Новый год в селе Сметанкино
Начало
Дальше
Дальше
Дальше
Дальше
Дальше
Дальше
20
Леночка не знала, находится она в сказке, или видит сон. Вокруг нее звенели колокольчики, скрипели флюгера, жестяные девушка и юноша тянули друг к другу руки. Внезапно в сказку прорезался какой-то посторонний шум. Шум был похож на всхлипы и бормотание между всхлипами "Ой-ё-ёй! Ой-ёй!"
От этого шума Леночка внезапно вздрогнула и широко открыла глаза. На столе, совсем недалеко от нее, сидел кто-то лохматый, похожий то ли на человечка, то ли на шишку, то ли на лохматый веник.
Этот кто-то не сразу понял, что его увидели, а когда понял, то тоже замолчал и уставился на Леночку во все глаза. Потом забормотал "Ох, грех-то какой" и ринулся к краю стола.
"Стой!" - крикнула Леночка. "Я тебя видела! Ты кто?"
Почему-то, после всех событий последних дней, она совершенно, ни капельки не боялась.
Над столешницей показалась мохнатая голова. "Кто-кто. Домовой я, Петрович".
Леночке хотелось спросить, неужели домовые бывают на самом деле, но она постеснялась - это ведь глупо, ну, как если бы ее спросили, неужели бывают на свете девочки по имени Лена. Видишь же, что есть - чего же еще спрашивать?
Поэтому она спросила только "Почему же ты плачешь? Домовые разве плачут?"
Петрович вздохнул и махнул рукой. "Деревня у нас тут. Развлечений никаких, особенно нам, домовым. За скотиной смотри, за домом следи, а для души что? Если домовой, так уж и ничего высокого, что ли? Вот и подсматриваем мы, домовые, хозяйские сны. По правде сказать, тут раньше такие люди жили -и подсматривать-то у них было нечего. Все те же дом да скотина, тьху, сказать противно. Непонятно зачем спать ложатся, если такие сны смотреть. А тут флюгера-а... Любовь..." И Петрович снова всхлипнул в бороду.
Слово "любовь" напомнило Леночке о ее сне. "Подожди, пожалуйста" - вежливо сказала она Петровичу и подошла к елке. Золотистые силуэты влюбленных по-прежнему висели на разных ветках. Леночка распутала ниточку, на которой висела принцесса и перевесила фигурку на соседнюю ветку, рядом с фигуркой садовника, так, чтобы кончики их рук могли касаться друг друга. Фигурки завертелись, спутывая нитки, и Леночке показалось, что она вновь услышала тонкий перезвон колокольчиков.
"Петрович" - снова обратилась она к домовому - "Мне вчера одна храбрая мышка помогала тушить пожар. Это кто?"
Петрович хмыкнул. "Мышка, сказала тоже. Крыса это. Крыса Брунгильда. Она молодец у нас, не растерялась при пожаре. А ведь у нее обстоятельства!"
"А можно, я отнесу ей поесть?" - спросила Леночка.
Петрович замешкался на мгновение, а потом сказал: "А что, давай. Все равно ты все видела. Но никому ни слова, конечно, да?"
Леночка провела пальцами по сжатым губам, давая понять, что рот ее закрыт на замок, и никто не услышит от нее лишнего слова.
Вообще-то в подвал надо было спускаться через кухню, приподняв тяжелую огромную крышку за специально вделанное в нее чугунное кольцо. Леночка этого сделать бы не могла, даже Кате сделать это было непросто. Но Петрович и не собирался поднимать крышку, а махнул девочке, чтобы та следовала за ним. Они вышли во двор (только бы не увидела мама, подумала Леночка, шуму не оберешься, что вышла без шубы и шапки), обогнули его и остановились перед небольшим квадратным отверстием в стене почти над самой землей. "Сигай туда" - велел Петрович. "Я же не пролезу, оно маленькое!" - возмутилась девочка. "Сигай, кому говорят, а то не пойдешь никуда!" Этот тон Леночке был знаком, и спорить со словами, сказанными таким тоном, не полагалось. Она подошла к отверстию и всунула в него руку. К ее удивлению, рука вошла вся по плечо, и осталось еще место для головы, и для второго плеча...
В подполе было очень темно, и пахло землей и картошкой, и чем-то еще, непонятным. К тому же, там было холодно, и Леночка замешкалась - ей стало страшновато лезть в холодную темную дыру. Однако кто-то - наверное, Петрович - подтолкнул ее сзади, и она кубарем скатилась вниз и упала на какие-то сваленные в кучу мешки, из которых вверх немедленно поднялся столб пыли.
В носу защекотало, и она чихнула, и за спиной у нее тоже раздалось чиханье - Петрович чихал высоким и тонким чихом, раз десять подряд. Наконец, пыль улеглась. Глаза привыкли к темноте, и Леночка стала различать очертания стен. Однако же пола рассмотреть она не могла, сделала шаг, немедленно о что-то запнулась и упала, снова, подняв в воздух густую пыль.
Отчихавшись в очередной раз, Петрович сказал: "Ну, хорош. Я сейчас глаза зажгу, а то ты мне этой пылью всю глотку забьешь!"
Леночка не успела спросить, как можно зажечь глаза, а Петрович щелкнул горлом, будто и впрямь выключатель какой нажал, и в тот же миг глаза его загорелись ярким зеленым светом. Зеленые глазные лучи освещали путь не хуже обычного фонаря.
Подвал был весь перегорожен и походил на таинственный холодный лабиринт. Один раз Леночка поняла, что они проходят под кухней - по светлому контуру квадрата над головой, но все остальное время она могла только догадываться, под какой частью дома они находятся. На стенах было множество полок, в углах стояли высокие предметы угрожающего вида - вилы, зубастые грабли и нечто, похожее на палку с рогами.
"Эх", - вздохнул Петрович - "Сколько добра пропадает! Раньше-то люди хозяйствовали, не то, что сейчас..." - предложение так и повисло в воздухе, Петрович резко остановился, и Леночка чуть не сшибла его с ног.
"Брунгильдушка" - ласково произнес Петрович совсем другим тоном - "Принимай гостей!"
Леночка достала из кармана кофточки сырно-мясные дары, всмотрелась в освещенный глазами Петровича круг и ахнула. Брунгильда жила не в норе, ее гнездо уютно ютилось прямо на одной из полок. Старая шапка-ушанка была заботливо выложена изнутри пухом. Гнездо явно свидетельствовало о загадочных Брунгильдиных обстоятельствах. Обстоятельств было три, и они грелись, прижавшись к маминому животу.
Следующие полчаса прошли в яростных спорах. Леночка настаивала на том, что Брунгильда немедленно должна переехать к ней в комнату на правах домашнего животного, потому что она простынет сама и простудит маленьких. Петрович возражал, что крыса - не собака, и домашним животным быть не может, а Брунгильда требовала, чтобы незваные гости немедленно убирались подобру-поздорову и не влезали в ее личную жизнь.
А потом наверху послышались шаги и Катин голос: "Леночка! Где ты, дочка?"
"Ой," - всполошилась Леночка. "Надо бежать. Иначе достанется от мамы всем". "Куда тебя лучше?" - спросил Петрович - "В комнату?" "Нет, наверное, в прихожую. Я же холодная вся, так будто я гуляла". Петрович схватил Леночку за палец, все вокруг завертелось, и через мгновение она уже стояла в прихожей, у скамеечки с обувью.
21
Когда взрослые проснулись, было уже совершенно темно, но не поздно, и Кате вздумалось сходить в магазин, посмотреть, не завезли ли туда мандаринов в канун Нового года. За мандаринами можно было съездить завтра в райцентр, где они точно бы были, но Кате, скорее всего, просто захотелось прогуляться, а выйти на улицу просто так, без предлога, ей почему-то казалось неправильным.
