исправлять требы и также был награжден золотым наперсным крестом.
Подобным образом поступил и священник Ианнуариевской церкви в Запасном дворце Григорий Гаврилов. И он был представлен епископом Августином к награждению золотым наперсным крестом (по просьбе начальника Московского дворцового управления Валуева).
Итак, многие московские священники продолжали отправление богослужений в Москве, захваченной французами. Но еще больше было тех, кто остался, но не смог восстановить богослужебную жизнь в своих храмах. В книге Мельниковой я без труда нашел имена еще 10 священников и 2 диаконов (кроме тех, кто уже был упомянут выше), оставшихся в Москве. Многие из них были награждены за спасение церковных ценностей. Более того, краткие описания их приключений и злоключений упоминают о присутствии других священников в Москве, не называя их имен.
Карта размещения французских войск в Москве с интересного краеведческого сайта.
Происходившее в двадцати шести монастырях и подворьях (в т.ч. в одном греческом монастыре, а также заштатных и упраздненных русских) во время нашествия и их состояние после ухода неприятеля из Москвы подробно описано в докладе обер-прокурора Синода князя А.Н.Голицына. В нем также указано немало имен оставшихся в Москве священников-монахов (я насчитал 10) и о многих других говорится без упоминания имен.
Доклад этот можно суммировать следующим образом. Настоятели большинства (хотя и не всех) монастырей с частью монашествующих выехали из города с самыми ценными вещами, увозя их в Вологду. В монастырях, из которых уехали настоятели, остались наместники с частью монашествующих.
Заметим, что ценности вывозили постольку поскольку хватало транспорта. Например, заштатному (тогда) Сретенскому монастырю транспорта не выделили совершенно, поэтому его ценности были отправлены с купцами, направлявшимися в Казань. Из второ- и третьеклассных женских монастырей ценности не вывозили по причине отсутствия транспорта. Не вывезли ценности также из греческого Николаевского монастыря по причине мне неизвестной.
В большинстве случаев монастыри, как и приходские храмы, подверглись разграблению и были использованы для различных хозяйственных нужд. Такая же судьба постигла и Высокопетровский монастырь. Однако начальник скотобойни, которую французы устроили в монастыре, относился к оставшимся монахам по меркам военного времени хорошо и отдал им одну церковь для богослужения, которое и продолжалось в ней всегда в присутствии множества людей до освобождения Москвы.
Выскопетровский монастырь сегодня
Богослужения отправляли и в Богоявленском монастыре. Оставшийся в нем казначей о. Аарон служил «утреннее и вечернее молитвословие», начиная с 17/29 сентября. С 15/27 сентября такие же службы возобновил в Знаменском монастыре иеромонах Георгий. Продолжалось богослужение также и в Новодевичьего и Страстном женских монастырях. Если «утреннее и вечернее молитвословие» в Богоявленском и Знаменском монастырях не обязательно подразумевает Божественную Литургию, то говоря о Новодевичьем и Страстном автор доклада пишет именно о Литургии.
Заметим, что бегство настоятелей монастырей вызвано не только ответственностью за вверенные ценности и гипотетической трусостью. Многие из них были весьма старыми, даже дряхлыми людьми. Я не проводил полного биографического поиска, но в упомянутом докладе, который был написан по горячим следам, пятеро из 16 настоятелей уже названы покойными, что несомненно говорит о плохом состоянии их здоровья в тот момент, когда Бонапарт подходил к Москве.
Подведем промежуточный итог. В Москве осталось много священников. Известно, что по крайней мере в дюжине церквей богослужение возобновилось после захвата города французами. Более того, оставшиеся священники нередко служили в нескольких церквах. Это разумеется не более, чем капля в море для Москвы, в которой было тогда около 300 церквей, но в сравнимой степени сократилось и число богомольцев в городе.
Почему же не все из оставшихся в Москве священников продолжали богослужения? Очевидно, что для этого требовалось выполнение нескольких необходимых условий, o которых мы сейчас и поговорим.
Во-первых, церковь должна была уцелеть при пожаре 2-6 сентября. Пожарные из города ушли, как и большинство прихожан. Спасти в одиночку здание от пожара в горящем городе невозможно, так что оставалось полагаться на волю Божию. В книге Мельниковой приведены данные из архива Синода по состоянию московских церквей после освобождения города (мне не вполне ясно, но думаю, что речь идет о немонастырских церквах), которые указывают, что полностью или частично сгорело 123 церкви из 264, т.е. половина от общего числа. По оценке И. М. Катаева (эти данные есть в Википедии) пожар уничтожил 122 храма из 329. Разница в приведенных цифрах может быть связана с включением Катаевым в это число не только приходских, но и монастырских, а возможно и домовых и/или инославных церквей. Кроме того, если Мельникова различает полностью и частично сгоревшие церкви, то Катаев считает только уничтоженные. Подсчеты Мельниковой, основанные на синодальных архивах мне кажутся точнее, но в любом случае ущерб московским церквам был очень велик и приблизительно соответствовал степени общего ущерба городу, т.к. сгорело примерно две трети Москвы.
