Музыка райского уголка. (Окончание)
Начало здесь
- Тук-тук-тук-тук! - метрономом постукивают капли, срывающиеся на карниз окна с пропитанной водою крыши.
Горы, разлёгшиеся гигантскими медведями вдоль города, поседели от снега. Там, наверху, наверное, морозец. Там можно, если найдёшь где, прокатиться на горных лыжах, услышать скрип снега, шёпот уснувшего на короткую южную зиму леса.
Но у моря сейчас тепло. Относительно тепло. Термометр показывает +15, но впечатление такое, будто бы он врёт. Холодная, наполненная влагой зима пробирается под одежду, действует на нервы.
Вчера ещё светило солнце и сосед снизу, кутаясь непонятно зачем в тёплую куртку, выколачивал огромной палкой ковёр, развесив его на заборе перед домом.
- Бабах! Бабах! Бабах! - разносилось в зимней тишине двора - Бабах! Бабах! Бабах! Тресь!
- Оуф! Я его душу!
- Тенгиз! Что там? - сосед из квартиры напротив не может остаться безучастным.
- Оуф! Выбивалка сломалась!
- Э-э-э-э! Да кто палкой выбивает! Иди ко мне, я тебе специальную дам!
Ну вот, собственно, и всё. Концерт для одинокого ударника - самоучки на этом и закончился.
Потом из квартиры напротив долго доносились смех и застольные песни. Потом постучали в твою дверь и позвали выпить за то, что Тенгиз решил-таки выбить ковёр… Сам выбивальщик рассказал, как он вычистит свою ценность, как постелет его в гостиной, и что после этого будет изготовлен маленький столик, за которым мы все вместе станем устраивать посиделки в японском стиле. Впрочем, варианты применения тканного предмета интерьера множатся после каждого выпитого стакана вина и в итоге всё заканчивается решением о том, что летом ковёр будет продан за баснословные деньги отдыхающим. Ну это же персицкая ручная работа! В натуре! А на вырученные деньги мы купим автомобиль. Без базаров!
Ну а сегодня, слушая стук дождя смотришь из окна, и вспоминаешь: «Оба-на! Вот что вчера мы забыли сделать!» - на заборе перед домом сиротливо чернеет скукоженный виновник вчерашнего застолья. Набух от воды, провис. В одном месте тяжёлую, размокшую ткань уже проткнула чугунная пика изгороди… Забыли… Не видать нам машины. Чую, теперь ковёр только на выброс пойдёт…
- Тенго!
- Оуф!
- Слушай, мы вчера ковёр забыли!
- Оуф! Какой ковёр? Где? Оуф! Я его душу! Я думаю, чего у меня дома не хватает?! Оуф! Саго, по-братски! Оуф! Спасибо, что напомнил!
Ну да всегда, пожалуйста… Ты только в окно на свой ковёр погляди…
Зимой в Абхазии тихо. Относительно тихо, конечно. Зимой не услышишь стрёкота живности, зимой птицы приглушают голоса, их концерты становятся короткими, как и сами дни, да тихими, как зимние закаты.
В декабре в семнадцать часов вечера уже темно. А если учесть, что южный мир частенько накрывается этакой мороснёй, ещё и сыро. Нет, бывают, конечно, жаркие солнечные дни и даже недели. Это да. Но, в целом, природа зимой отдыхает от летнего буйства.
Поздняя осень и первая половина зимы - время сбора хурмы, мандарин и фейхоа. В это время мир наполняется ароматом цитрусов.
Люди копошатся на своих участках. Снуют «Газели», гружённые ящиками, полными золотых плодов. Если с мандаринами всё просто - залезай на невысокое деревце, да срезай урожай, напоминающий ёлочные игрушки, большим острым секатором, то с хурмою посложнее.
Хурма, она нежная. Этакая недотрога. И сбор её особый, тоже нежный.
Приходишь к знакомым помогать со сбором урожая, берёшь в сарае длинный бамбуковый шест с закреплённой на конце корзиной. Рядом с корзиной острый нож, или секатор. Подносишь корзину к плоду, тянешь за бечёвку. Секатор сводит свои клешни и - щёлк! - срезанный под корень шар аккуратно скатывается в плетённую ловушку.
