Почему колеблется Путин
Год назад я написал этот текст, посвящённый в значительной степени Путину, идее «коррекции вправо» образа «национального лидера» и правящей партии.
Проблема, которая требовала обсуждения, заключалась в следующем. Путин, идя к власти человеком, по всем сведениям относительно свободным и без предубеждений, стал на десятилетие заложником левой интерпретации собственной миссии, придуманной в 1999 - 2000 гг. Это рубежное время наложило печать на десятилетие вперед; то, что утверждалось в ту пору о вещах основополагающих, приобрело долгоcрочное значение, отложилось в сознании действующих лиц и продолжает оказывать влияние на их поведение годы спустя. В итоге вот что мы видим.
Выступив в 1999 г. от имени группы кандидатов в элиту гонцом к народу, интеллектуально приодевшись сообразно статусу посыльного, Путин в какой-то мере до сих пор не вышел из роли. Уж нет в помине посылавших, кандидаты кто где, иные совсем далече, гонец давно представляет только себя, но по-прежнему прост как народная правда, сочинённая ему десять лет назад тогдашним начальством-окружением. Практикуемая им теория власти возвращается к нему бумерангом, бьющим травматично и болезненно, даже если он делает вид, что этого не замечает. Некогда посланный, Путин уже давно занимается тем, что методично посылает сам себя и выглядит при этом так же странно, как старый забинтованный партизан, из последних сил пускающий под откос поезда через 10 лет после окончания войны.
К примеру, априорность предъявляемых ему обвинений в коррупции, которыми забит интернет, лишь копирует тенденциозность обличительного пафоса в отношении Ходорковского. Этот стандарт разоблачительной голословности был «повсеместно оэкранен и повсесердно утвержден» по указанию свыше. Сейчас он подбирается к собственным авторам с неумолимостью изобретения д-ра Гильотена, таки нашедшего дорогу к своему создателю. В какой-то мере справедливо утверждение, что, приговорив Ходорковского, Путин приговорил себя.
То, что говорилось в тексте годичной давности о выходе из кризиса власти на пути «правого поворота», сегодня ещё актуальнее.
Сегодня - это время, когда Павловский заявляет:
«Моя точка зрения состоит в том, что государство нуждается в очень быстром и жестком транзите к модернизации экономики и установлении правого режима в стране».
Но правого ли? В чём отличие понимания этого термина у Павловского и Медведева от его интерпретации Немцовым и Гайдаром? У нас уже был «быстрый и жесткий транзит» к «модернизации», проходивший под якобы правыми лозунгами, - в 1992 г. В данное время мы ведём речь о «жесткой либерализации-2»? Жесткость снова становится левой фигурой самоотрицания? Или в повестке дня что-то иное?
Вся нестабильность тандема, о которой говорит Павловский, нерешительность Путина - то ли отставиться, то ли остаться - уходят корнями в левую природу сформированного к 2008 г. режима, имеют причиной отсутствие под ногами реальной правой почвы, на которой власть могла бы развиваться и крепнуть, обретая уверенность и стабильность.
Этой почвы нет, она до сих пор не обретена, не идентифицирована как платформа власти. Не чувствуя её, Путин интуитивно опасается подвоха, слабины, падения, краха, которые могут последовать при перемещении груза ответственности на плечи любого другого человека. Потому и опасается, что знает, как много слабости - не вообще в стране и обществе, а в самой сути идеологической конструкции власти, выстроенной при нём. Здание возводилось на песке. Сейчас рискованно находиться не только в нём, но и рядом с ним.
Суть правой идеологии состоит в том, чтобы назвать власть властью и предложить ей вести себя ответственно перед собой, утверждая собственную ценность и тем самым включая в себя людей, а не исключая их. Для этого необходимо, среди прочего, минимизировать игру с формулами самоотрицания наподобие: «служение простым людям есть первоочередная задача государства». «Простые люди» должны исчезнуть.
Если выражаться менее строго, речь идёт об обращении к внутренней «магической» энергии власти, к имманентным источникам её стабильности и развития, которые остаются в забвении на территории левой страны, левого общества. Это та по сей день запретная, нераспечатанная реальность, которая оставалась вне пределов внимания не только потому, что не было потребности в использовании столь сильнодействующих средств, но и потому, что некому было с ней взаимодействовать.