Небо было ясным и звездным, снег под ногами - чистым и скрипучим, и до магазина Катя дошла быстро и с удовольствием. И мандарины в магазине, как ни удивительно, были. Катя купила полную сетку, и еще шоколадных конфет с ромашками на блестящих обертках. Когда она вышла из магазина, то увидела у входа согбенного старика в дряхлом тулупе. Старик держал в руках самовязанную мочалку, жесткую и разноцветную - продавал.
Мочалок таких Катя не видела последних лет десять, а то и больше, и остановилась купить. Дед поспешно отсчитал сдачу и сказал хрипло "Бери мою вещь!", почему-то не глядя в глаза. Потом он пробормотал что-то еще, чего расслышать было уже никак нельзя, и поспешно зашагал прочь.
"Странный какой", - подумала Катя. "Алкоголик, наверное". Сунула мочалку в авоську и пошла домой.
Однако дорога больше не радовала ее. Почему-то затяжелели ноги, заныли плечи, скрип снега уже не радовал, а раздражал, авоська казалась тяжелой, настроение испортилось вчистую.
И дома Катя не повеселела, наоборот - отругала Леночку за упавшую с вешалки шапку. Мандаринов ей больше не хотелось, у нее разболелась голова и она опять улеглась спать.
А утром стало ясно, что с Катей что-то не так. Она еле встала с постели, и сразу поругалась с Семен Семенычем из-за пустяка в прах, так, как не ругалась, наверное, с самой зари их семейной жизни. Но тогда ссоры кончались поцелуями, а сейчас муж вышел из себя, схватил шапку и в сердцах выскочил на улицу - остыть. Вскоре и Марик, не позавтракав, последовал за отцом, а Катя бросилась на кровать и забилась в рыданиях. Это было так на нее непохоже, и Леночка, растерянная и испуганная, попыталась ее успокоить, но ничего хорошего из этого не вышло, и девочка сама проплакала в углу около часа.
Она, может, плакала бы и дольше, но из угла раздался шорох, и на свет появился Петрович, встрепанный больше обычного. Леночку он явно больше не стеснялся.
"Что происходит?" - строго спросил он. "Весь Дом на цыпочках стоит".
Леночка, всхлипывая, рассказала, что мама с утра сама не своя, что что-то с ней произошло, и вместо праздника в доме получилась одна большая ссора.
"Не нравится мне это", - заявил Петрович. "Чую нутром, что что-то не так, а что - не пойму. Но не нравится мне все, ох как не нравится". И, почесывая в затылке, растворился между половицами.
День прошел из рук вон плохо. Катя не вставала больше с постели, а когда Семен Семеныч, поостыв после ссоры пришел домой и попытался выяснить, что же случилось с ненаглядной женой, она опять горько расплакалась. Все ходили хмурые и несчастные, и казалось, что над семьей совершенно осязаемо сгущаются темные мрачные тучи.
Следующее утро было не лучше. Напрасно поблескивала в гостиной мишурой и игрушками елка - никого она не радовала больше. Семен Семеныч то и дело выходил покурить в сени, подумывая о том, что надо, пожалуй, паковать вещи и везти Катю обратно в Америку. Марик исчез по обыкновению последних дней, Катя плакала и не вставала с постели. Казалось, что в стройном механизме семьи вместе с непонятной болезнью мамы надломилась главная ось, позвоночник, без которого уже ничто не могло происходить, как надо, а то и вовсе грозило рассыпаться прахом.
Леночка сидела в углу и укачивала Барби, у которой появилась новая деталь туалета - серый и длинный хвост, торчащий из-под розового платья, когда перед ней вновь появился Петрович.
"Сидим?" - спросил он и блеснул глазами-угольками из-под мохнатых бровей.
"Сидим", - грустно согласилась Леночка, поскольку возразить было, собственно, нечего.
"Так все и просидим!" Домовой тоже был явно не в духе. "Мать пропадет на глазах, а все сидят!"
"А что же делать?" - удивилась Леночка.
"Спасать надо. Говорю же - не знаю, в чем дело, но чую, что нечисто здесь что-то. Оно ведь как - перед Новым годом да Рождеством вся нечисть играет, наружу выходит. Но я тут не помощник, а ты - другое дело. Поговори с отцом, пусть придумает, что делать. Мать же тает на глазах!"
"Да он не послушает! И что я ему скажу?" - упрямилась Леночка.
"Ну, дело твое. Я сказал, а ты поступай, как знаешь. Кого же он и послушает, как не тебя? Уж не меня ли? Да я ему только на глаза покажусь, и он сразу решит, что мозгами поехал, и толку от него тогда точно никакого не будет!"
И с этими словами Петрович снова исчез.
Леночка повздыхала и пошла посмотреть на мать.
Катя лежала с закрытыми глазами, вся бледная, и Леночке покaзалось, что она и впрямь тает - как ледяная сосулька под теплым солнцем - щеки у Кати стали впалыми, а все черты лица будто заострились.
Девочка бросилась к маме. "Мамочка, мамочка, только не тай! Не надо!" - запричитала она, припав к Кате так, что ноздри защекоттало от родного маминого запаха.
Но Катя только свела брови. "Уйди" - сказала она дочке чужим, сиплым голосом.
И тогда Леночка пошла к отцу.
Но тому явно было не до нее.
На первый же пробный выпад "Папа, я хочу тебе сказать что-то важное про маму" Семен Семеныч рассеянно улыбнулся, потрепал Леночку по щеке и сказал - "Да, с мамой нелады. нервный срыв, наверное. Будем собираться потихоньку, надо уезжать, дочка. А ты пока пойди, поиграй, не путайся под ногами".
Сердце у Леночки заныла. Она же не зря говорила Петровичу, что папа ее не послушает! Он вечно относится к ней совсем как ребенку, хотя она уже большая и много чего может делать сама. Ну как ему объяснить, что надо не уезжать, а срочно делать что-то другое, если она и сама не знает, что именно надо делать? Да и слово "уезжать" Леночке почему-то не очень нравилось. Ей нравилось слушать трескотню угольков в печи и смотреть на таинственный темный лес за окнами, нравилось кататься с горки на картонке, оторванной от ящика, да и где, в какой Америке найдешь Петровича и Брунгильду?
Леночка вздохнула, оделась и пошла разыскивать Марика. Он, конечно, был не совсем взрослым, но все же сильно старше ее, и родители прислушивались к его словам значительно чаще, чем к ее.
Марик с Кариной стояли все на том же мостике и разговаривали. С мостика отлично была видна почти вся деревня.
"Куда это малышня бежит так резво?" - Карина улыбнулась и сощурила густые бронзовые ресницы.
Марик мельком глянул на бегущую маленькую фигурку, но что-то в ней заставило его присмотреться пристальнее. "Это же сестра моя!" - удивился он. "Куда это она?"
"Так пойдем, спросим у нее? - предложила Карина, и они пошли навстречу бегущей девочке.
К тому моменту, когда они подошли совсем близко, Леночка запыхалась так, что говорить могла с трудом, проглатывая слоги и слова. "Там... мама.. плохо... Петрович говорит, а папа не слушает!"
"Слушай, шла бы ты домой!" - распорядился по-взрослому Марик, но тут у Леночки на глазах мелькнула слезинка, и Карина вмешалась в происходящее.
"Подожди, Маричек", - мягко сказала она. "Так что с мамой? Кто такой Петрович?"
И она так внимательно посмотрела Леночке в глаза и начала слушать, изредка кивая головой, что у девочки, обычно робкой с чужими, постепенно развязался язык и она рассказала все - и про маму, и про Петровича, и про его совет.
"Что за бред! Домовой!" - возмутился было Марик, но Карина строго взглянула на него и зажала ему рот розовой теплой ладошкой.
