«Александровская речь» Медведева. О традиции и предшественниках.
В России традиционно ухитряются найти такой способ посягательства на традицию, который своей стилизацией под традиционность сигнализирует: традиционалисты могут дремать спокойно, как всё было не под контролем, так там же и остаётся. В состоянии традиционно рыхлого вялотекущего самотёка.
На конференции к 150-летию отмены крепостного права важные политические посылы, конечно же, следует облечь в ритуальную форму следующих заявлений: «Александр II получил в наследство страну, основными политическими институтами которой были крепостничество и военно-бюрократическая вертикаль власти. За внешним могуществом империи… он разглядел слабость и бесперспективность этих институтов». . После произнесения столь многозначительных и многозначных слов президент Медведев имел все основания углубить: «Нельзя откладывать свободу на потом и нельзя бояться свободного человека, который каким-то неадекватным образом распорядится своей свободой. Это путь в тупик».
И все думают: о, какие речи по случаю. Как изящно завернул… горячий привет предшественнику. Тут надо говорить что-то подобное. Вот такой вот повод высказаться в его адрес. В другом месте и другое время он, наверное, был бы другим. И ещё будет. И всё внимание сосредотачивается на всем привычной кремлевской эзоповой эзотерике.
На самом деле, свободного человека бояться, конечно же, надо, потому что версия того, что такое свобода, может запросто отличаться у него от принятой другими: свобода же. И на потом откладывать свободу можно. Говорить «нельзя», имея перед глазами пример Китая, просто нелепо. А что, если истинный сигнал, скрытый между строк сказанного, переданный при помощи явной риторичности, открытой пустой декларативности сделанных утверждений, как раз и состоит в том, что не надо воспринимать их слишком буквально и серьёзно, за вычетом единственно серьезного в них - «сигнала сопернику»?
Это всё равно как произнести длинную речь о вреде длинных речей. Все же поймут намёк правильно.
Ну, а коли возжелалось бы предметности, то цель была бы - не восклицать о «преимуществах свободы», но, хотя бы даже и откладывая её на потом, говорить о реальных механизмах её функционирования. А ещё бы лучше - заняться запуском этих механизмов. Главный из которых - подведение под свободу «социальной базы». Каковой исторически способна быть только элита, в её противоположности «аппарату».
Повторю то, что говорил неоднократно в размещённых здесь текстах. Свобода как правило аристократична. В длительной перспективе республика не бывает иной, кроме как аристократической. Аристократия или элита, как то же самое именуется на другом языке, - единственный со времен античности известный институциональный оплот против «тирании», который выдерживал проверки промежутками времени, измеряемыми сотнями лет. К сожалению, демократия - лишь момент на пути, временное явление, побочный эффект, зачастую - терминальная стадия вырождения аристократии на пути к тирании.
Элита - в широком смысле слова - сообщество ответственных и активных, активных, которые ответственны. Сообщество людей с правым самосознанием, с правым типом фундаментальной самоидентификации по отношению к власти (не политической - власти вообще): носителей её идеи, тех, кто относится к ней изнутри и сверху, а не снизу. Явление элиты в российском политическом пространстве в сложившихся обстоятельствах России 2011 г. возможно исключительно на пути возрождения и реполитизации предпринимательского сословия, освобожденного от удушающих объятий госаппарата. Вот чем надо заниматься: наведением «мостов» с бизнесом, выстраиванием институтов бизнес-сообщества как единственного реального противовеса коррупции аппарата.
Как бы слабы ни были российские предприниматели, в отличие от леваков-интеллектуалов или политтехнологов они знают, что такое власть, изнутри, не с критической позиции «бунтарей» или сервисной точки зрения обслуживающего персонала. Они - это тоже власть, и даже в большей степени, чем иные. Власть - это они; они ближе к её истокам. В отличие от деятелей госаппарата или госмонополий (что то же), которые получают власть как данность сверху вниз и смотрят на неё снизу вверх, люди бизнеса создают её. Сами. Достаточно часто - из ничего. Власть, основанная на тысячах независимых источников, которая, осознавая себя, систематизируясь, поднимается до состояния идеи, приобретает характер публичной и становится государственной. Такая власть называется республикой.
В современной России пост президента ТПП должен быть важнее, чем пост премьер-министра. Для первых лиц страны перейти от ниспосыланий сигналов и слов к делу - значит, именно, повернуться лицом к деловой среде и помочь ей развернуться лицом к государству.
Вместо этого президент предпочитает продолжать ворошить сомнительное прошлое и рассуждать об абстрактной свободе там, где речь давно пора вести о власти и только о власти. И даже провозглашает любимый тезис российских взяточников о государстве как инструменте личного развития: «надо помнить о том, что государство является не целью развития, а инструментом развития». Какого-какого развития? Личного, по определению, развития, поскольку государство, редуцированное к статусу «средства», трансформируется в объект утилизации.