Опускаешь шест, вынимаешь плод, кладёшь в ящик и - за следующим… Долгое это дело. Кропотливое. Зато размеренный сбор хурмы даёт возможность послушать природу.
Тихо вокруг. Только ветер шелестит, несясь с белых горных вершин в тёплую низину. Но нет, слышишь, слышишь? Ш-ш-ш-ш-ш - это поёт в ущелье река. Шумит перекатами, играет пузырьками воды в омутах.
Холодна река в это время. Только самые безрассудные решатся купаться в её воде. Да и то, разведут на берегу огромный костёр, что бы греться после ледяных струй. Не любит зимняя река купальщиков. Охватит своими объятьями, сдавит грудь - аж не продохнуть! И не вздумай лезть в воду один! Скуёт ледяное течение руки и ноги судорогой, потащит под скалу - не выплывешь, не выгребешь, сколько ни дёргайся! Сурова речка зимой, ой сурова!
Зато на берегу, у душистого костра, под лучами кроткого зимнего солнышка - благодать!
Поёт пламя, вторит огню кукушка.
Лес гол. Коричневые ветви переплелись, как прутья клетки. На первый взгляд, спит лес, сбросив свой камуфляж. Ан нет, то тут, то там изумрудом поблёскивают заросли вечнозелёных растений.
Вон, на склоне, выше, выше - гляди! - побежал в самшитовую рощу барсук. Только мелкая осыпь катится по склону из-под лап. Прыг-прыг - скрылся в зелени кавказской пальмы - уже не углядишь.
А теперь, слышишь, опять что-то шуршит по склону? - сиди тихо! Вон, между деревьями! Смотри и слушай… Косуля, косуля там мелко перебирает копытцами. Изящная, тонкая красавица!
Зимой в Абхазии всё не так. Даже ветер днём дует не на берег, а туда, в сторону заморской Турции. Но само море сегодня сердито. Пойдём, посмотрим?
- Ву-у-у-у-у-у! Драбадам-дам-дам-дам-дам! - грохочет пляж, сотрясаются небо и земля.
Море сегодня вновь играет на ударниках, кроша, круша, руша берег.
Зимой шторма особенно суровы. Вон, видишь, причал. Летом не всякий спрыгнет с него - высок, огромен его бетонный остов. А сейчас, ба, что такое?! Гляди, гляди - не видать его - лишь изредка выныривает перехватить глоток воздуха из-под огромных - до неба - хребтов волн.
- Аш-ш-ш-ш-ш-шв-в-в-в-в-в-тра-та-та-та-та-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! - шипит, воет, грохочет, клокочет волна, кидаясь, как самурай на нож, о бетонный клинок причала. Разлетается мириадами брызг, дрожит, бьётся в конвульсии, несясь по бетону, вонзая бетон в себя. А потом падает оземь, валится потоком воды с пирсов, плюётся пеной в непоколебимую твердь. И сотрясаются земля и небо, и орут над этим обезумевшие чайки. И лишь только бесстрашная детвора бегает по колено в белой пене - ищет монетки, которые изрыгает из себя обезумевшее море. Но стоит одной волне, хрипя и захлёбываясь своею пенной кровью, разбиться о пляж, сзади бежит, подпирает следующая. Огромная, ревущая, обречённая. Море сегодня не поёт. Море сегодня исполняет соло на ударниках. И лишь крики морских птиц напоминают редкие электрогитарные вставки - будто пытаются птицы подыграть, да не выходит - больно увлеклось море, вкладывая в свою музыку себя целиком, до последней капли.
А к утру выпадет снег.
Огромные хлопья будут всю ночь валиться на радость детям, на беду колхозникам.
Тут каждому - своё. Детвора высыплет пораньше, до начала школьных уроков, в тёмный, ещё спящий двор, да примется кидать друг в друга мокрые снежки, состоящие наполовину из песка и глины. Мало тут снега, мало. Да и тот - смотри, не прозевай - к обеду растает, утечёт мерзко-холодными струями. Поэтому и торопятся городские дети хоть на час, да приобщиться к зимней сказке.