"Ш-ш-ш! Не говори о том, чего не знаешь. Домовой - это никакой не бред. Раз он просит помощи, значит, дело плохо".
"Ты веришь в домовых?" - удивился Марик.
"Что значит - верю?" - удивилась уже Карина. "Домовой в доме - первый помощник. Не всем они показываются, правда". Помолчав, она подумала и сказала - "А знаете, что? Пойдемте к моей двоюродной бабушке. Если кто и может разобраться в этом, то только она".
И она развернулась и зашагала легким шагом куда-то вперед, а Марику с Леночкой осталось только следовать за ней.
22
Место, куда они пришли, было незнакомо Марику с сестрой, но Катя несомненно бы его узнала. Маленькая скособоченная избушка на противоположном краю села выглядела неприветливо. Карина велела спутникам подождать, стукнула пару раз в дверь и вошла внутрь, не дожидаясь ответа. Не было ее минут пятнадцать, и брат с сестрой ждали ее молча, переминаясь с ноги на ногу. Леночка ждала с надеждой, Марик - с недоумением.
Наконец, дверь заскрипела, и Карина вышла на улицу вместе со сгорбленной старухой, укутанной в огромный платок поверх не то лохматого пальтишка, не то облезшей шубейки. Старуха была, судя по всему, не очень довольна, и бормотала под нос: "Только для тебя, внученька, только для тебя".
"Карина!" - начал было Марик, но та оборвала его ласково, но твердо: "Молчи!" Правда, она улыбнулась при этом так, что сердце Марика екнуло, а Леночке показалось, что из Карининых глаз брызнули веселые зеленые огоньки, поярче, чем лучи Петровича. Идти через село им пришлось довольно долго, и вслед им почему-то из каждого двора несся остервенелый собачий лай.
Дом встретил их настороженной тишиной. В сенях пахло табаком, в кухне - неуютом. Семен Семеныч выглядел растерянным и неприкаянным. Было непонятно, удивился ли он гостям, поскольку сказать он ничего не успел - Карина схватила его за рукав, отвела в уголок и зашептала что-то быстро и горячо, а Семен Семеныч только мотал головой обалдело, не произнося ни слова.
Леночка тем временем провела старуху к дверям комнаты, в которой лежала Катя.
Карина закончила разговор с хозяином дома, тот задумчиво теребил вихор на голове и приговаривал: "Ну и ну! Ну и ну!"
"Карина, объясни же, что происходит! Кто это?" - Марик явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Карина вздохнула. "Это моя двоюродная бабушка, колдунья. Она твоего отца на днях лечила, а теперь с мамой твоей неладно. Надеюсь, бабуля разберется".
"Колдунья?"
"Ох, Марик, какой ты весь из себя городской!" Карина улыбалась так, что не улыбнуться в ответ было просто невозможно. "В каждой деревне есть своя колдунья, мы ведь близко к земле живем, к лесу, здесь духов всяких много, и хороших, и злых, а с духами договориться не каждый может, для того и нужны колдуньи. Когда-нибудь я у бабули дар перейму, но это нескоро будет, когда я жизнь проживу, дела земные сделаю. Лет через пятьдесят, не раньше". Голос Карины внезапно погрустнел, и Марику тоже стало грустно, и он даже не возразил, что для такой дряхлой старухи, как Каринина двоюродная бабушка, прожить еще пятьдесят лет - задача из невозможных.
Тут дверь в спальню распахнулась, и старуха поманила всех внутрь крючковатым пальцем.
Катя лежала на постели все в той же позе, брови ее были сведены страдальчески над переносицей.
"Беда ей на шею скакнула" - сказала непонятно старуха. "Ты на днях у людей покупала чего?"
"Мочалку", - тихо выдохнула Катя. "Ну, вот, с мочалкой, значит, тебе беду и продали. Теперь или помирай, или кому другому беду продай. Продай любую вещь, что хочешь, а как из рук у тебя товар возьмут, так и скажи: Бери мою вещь! А потом скажи - И беду мою впридачу! Так она от тебя и уйдет, на другого перейдет".
У Кати от слез заблестели глаза. "Что ж я, как же я? Я не могу другому человеку вот так просто такую подлость сделать!" - сказала Катя и опять расплакалась.
"Мое дело - сказать, а там сами решайте!", сердито буркнула старуха. "Проводи, внученька!" - и она направилась к двери, Карина за ней.
Семья Пуговкиных уселась вокруг Катиной постели. Катя перестала плакать и лежала молча, Семен Семеныч держал ее за руку. Все были грустны.
Ломкий голос Марика нарушил тишину: "Но ведь надо кому-то эту беду продать! Нельзя же, чтобы мама умерла!"
И тут в углу кто-то завозился, а потом кашлянул. Леночка радостно распахнула ресницы - и не ошиблась: на полу передо всеми стоял взъерошенный Петрович.
"Я... Извиняйте... Гхм! Позвольте представиться, Петрович. Домовой ваш, значит", - Петрович наконец нашел нужные слова.
"Мне, конечно, не дело, перед людьми являться, но раз тут такое дело, то не считается".
После прихода колдуньи и разговора о беде, которую надо срочно продать, появление человечка, похожего на шишку, уже никого особо не удивило. Все просто обернулись к Петровичу и начали слушать, и только Леночка хлопнула в ладоши и воскликнула: "Петрович! Молодец, миленький!"
Семен Семеныч, однако, на нее шикнул: "Тише! Дай взрослому человеку... э-э... Домовому высказаться!"
"Вы, конечно,как люди городские, культурные, никому такой свиньи подложить не можете", - излагал Петрович.
"Но это вы ведь людям продать беду не можете, потому что людям она навредит. Но вам ведь ничто не мешает продать вашу беду домовому, правда? Домовой - не человек, я уж как-нибудь с этой хворобой справлюсь!"
Лицо Семен Семеныча просветлело. "А это мысль! Уважаю, Петрович! Продадим вам все, что хотите, скажите, что!"
Петрович немного замялся. "Мы, домовые, очень молоко уважаем", - наконец, произнес он. "Так молока вам продать?" - просиял Семен Семеныч.
"Нет, молоко продавать не нужно", - обиделся Петрович. "Молоко нужно наливать в блюдце. А вот блюдце я у вас подходящее видел - синенькое такое, с золотым ободком. Вот его мне и продайте. Я буду его мыть каждый раз и под печку ставить. А вы уж туда этого... молочком поделитесь". "Конечно, милый Петрович!" - нашла в себе силы вмешаться в разговор Катя. "Кто-нибудь, Марик, Лена, принесите блюдце!" Дети наперегонки бросились на кухню. Петрович бросился за ними - присмотреть, чтобы не разбили. Вскоре процессия вернулась обратно, и Марик торжествено вручил блюдце Кате.
Петрович вышел вперед и шаркнул ножкой. "Интересуюсь на предмет купить у вас блюдце", - вежливо произнес он, "Да вот думаю - не дорого ли будет?"
Катя подхватила игру. "Нет, недорого, совсем недорого, да и блюдце такое хорошее, не треснутое совсем".
"А подойдет ли оно для молока?" - интересовался Петрович.
"Подойдет, почему же не подойдет!" - отвечала Катя.
"А что же вы за него хотите?" Кате в этот миг страшно захотелось сказать "сто рублей", но тут ей пришло в голову, что она не имеет понятия, есть ли у Петровича вообще деньги, и она деликатно спросила "А сколько у вас есть?"
Петрович выкатил грудь колесом, порылся правой рукой в глубине своего одеяния и вытащил на белый свет большую монету, старую, позеленевшую, на поверхности которой еле просматривался имперский двуглавый орел. На вид лет монете было не меньше ста, а, может, и больше.