Паяцам-политтехнологам это не то, чтобы неинтересно - они просто не знают, что это такое и как с этим работать. Но там, где по каким-либо причинам (наподобие усталости зрителей или желания режиссеров задуматься о «нетленке») невозможно продолжать ломать надоевшую ситуационную комедию, подменяя буффонадой реальность, возникает интерес к самой реальности.
До этого ещё далеко. Самозабвение, самоотрицание сущности власти - порождающая модель социального упадка, наблюдаемого в современной России. Рабочим элементом антисистемы коррупции служит самопрезрение, левое пренебрежение к себе. Коррупционная власть добывает этот бесценный основной ресурс своего функционирования из социальных недр.
Власть, которая не властвует, а ворует, черпает энергию саморасточения, самоубийственную наглость распада в неприязни общества к себе. Власть, вступившая на путь разложения, и оппозиционный пафос окружающей её ненависти нуждаются друг в друге. Они взаимобусловлены и, пребывая в динамическом равновесии, похожем на симбиоз, стимулируют друг друга к обоюдному удовлетворению самыми креативными способами. Воровство власти и социальное презрение к ней - неразрывно связанные стороны единого игрового процесса. «Пожалуйста, громче: намного комфортнее воровать, когда вы кричите нам «воры» - требует власть от общества. И общество ей в том не отказывает.
После Навального с его антипартийными выпадами воровать вообще стало почётным долгом политически лояльного и надежного гражданина чиновника. Кто не ворует, тот показывает, что боится известного вражеского агента и ненавистника родины, а значит, тот не патриот и не внушает доверия. Сегодня не возьмешь взятку, а завтра родину предашь - вот почему надо взять, нельзя не взять. Навальный - это способ самоорганизации «от противного» класса коррупционеров.
Стратегическая цель правой коррекции образа партии и образа лидера - снять революционно-потребительское противоречие между властью как властью и обществом, которое должно прекратить воспринимать власть априорно извне и заведомо негативно. При этом ясно, что общество начнёт ценить власть не раньше, чем власть научится ценить себя сама, для чего ей необходимо перестать прятаться от себя в культурно-идеологическом пространстве за спину «простого человека».
Можно спросить, а причём здесь бизнес, частная собственность, гражданское общество, значение которых, как и всех других проявлений активности, растёт в поле действия правой идеологии. Ответ состоит в том, что ценность власти системна. Она разворачивается как ценность успеха и активности на всех уровнях. Корпоративная власть в бизнесе или социальная власть общественных организаций неотделимы от единой правой системы власти, осознавшей себя как власть и находящей высшую форму самоутверждения в государстве.
Принципиально важно научиться отличать правую ценность власти и активности от антагонистического левого культивирования противоположного состояния и соответствующего типа поведения. Иногда сделать это оказывается совсем не легко. Но если власть - казалось бы, высоко почитаемая извне мышлением, левым в своей основе, даже превозносимая как «богом ниспосланная» данность - оборачивается своим отрицанием, полезно не забывать: прежде всего эта трансформация в противоположность совершается на ценностном уровне. Она совершается в то время, как ценность властвования «незаметно» подменяется ценностью пассивности и повиновения.
Отметим, что практикой «почитания власти» извне/снизу конституирован институт бюрократии и, далее, в целом аппаратный способ организации правящего слоя. Отношение к реальности снизу, со стороны её составных частей, обратное отношению сверху, исходящему из принципа её интеграционной идентичности, раскрывает себя как утилитарное. Нелишним будет указать, что этим отношением определяется универсальный феномен питания. Практика «почитания снизу» реализуется как практика утилизации.В аппаратно-бюрократическом мире ценность власти неизбежно приобретает статус ценности продукта питания.
Продолжая мысль о различении «похожего» (но не «подобного»), сделаю напоследок ещё одно дежурное замечание. Существует очень сильное искушение путать правую реинкарнацию власти, которую при всей её кажущейся мифичности следует рекомендовать Путину или кому угодно как самый реалистичный путь выхода из кризиса, и патерналистский социально-политический комплекс. Это - взаимоисключающие перспективы. Обновлённая версия последнего - цезаристско-популистская конструкция «фигуры доверия», рассмотренная вот в этом тексте.
