Контрреволюционная ситуация в России. Часть 3.
5.
В целях удобства дальнейшего изложения напомню определения терминов, которые используются в этом тексте, равно как и в «Идеологии правого крыла правящей партии», фактически, повторив и дополнив когда-то сказанное в одном давнишнем тексте. Рассмотрим два типа отношения к действительности. Правым будем называть творческое отношение к вещам свыше, исходя из их идеи. Левым - утилитарно-потребительское отношение к реальности снизу, при котором вещи рассматриваются исключительно извне, как готовые данности, лишаются целостности, низводятся до составных элементов, до формообразуемого материала, стремящегося к «свободе». Правое отношение к реальности придает вещам ценность, левое - обесценивает и заменяет ценность ценой. За каждым типом отношения обнаруживается соответствующий тип самосознания, тип самоутверждения-самоопределения субъекта по отношению к самому себе и к вещам. Традиционно сложившиеся значения терминов правое/левое в контексте классификации политических идеологий есть частный случай применения указанных определений, а именно, их применение к реальности «власть». Подчеркну, что власть рассматривается здесь максимально широко, как единый феномен, проявляющийся в политической, экономической и других жизненных сферах. Это позволяет говорить о правых и левых, выходя за рамки политического дискурса (и развивая его), как о человеческих типах, которые воплощают типы самосознания, то есть олицетворяют различие фундаментальной личностной установки.
Итак, революционная ситуация осталась. Она осталась в виде ожиданий масс, недовольных и разочарованных. Она осталась как тень убойного молота, занесенного над головами «тучнеющих» предпринимателей. Она - в атмосфере взаимного недоверия среди тех, кто мог бы образовать правящий слой. На таком фоне мы вступили в эпоху продолжения кризиса, сокращения бюджетных программ, предстоящего «затягивание поясов», возможно, более значительного, чем в 90-х годах или в какой-нибудь Греции.
В чем прав Калашников, проповедуя на всех углах массовые бедствия и «кроваво-красную марь», так это в том, что надо готовиться к ухудшению социально-экономического положения в стране. Готовиться в правильном смысле этого слова. Калашников уверен, что, когда все рухнет, он сможет наловить рыбы в темной воде. То есть ему почему-то должно стать лучше, когда всем станет окончательно плохо. Стандартно несистемный подход, ненадежная игра. Но, может быть, худшего удастся не допустить?
Как там говаривал Гёте Эккерману: «Ненавижу революции: тех, кто их совершает, но еще больше тех, кто их допускает». В действительности, как мы уже говорили, «те, кто допускает» - те же, «кто вызывает». Не вызывали бы, допускать было бы нечего. Но предъявлять претензии, хотя бы исторически-риторически, по большому счету, некому. Мы снова возвращаемся к теме прочности режима. Им сегодня недовольны многие с разных сторон. Все чем-то конкретным. Но главное в том, что власть в современной России никто не считает своей. И все находят для этого свои основания. Путин закономерно вспомнил про «дачников» как ultima ratio. Все, что делает режим, мифологически оправдывается вечно отсутствующими абстрактными «дачниками». Правящего слоя нет. Это даже и не «чекистская корпорация», как показывает пример Черкесова. Нет принципа объединения. Нет реально объединяющих ценностей. Правящий слой раздроблен, распылен, атомизирован, разъехался по дачам. Даже сам Путин - абстрактный символ. Его сила в рейтинге, но его «деятельность» одобряют в той мере, в какой он ни за что не отвечает: ни за одного взяточника, ни за одного милиционера, ни за один наезд на бизнес. Он не власть, он опричная антивласть. Проблема не в том, что некому защищать власть в трудную минуту, проблема в том, что некому править. Никто не считает эту власть своей. Она всем чужая. На всех уровнях. Поэтому она неэффективна.
Так всегда бывает перед революциями, когда левое потребительское отношение к власти достигает максимума. Самоотчуждение власти - следствие левой отчужденности общества от нее, левого отношения к власти вообще как духовно-культурной доминанты. Негативное влияние такой духовной среды проявляется и в экономике. Низкая производительность труда, отсутствие инвестиций, вывод капитала на потребление - отличительные черты экономики загнивающего предреволюционного общества. Самоотчуждение власти означает, что критично много ее носителей заняты своими личными делами, используя «ресурс» власти, и слишком мало тех, кто возвышается до дела власти как личного дела. ИНСОР ошибся: в современном российском обществе основополагающим, имеющим глубокую духовно-культурную природу, является отношение не к сырьевому ресурсу, а к властному. Левая конвертация власти из идеи и ценности в «ресурс», архетипически обнаруживающая себя в идеологической и властно-политической сферах и распространившаяся всюду: таков диагноз нашей социальной и экономической слабости.