У взрослых же свои заботы. Снег - повод укрывать мандарины, кутать пальмы - ни дай Бог, ударит столь редкий и столь короткий в этих местах мороз! Побьёт морозом южную зелень - недотрогу. Покалечит растения, привыкшие к жаре. Да попортит тот урожай, что не успели снять с зелёных ветвей. И будет тогда вся надежда на парники, в которых круглый год алеют сочные помидоры, да зеленеют молодые огурчики.
Но сейчас утро. Рассвет только-только занимается. Дрожат первые солнечные лучи, словно и их пробирает нежданный холодок. Медленно ползёт из-за гор ленивое зимнее солнце.
Выйдешь во двор - тишина. Ни пения птиц, ни шума машин, ни людских криков - только где-то там, на полянке, весёлый детский смех.
Идёшь в парк… Как тут всё необычно! Ветви пальм припорошены снежком. Листья гибискусов побелели, потяжелели от замёрзшей воды, свалившейся на них с неба. Густые тёмно-зелёные заросли трав словно подёрнула седина. И повсюду слышно: «Кап-кап-кап-кап» - то уже тает, уже убегает от нас отголосок далёкой северной зимы. Час-два, и всё. Только лужи на асфальте, да чернота продрогших ветвей будут напоминать о том, что случилась ненадолго нежданная новогодняя ночь. Впрочем, если есть желание окунуться в неё с головой, садись в автобус, да езжай в любое горное село - вот где сейчас праздник Дела Мороза. И, главное, это совсем рядом - рукой подать! А тут, у моря, на следующей неделе обещают +20. Можно будет в выходные пойти позагорать на пляже.
Хотя, «позагорать» - одно название. Даже в самый тёплый и солнечный день холодное дыхание горных вершин не даёт расслабиться. И вот лежишь ты на пледе, постеленном поверх остывшего песка, да ворочаешься с боку на бок. Та сторона, что на солнышке, будто бы пропекается, а та, что в тени, мёрзнет, словно кусок льда кто-то подложил под неё.
А море спокойно. Устало барабанить, притихло. Смирилось до следующего шторма.
- Фш-ш-ш-ш-ш-ш! Фш-ш-ш-ш-ш-ш! - шуршит едва слышно прозрачная, чистая волна.
- Я! Я! Я! - подыгрывают ей чайки.
Этакая музыка для двоих. Тихая, спокойная, умиротворяющая.
Вон метрах в двадцати от берега колышется буёк-нырок. Бульк - перевернулся и пропал под водой.
- Один, два, три… сто… сто двадцать… - считаешь ты про себя - Когда же вынырнет?
Опа! А вот и он! Вылетел поплавком в полусотне метров от того места, где пропал! Ничего себе, пловец-подводник!
Но зимние дни коротки. Вот уже солнышко коснулось вод Сухумской бухты. Ниже. Ниже. Сейчас пропадёт…
- А! Ора! Я тебе клянусь, проплыву! - это компания из местных мужиков пришла шумной гурьбой любоваться закатом. Ну и, как всегда, самый шумный - Муха. Сегодня он подвыпил и, видимо, решил куда-то сплавать на спор в холодных водах зимнего Чёрного моря.
- А, Ора! Муха, оставь, я тебе говорю! По-братски прошу, не лезь! Ты утонешь, что делать будем, да?! - отговаривают его друзья. Но нашего героя не остановить - раз вбил себе что-то в голову, значит всё. Да и пусть плывёт. Это и полезно для здоровья, да и протрезвеет скорее.
А герой-ныряльщик уже скидывает куртку, брюки и несётся к воде.
- А-а-а-а-а-а! Бултых! - только брызги во все стороны - Ауф! Какой кайф, я клянусь! Какой кайф!
Фыркает, ныряет. Мужики подбадривают с берега: «Оуф! Молодец, Муха! Нищтяк!»