Не соглашусь с теми, кто трактует явление Навального народу как призрак грядущего поражения Медведева и аргументирует эту мысль тем, что Навальный - фаворит на либерально-постмодернистской площадке избирательной кампании действующего президента, судя по тому, как она ведётся. Наблюдая раболепно-восторженные воздыхания «сторонников» Навального, я полагаю, что в его лице мы сталкиваемся с обновлением и радикализацией хорошо знакомой и отнюдь не либеральной «цезаре-популистской» фигуры доверия, которой левое самоотчуждённое общество вновь готово «вручить власть». В таком случае перед нами скорее завтрашний соперник Путина, чем Медведева, Путин-2.
Если это так, то это даёт основание утверждать, что патерналистский комплекс модернизируется мимо Путина, который устаревает с каждым годом. Леволиберальная альтернатива, каковую пытаются наметить для Медведева (если он решит принять её как руководство к действию), не способна составить конкуренцию этому процессу. Путин правильно колеблется, предчувствуя опасность: либерализованный преемник не удержит власть в условиях слабости (если не сказать отсутствия) элиты, когда ему, вдобавок, дышит в затылок готовый носитель архетипа постлиберальной эпохи.
Навальный или Навальный будущего (сколько их ещё в запасе у логики истории?) не против подождать. Путин может ещё разок выиграть, сам или выставив вместо себя кого-то, осенённого знакомой отеческой благодатью. И этого даже хватит на небольшое продление века функционеров политтехнологизма, которые удерживают «нацлидера», как в клетке, в ограниченности зоны аппаратной методологии. А потом дедушку всё равно сменит бодрый и энергичный внучок, не помнящий родства, и события развернутся по сценарию локализованной версии южнокорейского, латиноамериканского или теперь ещё египетского шоу «проклятая хунта, которой мы обязаны всем, на скамье подсудимых».
Вакантный исторический шанс сегодня - демонтировать привычную революционно-патерналистскую площадку и пойти гораздо дальше в деле реального укрепления власти, чем мы привыкли думать.
О чём, собственно, шла речь год назад здесь и спустя два месяца здесь.
Проблема, которая требовала обсуждения, заключалась в следующем. Путин, идя к власти человеком, по всем сведениям относительно свободным и без предубеждений, стал на десятилетие заложником левой интерпретации собственной миссии, придуманной в 1999 - 2000 гг. Это рубежное время наложило печать на десятилетие вперед; то, что утверждалось в ту пору о вещах основополагающих, приобрело долгоcрочное значение, отложилось в сознании действующих лиц и продолжает оказывать влияние на их поведение годы спустя. В итоге вот что мы видим.
Выступив в 1999 г. от имени группы кандидатов в элиту гонцом к народу, интеллектуально приодевшись сообразно статусу посыльного, Путин в какой-то мере до сих пор не вышел из роли. Уж нет в помине посылавших, кандидаты кто где, иные совсем далече, гонец давно представляет только себя, но по-прежнему прост как народная правда, сочинённая ему десять лет назад тогдашним начальством-окружением. Практикуемая им теория власти возвращается к нему бумерангом, бьющим травматично и болезненно, даже если он делает вид, что этого не замечает. Некогда посланный, Путин уже давно занимается тем, что методично посылает сам себя и выглядит при этом так же странно, как старый забинтованный партизан, из последних сил пускающий под откос поезда через 10 лет после окончания войны.
К примеру, априорность предъявляемых ему обвинений в коррупции, которыми забит интернет, лишь копирует тенденциозность обличительного пафоса в отношении Ходорковского. Этот стандарт разоблачительной голословности был «повсеместно оэкранен и повсесердно утвержден» по указанию свыше. Сейчас он подбирается к собственным авторам с неумолимостью изобретения д-ра Гильотена, таки нашедшего дорогу к своему создателю. В какой-то мере справедливо утверждение, что, приговорив Ходорковского, Путин приговорил себя.
То, что говорилось в тексте годичной давности о выходе из кризиса власти на пути «правого поворота», сегодня ещё актуальнее.
