ИСТОРИЯ О (4)
Продолжение. Начало здесь, здесь и здесь.
Командовать парадом буду я!
Самое время вспомнить, что роль личности в Истории никто не отменял. Александр I был молод, амбициозен, воспитан в жестком корпоративно-аристократическом духе, и у него были планы. В связи с чем, болгарские реалии сперва сбили его с толку, а потом взбесили. Молодой князь писал тезке с брегов Невы длинные письма, жалуясь на то, что вверенным ему княжеством руководить невозможно из-за «просто до смешного либеральной конституции».
При этом, никаким таким уж «реакционером», как честили его либералы и будущие историки, он, разумеется, не был, парня воспитывали в духе уважения к прогрессивным идеям, вот только либерализм его был очень немецким, в духе Бисмарка. «Я хочу служить моей стране и моему народу, как честный офицер, - писал он, - но я бы хотел, чтобы и мой парламент, если уж решение обговорено, голосовал бы, как рота солдат, руководимая опытными фельдфебелями», - а дальше шли просьбы про «Ja, ja» насчет изменения конституции.
В принципе, вполне понятно: найти общий язык со свеженькими, пока еще в кавычках «политиками» князь не умел, поскольку категорически не умел общаться с разночинцами. Вот консерваторов, европейски образованных, тактичных и воспитанных, со связями и почтением к устоям, он понимал, и они его тоже понимали, но всерьез опереться на них, не слишком многочисленных и оторванных от масс, не получалось, тем паче, что православные иерархи, составлявшие значительную часть консерваторов, иноверца не жаловали.
Царственный покровитель, однако, согласия на «подморозку» не давал, мягко разъясняя, что раз уж конституция принята, ее надо уважать, а управленческий класс Болгарии только формируется, да и брать кадры, кроме как из «простолюдинов», неоткуда. И вообще, Mein lieber Sasha, ссора с либералами, пусть они хоть сто раз фрики, означает ссору с народом, а других болгар у меня для тебя нет, так что терпи и работай с фракциями, меняя статьи по буквочке, Бог даст, перемелется - мука будет. Не понимал, короче. Зато родня из Берлина и (особенно) из Вены, с которой бедолага советовался, как быть, все понимала, рекомендовала «выскочкам» потачки не давать, а опираться на уважаемых людей, имеющих свой бизнес и связи в западных столицах.
Это вполне отвечало желаниям князя, но идти против добрых советов из Петербурга он, естественно, не мог, - однако грянуло 1 марта, и смерть Александра II изменила всё. Сразу же после похорон, в ходе которых «болгарский князь, по характеру холодный и закрытый для всех, кто не близок, плакал, не стесняясь слез», Баттенберг изложил свои горести Александру Александровичу, упирая на то, что вот такие же уроды в Софии у власти и если их не пресечь, Болгарию ожидает «такая же анархия, как в Испании, с той только разницей, что испанские анархисты все же происходят из образованных слоев культурной страны».
Излишне говорить, что новый «хозяин Земли Русской», всякого рода нигилистов ненавидевший, «балаболкам» не доверявший, демократию не любивший, зато «пагубного влияния» болгарских либералов на российских вполне обоснованно опасавшийся, балканского коллегу выслушал с полным вниманием и задумки его вполне одобрил, пообещав оказать любую необходимую помощь. Далее воодушевленный донельзя Баттенберг, возвращаясь домой, заехал сперва в Берлин к дядюшке Вильгельму, а затем в Вену к дядюшке Францу-Иосифу, и в обеих столицах получил полное одобрение, с единственной просьбой сохранить согласие дядюшек в тайне.
Так и сталось. Сразу после возвращения, князь приватно пообщался с десятком депутатов, которых ему в Вене, имевшей досье на всех, рекомендовали, как «людей государственных, надежных и ответственных» и заручился их полной поддержкой, - после чего «Български глас», главная газета консерваторов, и спонсируемые ими СМИ помельче начали раскрутку темы о неэффективности и безответственности «нервического курса» правящих либералов. С особым нажимом на то, что вот примерно такие же умники убили бесконечно чтимого всеми болгарами Царя-Освободителя, и в Испании лютуют, и в Италии, и дай им волю, отнимут у крестьян землю, а церкви превратят в конюшни. Ну и, конечно, с едкими наездами на «коррупционеров».
Пропаганда, проводимая напористо и талантливо, с участием опытных журналистов, приглашенных из Вены, очень быстро дала плоды. Люди читали о воровстве и взятках (в аппарате, сформированном по «политическому» принципу, такие явления, естественно, уже имелись), о бюрократии и волоките (учитывая постоянные склоки министров, вполне естественных), о хроническом кризисе бюджета, о наплевательстве на Македонию, о намерении правительства повысить налоги, и возмущались.