Несколько меньший ущерб понесли монастыри, возможно в силу наличия каменных стен вокруг них. Два из них сгорели почти полностью. Девять пострадали от огня. В трех из этих девяти были повреждены церкви, в то время как в остальных - только келии и другие постройки.
Во-вторых, церковь не должна была быть ни разграблена, ни осквернена так, чтобы в ней не могли совершаться богослужения. Статистика из книги Мельниковой говорит, что церковная утварь была разграблена полностью или частично в 227 церквах из 264. Разумеется, частичное разграбление не обязательно препятствует продолжению богослужения, но лучшей статистики у меня нет. Разграблены были все монастыри за исключением Новодевичьего. Данилов и Николо-Перервинский были разграблены частично. Разумеется, многие ценности были спасены - увезены из Москвы или тщательно спрятаны. В последнем случае они нередко переживали нашествие, но мародеры грабили все, что попадалось под руку. Независимо от того находили или нет ценности в монастырских церквах, грабители тщательно проходились по всем жилым и хозяйственным помещениям.
Большинство монастырей и многие храмы были заняты французами для различных надобностей. Согласно докладу Голицина, Симонов монастырь был превращен в хлебный магазин (склад); Заиконоспасский стал казармой (келии) и конюшней (церкви); в Высокопетровском устроили скотобойню. Точные сведения о том, что происходило в некоторых монастырях не приведены (полагаю, что в них уже не оставалось свидетелей - монахов выгнали или они ушли сами), но про многие говорится, что по освобождении Москвы их нашли полными нечистот, что свидетельствует об их использовании в качестве казарм и/или конюшен.
Москва, 8 октября 1812 г. Французы у Симонова монастыря. Художник Х.В. Фабер дю Фор. 1830-е
То, что французы останавливались в Кремлевских соборах всем известно и все видели картины Верещагина:
это "Маршал Даву в Чудовом монастыре"
А это "Французы в Успенском соборе"
А вот это - картина И. Львова "Грабители в Архангельском соборе"
Кстати, еще раз рекомендую всем хороший ЖЖ под названием "Книжка с картинками" pro100_mica. Некоторые из приведенных здесь картинок были найдены именно в этом журнале, где есть много записей летописного характера о войне 1812 года.
С тем фактом, что церкви притягивали мародеров, как магнит иголку, связано третье необходимое условие. Для того, чтобы возобновить богослужение священник должен был выжить. На этой оптимистической ноте я и завершу вторую часть рассказа.
Русская армия и жители оставляют Москву. А. Семенов, А. Соколов
Речь шла также и о том, что же писал аббат Сюрюг о поведении армии Бонапарта в Москве, о пожаре и о бегстве московских священников, а также о том, что единственным русским священником, возобновившим богослужения в занятой французами Москве был протоиерей Михаил Гратинский.
В завершении первой части речь шла об этом полковом священнике, оказавшимся в Москве и после ряда приключений приступившим к отправлению богослужений в храме св. Евпла.
В этой и последующей частях мы поговорим о том почему и в какой степени оный Сюрюг французский неправ.
Надо заметить прежде всего, что слова аббата Сюрюга довольно осторожные. Он не утверждал, что в Москве остался единственный русский священник, но его можно понять так, что о. Михаил был единственным русским священником возобновившим богослужение в городе вскоре прихода французов. Напомню его слова: «Церкви были покинуты... В течение целых двух недель ни один звук колокола не прозвучал в городе, в котором храмы были в таком изобилии. Не встретилось ни одного попа, не было каких-либо признаков отправления службы…Сами французские власти пытались организовать религиозную службу, но попы уклонялись… Решились только трое или четверо к концу третьей недели».
O протоиерее Михаиле Гратинском Сюрюг пишет очевидно как об исключении из этого печального правила. Но и о. Михаил возобновил богослужение только 15/27 сентября, т.е. через две недели после вступления французов в Москву. Разница между двумя и тремя неделями невелика, но Сюрюг определенно выделяет о. Михаила из безликой массы «трех или четырех» попов. Ниже я выскажу простое предположение о причине этого предпочтения. А пока поговорим о том, сколько же священников оставалось в Москве, сколько из них возобновили богослужение и почему это было весьма нелегко.