Сегодня - это время, когда Павловский заявляет:
«Моя точка зрения состоит в том, что государство нуждается в очень быстром и жестком транзите к модернизации экономики и установлении правого режима в стране».
Но правого ли? В чём отличие понимания этого термина у Павловского и Медведева от его интерпретации Немцовым и Гайдаром? У нас уже был «быстрый и жесткий транзит» к «модернизации», проходивший под якобы правыми лозунгами, - в 1992 г. В данное время мы ведём речь о «жесткой либерализации-2»? Жесткость снова становится левой фигурой самоотрицания? Или в повестке дня что-то иное?
Вся нестабильность тандема, о которой говорит Павловский, нерешительность Путина - то ли отставиться, то ли остаться - уходят корнями в левую природу сформированного к 2008 г. режима, имеют причиной отсутствие под ногами реальной правой почвы, на которой власть могла бы развиваться и крепнуть, обретая уверенность и стабильность.
Этой почвы нет, она до сих пор не обретена, не идентифицирована как платформа власти. Не чувствуя её, Путин интуитивно опасается подвоха, слабины, падения, краха, которые могут последовать при перемещении груза ответственности на плечи любого другого человека. Потому и опасается, что знает, как много слабости - не вообще в стране и обществе, а в самой сути идеологической конструкции власти, выстроенной при нём. Здание возводилось на песке. Сейчас рискованно находиться не только в нём, но и рядом с ним.
Суть правой идеологии состоит в том, чтобы назвать власть властью и предложить ей вести себя ответственно перед собой, утверждая собственную ценность и тем самым включая в себя людей, а не исключая их. Для этого необходимо, среди прочего, минимизировать игру с формулами самоотрицания наподобие: «служение простым людям есть первоочередная задача государства». «Простые люди» должны исчезнуть.
Если выражаться менее строго, речь идёт об обращении к внутренней «магической» энергии власти, к имманентным источникам её стабильности и развития, которые остаются в забвении на территории левой страны, левого общества. Это та по сей день запретная, нераспечатанная реальность, которая оставалась вне пределов внимания не только потому, что не было потребности в использовании столь сильнодействующих средств, но и потому, что некому было с ней взаимодействовать.
Паяцам-политтехнологам это не то, чтобы неинтересно - они просто не знают, что это такое и как с этим работать. Но там, где по каким-либо причинам (наподобие усталости зрителей или желания режиссеров задуматься о «нетленке») невозможно продолжать ломать надоевшую ситуационную комедию, подменяя буффонадой реальность, возникает интерес к самой реальности.
До этого ещё далеко. Самозабвение, самоотрицание сущности власти - порождающая модель социального упадка, наблюдаемого в современной России. Рабочим элементом антисистемы коррупции служит самопрезрение, левое пренебрежение к себе. Коррупционная власть добывает этот бесценный основной ресурс своего функционирования из социальных недр.
Власть, которая не властвует, а ворует, черпает энергию саморасточения, самоубийственную наглость распада в неприязни общества к себе. Власть, вступившая на путь разложения, и оппозиционный пафос окружающей её ненависти нуждаются друг в друге. Они взаимобусловлены и, пребывая в динамическом равновесии, похожем на симбиоз, стимулируют друг друга к обоюдному удовлетворению самыми креативными способами. Воровство власти и социальное презрение к ней - неразрывно связанные стороны единого игрового процесса. «Пожалуйста, громче: намного комфортнее воровать, когда вы кричите нам «воры» - требует власть от общества. И общество ей в том не отказывает.
После Навального с его антипартийными выпадами воровать вообще стало почётным долгом политически лояльного и надежного гражданина чиновника. Кто не ворует, тот показывает, что боится известного вражеского агента и ненавистника родины, а значит, тот не патриот и не внушает доверия. Сегодня не возьмешь взятку, а завтра родину предашь - вот почему надо взять, нельзя не взять. Навальный - это способ самоорганизации «от противного» класса коррупционеров.
Стратегическая цель правой коррекции образа партии и образа лидера - снять революционно-потребительское противоречие между властью как властью и обществом, которое должно прекратить воспринимать власть априорно извне и заведомо негативно. При этом ясно, что общество начнёт ценить власть не раньше, чем власть научится ценить себя сама, для чего ей необходимо перестать прятаться от себя в культурно-идеологическом пространстве за спину «простого человека».