А ты сидишь, и думаешь: «Ну вот Муха и попал… Греться-то как собирается? Костра-то нету!»
Ага. Вот и вспомнили про огонь: «Оув! У меня зажигалка кончился!»
- А! Ора! У меня тоже огня нету!
Лежишь, посмеиваешься. А вышедший на берег Муха уже кукожится, трясётся мелкой дрожью…
- Ауф! Одевайся так! Муха, в натуре, заболеешь!
- Да какой одевайся, да?! Весь мокрый буду!
- А, на мою рубашку, вытирайся!
- А, саго! - Муха начинает вытирать мокрую голову, сгонять с тела ледяные струи и вдруг: «А, ора! А что там у тебя?!»
- Ауф! Там паспорт и деньги, внатуре!
Хозяин хватает рубашку, лезет в карман: «Оуф! Всё мокрое! Оуф!»
И стоят бедолаги с обалдевшими лицами. Один трясётся от холода, а второй держится за голову - паспорт и деньги - хоть выжимай. А остальные хватаются за животы: «Оуф! Ну вы, внатуре, даёте! Ну исполняете!»
- Мужики, держите плед и жигу! - тебе становится жалко Муху и ты пересиливаешь лень, отрываясь от своей лежанки.
- А! Ора! Саго! А! Ора! Выручил! А, в натуре, от души! - радостный Муха начинает кутаться в тёплое покрывало.
А ты, кинув зажигалку кому-то из компании, уже тащишь ворох веток - сейчас тут разгорится костёр. И, кстати, как раз вовремя - кто-то щёлкнул небесным выключателем и мир вновь опрокинулся в зимнюю ночь… Пора собираться.
- Муха, тогда, как домой пойдёшь, плед-млед мне закинь до хаты, хорошо?
- А, да, конечно! Там есть кто?
- Ну если никого не будет, соседу напротив оставь. Я завтра ещё хочу на пляж сходить.
- А, да! Саго! По-братски выручил! Спасибо! От души!
А ты, довольный тем, что не придётся никуда тащить одеяло, уходишь по пустынному пляжу в сторону Багмарана. В апацху.
Нет, путь лежит не в ресторан-апацху, а в настоящую апацху. Туда, где за плетёными стенами потрескивает прямо на полу огонь. Где на цепи висит огромный прокопчённый котёл с мамалыгой. Где ароматы трав, копчёного сыра и мяса сплетаются в невероятную, яркую, сочную, аппетитную композицию.
Апацха, она почти как кузница - сакральное место. Там собираются друзья и близкие. Собираются у костра, пляшущего прямо на полу в центре плетёного строения.
А потом Дамей отрезает куски острого копчёного мяса, разламывает хлеба, ставит на стол сыр и вино. И начинается долгая застольная беседа, напоминающая песню. Или это шуточные абхазские песни напоминают беседу? Не поймёшь. Только голоса родных людей играют музыкой под аккомпанемент костра. Тосты переплетаются с беседой. Абхазский язык переплетается с русским а иногда и с армянским. И звучит музыка встречи, переходя в песню.
Сначала поём всё подряд: Цой, Макаревич, «афганские» песни перемежаются и русскими и абхазскими народными. Кто-то запевает, кто-то подхватывает, кто-то выводит горские барабанные дроби на углу стола. И льются песни, льются, порою, невпопад, голоса…
БМП выходит на площадку,
Тяжело моторами гудя… - это песня времён войны 1992-1993 года.
Мамзышьха, Мамзышьха,
Хбааагра, хдоуха.
Дыхкахтейт дьпыххаа
Уа уытцьака агьха… - это из тех же лет, только, наверное, невозможно описать слова, используя лишь русский алфавит. Красивая песня. Аиааира - победа.
А потом, чуть позже, после того, как Дамей пошлёт племянника уже за третьим кувшином вина, те, кто умеют, запевают древнюю, как горы, тягучую, как сладкий мёд и чистую, словно горный ручей печальную песню о скале. И течёт песня над миром, и разливается… А навстречу ей уже бежит, торопится ранняя абхазская весна.