Иногда, правда, нас пробуют развлечь и, одновременно успокоить рассказами про то, что «Путин не одинок», «Путин правит в интересах олигархии». С удивительным знанием подробностей рассказывают, как олигархи, наподобие древних евреев, устав от смуты, поняли: им нужно, чтобы их держали в ежовых рукавицах и приняли решение назначить себе «царя». Характерно, что дальнейшие выводы из указанной мифологемы разнятся. Одни считают, что «господство олигархии» вызовет «катастрофу», но тогда не очень понятно, почему олигархи до царя додумались, а для борьбы с катастрофой их сознательности не хватает. Другие уверены, что господство олигархии во главе с Путиным вполне устойчиво при условии явного безразличия и апатии остальной части общества. Однако если мы наблюдаем в подавляемой части общества «безразличие и апатию», не самым верным решением будет искать в «верхах» нечто, отличающееся от этих качеств иначе, чем по форме. Российское общество ценностно не структурировано, в нем нет отдельных сословий со своими духовно-культурными системами. Оно однородно, сверху донизу люди примерно одного происхождения, с едиными, по сути, недостатками и взглядами на жизнь. Нетрудно заметить: всё то, что оппозиция «отвергает» во власти, уже сейчас, на стадии «оппозиционности» в полной мере присуще ей самой, хотя и в менее «проявленном» виде. В то же время следует заметить: и революция - это не что-то, противоположное «безразличию и апатии», это их кульминация.
Пропагандистские концепты, наподобие упомянутых, не убедительны. Данная теория уязвима в двух пунктах. Во-первых, не вполне ясно, в чем состоят коллективные и сепаратные «интересы олигархии» (даже в отношении отдельного человека определять «за него» его интересы трудно, что уж говорить об олигархах), непонятно, каков механизм представления, балансировки и детализации этих интересов. Чревовещание? Да, конечно, Станислав Белковский неоднократно излагал олигархам и Путину их интересы. Если Путин может сформулировать их за олигархов, то чем я хуже, считает Белковский, давно уже с удивительной ревностью стремящийся объяснить Путину и олигархам, в чем состоит их подрывная работа. Во-вторых, неясно, каким образом эти «интересы» становятся для Путина руководством к действию. Олигархи наняли его и, если не справится, уволят?
Институты представления и исполнения в модели «Путин правит в интересах олигархии» пока не обнаружены. Россия - не акционерное общество. Путин - не институт. Священную присягу на верность олигархии он не приносил. Строго говоря, искомыми институтами должны быть для олигархов (и не только для них) современные демократические институты публичной власти. Но у нас они не работают. Может быть, в основе режима - тайная орденская структура, и ключевые решения утверждает, собираясь в кремлевских подземельях, некий капитул? А что, если помимо Госдумы в стране действует другой, полноценный парламент, секретная теневая «палата лордов», представляющая если и не всех жителей страны, то хотя бы тех, кто хочет быть представленным, то есть активное меньшинство, то есть себя? К сожалению, это не так. К сожалению, потому что это означает отсутствие правящего слоя, который выдвигает и постоянно меняет на соревновательной основе если не своего высшего лидера, так хотя бы его министров, как это было свойственно английскому олигархическому парламенту 18 века или римскому аристократическому сенатскому сословию.
Институтов - нет. Но институты есть средство представления уже осознанных корпоративных интересов и не начнут работать прежде, чем эти интересы будут осознаны. Мы же и на этот уровень еще только начинаем выходить. Люди в России заражены левым отношением к власти и застряли на уровне частно-клановых интересов, подняться до корпоративных - для нас прогресс. Осознанные «корпоративные интересы» бизнеса и власти совпадают и называются государственными интересами, но к их осознанию еще надо прийти. Любой человек, работающий в любой форме власти (включая структуры бизнеса), имеет искушение представлять только себя, свои собственные личные интересы (иногда совпадающие с частными же интересами «патрона»). Если это искушение достигает преобладания, если носитель власти не осознал себя как власть, то власть разваливается, разменивается по мелочам, исчезает в стихии коррупции. Наоборот, правое властное самосознание не только создает, «конституирует» власть, но и собирает воедино ее различные проявления и формы, полагает предпосылки для их политической или корпоративной интеграции. Власть есть власть, пока люди, которые призваны ее осуществлять, руководствуются ее собственными интересами, интересами власти как своего дела. Для нас это почти всегда трудно достижимое состояние. У нас страна «наша», а власть всегда «эта», всем чужая. Не ее, а опять же наша трагедия в том, что она ничья. Она - «дачников». Но они на даче. Как уже говорилось выше, таково в России отношение к власти вообще, сущностно русское отношение к ней. Менять положение вещей, формировать социальную базу лояльных сторонников власти придется с учетом данного отягчающего фактора.
