Паки о климате (памяти профессора Преображенского)
Обсуждение недавнего поста о внутренних проблемах научных исследований изменений климата не могло не затронуть значение этого отнюдь не полностью понятого явления для общества. По моему мнению, и я тут совсем не оригинален, ни реальное состояние этого процесса, ни роль человеческой деятельности в его развитии, ни его влияние на природу и общество, ни наилучшие способы реагирования на возможно происходящие изменения не определены с той степенью определенности, которая обосновывала бы немедленное и кардинальное изменение образа жизни человека. При этом я совершенно не исключаю, что изменение действительно происходит. Но для того, чтобы разобраться в этом, требуется как минимум отсутствие политической ангажированности таких исследований. Речь в предшествующем посте шла именно о том, что эти работы находятся под сильным влиянием вненаучных факторов, так что мнения, не полностью согласные с идеей катастрофического характера изменений и полной их зависимости от человеческой деятельности, подавляются или путем индуцированной самоцензуры, или цензуры т.н. общественного мнения.
Это мнение создано и поддерживается разнообразными общественными силами. В обсуждении был затронут вопрос - зачем? В чем заключается интерес в развитии и поддержании этого убеждения в обществе? Должен сразу предупредить, что объяснение этого течения желанием предотвратить катастрофу и гибель человечества я не буду принимать во внимание, поскольку влиятельные адепты указанных взглядов не были уличены ни в желании помочь людям без получения личной выгоды, ни в страхе перед климатической катастрофой.
Если произойдет подъем уровня мирового океана, даже достаточно незначительнтый, это здание погрузится в пучину вод. Только человек отрицающий реальность климатической катастрофы может поселиться в таком доме.
Я не забыл написать, что этот дом принадлежит Бараку Обаме?
Значение «климатического кризиса» мне представляется в том, что он может стать, если уже не стал новым смыслом существования общественных сил, которые исторически и идейно связаны с традиционными левыми. Как бы ни спорили современные энтузиасты жизни в СССР, заочные сторонники Эрнста Тельмана и бойцов интербригад в Испании, идея социализма/коммунизма потерпела крах. Специально ради умиротворения этих читателей признаю, что исторический процесс извилист; никто не знает, не ожидает ли нас впереди период Германской Социалистической Джамахирии или Союза Евразийских Народных Республик. Но посмотрев на историю 20 века мы увидим, что она усеяна телами стран, пытавшихся перестроить свою жизнь на основе социалистических/коммунистических идей, как мертворожденными вроде Советской Венгрии и Баварии, так и тех, которые шли по этому пути десятки лет.
Попытки использовать Китай в качестве противоположного примера убеждают нас только в том, что возможным выходом из смертельного пике социалистической экономики является легализация рынка. Трудно обвинить страну в последовательном строительстве социалистической экономики, когда общее число миллиардеров в Китае достигло в 2021 году 626 человек (чуть меньше, чем в США), имеющих совокупное состояние 2,5 трлн долл.
Показательна судьба не только стран, но и общественных движений. Все традиционные левые партии или исчезли, или сжались до размеров секты, или решительно изменились, причем это касается как радикальных революционных партий, так и тех, которых большевики называли оппортунистами и соглашателями. Идея построения широкой коалиции для борьбы за обобществление собственности на средства производства на основе гегемонии пролетариата в союзе с трудовым крестьянством не увлекает больше народные массы. Играет роль и изменение структуры общества, и исторический опыт. Так или иначе освобождение рабочего класса или даже угнетенных социальных групп не может обеспечить движению достаточно широкую общественную поддержку.
Можно возразить - как раз освобождение целого спектра групп, которые считаются угнетенными репрессивным традиционным обществом, включая разнообразные меньшинства, становится новым радужным знаменем современных прогрессистов. Невозможно отрицать значение этого фактора, но слишком уж различаются интересы групп внутри «радуги», чтобы стало возможным подвинуть их на решительные действия с далеко идущими последствиями. Разумеется, появление возможности по личному желанию изменять свой пол в документах или образовывать семью из произвольной, никак не регулируемой комбинации лиц наносит сильный удар по традиционному укладу жизни. Потеря реального права на свободу слова, конечно же, находится в противоречии с традициями, а возможно, и законами демократических государств, нанося удар по основам их политического уклада. При этом не имеет значения даже то, что и в прошлом свобода слова далеко не была абсолютной; в настоящее время удар приходится по самой идее свободы слова.