В начало
- Тук-тук-тук-тук! - метрономом постукивают капли, срывающиеся на карниз окна с пропитанной водою крыши.
Горы, разлёгшиеся гигантскими медведями вдоль города, поседели от снега. Там, наверху, наверное, морозец. Там можно, если найдёшь где, прокатиться на горных лыжах, услышать скрип снега, шёпот уснувшего на короткую южную зиму леса.
Но у моря сейчас тепло. Относительно тепло. Термометр показывает +15, но впечатление такое, будто бы он врёт. Холодная, наполненная влагой зима пробирается под одежду, действует на нервы.
Вчера ещё светило солнце и сосед снизу, кутаясь непонятно зачем в тёплую куртку, выколачивал огромной палкой ковёр, развесив его на заборе перед домом.
- Бабах! Бабах! Бабах! - разносилось в зимней тишине двора - Бабах! Бабах! Бабах! Тресь!
- Оуф! Я его душу!
- Тенгиз! Что там? - сосед из квартиры напротив не может остаться безучастным.
- Оуф! Выбивалка сломалась!
- Э-э-э-э! Да кто палкой выбивает! Иди ко мне, я тебе специальную дам!
Ну вот, собственно, и всё. Концерт для одинокого ударника - самоучки на этом и закончился.
Потом из квартиры напротив долго доносились смех и застольные песни. Потом постучали в твою дверь и позвали выпить за то, что Тенгиз решил-таки выбить ковёр… Сам выбивальщик рассказал, как он вычистит свою ценность, как постелет его в гостиной, и что после этого будет изготовлен маленький столик, за которым мы все вместе станем устраивать посиделки в японском стиле. Впрочем, варианты применения тканного предмета интерьера множатся после каждого выпитого стакана вина и в итоге всё заканчивается решением о том, что летом ковёр будет продан за баснословные деньги отдыхающим. Ну это же персицкая ручная работа! В натуре! А на вырученные деньги мы купим автомобиль. Без базаров!
Ну а сегодня, слушая стук дождя смотришь из окна, и вспоминаешь: «Оба-на! Вот что вчера мы забыли сделать!» - на заборе перед домом сиротливо чернеет скукоженный виновник вчерашнего застолья. Набух от воды, провис. В одном месте тяжёлую, размокшую ткань уже проткнула чугунная пика изгороди… Забыли… Не видать нам машины. Чую, теперь ковёр только на выброс пойдёт…
- Тенго!
- Оуф!
- Слушай, мы вчера ковёр забыли!
- Оуф! Какой ковёр? Где? Оуф! Я его душу! Я думаю, чего у меня дома не хватает?! Оуф! Саго, по-братски! Оуф! Спасибо, что напомнил!
Ну да всегда, пожалуйста… Ты только в окно на свой ковёр погляди…
Зимой в Абхазии тихо. Относительно тихо, конечно. Зимой не услышишь стрёкота живности, зимой птицы приглушают голоса, их концерты становятся короткими, как и сами дни, да тихими, как зимние закаты.
В декабре в семнадцать часов вечера уже темно. А если учесть, что южный мир частенько накрывается этакой мороснёй, ещё и сыро. Нет, бывают, конечно, жаркие солнечные дни и даже недели. Это да. Но, в целом, природа зимой отдыхает от летнего буйства.
Поздняя осень и первая половина зимы - время сбора хурмы, мандарин и фейхоа. В это время мир наполняется ароматом цитрусов.
Люди копошатся на своих участках. Снуют «Газели», гружённые ящиками, полными золотых плодов. Если с мандаринами всё просто - залезай на невысокое деревце, да срезай урожай, напоминающий ёлочные игрушки, большим острым секатором, то с хурмою посложнее.
Хурма, она нежная. Этакая недотрога. И сбор её особый, тоже нежный.
Приходишь к знакомым помогать со сбором урожая, берёшь в сарае длинный бамбуковый шест с закреплённой на конце корзиной. Рядом с корзиной острый нож, или секатор. Подносишь корзину к плоду, тянешь за бечёвку. Секатор сводит свои клешни и - щёлк! - срезанный под корень шар аккуратно скатывается в плетённую ловушку.