"Принято!" - сказала Катя и протянула одну руку за монетой, другую - с блюдцем. В момент, когда Петрович взялся за блюдце двумя руками, Катя сказала звонко: "Бери мою вещь! И беду мою впридачу!" Все смотрели на происходящее широко раскрытыми глазами. И тут неожиданно раздался громкий писк, от неожиданности которого Леночка вздрогнула. Петрович поднял руку к шее и тут же вытянул ее вверх - в руке он держал что-то черное, лохматое, маленькое, что-то, что яростно вертелось и громко пищало.
"То-то же, будешь знать", - незидательно сказал домовой и пояснил - "она-то думала, я - человек, ну и прыг ко мне на шею, да ничего не вышло. А уйти от меня она теперь не может, только если я ее продам. Ну ничего, я ее посажу на цепочку, будет мне вместо собаки, все поговорить будет с кем! А блюдце-то я буду под печку класть, вы не забывайте заглядывать только!" И с этими словами Петрович откланялся, сжимая в одной руке купленное блюдце, в другой - Беду, которая не переставала пронзительно верещать.
Катя села на кровати. Глаза ее блестели. "Чудеса какие!" - сказала она. "А я уже думала, что не встану с постели никогда, такая слабость была! Сенечка, что бы покушать?"
И тут Марик сказал: "Послушайте! Послушайте, сегодня же Новый год!"
23
Все переглянулись. Марик был прав - за Катиной болезнью семья совершенно забыла о празднике, а время катилось к ночи, и совсем, совсем не за горами был Новый год, для встречи которого они и приехали в Сметанкино, перелетев через океан и еще половину земного шара.
"Что же делать!" - засуетилась Катя (она выглядела уже совершенно здоровой, и румянец вернулся на щеки, и носик торчал жизнерадостно вверх, а не нависал безжизненно над губой). "Что же делать, у нас совершенно ничего не готово! Сеня, картошку чистить! Марик! Режь скорее лук!"
И работа закипела.
Скоро, скоро задымилась сваренная картошка с тающим ломтем маслица поверху, традиционный салат засверкал из миски глазками яичного желтка и горошка, и все было прекрасно, если не считать того, что, когда Катя полезла за окно за сосисками, их оказалось гораздо меньше, чем, по ее расчетам, должно было быть. "Мама, не сердись" - выступила в роли защитницы Леночка - "Это Брунгильда, у нее маленькие, ей надо". Катя, утомленная последними событиями, только махнула рукой, так и не спросив, кто же такая Брунгильда.
Семья Пуговкиных принарядилась, и все уселись за стол. Семен Семеныч торжественно откашлялся и начал подводить итоги года прошлого.
По правилам семьи, все должны были вспомнить важные, существенные события, которые произошли в уходящем году.
"Я научилась топить печку", - сказала Катя. "Я познакомился с Кариной" - это, конечно, Марик. "А я - с Брунгильдой и Петровичем" - почти прошептала Леночка.
Члены семьи посмотрели друг на друга. У всех мелькнула одна и та же мысль - события жизни американской, которой все они жили почти целый год, оказались занавешены таким плотным туманом, что вспомнить практически ничего никому не удалось.
Маленький аккуратный домик в спальном районе, чистые дорожки, магазины размером с футбольное поле остались где-то далеко и казались почти нереальными.
"А подарки будут?" - внезапно встрепенулась Леночка. "Подарки -нзавтра". Катя отлично знала, в каком из чемоданов лежат аккуратно перевязанные цветными ленточками подарки каждому из домашних, но дети, конечно же, должны были уснуть до того, как подарки будут извлечены на свет.
В дверь постучали. На пороге стояла Карина - румяная, сияющая. "Я на пять минут только, отпросилась у своих, решила забежать, вас поздравить! Сколько осталось до Нового года?"
Семен Семеныч посмотрел на часы: "Четыре минуты!"
"Ой, а давайте на улицу выйдем! Хотите?" И не дожидаясь ответа, она схватила за руку сияющего Марика и выскочила с ни за порог. Леночка бросилась за ними, путаясь в рукавах шубки. Катя сцватила Марикову куртку и бросилась за ними. Следом степенно вышел и Семен Семеныч, покачивая головой.
Дети стояли под большой елью у за забором. "Мы так Новый год пропустм!" - воскликнула Катя.
"Тш-ш!" - приложила палех к губам Карина. "Не пропустим. Главное, слушайте!"
Все замолчали и прислушались. И - то ли показалось, то ли на самом деле, услышали тихий хруст снега, будто кто-то шел широким размеренным шагом.
"Кто это?" - шепотом спросила Леночка. "Дед Мороз. Тихо."
Шаги приближались и через несколько мгновений на тропинке показался высокий статный старик в красном перепоясаном тулупе, с длинной, за пояс была заткнута длинная белая борода.
Карина махнула рукой и бросилась к старику.
"С Новым годом, Дедушка Мороз!"
Леночка с Мариком переглянулись, и бросились за ней.
Старик, кажется, испугался, но уже через миг пришел в себя и весело запыхтел в усы: "Ай, подловили старика! Ай, молодцы! Ну что ж, загадывайте свои новогодние желания, если так!"
Все переглянулись, и никто не осмеливался начать первым. "Ну, смелее, не робей!" - подбодрил старик.
Первым вперед вышел Марик. "Я хочу никогда не разлучаться с Кариной, если, конечно, она не против", - сказал он и густо покраснел. Карина потупила пушистые ресницы и покраснела еще гуще. "Я не против", - прошептала она.
"А сама я хочу, чтобы мне не пришлось заплакать ни разу в следующем году". "Принято!" - хлопнул в ладоши дед. "А ты, хозяйка?" Катя задумалась на секундочку. "Хочу, чтобы моя семья всегда была такой же дружной и любящей, как сейчас!" - пожелала она. "Принято!"
"Пусть нам сопутствует успех, где бы мы ни были!" - Семен Семеныч был все же, пожалуй, практичнее всех.
"А я хочу попросить совсем другого." Голос Леночки был очень тих. "У нас на елке висят игрушки - Принцесса и Садовник. Я хочу попросить, чтобы они смогли быть вместе, не как игрушки, а как люди".
Дед Мороз внимательно посмотрел на нее. Потом улыбнулся - "Ну что ж, раз ты просишь... Так тому и быть. Но не сейчас - им ведь надо еще раз родиться людьми для этого!" И он хлопнул в ладоши.
"С Новым Годом, друзья!"
И тут раздалось хлопанье крыльев, и на снег опустился огромный ворон.
"Уф, кажется, не опоздал!" - хрипло прокаркал он. "Хочу попросить за одну глупую кошку, или за один глупый мостик, не знаю, даже,за кого". Поскольку никто, кажется, не понимал, о чем идет речь, ворон вздохнул и поведал историю мостика,которую вы, друзья, уже знаете.
Дед Мороз почесал в затылке. "Перун, конечно, ослабел давно, но ссориться с ним все равно как-то не с руки... Ручей-то ведь не пересох?"
И тут вмешался Марик. "Ручей не пересох, но он покрыт толстым льдом, и мостик сейчас все равно не нужен. А я построю новый мостик к весне, не заколдованный. Я сам не очень умею, но папа мне поможет. Правда, папа?" И Марик посмотрел сияющими глазами на отца. Тот ничего не ответил, только вздохнул. Катя хотела было что-то сказатьн но посмотрела на мужа и, видимо, передумала, только махнула рукой.
Дед Мороз оглядел всех и хлопнул в ладоши: "Ну, под ваше честное слово. Сделано! С Новым Годом!"
И превратился в тонкую серебряную дымку, повисшую в морозном воздухе.
"Остаемя в Сметанкино!" - радостно закричал Марик. "Ура-а-а!!!"