Но при все этом, граждане, желающие оставить в документах пол, который записан в их свидетельстве о рождении, и образовывать традиционные семьи, сохраняют такую возможность. Лица, не заинтересованные в публичной пропаганде своих взглядов, сохраняют возможность жить, не сверяясь ежедневно с официальными лозунгами по вопросам расового и гендерного равенства. Такая степень влияния на человека не является достаточной для построения нового мира. Мир, в котором значительное число людей имеет возможность не изменять существенно своего образа жизни, сохраняющего некоторую привлекательность уже в силу своей традиционности, революционизирован недостаточно. Сохранение части общества в относительно неизменном состоянии чревато тем, что в случае катастроф социального/экономического/демографического характера именно эта часть получит адаптивное преимущество и естественным и даже ненасильственным образом вытеснит «новых людей».
Климатическая катастрофа полностью решает эти проблемы. Она представляет угрозу самому существованию человечества и поэтому не просто дает моральное право на самое бесцеремонное и мелочное вмешательство в человеческую жизнь, но настоятельно требует принятия мер по регламентации всех ее сторон. Изменения затронут не только общественные, но и семейные отношения, даже самую что ни на есть личную сферу. Спасение Земли и человечества оправдывает решительное вмешательство в вопросы личного потребления, места жительства и характера жилища и работы, возможных перемещений и все прочее, что оказывает влияние на производство углекислоты, которая выделяется с каждым выдохом человека. Поскольку эта угроза едина для всех живущих на Земле без исключения, она подходит для создания максимально широкой общественной коалиции; при желании и должном соблюдении правил каждый может найти себе место в рядах борцов за спасение Матери-Земли и человеческого рода.
Наличие такого направление борьбы делает ненужным устаревшее знамя борьбы за освобождение трудящихся от гнета эксплуататоров, за которым в его чистом виде никто уже не поднимается на социальную борьбу. Говорящие, что этот во многих случаях лозунг все еще имеет влияние, принимают «борьбу за улучшение условий гнета» (как выразился бы последовательный большевик) вроде недавней успешной забастовки сценаристов Голливуда с борьбой за «освобождение рабочего класса». Сценаристы «фабрики грез» добились выполнения своих пожеланий и отнюдь не собираются продолжать забастовку до полного прекращения эксплуатации человека человеком. Иногда за борьбу против «гнета капитала» (мне очень трудно избежать использования тех штампов, которыми официальная общественная наука пользовалась во времена моего студенчества; да что там притворяться - я просто обожаю их использовать) принимают национальные движения в странах т.н. Третьего мира, которые с неизбежностью носят некоторые черты антикапиталистического движения (борьбу народов Мали и Нигера с французским присутствием можно назвать борьбой с французским империализмом, но главная ее мишень - Франция, а не капитализм; если бы Франция была феодальной, нигерийцы все равно не жаловали бы ее).
Борьба с климатическим кризисом дает выдохшимся левым не только новый смысл продолжения их существования, но и приемлемое современным обществом обоснование их традиционной политике как можно более полного контроля над обществом, находящимся в их власти. Либеральным прогрессистам эта борьба дает возможность оправдать радикальное изменения их подхода к личным свободам, уже, впрочем, произошедшего, но пока еще нуждающегося в моральном обосновании среди тех, кто тянется к прогрессу, но все еще не готов сунуть свою голову в петлю. Именно этот обоюдный интерес поддерживает существование «красно-зеленых» политических коалиций в Европе, выглядящих довольно странно с точки зрения как классических левых, так и классических борцов за охрану окружающей среды. В США нет политических коалиций в европейском смысле, но Демпартия является, по сути, именно такой коалицией, хотя не столько красной, сколько во всех смыслах розовой.