Опускаешь шест, вынимаешь плод, кладёшь в ящик и - за следующим… Долгое это дело. Кропотливое. Зато размеренный сбор хурмы даёт возможность послушать природу.
Тихо вокруг. Только ветер шелестит, несясь с белых горных вершин в тёплую низину. Но нет, слышишь, слышишь? Ш-ш-ш-ш-ш - это поёт в ущелье река. Шумит перекатами, играет пузырьками воды в омутах.
Холодна река в это время. Только самые безрассудные решатся купаться в её воде. Да и то, разведут на берегу огромный костёр, что бы греться после ледяных струй. Не любит зимняя река купальщиков. Охватит своими объятьями, сдавит грудь - аж не продохнуть! И не вздумай лезть в воду один! Скуёт ледяное течение руки и ноги судорогой, потащит под скалу - не выплывешь, не выгребешь, сколько ни дёргайся! Сурова речка зимой, ой сурова!
Зато на берегу, у душистого костра, под лучами кроткого зимнего солнышка - благодать!
Поёт пламя, вторит огню кукушка.
Лес гол. Коричневые ветви переплелись, как прутья клетки. На первый взгляд, спит лес, сбросив свой камуфляж. Ан нет, то тут, то там изумрудом поблёскивают заросли вечнозелёных растений.
Вон, на склоне, выше, выше - гляди! - побежал в самшитовую рощу барсук. Только мелкая осыпь катится по склону из-под лап. Прыг-прыг - скрылся в зелени кавказской пальмы - уже не углядишь.
А теперь, слышишь, опять что-то шуршит по склону? - сиди тихо! Вон, между деревьями! Смотри и слушай… Косуля, косуля там мелко перебирает копытцами. Изящная, тонкая красавица!
Зимой в Абхазии всё не так. Даже ветер днём дует не на берег, а туда, в сторону заморской Турции. Но само море сегодня сердито. Пойдём, посмотрим?
- Ву-у-у-у-у-у! Драбадам-дам-дам-дам-дам! - грохочет пляж, сотрясаются небо и земля.
Море сегодня вновь играет на ударниках, кроша, круша, руша берег.
Зимой шторма особенно суровы. Вон, видишь, причал. Летом не всякий спрыгнет с него - высок, огромен его бетонный остов. А сейчас, ба, что такое?! Гляди, гляди - не видать его - лишь изредка выныривает перехватить глоток воздуха из-под огромных - до неба - хребтов волн.
- Аш-ш-ш-ш-ш-шв-в-в-в-в-в-тра-та-та-та-та-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! - шипит, воет, грохочет, клокочет волна, кидаясь, как самурай на нож, о бетонный клинок причала. Разлетается мириадами брызг, дрожит, бьётся в конвульсии, несясь по бетону, вонзая бетон в себя. А потом падает оземь, валится потоком воды с пирсов, плюётся пеной в непоколебимую твердь. И сотрясаются земля и небо, и орут над этим обезумевшие чайки. И лишь только бесстрашная детвора бегает по колено в белой пене - ищет монетки, которые изрыгает из себя обезумевшее море. Но стоит одной волне, хрипя и захлёбываясь своею пенной кровью, разбиться о пляж, сзади бежит, подпирает следующая. Огромная, ревущая, обречённая. Море сегодня не поёт. Море сегодня исполняет соло на ударниках. И лишь крики морских птиц напоминают редкие электрогитарные вставки - будто пытаются птицы подыграть, да не выходит - больно увлеклось море, вкладывая в свою музыку себя целиком, до последней капли.
А к утру выпадет снег.
Огромные хлопья будут всю ночь валиться на радость детям, на беду колхозникам.
Тут каждому - своё. Детвора высыплет пораньше, до начала школьных уроков, в тёмный, ещё спящий двор, да примется кидать друг в друга мокрые снежки, состоящие наполовину из песка и глины. Мало тут снега, мало. Да и тот - смотри, не прозевай - к обеду растает, утечёт мерзко-холодными струями. Поэтому и торопятся городские дети хоть на час, да приобщиться к зимней сказке.