6.
Основанный Путиным революционный политический режим представляет собой хрупкую антисистему, которая держится на одном человеке и небольшой группе его помощников и балансирует «околоноля», пока ее слабость уравновешивается социальной слабостью извне. Данное положение неустойчиво, потому что слабость со всех сторон - это хаос, броуновское движение. Изменилось направление ветра, ухудшилась внешняя конъюнктура - послышался подозрительный треск, демонстрирующий пределы запаса внутренней прочности.
Проект «Единая Россия» - один из многих признаков того, что в Кремле понимают опасность ситуации и судорожно принимают меры. Но насколько они последовательны? Недавно Владислав Сурков убеждал представителей бизнеса «слезть с чемоданов», чтобы начать спасать страну, поднимать завалившуюся экономику. Однако такой проницательный человек, как Сурков, должен понимать: призывов мало. Если нужно, чтобы бизнес слез с чемоданов, власть должна слезть с броневика. Собравшимся зачем-то снова напомнили, где их место: «А многие -хоть и владеют миллиардами, получили предприятия задаром». То есть как бы украли же. Но воры всегда «сидят на чемоданах», сколько бы они ни наворовали. В чем смысл этих напоминаний с указанием места возле двери? Какова цель? Не лучше бы запретить министрам с кем попало встречаться на дачах? Разве не с этого конца начинать надо - не с головы?
Начинать надо с пресечения истоков революционной ситуации, то есть с прекращения конфликта внутри потенциального правящего слоя. Выше я пытался показать, каким образом, противопоставляя себя бизнесу, власть подрывает прочность собственных позиций. Коррупция, внутреннее разложение власти - одно из ключевых следствий «вторичного» положения бизнеса в сегодняшней версии эскизного наброска «правящий слой». Иногда приходится слышать фразу «бизнес нанимает власть». Это иллюзорное представление. Власть заставляет бизнес платить, в свою очередь, платя за эту пиррову победу саморазрушением и разложением. Еще значительнее негативные для прочности и эффективности власти последствия, вызванные искусственным усилением левых настроений в обществе благодаря «игре на понижение», которую власть годами (словами и делами) ведет против власти же, каковой для миллионов жителей страны, занятых в частном секторе, являются руководители и владельцы бизнеса.
Ухудшающаяся обстановка требует решительной нейтрализации революционных тенденций, объединения усилий, выдвижения единой программы действий власти, включающей бизнес, на основе ее (власти) правого ценностного единства, как это описано в «Идеологии правого крыла правящей партии».
В эпоху грядущего сокращения бюджетов именно бизнес сыграет основную социальную стабилизирующую роль, и только он способен сделать это. Утверждаю, что в 90-е годы, которые сейчас принято осуждать, бизнес, тогда еще находящийся на самой ранней стадии развития, выполнил эту функцию обеспечения стабильности. Я говорю, разумеется, не об активности «семи банкиров», заигрывавших по очереди с Ельциным и с Зюгановым в 1995 году, речь идет о перенаправлении социальной энергии в конструктивное русло. Не столько социологическое, сколько личное наблюдение: в ту пору было не модно бурчать в адрес президента и правительства, у большинства имелись занятия поважней и поинтересней. Ельцин всем своим видом показывал, что спроса с него нет и не будет. Люди, махнув на него рукой и оценивая вполне по достоинству, стремились зарабатывать деньги. Они не тратили на революционное бурление в интернете и курилках время и силы, которые были нужны им (и их стране) в экономике, на предприятиях, где они работали и делали карьеру. Именно эти люди успешно справились с кризисом, подняв страну в 1999-2000 гг. Десять последующих лет псевдореволюционной болтологии, дискредитации бизнеса, а через него и государства с помощью ТВ и с трибун ощутимо развратили народ. Начав контрреволюционный разворот, стремясь сделать общество более правым и более эффективным, мы должны снова задуматься, как повысить ценность успеха и карьеры, придав им правую интерпретацию, увеличить ответственность людей перед предприятием, где они работают, и их желание сделать его сильнее.
