Николай-Генрих ПОЛИРОВАННЫХ. Парнас
Мне петь было о Трое,
О Кадме было петь…
М. В. Ломоносов
“Разговор с Анакреоном”
Я, все стихи свои собрав,
в дорогу вышел как-то раз,
чтоб посреди дремучих трав
искать дорогу на Парнас.
Вокруг меня зияла мгла,
сомненья щерились окрест,
но вот дорога привела
к подножью заповедных мест.
Вершина мудрости земной -
Парнас, пугая и маня,
уже сияет предо мной,
но робость тронула меня.
О, все версальские дворцы
бледней, чем праздничный чертог!
Здесь часто рубища творцы
меняли на величье тог.
И я вошел под сень дворца.
Вокруг звенели соловьи.
И сразу очи мудреца
на лохмы глянули мои.
Зоил, впадая в скверный тон,
прокаркал: “Что тебе, юнец?”
Юнец? Рембо и Чаттертон
здесь тоже приняли венец!
Теосский старец произнес:
“О юноша! Ты пел любовь?
Ты радость грез для нас принес,
чья сладость опьяняет кровь?”
“Нет, этот возраст говорит,
что он поет иной союз, -
промолвил Шиллер. - Он горит
огнем товарищеских уз!”
“Друг, ты ошибся! Вовсе нет! -
вмешался Гете, перебив. -
На нем очки. В пятнадцать лет
он философиею жив!”
Тут стали бурно спорить все,
и понеслось со всех сторон:
“Мой эпигон во всей красе!”
“Ниспровергатель культов он!”
Но вдруг... Молчи, смятенный мир!
Кальян, халат… Ужели, сам?
О мой наставник и кумир!
Я глух к их праздным голосам!
Кумир сказал: “Я верю, ты -
поэт. Поэт, а не пигмей.
Ты полн высокой красоты
Цветов, Эмалей и Камей”.
Но тут послышался вопрос:
“Гадать и спорить что за честь?
Признайся сам, молокосос,
что ты поешь и кто ты есть?”
Я в горле проглотил комок
и снова робко глянул в зал,
и громоко-громко, сколько мог,
столпам поэзии сказал:
“Увы! Я не пою любви,
и Трои с Кадмом не пою.
Творенья скромные мои -
про школу бедную мою”.
Эстет с подсолнухом упал.
Другой меня пребольно пнул.
Драчун мне шею натрепал.
Алкаш с досады блеванул.
И молвил некто Теофиль:
“Всего хватает среди нас.
Но дураков и простофиль
еще не видывал Парнас!”
Когда Парнас меня отверг,
я сжег свои писанья сам,
и каждый стих, как фейерверк,
кружась, взвивался к небесам.
У лодки сломано весло -
куда теперь меня несет?
Со школой мне не повезло,
с любовью тоже не везет.
Когда внутри свободы нет,
и никакой свободы вне,
на все вопросы есть ответ,
гласящий: истина - в вине.
И эта истина одна:
забудь про все и пей до дна.
…Но, Боже мой, ха-ха, хи-хи!
Сегодня утром с бодуна
я снова сел писать стихи.
1977, 9 класс,
редакция - январь 1999
См. Наша школьная пресса.
О Кадме было петь…
М. В. Ломоносов
“Разговор с Анакреоном”
Я, все стихи свои собрав,
в дорогу вышел как-то раз,
чтоб посреди дремучих трав
искать дорогу на Парнас.
Вокруг меня зияла мгла,
сомненья щерились окрест,
но вот дорога привела
к подножью заповедных мест.
Вершина мудрости земной -
Парнас, пугая и маня,
уже сияет предо мной,
но робость тронула меня.
О, все версальские дворцы
бледней, чем праздничный чертог!
Здесь часто рубища творцы
меняли на величье тог.
И я вошел под сень дворца.
Вокруг звенели соловьи.
И сразу очи мудреца
на лохмы глянули мои.
Зоил, впадая в скверный тон,
прокаркал: “Что тебе, юнец?”
Юнец? Рембо и Чаттертон
здесь тоже приняли венец!
Теосский старец произнес:
“О юноша! Ты пел любовь?
Ты радость грез для нас принес,
чья сладость опьяняет кровь?”
“Нет, этот возраст говорит,
что он поет иной союз, -
промолвил Шиллер. - Он горит
огнем товарищеских уз!”
“Друг, ты ошибся! Вовсе нет! -
вмешался Гете, перебив. -
На нем очки. В пятнадцать лет
он философиею жив!”
Тут стали бурно спорить все,
и понеслось со всех сторон:
“Мой эпигон во всей красе!”
“Ниспровергатель культов он!”
Но вдруг... Молчи, смятенный мир!
Кальян, халат… Ужели, сам?
О мой наставник и кумир!
Я глух к их праздным голосам!
Кумир сказал: “Я верю, ты -
поэт. Поэт, а не пигмей.
Ты полн высокой красоты
Цветов, Эмалей и Камей”.
Но тут послышался вопрос:
“Гадать и спорить что за честь?
Признайся сам, молокосос,
что ты поешь и кто ты есть?”
Я в горле проглотил комок
и снова робко глянул в зал,
и громоко-громко, сколько мог,
столпам поэзии сказал:
“Увы! Я не пою любви,
и Трои с Кадмом не пою.
Творенья скромные мои -
про школу бедную мою”.
Эстет с подсолнухом упал.
Другой меня пребольно пнул.
Драчун мне шею натрепал.
Алкаш с досады блеванул.
И молвил некто Теофиль:
“Всего хватает среди нас.
Но дураков и простофиль
еще не видывал Парнас!”
Когда Парнас меня отверг,
я сжег свои писанья сам,
и каждый стих, как фейерверк,
кружась, взвивался к небесам.
У лодки сломано весло -
куда теперь меня несет?
Со школой мне не повезло,
с любовью тоже не везет.
Когда внутри свободы нет,
и никакой свободы вне,
на все вопросы есть ответ,
гласящий: истина - в вине.
И эта истина одна:
забудь про все и пей до дна.
…Но, Боже мой, ха-ха, хи-хи!
Сегодня утром с бодуна
я снова сел писать стихи.
1977, 9 класс,
редакция - январь 1999
См. Наша школьная пресса.