Дальше
Дальше
Дальше
Дальше
Дальше
Дальше
20
Леночка не знала, находится она в сказке, или видит сон. Вокруг нее звенели колокольчики, скрипели флюгера, жестяные девушка и юноша тянули друг к другу руки. Внезапно в сказку прорезался какой-то посторонний шум. Шум был похож на всхлипы и бормотание между всхлипами "Ой-ё-ёй! Ой-ёй!"
От этого шума Леночка внезапно вздрогнула и широко открыла глаза. На столе, совсем недалеко от нее, сидел кто-то лохматый, похожий то ли на человечка, то ли на шишку, то ли на лохматый веник.
Этот кто-то не сразу понял, что его увидели, а когда понял, то тоже замолчал и уставился на Леночку во все глаза. Потом забормотал "Ох, грех-то какой" и ринулся к краю стола.
"Стой!" - крикнула Леночка. "Я тебя видела! Ты кто?"
Почему-то, после всех событий последних дней, она совершенно, ни капельки не боялась.
Над столешницей показалась мохнатая голова. "Кто-кто. Домовой я, Петрович".
Леночке хотелось спросить, неужели домовые бывают на самом деле, но она постеснялась - это ведь глупо, ну, как если бы ее спросили, неужели бывают на свете девочки по имени Лена. Видишь же, что есть - чего же еще спрашивать?
Поэтому она спросила только "Почему же ты плачешь? Домовые разве плачут?"
Петрович вздохнул и махнул рукой. "Деревня у нас тут. Развлечений никаких, особенно нам, домовым. За скотиной смотри, за домом следи, а для души что? Если домовой, так уж и ничего высокого, что ли? Вот и подсматриваем мы, домовые, хозяйские сны. По правде сказать, тут раньше такие люди жили -и подсматривать-то у них было нечего. Все те же дом да скотина, тьху, сказать противно. Непонятно зачем спать ложатся, если такие сны смотреть. А тут флюгера-а... Любовь..." И Петрович снова всхлипнул в бороду.
Слово "любовь" напомнило Леночке о ее сне. "Подожди, пожалуйста" - вежливо сказала она Петровичу и подошла к елке. Золотистые силуэты влюбленных по-прежнему висели на разных ветках. Леночка распутала ниточку, на которой висела принцесса и перевесила фигурку на соседнюю ветку, рядом с фигуркой садовника, так, чтобы кончики их рук могли касаться друг друга. Фигурки завертелись, спутывая нитки, и Леночке показалось, что она вновь услышала тонкий перезвон колокольчиков.
"Петрович" - снова обратилась она к домовому - "Мне вчера одна храбрая мышка помогала тушить пожар. Это кто?"
Петрович хмыкнул. "Мышка, сказала тоже. Крыса это. Крыса Брунгильда. Она молодец у нас, не растерялась при пожаре. А ведь у нее обстоятельства!"
"А можно, я отнесу ей поесть?" - спросила Леночка.
Петрович замешкался на мгновение, а потом сказал: "А что, давай. Все равно ты все видела. Но никому ни слова, конечно, да?"
Леночка провела пальцами по сжатым губам, давая понять, что рот ее закрыт на замок, и никто не услышит от нее лишнего слова.
Вообще-то в подвал надо было спускаться через кухню, приподняв тяжелую огромную крышку за специально вделанное в нее чугунное кольцо. Леночка этого сделать бы не могла, даже Кате сделать это было непросто. Но Петрович и не собирался поднимать крышку, а махнул девочке, чтобы та следовала за ним. Они вышли во двор (только бы не увидела мама, подумала Леночка, шуму не оберешься, что вышла без шубы и шапки), обогнули его и остановились перед небольшим квадратным отверстием в стене почти над самой землей. "Сигай туда" - велел Петрович. "Я же не пролезу, оно маленькое!" - возмутилась девочка. "Сигай, кому говорят, а то не пойдешь никуда!" Этот тон Леночке был знаком, и спорить со словами, сказанными таким тоном, не полагалось. Она подошла к отверстию и всунула в него руку. К ее удивлению, рука вошла вся по плечо, и осталось еще место для головы, и для второго плеча...
В подполе было очень темно, и пахло землей и картошкой, и чем-то еще, непонятным. К тому же, там было холодно, и Леночка замешкалась - ей стало страшновато лезть в холодную темную дыру. Однако кто-то - наверное, Петрович - подтолкнул ее сзади, и она кубарем скатилась вниз и упала на какие-то сваленные в кучу мешки, из которых вверх немедленно поднялся столб пыли.
В носу защекотало, и она чихнула, и за спиной у нее тоже раздалось чиханье - Петрович чихал высоким и тонким чихом, раз десять подряд. Наконец, пыль улеглась. Глаза привыкли к темноте, и Леночка стала различать очертания стен. Однако же пола рассмотреть она не могла, сделала шаг, немедленно о что-то запнулась и упала, снова, подняв в воздух густую пыль.
Отчихавшись в очередной раз, Петрович сказал: "Ну, хорош. Я сейчас глаза зажгу, а то ты мне этой пылью всю глотку забьешь!"
Леночка не успела спросить, как можно зажечь глаза, а Петрович щелкнул горлом, будто и впрямь выключатель какой нажал, и в тот же миг глаза его загорелись ярким зеленым светом. Зеленые глазные лучи освещали путь не хуже обычного фонаря.
Подвал был весь перегорожен и походил на таинственный холодный лабиринт. Один раз Леночка поняла, что они проходят под кухней - по светлому контуру квадрата над головой, но все остальное время она могла только догадываться, под какой частью дома они находятся. На стенах было множество полок, в углах стояли высокие предметы угрожающего вида - вилы, зубастые грабли и нечто, похожее на палку с рогами.
"Эх", - вздохнул Петрович - "Сколько добра пропадает! Раньше-то люди хозяйствовали, не то, что сейчас..." - предложение так и повисло в воздухе, Петрович резко остановился, и Леночка чуть не сшибла его с ног.
"Брунгильдушка" - ласково произнес Петрович совсем другим тоном - "Принимай гостей!"
Леночка достала из кармана кофточки сырно-мясные дары, всмотрелась в освещенный глазами Петровича круг и ахнула. Брунгильда жила не в норе, ее гнездо уютно ютилось прямо на одной из полок. Старая шапка-ушанка была заботливо выложена изнутри пухом. Гнездо явно свидетельствовало о загадочных Брунгильдиных обстоятельствах. Обстоятельств было три, и они грелись, прижавшись к маминому животу.
Следующие полчаса прошли в яростных спорах. Леночка настаивала на том, что Брунгильда немедленно должна переехать к ней в комнату на правах домашнего животного, потому что она простынет сама и простудит маленьких. Петрович возражал, что крыса - не собака, и домашним животным быть не может, а Брунгильда требовала, чтобы незваные гости немедленно убирались подобру-поздорову и не влезали в ее личную жизнь.
А потом наверху послышались шаги и Катин голос: "Леночка! Где ты, дочка?"
"Ой," - всполошилась Леночка. "Надо бежать. Иначе достанется от мамы всем". "Куда тебя лучше?" - спросил Петрович - "В комнату?" "Нет, наверное, в прихожую. Я же холодная вся, так будто я гуляла". Петрович схватил Леночку за палец, все вокруг завертелось, и через мгновение она уже стояла в прихожей, у скамеечки с обувью.
21
Когда взрослые проснулись, было уже совершенно темно, но не поздно, и Кате вздумалось сходить в магазин, посмотреть, не завезли ли туда мандаринов в канун Нового года. За мандаринами можно было съездить завтра в райцентр, где они точно бы были, но Кате, скорее всего, просто захотелось прогуляться, а выйти на улицу просто так, без предлога, ей почему-то казалось неправильным.