Доверие к властям в городах падало, а на селе, где политику не очень-то понимали, активничали «батьки», получившие указания от иереев, в свою очередь, получивших «рекомендации» от российского Синода. Так что, никто особо не удивился, когда 27 апреля в Софии расклеили княжеское обращение по поводу конституции, «которая расстроила страну внутри и дискредитирует её извне». Поскольку, указывалось далее, «Такой порядок вещей поколебал в народе веру в законность и правду, внушая ему опасение за будущее, я решился созвать в наикратчайший срок народное собрание и возвратить ему вместе с короной управление судьбами болгарского народа, если собрание не одобрит условий, которые я ему предложу для управления страной».
Иными словами, такой себе легкий шантаж: или геть конституцию, или ищите другого дурака в князья. И финал: правительство в отставку, а новое, временное, - для поддержания порядка в предвыборный период, - возглавит военный министр, русский генерал Казимир Эрнрот.
Однажды русский генерал...
Эффект был громоподобен, но только в верхах, в первую очередь, разумеется, либеральных, дико недовольных столь резкой утратой всего и сразу. Хотя, отдадим должное, многим и за демократию было обидно. На баррикады, правда, не полезли, но в прессе и письмах протеста душу изливали вовсю, по тем временам, весьма жестко.
«Говорю во всеуслышание: наша святыня оскорблена; наша конституция потоптана ногами, как действительно «miserable morceau de papier»!», - писал русскому консулу «приличный человек», Драган Цанков, а уж молодежь и вовсе в выражениях не стеснялась. Но не слишком долго, замолчав, как только Цанкова и еще нескольких либеральных гуру отправили в глухомань под гласный надзор, а из Габрова, обвинив в «подстрекательстве», выслали из княжества в Восточную Румелию экс-премьера.
Выяснив, что слишком уж буйных нет, князь, созвав 9 мая сессию Великого Народного собрания в Свиштове, объявил о «приостановлении» действия конституции и намерении, конечно, после выборов, установить «режим полномочий», - по сути, княжескую диктатуру. И сглотнули. Слегка, безусловно, повозражав, - смириться с тем, что плюшки кончились, народные избранники устроили крик, - но это запоздалое «фэ» Его Высочество надменно проигнорировал.
Реальное значение имело мнение армии, - именно закладываясь на возможность всякого, Баттенберг созвал сессию в придунайском порту, приказав держать наготове катер, - но армии однозначно встала на сторону князя. Генерал Эрнрот, и сам-то убежденный в том, что «игра в парламентаризм, мало пригодная для Болгарии, только вредит ей», имея соответствующие инструкции из Петербурга, уведомил господ офицеров, что «Государь уважает волю князя, и нам должно ее уважать», а солдатики своих офицеров любили и приказы исполняли беспрекословно.
Так что, разошлись и начали вновь бороться за мандат. Разве что Петко Каравелов, сидя в безопасном Пловдиве, раздавал интервью, вопия, что-де «переворот совершен с русской подсказки, силами русских, которые ведут себя, как оккупанты, и отныне болгарам ничего доброго ожидать от России не следует». Учитывая «фактор Эрнрота», такое заявление (притом, что переворот одобрили и Вена, и Берлин) было вполне обоснованным и Петербург не очень красило, однако иных вариантов Баттенберг попросту не имел.
Все «приличные люди», которым он предлагал лестное назначение, опасаясь, как бы чего не вышло, соглашались брать только портфели, но не ответственность за все, так что Казимиру Густавовичу альтернативы не было. Правда, «временный кабинет» по требованию Александра III «уравновесили» рекомендованным Веной на пост министра просвещения профессором Константином Иречеком, а лично князь сообщил прессе, что «как глава государства вынужден взять на службу представителей дружественных держав, поскольку болгарские министры запятнали себя интригами, а в иных случаях, и злоупотреблениями», и такое объяснение было принято. Тем паче, интеллигенция как интеллигенция, а вот мелкие бюргеры, аграрии и тэдэ, устав от либерального хаоса, тому факту, что «майка Русия» сама взялась за дело, были даже рада.
Этот важнейший фактор, - веру «простого болгарина» в Россию, которая знает, что делает и никогда не подведет, Александр, следует отметить, отыграл на все 146%. Весь июнь он колесил по стране, выступая перед «чистой публикой» с объяснениями причин принятия «непростого, но необходимого решения», и во всех поездках его сопровождали если не сам Эрнрот, но российский консул Михаил Хитрово, говоривший мало и обтекаемо, однако самим фактом своего присутствия недвусмысленно показывавший, что Россия за Баттенберга.