Едва успев сопоставить себя с почти свергнутым Каддафи (в заявлении о том, что «у нас такие сценарии не пройдут»), чуть только расставшись с Горбачевым, президент обращается к примерам, связанным с именем Александра II. Ассоциативная тенденциозность этой последовательности не оставляет впечатления, что Медведев оптимистично смотрит в будущее. На этом фоне резкость его слов «против вертикали» выглядит жестом легкого отчаяния и совсем не вселяет уверенность в то, что решение «выдвигаться» состоялось. Если такое решение принято и согласовано с «другой стороной», добровольно освобождающей путь, подобная резкость теряет смысл. Если же ничего не согласовано, то мысль о возможном конфликте с предшественником точно не настраивает Медведева на состояние победной эйфории.
Вспоминая отношения исторических фигур, упомянутых в президентской речи, стоит отметить, что противопоставлять Александра II его отцу можно лишь с изрядным запасом осторожности. Освободитель опирался на наследие Николая Павловича в той же мере, в какой пересматривал его. Лишь после 30-летнего царствования Николая, когда императорская власть окрепла, а дворянство, привыкшее откручивать царям головы, успокоилось, ликвидация рабства перешла из разряда отвлеченных фантазий в «рабочую повестку». Если не ошибаюсь, реализация проекта была отсрочена событиями 1848 г., вообще же Николай был настроен сам провести реформу.
В жизни всё переплетено очень сложно, намного сложнее, чем это изображают догматики от разных версий либерализма. Попрёк одному из двух (наряду с Петром Великим) родоначальников русской бюрократии Николаю Первому за её плохую работу от имени группы лиц, которые и спустя без малого двести лет не сумели привести её к порядку, звучит забавно. Возможный попрёк ему же за нерешительность в реформах от имени тех, кто «поднимает на щит» сына, убитого людьми, которым он дал свободу, тоже был бы не очень оправдан. Верно, что Николай не знал, «что делать», но изображать дело таким образом, будто Александр-то знал и был «на правильном пути», эквивалентно революционно смелому утверждению «туда ему и дорога».
Бюрократия в России появилась при Петре, расцвела при Николае, но воровать начали несколько раньше и вовсе не прекратили с началом либерализации. Коррупция госаппарата стала одной из причин поражения России в Крымской войне. Однако феномен «ворующей бюрократии» неправильно приписывать исключительно избранным временам и персонам, которые назначены исторически ответственными за него. С пресловутым крепостным правом аналогично. Согласно популярному, часто встречающемуся мнению оно - причина «рабской психологии» населения России. Странно только, что отменяют его так долго, мучительно и с рецидивами, едва ли не дольше, чем оно вообще существовало. Значит, вероятно, проблема не непосредственно в нём, а в чём-то, что скрывается за ним и следствием чего оно было?
Военно-бюрократическая вертикаль, созданная Николаем, была достаточно крепка, чтобы, опираясь на неё, Александру удалось, невзирая на инерционное сопротивление дворянства, начать освобождение крестьян. Насколько перспективна «бесперспективная вертикаль» нашего времени, по кусочкам утилизиуемая мздоимцами на металлолом, что можно сделать, опираясь на неё, ещё неизвестно.
Путина можно и нужно критиковать за многое, но, как и в случае с Николаем Павловичем, зачастую его дело было делом создателя, упрекать же его в несовершенстве созданного не вполне логично. Николай - первый, кто попытался ввести в России систему «правильной», «регулярной» бюрократии во всём, копируя европейско-прусский подход, дистанцируясь от екатерининской «вельможно-фаворитической» традиции так же, как и от «опричного» стиля Петра Великого или гамлетовской рассеяности времен Александра I. Эта бюрократия, конечно, очень быстро проворовалась, но вводить её в любом случае было необходимо. Варварство предпринимательского слоя начала 90-х для нас ведь тоже не аргумент против российского капитализма в общем и целом. Николай ошибался, думая, что можно учредить в России немецкую упорядоченность жизни, просто скопировав форму прусских институтов. Но это - ошибка, распространённая и до сих пор. И в современной России наблюдается множество «оппозиционных» граждан с дипломами и степенями, полагающих, что «достаточно скопировать» и жизнь наладится. Неостепенённый бригадный генерал Николай Романов ни в чём им не уступает.
Продолжая начатое Ельциным, Путин основал в России несколько новых возможностей, среди них, как отмечалось в «Идеологии правого крыла правящей партии» - возможность критики власти справа, которую он представил обществу вместе с Медведевым, фактически, презентовав Медведева в качестве её объекта. Критика власти «справа» - исходя из самой идеи власти - элемент, необходимый для существования республиканского строя, который держится отнюдь не только на «критике слева». Дальнейшее творческое развитие этого элемента, а вместе с ним разработка и детализация «самой идеи власти» - в руках вчерашних «охранителей». Медведев не оставляет их без массы отличных поводов для вдохновения. Так это же прекрасно.