Если эту центральную ось (или скрепу, если вам так больше нравится) вытащить, произойдет распад единого движения прогрессивных сил, отчего невозможно даже представить изменения общепринятых взглядов по этому вопросу до тех пор, пока указанные силы занимают присущее им сегодня место в общественном дискурсе. Ни одна из кампаний по внедрению одобренных партийным руководством учений в области естественных наук не имела такого жизненного значения для продолжения существования сложившейся в СССР общественной системы, какое имеет учение о климатическом кризисе для прогрессизма. Очевидно, что такая роль несовместима с возможностью объективного изучения проблемы. Понятно также, что никаких доказательств несуществования климатического кризиса не может быть предоставлено даже в том случае, если его и на самом деле нет. Сегодняшний климатический кризис, как и разруха по мнению проф. Преображенского, гнездится в головах и будет продолжать пребывать там в обозримом будущем.
Это мнение создано и поддерживается разнообразными общественными силами. В обсуждении был затронут вопрос - зачем? В чем заключается интерес в развитии и поддержании этого убеждения в обществе? Должен сразу предупредить, что объяснение этого течения желанием предотвратить катастрофу и гибель человечества я не буду принимать во внимание, поскольку влиятельные адепты указанных взглядов не были уличены ни в желании помочь людям без получения личной выгоды, ни в страхе перед климатической катастрофой.
Если произойдет подъем уровня мирового океана, даже достаточно незначительнтый, это здание погрузится в пучину вод. Только человек отрицающий реальность климатической катастрофы может поселиться в таком доме.
Я не забыл написать, что этот дом принадлежит Бараку Обаме?
Значение «климатического кризиса» мне представляется в том, что он может стать, если уже не стал новым смыслом существования общественных сил, которые исторически и идейно связаны с традиционными левыми. Как бы ни спорили современные энтузиасты жизни в СССР, заочные сторонники Эрнста Тельмана и бойцов интербригад в Испании, идея социализма/коммунизма потерпела крах. Специально ради умиротворения этих читателей признаю, что исторический процесс извилист; никто не знает, не ожидает ли нас впереди период Германской Социалистической Джамахирии или Союза Евразийских Народных Республик. Но посмотрев на историю 20 века мы увидим, что она усеяна телами стран, пытавшихся перестроить свою жизнь на основе социалистических/коммунистических идей, как мертворожденными вроде Советской Венгрии и Баварии, так и тех, которые шли по этому пути десятки лет.
Попытки использовать Китай в качестве противоположного примера убеждают нас только в том, что возможным выходом из смертельного пике социалистической экономики является легализация рынка. Трудно обвинить страну в последовательном строительстве социалистической экономики, когда общее число миллиардеров в Китае достигло в 2021 году 626 человек (чуть меньше, чем в США), имеющих совокупное состояние 2,5 трлн долл.
Показательна судьба не только стран, но и общественных движений. Все традиционные левые партии или исчезли, или сжались до размеров секты, или решительно изменились, причем это касается как радикальных революционных партий, так и тех, которых большевики называли оппортунистами и соглашателями. Идея построения широкой коалиции для борьбы за обобществление собственности на средства производства на основе гегемонии пролетариата в союзе с трудовым крестьянством не увлекает больше народные массы. Играет роль и изменение структуры общества, и исторический опыт. Так или иначе освобождение рабочего класса или даже угнетенных социальных групп не может обеспечить движению достаточно широкую общественную поддержку.
Можно возразить - как раз освобождение целого спектра групп, которые считаются угнетенными репрессивным традиционным обществом, включая разнообразные меньшинства, становится новым радужным знаменем современных прогрессистов. Невозможно отрицать значение этого фактора, но слишком уж различаются интересы групп внутри «радуги», чтобы стало возможным подвинуть их на решительные действия с далеко идущими последствиями. Разумеется, появление возможности по личному желанию изменять свой пол в документах или образовывать семью из произвольной, никак не регулируемой комбинации лиц наносит сильный удар по традиционному укладу жизни. Потеря реального права на свободу слова, конечно же, находится в противоречии с традициями, а возможно, и законами демократических государств, нанося удар по основам их политического уклада. При этом не имеет значения даже то, что и в прошлом свобода слова далеко не была абсолютной; в настоящее время удар приходится по самой идее свободы слова.