В итоге, князь, которого глубинка до тех пор практически не знала, - типа, нас не спросили, но если есть, значит, надо, - быстро набирал популярность. Молодой, серьезный, прекрасно говорящий по-болгарски и, даром, что католик, целующий подносимые «батями» иконы, да еще с русским генералом обочь, - при таком наборе «за» иначе и быть не могло. Тем паче, что агитация шла с использованием полного набора совсем еще незнакомых наивному населению технологий, разработанных теми самыми «венскими журналистами».
Специально обученные люди вели разговоры за жизнь на улицах, консервативные газеты осваивали жанр карикатуры, выставляя либералов смешными уродцами, сельские жандармы (традиционные боги и цари для пейзан) организовали «народные сходы», где целые села подписывали адреса в поддержку Его Высочества, «храбро восставшего против нигилистов», усомнившихся чиновников вычищали без выходного пособия. Короче говоря, все по науке, и к середине июня, в самый разгар выборов, в городах шли митинги с танцами и целованием княжеских портретов, - и так далее.
Над всей Болгарией безоблачное небо
Впрочем, разбрасывая пряники, предусмотрели и палку. В условиях объявленного на предвыборный месяц военного положения, - а как иначе, если либералы вот-вот выпустят на улицы бомбистов?! - были приняты все меры «во имя безопасности и спокойствия любезных наших подданных». Всю страну, упразднив прописанные в конституции 21 район, разделили на 5 «мобилизационных округов», возглавленных командирами «дружин». Конечно, болгарами. Но с прикреплением к каждому русского «товарища» в погонах, советы которых «воеводам» предписывалось «учитывать».
Права «временным» властям были даны «экстралегальные», то есть, абсолютные, без всяких оглядок на законы и с гарантией иммунитета от ответственности, что бы ни было по их указанию сделано до выборов. Им же подчинялись и военные суды, вольные в жизни и смерти кого угодно, заподозренного в терроризме, нигилизме или анархизме. Единственное ограничение: позволялось выносить только два приговора - либо расстрел в 24 часа без права апелляции (не расстреляли никого), либо месяц тюремного заключения (закрыли около 1,5 болтунов, но после выборов сидельцев амнистировали).
Чтобы предсказать исход выборов при таких вводных, - с учетом того, как формировались избиркомы, и взвинченности населения (доброхоты, именовавшие себя «княжьей дружиной», били на участках всех, «похожих на нигилистов»), - не нужно было быть бабой Вангой. Все прошло без задоринки. Новый состав Великого Народного собрания, съехавшийся 13 июля 1881 в тот же Свиштов, абсолютным большинством голосов утвердил «режим полномочий» аж до лета 1888, и сформировал комиссию на предмет разработки (в течение тех же 7 лет) нового, «отвечающего воле и чаяниям болгарской нации» Основного Закона.
Мимоходом ввели цензуру, ограничили свободу собраний, а также права парламента, отныне сводившиеся к утверждению бюджета. Этот нюанс, к слову, Баттенберга, как сам он признавал, «крепко огорчил», но иначе не получалось: княжество нуждалось в кредитах, а венские банки дали понять, что готовы давать ссуды только в том случае, если бюджет утвержден «народными представителями».
Отметили фейерверком и шампанским. В ходе пышного банкета князь произнес речь, вскоре оформленную в виде манифеста. Принимая на себя «всю ответственность и всю тяжесть государственных трудов», Александр еще раз подчеркнул, что действует «во имя Господа, ради достоинства и величия Болгарии, после долгих, мучительных беспокойств о бедах страны», пообещал «защиту свободы княжества и прав народных» и гарантировал «непременное совещание с народным представительством относительно налогов». В финале призвав подданных к «единению во имя возрождение великой нашей нации, дабы трудами оправдать великую любовь Александра Александровича, Императора Всероссийского и народа Русского к малым, но верными своим болгарским братьям».
Само собой, либералы, сидевшие в эмиграции кто в Белграде, кто в Бухаресте, кто в Пловдиве, тут же обрушились на манифест с разгромной критикой, заодно топча и «узурпатора», однако народ с ними не соглашался. Народ по инерции плясал и пел осанну «нашему Саше», в полной уверенности, что ежели теперь у власти не свое ворье-бестолочь-бомбисты, а братушки, стало быть, до кисельных берегов с молочными реками рукой подать. Наивно, конечно, до глупости, но на то ж он и народ...
Продолжение следует.