На конференции к 150-летию отмены крепостного права важные политические посылы, конечно же, следует облечь в ритуальную форму следующих заявлений: «Александр II получил в наследство страну, основными политическими институтами которой были крепостничество и военно-бюрократическая вертикаль власти. За внешним могуществом империи… он разглядел слабость и бесперспективность этих институтов». . После произнесения столь многозначительных и многозначных слов президент Медведев имел все основания углубить: «Нельзя откладывать свободу на потом и нельзя бояться свободного человека, который каким-то неадекватным образом распорядится своей свободой. Это путь в тупик».
И все думают: о, какие речи по случаю. Как изящно завернул… горячий привет предшественнику. Тут надо говорить что-то подобное. Вот такой вот повод высказаться в его адрес. В другом месте и другое время он, наверное, был бы другим. И ещё будет. И всё внимание сосредотачивается на всем привычной кремлевской эзоповой эзотерике.
На самом деле, свободного человека бояться, конечно же, надо, потому что версия того, что такое свобода, может запросто отличаться у него от принятой другими: свобода же. И на потом откладывать свободу можно. Говорить «нельзя», имея перед глазами пример Китая, просто нелепо. А что, если истинный сигнал, скрытый между строк сказанного, переданный при помощи явной риторичности, открытой пустой декларативности сделанных утверждений, как раз и состоит в том, что не надо воспринимать их слишком буквально и серьёзно, за вычетом единственно серьезного в них - «сигнала сопернику»?
Это всё равно как произнести длинную речь о вреде длинных речей. Все же поймут намёк правильно.
Ну, а коли возжелалось бы предметности, то цель была бы - не восклицать о «преимуществах свободы», но, хотя бы даже и откладывая её на потом, говорить о реальных механизмах её функционирования. А ещё бы лучше - заняться запуском этих механизмов. Главный из которых - подведение под свободу «социальной базы». Каковой исторически способна быть только элита, в её противоположности «аппарату».
Повторю то, что говорил неоднократно в размещённых здесь текстах. Свобода как правило аристократична. В длительной перспективе республика не бывает иной, кроме как аристократической. Аристократия или элита, как то же самое именуется на другом языке, - единственный со времен античности известный институциональный оплот против «тирании», который выдерживал проверки промежутками времени, измеряемыми сотнями лет. К сожалению, демократия - лишь момент на пути, временное явление, побочный эффект, зачастую - терминальная стадия вырождения аристократии на пути к тирании.
Элита - в широком смысле слова - сообщество ответственных и активных, активных, которые ответственны. Сообщество людей с правым самосознанием, с правым типом фундаментальной самоидентификации по отношению к власти (не политической - власти вообще): носителей её идеи, тех, кто относится к ней изнутри и сверху, а не снизу. Явление элиты в российском политическом пространстве в сложившихся обстоятельствах России 2011 г. возможно исключительно на пути возрождения и реполитизации предпринимательского сословия, освобожденного от удушающих объятий госаппарата. Вот чем надо заниматься: наведением «мостов» с бизнесом, выстраиванием институтов бизнес-сообщества как единственного реального противовеса коррупции аппарата.
Как бы слабы ни были российские предприниматели, в отличие от леваков-интеллектуалов или политтехнологов они знают, что такое власть, изнутри, не с критической позиции «бунтарей» или сервисной точки зрения обслуживающего персонала. Они - это тоже власть, и даже в большей степени, чем иные. Власть - это они; они ближе к её истокам. В отличие от деятелей госаппарата или госмонополий (что то же), которые получают власть как данность сверху вниз и смотрят на неё снизу вверх, люди бизнеса создают её. Сами. Достаточно часто - из ничего. Власть, основанная на тысячах независимых источников, которая, осознавая себя, систематизируясь, поднимается до состояния идеи, приобретает характер публичной и становится государственной. Такая власть называется республикой.
В современной России пост президента ТПП должен быть важнее, чем пост премьер-министра. Для первых лиц страны перейти от ниспосыланий сигналов и слов к делу - значит, именно, повернуться лицом к деловой среде и помочь ей развернуться лицом к государству.
Вместо этого президент предпочитает продолжать ворошить сомнительное прошлое и рассуждать об абстрактной свободе там, где речь давно пора вести о власти и только о власти. И даже провозглашает любимый тезис российских взяточников о государстве как инструменте личного развития: «надо помнить о том, что государство является не целью развития, а инструментом развития». Какого-какого развития? Личного, по определению, развития, поскольку государство, редуцированное к статусу «средства», трансформируется в объект утилизации.