Как я уже указывал, исчерпывающей статистики у меня нет, хотя по словам Мельниковой в Москве осталось большинство духовенства. Документальных подтвержений наличия священников в оккупированной Москве и совершения ими богослужений немало. Начнем с того, что после освобождения города генерал-губернатор Ростопчин собирал сведения о поведении граждан, находящихся на подведомственной ему территории, и отдавал должное «достохвальному поведению духовенства», которое во время пребывания врага в Москве и Московской губернии «не переставало исполнять обеты своего священного сана, напоминая народу словом и делом обязанности перед Богом и Царем».
По просьбе Ростопчина, епископ Августин (он был викарным епископом митр. Платона и в 1812 году временно управлял епархией из-за болезни последнего) представил к награждению наперсными крестами за отправление богослужений в оккупированной Москве следующих священников: Алексея Иванова (церкви Рождества Пресвятой Богородицы на Стрелке), Игнатия Иванова (церковь Максима Блаженного на Варварке), Егора Семенова (Троицкой церкви - не указано которой из нескольких храмов, посвященных Живоначальной Троице), Исидора Дмитриева (Рождественской церкви, домового храма Голициных), Афанасия Ипатова (Казанской Церкви в Коломенском).
Церковь Казанской иконы Божией матери в Коломенском
Церковь Рождества Пресвятой Богородицы на Стрелке в 1882 году
Она же сегодня
Церковь Максима Исповедника на Варварке (главный ее придел освящен в честь московского Максима Блаженного) в 1882 году
Она же сегодня
Протоиерей Петр Семенов, Преображенской церкви на Глинищах, отправлявший богослужение в своей церкви и понесший тяжелые раны от врагов, был награжден золотым наперсным крестом с алмазами.
Эту церковь можно увидеть только на старых фотографиях; в 1931 году ее разрушили и выстроили на ее месте жилой дом
Священник церкви Живоначальной Троицы (которой из нескольких церквей - не знаю) Георгий Легонин также продолжал служить Божественную Литургию и исправлять требы и также был награжден золотым наперсным крестом.
Подобным образом поступил и священник Ианнуариевской церкви в Запасном дворце Григорий Гаврилов. И он был представлен епископом Августином к награждению золотым наперсным крестом (по просьбе начальника Московского дворцового управления Валуева).
Итак, многие московские священники продолжали отправление богослужений в Москве, захваченной французами. Но еще больше было тех, кто остался, но не смог восстановить богослужебную жизнь в своих храмах. В книге Мельниковой я без труда нашел имена еще 10 священников и 2 диаконов (кроме тех, кто уже был упомянут выше), оставшихся в Москве. Многие из них были награждены за спасение церковных ценностей. Более того, краткие описания их приключений и злоключений упоминают о присутствии других священников в Москве, не называя их имен.
Карта размещения французских войск в Москве с интересного краеведческого сайта.
Происходившее в двадцати шести монастырях и подворьях (в т.ч. в одном греческом монастыре, а также заштатных и упраздненных русских) во время нашествия и их состояние после ухода неприятеля из Москвы подробно описано в докладе обер-прокурора Синода князя А.Н.Голицына. В нем также указано немало имен оставшихся в Москве священников-монахов (я насчитал 10) и о многих других говорится без упоминания имен.
Доклад этот можно суммировать следующим образом. Настоятели большинства (хотя и не всех) монастырей с частью монашествующих выехали из города с самыми ценными вещами, увозя их в Вологду. В монастырях, из которых уехали настоятели, остались наместники с частью монашествующих.
Заметим, что ценности вывозили постольку поскольку хватало транспорта. Например, заштатному (тогда) Сретенскому монастырю транспорта не выделили совершенно, поэтому его ценности были отправлены с купцами, направлявшимися в Казань. Из второ- и третьеклассных женских монастырей ценности не вывозили по причине отсутствия транспорта. Не вывезли ценности также из греческого Николаевского монастыря по причине мне неизвестной.
В большинстве случаев монастыри, как и приходские храмы, подверглись разграблению и были использованы для различных хозяйственных нужд. Такая же судьба постигла и Высокопетровский монастырь. Однако начальник скотобойни, которую французы устроили в монастыре, относился к оставшимся монахам по меркам военного времени хорошо и отдал им одну церковь для богослужения, которое и продолжалось в ней всегда в присутствии множества людей до освобождения Москвы.
Выскопетровский монастырь сегодня
Богослужения отправляли и в Богоявленском монастыре. Оставшийся в нем казначей о. Аарон служил «утреннее и вечернее молитвословие», начиная с 17/29 сентября. С 15/27 сентября такие же службы возобновил в Знаменском монастыре иеромонах Георгий. Продолжалось богослужение также и в Новодевичьего и Страстном женских монастырях. Если «утреннее и вечернее молитвословие» в Богоявленском и Знаменском монастырях не обязательно подразумевает Божественную Литургию, то говоря о Новодевичьем и Страстном автор доклада пишет именно о Литургии.