У взрослых же свои заботы. Снег - повод укрывать мандарины, кутать пальмы - ни дай Бог, ударит столь редкий и столь короткий в этих местах мороз! Побьёт морозом южную зелень - недотрогу. Покалечит растения, привыкшие к жаре. Да попортит тот урожай, что не успели снять с зелёных ветвей. И будет тогда вся надежда на парники, в которых круглый год алеют сочные помидоры, да зеленеют молодые огурчики.
Но сейчас утро. Рассвет только-только занимается. Дрожат первые солнечные лучи, словно и их пробирает нежданный холодок. Медленно ползёт из-за гор ленивое зимнее солнце.
Выйдешь во двор - тишина. Ни пения птиц, ни шума машин, ни людских криков - только где-то там, на полянке, весёлый детский смех.
Идёшь в парк… Как тут всё необычно! Ветви пальм припорошены снежком. Листья гибискусов побелели, потяжелели от замёрзшей воды, свалившейся на них с неба. Густые тёмно-зелёные заросли трав словно подёрнула седина. И повсюду слышно: «Кап-кап-кап-кап» - то уже тает, уже убегает от нас отголосок далёкой северной зимы. Час-два, и всё. Только лужи на асфальте, да чернота продрогших ветвей будут напоминать о том, что случилась ненадолго нежданная новогодняя ночь. Впрочем, если есть желание окунуться в неё с головой, садись в автобус, да езжай в любое горное село - вот где сейчас праздник Дела Мороза. И, главное, это совсем рядом - рукой подать! А тут, у моря, на следующей неделе обещают +20. Можно будет в выходные пойти позагорать на пляже.
Хотя, «позагорать» - одно название. Даже в самый тёплый и солнечный день холодное дыхание горных вершин не даёт расслабиться. И вот лежишь ты на пледе, постеленном поверх остывшего песка, да ворочаешься с боку на бок. Та сторона, что на солнышке, будто бы пропекается, а та, что в тени, мёрзнет, словно кусок льда кто-то подложил под неё.
А море спокойно. Устало барабанить, притихло. Смирилось до следующего шторма.
- Фш-ш-ш-ш-ш-ш! Фш-ш-ш-ш-ш-ш! - шуршит едва слышно прозрачная, чистая волна.
- Я! Я! Я! - подыгрывают ей чайки.
Этакая музыка для двоих. Тихая, спокойная, умиротворяющая.
Вон метрах в двадцати от берега колышется буёк-нырок. Бульк - перевернулся и пропал под водой.
- Один, два, три… сто… сто двадцать… - считаешь ты про себя - Когда же вынырнет?
Опа! А вот и он! Вылетел поплавком в полусотне метров от того места, где пропал! Ничего себе, пловец-подводник!
Но зимние дни коротки. Вот уже солнышко коснулось вод Сухумской бухты. Ниже. Ниже. Сейчас пропадёт…
- А! Ора! Я тебе клянусь, проплыву! - это компания из местных мужиков пришла шумной гурьбой любоваться закатом. Ну и, как всегда, самый шумный - Муха. Сегодня он подвыпил и, видимо, решил куда-то сплавать на спор в холодных водах зимнего Чёрного моря.
- А, Ора! Муха, оставь, я тебе говорю! По-братски прошу, не лезь! Ты утонешь, что делать будем, да?! - отговаривают его друзья. Но нашего героя не остановить - раз вбил себе что-то в голову, значит всё. Да и пусть плывёт. Это и полезно для здоровья, да и протрезвеет скорее.
А герой-ныряльщик уже скидывает куртку, брюки и несётся к воде.
- А-а-а-а-а-а! Бултых! - только брызги во все стороны - Ауф! Какой кайф, я клянусь! Какой кайф!
Фыркает, ныряет. Мужики подбадривают с берега: «Оуф! Молодец, Муха! Нищтяк!»