Давайте вспомним, как, опираясь именно на эти ценности, Америка выбиралась из кризиса 70-х годов, вызванного психологическим надломом после неудачной вьетнамской войны, Уотергейта, провалов слабой администрации Картера. Обратим внимание на внутреннюю взаимную обусловленность этих ценностей и: а) рейгановского патриотизма, б) успешного укрепления военной мощи, в) роста авторитета правительства (вопреки внешнему формальному слогану о минимизации его роли), г) замены в общественном сознании культовых образов левого бунтаря 70-х и «хиппи» 60-х образом «яппи» 80-х. В рамках правой программы переоценки ценностей (за подробностями снова возвращаю к тексту, выложенному здесь) личный успех, успех компании, успех страны - глубоко связанные, а не противоречащие друг другу вещи. Проявлением идеологического безумия выглядит тенденция к романтической канонизации на разные лады «суверенно-духовного» «левого бунтаря», гордого своей «антибуржуазностью». Что даст и зачем нужен России 2000-х годов этот персонаж, ответственный за все провалы Запада, начиная с 70-х годов?
Бизнес - это огромная школа управленческих и лидерских навыков, аккумулирующая нерастраченную человеческую энергию, школа, с которой не сравнятся никакие искусственно созданные образования. Если эта энергия в обществе есть, ее не направить, в обход бизнеса, непосредственно в русло быстренько на коленке скомпонованного «гражданского общества». На этой дурной силе «социального протеста», больного неудовлетворенного честолюбия пахать надо, она должна трудиться не на митингах, а в национальной экономике. Ей надо дать продуктивный выход, перевести из больного состояния в здоровое. Можно «отсечь» на ценностном уровне бизнес - то есть эту школу элиты и этот резервуар энергии - от государства, но зачем? Чтобы потом гордиться, сколько прекрасных кадров выдвинуло во власть движение «Наши», как об этом пишет Павел Данилин? Ну, предположим, движения «Наши» и «Молодая гвардия» - отличные, профессионально организованные проекты. Полезные, нужные обществу на данном этапе etc. Сделать «нашим» российский бизнес - более трудная задача. Но это лучшее, что сейчас можно придумать.
7.
На первый взгляд, план сокращения социальных расходов, который неизбежно придется осуществлять Путину с 2011 г., - не что иное, как типичный правый план. Само время, которое когда-то славянофильствовало, теперь вынуждает нас праветь, но только не в смысле движения к варианту общественного устройства, который кажется желательным «утопистам» наподобие Бориса Немцова - левым, пытающимся подделать правые лозунги. Страна сталкивается с необходимостью принятия решений, которые обретают смысл и могут быть реализованы в рамках правой, и именно поэтому не либеральной социально-политической стратегии. Затягивать пояса предстоит на всех уровнях. Это касается не только зарплат, но также бонусов и дивидендов, как, впрочем, и расходов на импортные предметы роскоши, через которые деньги уходят из страны (любые траты на российскую продукцию, напротив, нельзя ограничивать, потому что они обеспечивают движение денег и работу экономики). Последнее невозможно обойти: если мы хотим сохранить социальную стабильность и объединить общество, потребуется больше социализма, чем есть сейчас. Важно, чтобы он находился под контролем, то есть рассматривался в рамках правой программы, приветствующей собственность и конкуренцию, а не вне ее.
С одной стороны, образ будущего, вынужденно соединяющего элементы капиталистической и социалистической программ, побуждает обратиться к известным идеологическим проектам европейского консерватизма. С другой стороны, эскиз социально-экономического устройства, который просматривается в итоге как наиболее перспективный и реалистичный, заставляет вспомнить классический протестантский производительный капитализм, с его дисциплиной, бережливостью, жесткими нравами. У нас появляется шанс присмотреться к нему более внимательно и оценить на практике, вместо того, чтобы слушать россказни о нем от преподавателей ленинизма, ставших теоретиками «особого духовного выбора российской цивилизации» или либеральных могильщиков правого дела.