Но при все этом, граждане, желающие оставить в документах пол, который записан в их свидетельстве о рождении, и образовывать традиционные семьи, сохраняют такую возможность. Лица, не заинтересованные в публичной пропаганде своих взглядов, сохраняют возможность жить, не сверяясь ежедневно с официальными лозунгами по вопросам расового и гендерного равенства. Такая степень влияния на человека не является достаточной для построения нового мира. Мир, в котором значительное число людей имеет возможность не изменять существенно своего образа жизни, сохраняющего некоторую привлекательность уже в силу своей традиционности, революционизирован недостаточно. Сохранение части общества в относительно неизменном состоянии чревато тем, что в случае катастроф социального/экономического/демографического характера именно эта часть получит адаптивное преимущество и естественным и даже ненасильственным образом вытеснит «новых людей».
Климатическая катастрофа полностью решает эти проблемы. Она представляет угрозу самому существованию человечества и поэтому не просто дает моральное право на самое бесцеремонное и мелочное вмешательство в человеческую жизнь, но настоятельно требует принятия мер по регламентации всех ее сторон. Изменения затронут не только общественные, но и семейные отношения, даже самую что ни на есть личную сферу. Спасение Земли и человечества оправдывает решительное вмешательство в вопросы личного потребления, места жительства и характера жилища и работы, возможных перемещений и все прочее, что оказывает влияние на производство углекислоты, которая выделяется с каждым выдохом человека. Поскольку эта угроза едина для всех живущих на Земле без исключения, она подходит для создания максимально широкой общественной коалиции; при желании и должном соблюдении правил каждый может найти себе место в рядах борцов за спасение Матери-Земли и человеческого рода.
Наличие такого направление борьбы делает ненужным устаревшее знамя борьбы за освобождение трудящихся от гнета эксплуататоров, за которым в его чистом виде никто уже не поднимается на социальную борьбу. Говорящие, что этот во многих случаях лозунг все еще имеет влияние, принимают «борьбу за улучшение условий гнета» (как выразился бы последовательный большевик) вроде недавней успешной забастовки сценаристов Голливуда с борьбой за «освобождение рабочего класса». Сценаристы «фабрики грез» добились выполнения своих пожеланий и отнюдь не собираются продолжать забастовку до полного прекращения эксплуатации человека человеком. Иногда за борьбу против «гнета капитала» (мне очень трудно избежать использования тех штампов, которыми официальная общественная наука пользовалась во времена моего студенчества; да что там притворяться - я просто обожаю их использовать) принимают национальные движения в странах т.н. Третьего мира, которые с неизбежностью носят некоторые черты антикапиталистического движения (борьбу народов Мали и Нигера с французским присутствием можно назвать борьбой с французским империализмом, но главная ее мишень - Франция, а не капитализм; если бы Франция была феодальной, нигерийцы все равно не жаловали бы ее).
Борьба с климатическим кризисом дает выдохшимся левым не только новый смысл продолжения их существования, но и приемлемое современным обществом обоснование их традиционной политике как можно более полного контроля над обществом, находящимся в их власти. Либеральным прогрессистам эта борьба дает возможность оправдать радикальное изменения их подхода к личным свободам, уже, впрочем, произошедшего, но пока еще нуждающегося в моральном обосновании среди тех, кто тянется к прогрессу, но все еще не готов сунуть свою голову в петлю. Именно этот обоюдный интерес поддерживает существование «красно-зеленых» политических коалиций в Европе, выглядящих довольно странно с точки зрения как классических левых, так и классических борцов за охрану окружающей среды. В США нет политических коалиций в европейском смысле, но Демпартия является, по сути, именно такой коалицией, хотя не столько красной, сколько во всех смыслах розовой.
Если эту центральную ось (или скрепу, если вам так больше нравится) вытащить, произойдет распад единого движения прогрессивных сил, отчего невозможно даже представить изменения общепринятых взглядов по этому вопросу до тех пор, пока указанные силы занимают присущее им сегодня место в общественном дискурсе. Ни одна из кампаний по внедрению одобренных партийным руководством учений в области естественных наук не имела такого жизненного значения для продолжения существования сложившейся в СССР общественной системы, какое имеет учение о климатическом кризисе для прогрессизма. Очевидно, что такая роль несовместима с возможностью объективного изучения проблемы. Понятно также, что никаких доказательств несуществования климатического кризиса не может быть предоставлено даже в том случае, если его и на самом деле нет. Сегодняшний климатический кризис, как и разруха по мнению проф. Преображенского, гнездится в головах и будет продолжать пребывать там в обозримом будущем.