Сколь многих это мое творение сделает глупцами
XIV
В такой организации пространства проявилось то, что неоднократно подчеркивал сам Микельанджело, утверждая, что его дело скульптура, а не живопись. В отличие от живописцев Возрождения Микельанджело добывал живописное изображение из плоскости, так же как и свои скульптуры.
Если у прочих живописцев стена - грань между реальностью и изображением, то у Микельанджело эта грань уходит за плоскость стены, создавая не иллюзию глубины пространства за плоскостью, а возникновения дополнительного пространства перед ней, при этом сама плоскость не только сохраняется, но становится еще более материальной, а иллюзорное пространство перед ней заполняется образами.
Образы Микельанджело при своем воздействии на зрителя обращены не к мыслям, даже не к эмоциям. Эти образы, взаимодествуя с вами, заставляют вас отождествлять себя с ними, образы играют вашими мышцами и сосудами, и из этой игры, благодаря четким ассоциациям, рождаются ваши мысли и эмоции. Диалог между вами и образами Микельанджело происходит не на языке разума, не на языке чувств (эти языки лишь помогают определить происходящее с вами), а на языке инстинктов: когда вы смотрите на каменного Давида, ваша левая рука тоже стремится удержать камень, сжаться в кулак помимо вашей воли и вашего сознания, а правая тянется к плечу за пращой; незаконченные статуи рабов для гробницы Юлия II так ощутимо стремятся выйти из мраморных глыб, что ваши мышцы независимо от вашего желания напрягаются, преодолевая сопротивление камня.
Здесь, в этих незаконченных статуях, отчетливо проступает метод мастера: добывая фигуру из небытия, он сам становился этой фигурой, отождествлял себя с ней, и она отражала его усилия. Эта цепь отражений мастера в его творениях и творений в мастере теперь передается вам и, включая вас еще одним звеном отражений, заставляет вас отождествлять себя с созданием Микельанджело, а косвенно, еще в одном отражении, и с самим мастером. Отсутствие границы между этими образами и вами, обращение их непосредственно к вашим инстинктам - суть того, что флорентийцы, потрясенные тем, как каменные истуканы играют ими, изобретя термин для невиданного ранее искусства, назвали terribilità.
Эта terribilità, умноженная на размеры Сикстинской капеллы, присутствует и в ее росписях, правда, сам мастер скромно называл это музыкой. Микельанджело не просто добивается вашего отождествления с каким-либо образом росписей, но вашего тождества со всем пространством капеллы и со всеми иллюзиями этого пространства. Вы то сжимаетесь до размеров песчинки на плече Бога, то становитесь соразмерным ему. Безусловно, это не язык живописи современной Микельанджело, да и не язык современной живописи. Это тот же язык, которым говорит его скульптура - язык взаимодействия, а не созерцания, язык не проповеди, не монолога, но диалога, требующий от вас непосредственной реакции, а не пассивного восприятия.
Разница между этими языками - разница между созданным в 1516 году Моисеем и Лией с Рахилью, завершенного, наконец-то, в 1545 г., через 40 лет после начала работы, надгробия папы Юлия II, ничего не понимавшего в искусстве папы, положившего начало созданию ансамбля фресок Сикстинской капеллы.
XIII главы *