Можно спросить, а причём здесь бизнес, частная собственность, гражданское общество, значение которых, как и всех других проявлений активности, растёт в поле действия правой идеологии. Ответ состоит в том, что ценность власти системна. Она разворачивается как ценность успеха и активности на всех уровнях. Корпоративная власть в бизнесе или социальная власть общественных организаций неотделимы от единой правой системы власти, осознавшей себя как власть и находящей высшую форму самоутверждения в государстве.
Принципиально важно научиться отличать правую ценность власти и активности от антагонистического левого культивирования противоположного состояния и соответствующего типа поведения. Иногда сделать это оказывается совсем не легко. Но если власть - казалось бы, высоко почитаемая извне мышлением, левым в своей основе, даже превозносимая как «богом ниспосланная» данность - оборачивается своим отрицанием, полезно не забывать: прежде всего эта трансформация в противоположность совершается на ценностном уровне. Она совершается в то время, как ценность властвования «незаметно» подменяется ценностью пассивности и повиновения.
Отметим, что практикой «почитания власти» извне/снизу конституирован институт бюрократии и, далее, в целом аппаратный способ организации правящего слоя. Отношение к реальности снизу, со стороны её составных частей, обратное отношению сверху, исходящему из принципа её интеграционной идентичности, раскрывает себя как утилитарное. Нелишним будет указать, что этим отношением определяется универсальный феномен питания. Практика «почитания снизу» реализуется как практика утилизации.В аппаратно-бюрократическом мире ценность власти неизбежно приобретает статус ценности продукта питания.
Продолжая мысль о различении «похожего» (но не «подобного»), сделаю напоследок ещё одно дежурное замечание. Существует очень сильное искушение путать правую реинкарнацию власти, которую при всей её кажущейся мифичности следует рекомендовать Путину или кому угодно как самый реалистичный путь выхода из кризиса, и патерналистский социально-политический комплекс. Это - взаимоисключающие перспективы. Обновлённая версия последнего - цезаристско-популистская конструкция «фигуры доверия», рассмотренная вот в этом тексте.
Не соглашусь с теми, кто трактует явление Навального народу как призрак грядущего поражения Медведева и аргументирует эту мысль тем, что Навальный - фаворит на либерально-постмодернистской площадке избирательной кампании действующего президента, судя по тому, как она ведётся. Наблюдая раболепно-восторженные воздыхания «сторонников» Навального, я полагаю, что в его лице мы сталкиваемся с обновлением и радикализацией хорошо знакомой и отнюдь не либеральной «цезаре-популистской» фигуры доверия, которой левое самоотчуждённое общество вновь готово «вручить власть». В таком случае перед нами скорее завтрашний соперник Путина, чем Медведева, Путин-2.
Если это так, то это даёт основание утверждать, что патерналистский комплекс модернизируется мимо Путина, который устаревает с каждым годом. Леволиберальная альтернатива, каковую пытаются наметить для Медведева (если он решит принять её как руководство к действию), не способна составить конкуренцию этому процессу. Путин правильно колеблется, предчувствуя опасность: либерализованный преемник не удержит власть в условиях слабости (если не сказать отсутствия) элиты, когда ему, вдобавок, дышит в затылок готовый носитель архетипа постлиберальной эпохи.
Навальный или Навальный будущего (сколько их ещё в запасе у логики истории?) не против подождать. Путин может ещё разок выиграть, сам или выставив вместо себя кого-то, осенённого знакомой отеческой благодатью. И этого даже хватит на небольшое продление века функционеров политтехнологизма, которые удерживают «нацлидера», как в клетке, в ограниченности зоны аппаратной методологии. А потом дедушку всё равно сменит бодрый и энергичный внучок, не помнящий родства, и события развернутся по сценарию локализованной версии южнокорейского, латиноамериканского или теперь ещё египетского шоу «проклятая хунта, которой мы обязаны всем, на скамье подсудимых».
Вакантный исторический шанс сегодня - демонтировать привычную революционно-патерналистскую площадку и пойти гораздо дальше в деле реального укрепления власти, чем мы привыкли думать.
О чём, собственно, шла речь год назад здесь и спустя два месяца здесь.