Небо было ясным и звездным, снег под ногами - чистым и скрипучим, и до магазина Катя дошла быстро и с удовольствием. И мандарины в магазине, как ни удивительно, были. Катя купила полную сетку, и еще шоколадных конфет с ромашками на блестящих обертках. Когда она вышла из магазина, то увидела у входа согбенного старика в дряхлом тулупе. Старик держал в руках самовязанную мочалку, жесткую и разноцветную - продавал.
Мочалок таких Катя не видела последних лет десять, а то и больше, и остановилась купить. Дед поспешно отсчитал сдачу и сказал хрипло "Бери мою вещь!", почему-то не глядя в глаза. Потом он пробормотал что-то еще, чего расслышать было уже никак нельзя, и поспешно зашагал прочь.
"Странный какой", - подумала Катя. "Алкоголик, наверное". Сунула мочалку в авоську и пошла домой.
Однако дорога больше не радовала ее. Почему-то затяжелели ноги, заныли плечи, скрип снега уже не радовал, а раздражал, авоська казалась тяжелой, настроение испортилось вчистую.
И дома Катя не повеселела, наоборот - отругала Леночку за упавшую с вешалки шапку. Мандаринов ей больше не хотелось, у нее разболелась голова и она опять улеглась спать.
А утром стало ясно, что с Катей что-то не так. Она еле встала с постели, и сразу поругалась с Семен Семенычем из-за пустяка в прах, так, как не ругалась, наверное, с самой зари их семейной жизни. Но тогда ссоры кончались поцелуями, а сейчас муж вышел из себя, схватил шапку и в сердцах выскочил на улицу - остыть. Вскоре и Марик, не позавтракав, последовал за отцом, а Катя бросилась на кровать и забилась в рыданиях. Это было так на нее непохоже, и Леночка, растерянная и испуганная, попыталась ее успокоить, но ничего хорошего из этого не вышло, и девочка сама проплакала в углу около часа.
Она, может, плакала бы и дольше, но из угла раздался шорох, и на свет появился Петрович, встрепанный больше обычного. Леночку он явно больше не стеснялся.
"Что происходит?" - строго спросил он. "Весь Дом на цыпочках стоит".
Леночка, всхлипывая, рассказала, что мама с утра сама не своя, что что-то с ней произошло, и вместо праздника в доме получилась одна большая ссора.
"Не нравится мне это", - заявил Петрович. "Чую нутром, что что-то не так, а что - не пойму. Но не нравится мне все, ох как не нравится". И, почесывая в затылке, растворился между половицами.
День прошел из рук вон плохо. Катя не вставала больше с постели, а когда Семен Семеныч, поостыв после ссоры пришел домой и попытался выяснить, что же случилось с ненаглядной женой, она опять горько расплакалась. Все ходили хмурые и несчастные, и казалось, что над семьей совершенно осязаемо сгущаются темные мрачные тучи.
Следующее утро было не лучше. Напрасно поблескивала в гостиной мишурой и игрушками елка - никого она не радовала больше. Семен Семеныч то и дело выходил покурить в сени, подумывая о том, что надо, пожалуй, паковать вещи и везти Катю обратно в Америку. Марик исчез по обыкновению последних дней, Катя плакала и не вставала с постели. Казалось, что в стройном механизме семьи вместе с непонятной болезнью мамы надломилась главная ось, позвоночник, без которого уже ничто не могло происходить, как надо, а то и вовсе грозило рассыпаться прахом.
Леночка сидела в углу и укачивала Барби, у которой появилась новая деталь туалета - серый и длинный хвост, торчащий из-под розового платья, когда перед ней вновь появился Петрович.
"Сидим?" - спросил он и блеснул глазами-угольками из-под мохнатых бровей.
"Сидим", - грустно согласилась Леночка, поскольку возразить было, собственно, нечего.
"Так все и просидим!" Домовой тоже был явно не в духе. "Мать пропадет на глазах, а все сидят!"
"А что же делать?" - удивилась Леночка.
"Спасать надо. Говорю же - не знаю, в чем дело, но чую, что нечисто здесь что-то. Оно ведь как - перед Новым годом да Рождеством вся нечисть играет, наружу выходит. Но я тут не помощник, а ты - другое дело. Поговори с отцом, пусть придумает, что делать. Мать же тает на глазах!"
"Да он не послушает! И что я ему скажу?" - упрямилась Леночка.
"Ну, дело твое. Я сказал, а ты поступай, как знаешь. Кого же он и послушает, как не тебя? Уж не меня ли? Да я ему только на глаза покажусь, и он сразу решит, что мозгами поехал, и толку от него тогда точно никакого не будет!"
И с этими словами Петрович снова исчез.
Леночка повздыхала и пошла посмотреть на мать.
Катя лежала с закрытыми глазами, вся бледная, и Леночке покaзалось, что она и впрямь тает - как ледяная сосулька под теплым солнцем - щеки у Кати стали впалыми, а все черты лица будто заострились.
Девочка бросилась к маме. "Мамочка, мамочка, только не тай! Не надо!" - запричитала она, припав к Кате так, что ноздри защекоттало от родного маминого запаха.
Но Катя только свела брови. "Уйди" - сказала она дочке чужим, сиплым голосом.
И тогда Леночка пошла к отцу.
Но тому явно было не до нее.
На первый же пробный выпад "Папа, я хочу тебе сказать что-то важное про маму" Семен Семеныч рассеянно улыбнулся, потрепал Леночку по щеке и сказал - "Да, с мамой нелады. нервный срыв, наверное. Будем собираться потихоньку, надо уезжать, дочка. А ты пока пойди, поиграй, не путайся под ногами".
Сердце у Леночки заныла. Она же не зря говорила Петровичу, что папа ее не послушает! Он вечно относится к ней совсем как ребенку, хотя она уже большая и много чего может делать сама. Ну как ему объяснить, что надо не уезжать, а срочно делать что-то другое, если она и сама не знает, что именно надо делать? Да и слово "уезжать" Леночке почему-то не очень нравилось. Ей нравилось слушать трескотню угольков в печи и смотреть на таинственный темный лес за окнами, нравилось кататься с горки на картонке, оторванной от ящика, да и где, в какой Америке найдешь Петровича и Брунгильду?
Леночка вздохнула, оделась и пошла разыскивать Марика. Он, конечно, был не совсем взрослым, но все же сильно старше ее, и родители прислушивались к его словам значительно чаще, чем к ее.
Марик с Кариной стояли все на том же мостике и разговаривали. С мостика отлично была видна почти вся деревня.
"Куда это малышня бежит так резво?" - Карина улыбнулась и сощурила густые бронзовые ресницы.
Марик мельком глянул на бегущую маленькую фигурку, но что-то в ней заставило его присмотреться пристальнее. "Это же сестра моя!" - удивился он. "Куда это она?"
"Так пойдем, спросим у нее? - предложила Карина, и они пошли навстречу бегущей девочке.
К тому моменту, когда они подошли совсем близко, Леночка запыхалась так, что говорить могла с трудом, проглатывая слоги и слова. "Там... мама.. плохо... Петрович говорит, а папа не слушает!"
"Слушай, шла бы ты домой!" - распорядился по-взрослому Марик, но тут у Леночки на глазах мелькнула слезинка, и Карина вмешалась в происходящее.
"Подожди, Маричек", - мягко сказала она. "Так что с мамой? Кто такой Петрович?"
И она так внимательно посмотрела Леночке в глаза и начала слушать, изредка кивая головой, что у девочки, обычно робкой с чужими, постепенно развязался язык и она рассказала все - и про маму, и про Петровича, и про его совет.
"Что за бред! Домовой!" - возмутился было Марик, но Карина строго взглянула на него и зажала ему рот розовой теплой ладошкой.