Едва успев сопоставить себя с почти свергнутым Каддафи (в заявлении о том, что «у нас такие сценарии не пройдут»), чуть только расставшись с Горбачевым, президент обращается к примерам, связанным с именем Александра II. Ассоциативная тенденциозность этой последовательности не оставляет впечатления, что Медведев оптимистично смотрит в будущее. На этом фоне резкость его слов «против вертикали» выглядит жестом легкого отчаяния и совсем не вселяет уверенность в то, что решение «выдвигаться» состоялось. Если такое решение принято и согласовано с «другой стороной», добровольно освобождающей путь, подобная резкость теряет смысл. Если же ничего не согласовано, то мысль о возможном конфликте с предшественником точно не настраивает Медведева на состояние победной эйфории.
Вспоминая отношения исторических фигур, упомянутых в президентской речи, стоит отметить, что противопоставлять Александра II его отцу можно лишь с изрядным запасом осторожности. Освободитель опирался на наследие Николая Павловича в той же мере, в какой пересматривал его. Лишь после 30-летнего царствования Николая, когда императорская власть окрепла, а дворянство, привыкшее откручивать царям головы, успокоилось, ликвидация рабства перешла из разряда отвлеченных фантазий в «рабочую повестку». Если не ошибаюсь, реализация проекта была отсрочена событиями 1848 г., вообще же Николай был настроен сам провести реформу.
В жизни всё переплетено очень сложно, намного сложнее, чем это изображают догматики от разных версий либерализма. Попрёк одному из двух (наряду с Петром Великим) родоначальников русской бюрократии Николаю Первому за её плохую работу от имени группы лиц, которые и спустя без малого двести лет не сумели привести её к порядку, звучит забавно. Возможный попрёк ему же за нерешительность в реформах от имени тех, кто «поднимает на щит» сына, убитого людьми, которым он дал свободу, тоже был бы не очень оправдан. Верно, что Николай не знал, «что делать», но изображать дело таким образом, будто Александр-то знал и был «на правильном пути», эквивалентно революционно смелому утверждению «туда ему и дорога».
Бюрократия в России появилась при Петре, расцвела при Николае, но воровать начали несколько раньше и вовсе не прекратили с началом либерализации. Коррупция госаппарата стала одной из причин поражения России в Крымской войне. Однако феномен «ворующей бюрократии» неправильно приписывать исключительно избранным временам и персонам, которые назначены исторически ответственными за него. С пресловутым крепостным правом аналогично. Согласно популярному, часто встречающемуся мнению оно - причина «рабской психологии» населения России. Странно только, что отменяют его так долго, мучительно и с рецидивами, едва ли не дольше, чем оно вообще существовало. Значит, вероятно, проблема не непосредственно в нём, а в чём-то, что скрывается за ним и следствием чего оно было?
Военно-бюрократическая вертикаль, созданная Николаем, была достаточно крепка, чтобы, опираясь на неё, Александру удалось, невзирая на инерционное сопротивление дворянства, начать освобождение крестьян. Насколько перспективна «бесперспективная вертикаль» нашего времени, по кусочкам утилизиуемая мздоимцами на металлолом, что можно сделать, опираясь на неё, ещё неизвестно.
Путина можно и нужно критиковать за многое, но, как и в случае с Николаем Павловичем, зачастую его дело было делом создателя, упрекать же его в несовершенстве созданного не вполне логично. Николай - первый, кто попытался ввести в России систему «правильной», «регулярной» бюрократии во всём, копируя европейско-прусский подход, дистанцируясь от екатерининской «вельможно-фаворитической» традиции так же, как и от «опричного» стиля Петра Великого или гамлетовской рассеяности времен Александра I. Эта бюрократия, конечно, очень быстро проворовалась, но вводить её в любом случае было необходимо. Варварство предпринимательского слоя начала 90-х для нас ведь тоже не аргумент против российского капитализма в общем и целом. Николай ошибался, думая, что можно учредить в России немецкую упорядоченность жизни, просто скопировав форму прусских институтов. Но это - ошибка, распространённая и до сих пор. И в современной России наблюдается множество «оппозиционных» граждан с дипломами и степенями, полагающих, что «достаточно скопировать» и жизнь наладится. Неостепенённый бригадный генерал Николай Романов ни в чём им не уступает.
Продолжая начатое Ельциным, Путин основал в России несколько новых возможностей, среди них, как отмечалось в «Идеологии правого крыла правящей партии» - возможность критики власти справа, которую он представил обществу вместе с Медведевым, фактически, презентовав Медведева в качестве её объекта. Критика власти «справа» - исходя из самой идеи власти - элемент, необходимый для существования республиканского строя, который держится отнюдь не только на «критике слева». Дальнейшее творческое развитие этого элемента, а вместе с ним разработка и детализация «самой идеи власти» - в руках вчерашних «охранителей». Медведев не оставляет их без массы отличных поводов для вдохновения. Так это же прекрасно.