Заметим, что бегство настоятелей монастырей вызвано не только ответственностью за вверенные ценности и гипотетической трусостью. Многие из них были весьма старыми, даже дряхлыми людьми. Я не проводил полного биографического поиска, но в упомянутом докладе, который был написан по горячим следам, пятеро из 16 настоятелей уже названы покойными, что несомненно говорит о плохом состоянии их здоровья в тот момент, когда Бонапарт подходил к Москве.
Подведем промежуточный итог. В Москве осталось много священников. Известно, что по крайней мере в дюжине церквей богослужение возобновилось после захвата города французами. Более того, оставшиеся священники нередко служили в нескольких церквах. Это разумеется не более, чем капля в море для Москвы, в которой было тогда около 300 церквей, но в сравнимой степени сократилось и число богомольцев в городе.
Почему же не все из оставшихся в Москве священников продолжали богослужения? Очевидно, что для этого требовалось выполнение нескольких необходимых условий, o которых мы сейчас и поговорим.
Во-первых, церковь должна была уцелеть при пожаре 2-6 сентября. Пожарные из города ушли, как и большинство прихожан. Спасти в одиночку здание от пожара в горящем городе невозможно, так что оставалось полагаться на волю Божию. В книге Мельниковой приведены данные из архива Синода по состоянию московских церквей после освобождения города (мне не вполне ясно, но думаю, что речь идет о немонастырских церквах), которые указывают, что полностью или частично сгорело 123 церкви из 264, т.е. половина от общего числа. По оценке И. М. Катаева (эти данные есть в Википедии) пожар уничтожил 122 храма из 329. Разница в приведенных цифрах может быть связана с включением Катаевым в это число не только приходских, но и монастырских, а возможно и домовых и/или инославных церквей. Кроме того, если Мельникова различает полностью и частично сгоревшие церкви, то Катаев считает только уничтоженные. Подсчеты Мельниковой, основанные на синодальных архивах мне кажутся точнее, но в любом случае ущерб московским церквам был очень велик и приблизительно соответствовал степени общего ущерба городу, т.к. сгорело примерно две трети Москвы.
Несколько меньший ущерб понесли монастыри, возможно в силу наличия каменных стен вокруг них. Два из них сгорели почти полностью. Девять пострадали от огня. В трех из этих девяти были повреждены церкви, в то время как в остальных - только келии и другие постройки.
Во-вторых, церковь не должна была быть ни разграблена, ни осквернена так, чтобы в ней не могли совершаться богослужения. Статистика из книги Мельниковой говорит, что церковная утварь была разграблена полностью или частично в 227 церквах из 264. Разумеется, частичное разграбление не обязательно препятствует продолжению богослужения, но лучшей статистики у меня нет. Разграблены были все монастыри за исключением Новодевичьего. Данилов и Николо-Перервинский были разграблены частично. Разумеется, многие ценности были спасены - увезены из Москвы или тщательно спрятаны. В последнем случае они нередко переживали нашествие, но мародеры грабили все, что попадалось под руку. Независимо от того находили или нет ценности в монастырских церквах, грабители тщательно проходились по всем жилым и хозяйственным помещениям.
Большинство монастырей и многие храмы были заняты французами для различных надобностей. Согласно докладу Голицина, Симонов монастырь был превращен в хлебный магазин (склад); Заиконоспасский стал казармой (келии) и конюшней (церкви); в Высокопетровском устроили скотобойню. Точные сведения о том, что происходило в некоторых монастырях не приведены (полагаю, что в них уже не оставалось свидетелей - монахов выгнали или они ушли сами), но про многие говорится, что по освобождении Москвы их нашли полными нечистот, что свидетельствует об их использовании в качестве казарм и/или конюшен.
Москва, 8 октября 1812 г. Французы у Симонова монастыря. Художник Х.В. Фабер дю Фор. 1830-е
То, что французы останавливались в Кремлевских соборах всем известно и все видели картины Верещагина:
это "Маршал Даву в Чудовом монастыре"
А это "Французы в Успенском соборе"
А вот это - картина И. Львова "Грабители в Архангельском соборе"
Кстати, еще раз рекомендую всем хороший ЖЖ под названием "Книжка с картинками" pro100_mica. Некоторые из приведенных здесь картинок были найдены именно в этом журнале, где есть много записей летописного характера о войне 1812 года.
С тем фактом, что церкви притягивали мародеров, как магнит иголку, связано третье необходимое условие. Для того, чтобы возобновить богослужение священник должен был выжить. На этой оптимистической ноте я и завершу вторую часть рассказа.