"Ш-ш-ш! Не говори о том, чего не знаешь. Домовой - это никакой не бред. Раз он просит помощи, значит, дело плохо".
"Ты веришь в домовых?" - удивился Марик.
"Что значит - верю?" - удивилась уже Карина. "Домовой в доме - первый помощник. Не всем они показываются, правда". Помолчав, она подумала и сказала - "А знаете, что? Пойдемте к моей двоюродной бабушке. Если кто и может разобраться в этом, то только она".
И она развернулась и зашагала легким шагом куда-то вперед, а Марику с Леночкой осталось только следовать за ней.
22
Место, куда они пришли, было незнакомо Марику с сестрой, но Катя несомненно бы его узнала. Маленькая скособоченная избушка на противоположном краю села выглядела неприветливо. Карина велела спутникам подождать, стукнула пару раз в дверь и вошла внутрь, не дожидаясь ответа. Не было ее минут пятнадцать, и брат с сестрой ждали ее молча, переминаясь с ноги на ногу. Леночка ждала с надеждой, Марик - с недоумением.
Наконец, дверь заскрипела, и Карина вышла на улицу вместе со сгорбленной старухой, укутанной в огромный платок поверх не то лохматого пальтишка, не то облезшей шубейки. Старуха была, судя по всему, не очень довольна, и бормотала под нос: "Только для тебя, внученька, только для тебя".
"Карина!" - начал было Марик, но та оборвала его ласково, но твердо: "Молчи!" Правда, она улыбнулась при этом так, что сердце Марика екнуло, а Леночке показалось, что из Карининых глаз брызнули веселые зеленые огоньки, поярче, чем лучи Петровича. Идти через село им пришлось довольно долго, и вслед им почему-то из каждого двора несся остервенелый собачий лай.
Дом встретил их настороженной тишиной. В сенях пахло табаком, в кухне - неуютом. Семен Семеныч выглядел растерянным и неприкаянным. Было непонятно, удивился ли он гостям, поскольку сказать он ничего не успел - Карина схватила его за рукав, отвела в уголок и зашептала что-то быстро и горячо, а Семен Семеныч только мотал головой обалдело, не произнося ни слова.
Леночка тем временем провела старуху к дверям комнаты, в которой лежала Катя.
Карина закончила разговор с хозяином дома, тот задумчиво теребил вихор на голове и приговаривал: "Ну и ну! Ну и ну!"
"Карина, объясни же, что происходит! Кто это?" - Марик явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Карина вздохнула. "Это моя двоюродная бабушка, колдунья. Она твоего отца на днях лечила, а теперь с мамой твоей неладно. Надеюсь, бабуля разберется".
"Колдунья?"
"Ох, Марик, какой ты весь из себя городской!" Карина улыбалась так, что не улыбнуться в ответ было просто невозможно. "В каждой деревне есть своя колдунья, мы ведь близко к земле живем, к лесу, здесь духов всяких много, и хороших, и злых, а с духами договориться не каждый может, для того и нужны колдуньи. Когда-нибудь я у бабули дар перейму, но это нескоро будет, когда я жизнь проживу, дела земные сделаю. Лет через пятьдесят, не раньше". Голос Карины внезапно погрустнел, и Марику тоже стало грустно, и он даже не возразил, что для такой дряхлой старухи, как Каринина двоюродная бабушка, прожить еще пятьдесят лет - задача из невозможных.
Тут дверь в спальню распахнулась, и старуха поманила всех внутрь крючковатым пальцем.
Катя лежала на постели все в той же позе, брови ее были сведены страдальчески над переносицей.
"Беда ей на шею скакнула" - сказала непонятно старуха. "Ты на днях у людей покупала чего?"
"Мочалку", - тихо выдохнула Катя. "Ну, вот, с мочалкой, значит, тебе беду и продали. Теперь или помирай, или кому другому беду продай. Продай любую вещь, что хочешь, а как из рук у тебя товар возьмут, так и скажи: Бери мою вещь! А потом скажи - И беду мою впридачу! Так она от тебя и уйдет, на другого перейдет".
У Кати от слез заблестели глаза. "Что ж я, как же я? Я не могу другому человеку вот так просто такую подлость сделать!" - сказала Катя и опять расплакалась.
"Мое дело - сказать, а там сами решайте!", сердито буркнула старуха. "Проводи, внученька!" - и она направилась к двери, Карина за ней.
Семья Пуговкиных уселась вокруг Катиной постели. Катя перестала плакать и лежала молча, Семен Семеныч держал ее за руку. Все были грустны.
Ломкий голос Марика нарушил тишину: "Но ведь надо кому-то эту беду продать! Нельзя же, чтобы мама умерла!"
И тут в углу кто-то завозился, а потом кашлянул. Леночка радостно распахнула ресницы - и не ошиблась: на полу передо всеми стоял взъерошенный Петрович.
"Я... Извиняйте... Гхм! Позвольте представиться, Петрович. Домовой ваш, значит", - Петрович наконец нашел нужные слова.
"Мне, конечно, не дело, перед людьми являться, но раз тут такое дело, то не считается".
После прихода колдуньи и разговора о беде, которую надо срочно продать, появление человечка, похожего на шишку, уже никого особо не удивило. Все просто обернулись к Петровичу и начали слушать, и только Леночка хлопнула в ладоши и воскликнула: "Петрович! Молодец, миленький!"
Семен Семеныч, однако, на нее шикнул: "Тише! Дай взрослому человеку... э-э... Домовому высказаться!"
"Вы, конечно,как люди городские, культурные, никому такой свиньи подложить не можете", - излагал Петрович.
"Но это вы ведь людям продать беду не можете, потому что людям она навредит. Но вам ведь ничто не мешает продать вашу беду домовому, правда? Домовой - не человек, я уж как-нибудь с этой хворобой справлюсь!"
Лицо Семен Семеныча просветлело. "А это мысль! Уважаю, Петрович! Продадим вам все, что хотите, скажите, что!"
Петрович немного замялся. "Мы, домовые, очень молоко уважаем", - наконец, произнес он. "Так молока вам продать?" - просиял Семен Семеныч.
"Нет, молоко продавать не нужно", - обиделся Петрович. "Молоко нужно наливать в блюдце. А вот блюдце я у вас подходящее видел - синенькое такое, с золотым ободком. Вот его мне и продайте. Я буду его мыть каждый раз и под печку ставить. А вы уж туда этого... молочком поделитесь". "Конечно, милый Петрович!" - нашла в себе силы вмешаться в разговор Катя. "Кто-нибудь, Марик, Лена, принесите блюдце!" Дети наперегонки бросились на кухню. Петрович бросился за ними - присмотреть, чтобы не разбили. Вскоре процессия вернулась обратно, и Марик торжествено вручил блюдце Кате.
Петрович вышел вперед и шаркнул ножкой. "Интересуюсь на предмет купить у вас блюдце", - вежливо произнес он, "Да вот думаю - не дорого ли будет?"
Катя подхватила игру. "Нет, недорого, совсем недорого, да и блюдце такое хорошее, не треснутое совсем".
"А подойдет ли оно для молока?" - интересовался Петрович.
"Подойдет, почему же не подойдет!" - отвечала Катя.
"А что же вы за него хотите?" Кате в этот миг страшно захотелось сказать "сто рублей", но тут ей пришло в голову, что она не имеет понятия, есть ли у Петровича вообще деньги, и она деликатно спросила "А сколько у вас есть?"
Петрович выкатил грудь колесом, порылся правой рукой в глубине своего одеяния и вытащил на белый свет большую монету, старую, позеленевшую, на поверхности которой еле просматривался имперский двуглавый орел. На вид лет монете было не меньше ста, а, может, и больше.