А ты сидишь, и думаешь: «Ну вот Муха и попал… Греться-то как собирается? Костра-то нету!»
Ага. Вот и вспомнили про огонь: «Оув! У меня зажигалка кончился!»
- А! Ора! У меня тоже огня нету!
Лежишь, посмеиваешься. А вышедший на берег Муха уже кукожится, трясётся мелкой дрожью…
- Ауф! Одевайся так! Муха, в натуре, заболеешь!
- Да какой одевайся, да?! Весь мокрый буду!
- А, на мою рубашку, вытирайся!
- А, саго! - Муха начинает вытирать мокрую голову, сгонять с тела ледяные струи и вдруг: «А, ора! А что там у тебя?!»
- Ауф! Там паспорт и деньги, внатуре!
Хозяин хватает рубашку, лезет в карман: «Оуф! Всё мокрое! Оуф!»
И стоят бедолаги с обалдевшими лицами. Один трясётся от холода, а второй держится за голову - паспорт и деньги - хоть выжимай. А остальные хватаются за животы: «Оуф! Ну вы, внатуре, даёте! Ну исполняете!»
- Мужики, держите плед и жигу! - тебе становится жалко Муху и ты пересиливаешь лень, отрываясь от своей лежанки.
- А! Ора! Саго! А! Ора! Выручил! А, в натуре, от души! - радостный Муха начинает кутаться в тёплое покрывало.
А ты, кинув зажигалку кому-то из компании, уже тащишь ворох веток - сейчас тут разгорится костёр. И, кстати, как раз вовремя - кто-то щёлкнул небесным выключателем и мир вновь опрокинулся в зимнюю ночь… Пора собираться.
- Муха, тогда, как домой пойдёшь, плед-млед мне закинь до хаты, хорошо?
- А, да, конечно! Там есть кто?
- Ну если никого не будет, соседу напротив оставь. Я завтра ещё хочу на пляж сходить.
- А, да! Саго! По-братски выручил! Спасибо! От души!
А ты, довольный тем, что не придётся никуда тащить одеяло, уходишь по пустынному пляжу в сторону Багмарана. В апацху.
Нет, путь лежит не в ресторан-апацху, а в настоящую апацху. Туда, где за плетёными стенами потрескивает прямо на полу огонь. Где на цепи висит огромный прокопчённый котёл с мамалыгой. Где ароматы трав, копчёного сыра и мяса сплетаются в невероятную, яркую, сочную, аппетитную композицию.
Апацха, она почти как кузница - сакральное место. Там собираются друзья и близкие. Собираются у костра, пляшущего прямо на полу в центре плетёного строения.
А потом Дамей отрезает куски острого копчёного мяса, разламывает хлеба, ставит на стол сыр и вино. И начинается долгая застольная беседа, напоминающая песню. Или это шуточные абхазские песни напоминают беседу? Не поймёшь. Только голоса родных людей играют музыкой под аккомпанемент костра. Тосты переплетаются с беседой. Абхазский язык переплетается с русским а иногда и с армянским. И звучит музыка встречи, переходя в песню.
Сначала поём всё подряд: Цой, Макаревич, «афганские» песни перемежаются и русскими и абхазскими народными. Кто-то запевает, кто-то подхватывает, кто-то выводит горские барабанные дроби на углу стола. И льются песни, льются, порою, невпопад, голоса…
БМП выходит на площадку,
Тяжело моторами гудя… - это песня времён войны 1992-1993 года.
Мамзышьха, Мамзышьха,
Хбааагра, хдоуха.
Дыхкахтейт дьпыххаа
Уа уытцьака агьха… - это из тех же лет, только, наверное, невозможно описать слова, используя лишь русский алфавит. Красивая песня. Аиааира - победа.
А потом, чуть позже, после того, как Дамей пошлёт племянника уже за третьим кувшином вина, те, кто умеют, запевают древнюю, как горы, тягучую, как сладкий мёд и чистую, словно горный ручей печальную песню о скале. И течёт песня над миром, и разливается… А навстречу ей уже бежит, торопится ранняя абхазская весна.
В начало