"Принято!" - сказала Катя и протянула одну руку за монетой, другую - с блюдцем. В момент, когда Петрович взялся за блюдце двумя руками, Катя сказала звонко: "Бери мою вещь! И беду мою впридачу!" Все смотрели на происходящее широко раскрытыми глазами. И тут неожиданно раздался громкий писк, от неожиданности которого Леночка вздрогнула. Петрович поднял руку к шее и тут же вытянул ее вверх - в руке он держал что-то черное, лохматое, маленькое, что-то, что яростно вертелось и громко пищало.
"То-то же, будешь знать", - незидательно сказал домовой и пояснил - "она-то думала, я - человек, ну и прыг ко мне на шею, да ничего не вышло. А уйти от меня она теперь не может, только если я ее продам. Ну ничего, я ее посажу на цепочку, будет мне вместо собаки, все поговорить будет с кем! А блюдце-то я буду под печку класть, вы не забывайте заглядывать только!" И с этими словами Петрович откланялся, сжимая в одной руке купленное блюдце, в другой - Беду, которая не переставала пронзительно верещать.
Катя села на кровати. Глаза ее блестели. "Чудеса какие!" - сказала она. "А я уже думала, что не встану с постели никогда, такая слабость была! Сенечка, что бы покушать?"
И тут Марик сказал: "Послушайте! Послушайте, сегодня же Новый год!"
23
Все переглянулись. Марик был прав - за Катиной болезнью семья совершенно забыла о празднике, а время катилось к ночи, и совсем, совсем не за горами был Новый год, для встречи которого они и приехали в Сметанкино, перелетев через океан и еще половину земного шара.
"Что же делать!" - засуетилась Катя (она выглядела уже совершенно здоровой, и румянец вернулся на щеки, и носик торчал жизнерадостно вверх, а не нависал безжизненно над губой). "Что же делать, у нас совершенно ничего не готово! Сеня, картошку чистить! Марик! Режь скорее лук!"
И работа закипела.
Скоро, скоро задымилась сваренная картошка с тающим ломтем маслица поверху, традиционный салат засверкал из миски глазками яичного желтка и горошка, и все было прекрасно, если не считать того, что, когда Катя полезла за окно за сосисками, их оказалось гораздо меньше, чем, по ее расчетам, должно было быть. "Мама, не сердись" - выступила в роли защитницы Леночка - "Это Брунгильда, у нее маленькие, ей надо". Катя, утомленная последними событиями, только махнула рукой, так и не спросив, кто же такая Брунгильда.
Семья Пуговкиных принарядилась, и все уселись за стол. Семен Семеныч торжественно откашлялся и начал подводить итоги года прошлого.
По правилам семьи, все должны были вспомнить важные, существенные события, которые произошли в уходящем году.
"Я научилась топить печку", - сказала Катя. "Я познакомился с Кариной" - это, конечно, Марик. "А я - с Брунгильдой и Петровичем" - почти прошептала Леночка.
Члены семьи посмотрели друг на друга. У всех мелькнула одна и та же мысль - события жизни американской, которой все они жили почти целый год, оказались занавешены таким плотным туманом, что вспомнить практически ничего никому не удалось.
Маленький аккуратный домик в спальном районе, чистые дорожки, магазины размером с футбольное поле остались где-то далеко и казались почти нереальными.
"А подарки будут?" - внезапно встрепенулась Леночка. "Подарки -нзавтра". Катя отлично знала, в каком из чемоданов лежат аккуратно перевязанные цветными ленточками подарки каждому из домашних, но дети, конечно же, должны были уснуть до того, как подарки будут извлечены на свет.
В дверь постучали. На пороге стояла Карина - румяная, сияющая. "Я на пять минут только, отпросилась у своих, решила забежать, вас поздравить! Сколько осталось до Нового года?"
Семен Семеныч посмотрел на часы: "Четыре минуты!"
"Ой, а давайте на улицу выйдем! Хотите?" И не дожидаясь ответа, она схватила за руку сияющего Марика и выскочила с ни за порог. Леночка бросилась за ними, путаясь в рукавах шубки. Катя сцватила Марикову куртку и бросилась за ними. Следом степенно вышел и Семен Семеныч, покачивая головой.
Дети стояли под большой елью у за забором. "Мы так Новый год пропустм!" - воскликнула Катя.
"Тш-ш!" - приложила палех к губам Карина. "Не пропустим. Главное, слушайте!"
Все замолчали и прислушались. И - то ли показалось, то ли на самом деле, услышали тихий хруст снега, будто кто-то шел широким размеренным шагом.
"Кто это?" - шепотом спросила Леночка. "Дед Мороз. Тихо."
Шаги приближались и через несколько мгновений на тропинке показался высокий статный старик в красном перепоясаном тулупе, с длинной, за пояс была заткнута длинная белая борода.
Карина махнула рукой и бросилась к старику.
"С Новым годом, Дедушка Мороз!"
Леночка с Мариком переглянулись, и бросились за ней.
Старик, кажется, испугался, но уже через миг пришел в себя и весело запыхтел в усы: "Ай, подловили старика! Ай, молодцы! Ну что ж, загадывайте свои новогодние желания, если так!"
Все переглянулись, и никто не осмеливался начать первым. "Ну, смелее, не робей!" - подбодрил старик.
Первым вперед вышел Марик. "Я хочу никогда не разлучаться с Кариной, если, конечно, она не против", - сказал он и густо покраснел. Карина потупила пушистые ресницы и покраснела еще гуще. "Я не против", - прошептала она.
"А сама я хочу, чтобы мне не пришлось заплакать ни разу в следующем году". "Принято!" - хлопнул в ладоши дед. "А ты, хозяйка?" Катя задумалась на секундочку. "Хочу, чтобы моя семья всегда была такой же дружной и любящей, как сейчас!" - пожелала она. "Принято!"
"Пусть нам сопутствует успех, где бы мы ни были!" - Семен Семеныч был все же, пожалуй, практичнее всех.
"А я хочу попросить совсем другого." Голос Леночки был очень тих. "У нас на елке висят игрушки - Принцесса и Садовник. Я хочу попросить, чтобы они смогли быть вместе, не как игрушки, а как люди".
Дед Мороз внимательно посмотрел на нее. Потом улыбнулся - "Ну что ж, раз ты просишь... Так тому и быть. Но не сейчас - им ведь надо еще раз родиться людьми для этого!" И он хлопнул в ладоши.
"С Новым Годом, друзья!"
И тут раздалось хлопанье крыльев, и на снег опустился огромный ворон.
"Уф, кажется, не опоздал!" - хрипло прокаркал он. "Хочу попросить за одну глупую кошку, или за один глупый мостик, не знаю, даже,за кого". Поскольку никто, кажется, не понимал, о чем идет речь, ворон вздохнул и поведал историю мостика,которую вы, друзья, уже знаете.
Дед Мороз почесал в затылке. "Перун, конечно, ослабел давно, но ссориться с ним все равно как-то не с руки... Ручей-то ведь не пересох?"
И тут вмешался Марик. "Ручей не пересох, но он покрыт толстым льдом, и мостик сейчас все равно не нужен. А я построю новый мостик к весне, не заколдованный. Я сам не очень умею, но папа мне поможет. Правда, папа?" И Марик посмотрел сияющими глазами на отца. Тот ничего не ответил, только вздохнул. Катя хотела было что-то сказатьн но посмотрела на мужа и, видимо, передумала, только махнула рукой.
Дед Мороз оглядел всех и хлопнул в ладоши: "Ну, под ваше честное слово. Сделано! С Новым Годом!"
И превратился в тонкую серебряную дымку, повисшую в морозном воздухе.
"Остаемя в Сметанкино!" - радостно закричал Марик. "Ура-а-а!!!"