Величайшее безумие российской жизни заключается в том, что, вводя капитализм, политики 90-х не потрудились сделать ничего, чтобы объяснить согражданам, что это такое. В эксплуатацию сдали, инструкцию не приложили, только набор картинок из брэндбука. Экономический принцип современного капитализма, запущенного в империалистической Европе XVI века, - «безграничный рост капитала» - транслируется на уровень конкретных менеджерских решений как «императив дела», как культ дела. Дела, бесконечное возрастание масштабов которого есть цель в себе. Современный капитализм, который нам еще предстоит построить, в отличие от капитализмов прошлых, допротестантских времен, изначально аскетичен, потому что формулирует требование руководствоваться интересами дела и только дела, подчиняя им всё «слишком человеческое». Да, капитализм внутренне противоречив, ему нужны покупатели, культ потребления - его типовой инструмент с огромной отдачей и побочным действием, чье применение разлагает капитализм изнутри, лишая его энергии и воли, снижая эффективность. На пике потребления обычно наступает кризис, и это в том числе кризис слишком высоких зарплат и роста издержек. Ну, и что это доказывает? Жизнь вообще циклична. Важно видеть и понимать всю полноту явления, а не его витринную сторону, которая как раз в данном случае является левой. Она-то и привлекла к себе максимум внимания. Капитализм как умение много и хорошо работать изначально никого не интересовал и не интересует.
Беглый просмотр ЖЖ демонстрирует множество тех, кто по-прежнему уверен: капитализм - это по-определению, а не в варианте его местной адаптации «культ наживы», «культ потребления», «прибыль любой ценой» и т. д. Набор убогих клише газеты «Правда» 70-х годов когда-то был призван объяснить, по какой причине мы первыми полетели в космос, а наши советские колбаса, автомобили и стиральные машины лучшие в мире. Вот почему он описывал общество, заведомо ни на что не способное, во всем проигрывающее советскому, состоящее из морально уродливых завистливых людишек, которые ненавидят друг друга и норовят любыми способами ограбить-облапошить. Воображаемое общество, которое десять-пятнадцать лет спустя неожиданно и с катастрофическими последствиями оказалось предметом подражания. В 1989 г. агитпроп, который специализировался на поношении капитализма, «перестроился», но не сумел сказать народу о капитализме ничего нового, кроме того, что уже «знал», лишь поменяв у всего этого оценочный знак. Так десятилетия гнусной пропагандистской лжи о других не прошли для нас даром: ложь вернулась и отравила нашу собственную жизнь, став руководством к действию. Людей, которые работают в экономике, миллионы, и вряд ли отделы персонала и топ-менеджеры российских компаний успели преодолеть ущерб, наносимый экономике этой ложью, тем более что она ежедневно обновляется усилиями телевидения (сериалов, изображающих исключительно бандитский бизнес), политиков-популистов и дублируется в интернете.
«Строить капитализм» - по-прежнему актуальная задача. Это не просто. Это не значит - копировать европейские социальные институты, это значит копировать европейский путь к этим институтам, избегая ошибок, совершенных на этом пути. Жизнеспособной во время кризиса будет версия «капитализм 3.0», отличающаяся от западного «капитализма 2.0» XX века и от нашего «капитализма 0.5». Но не исключено что эта версия будет ближе к версии 1.0, развернутой в более иерархизированном обществе, чем сейчас, и совместимой именно с ним. Большинству придется меньше болтать и потреблять, но больше работать. В свою очередь, люди, которые составят государственный слой, правящую корпорацию, предъявят к себе более жесткие требования в плане дисциплины, приверженности корпоративным интересам и ценностям власти. Бизнес, выступающий в рамках правой контрреволюционной программы единым фронтом с властью, конечно, должен психологически измениться. Бизнес должен научиться выступать на национальном уровне от имени «ответственности», не от имени «свободы», то есть, собственно, так, как он и привык делать это на своей территории (ведь не о «свободе» же говорит руководитель компании, обращаясь к сотрудникам или подписывая контракт с руководителем другой компании). Именно таков признак включенности бизнеса в правящий слой, благодаря чему «вертикаль власти» впервые становится вертикалью, а не знаком вопроса.
Что можно сказать о социальной защищенности в этом посткризисном обществе минимума слабого и неэффективного социального «государства слабых», максимума сильного и эффективного «государства сильных»? Люди должны приобрести привычку заботиться о себе сами, действуя изнутри вертикали власти, а не пытаясь «нагнуть» ее извне. Они должны заботиться о себе, заботясь об интересах предприятия, где они работают, научиться достигать реализации своих интересов не вопреки, а в рамках интересов этого предприятия. Грубо говоря, работать надо хорошо, тогда и будешь защищен.
Каким будет государство людей, которые научатся поступать и мыслить таким образом? Наверное, его следует охарактеризовать как противоположность левой антисистемы маленьких вороватых революционных человечков на всех уровнях, воспетых либерализмом и мобилизованных идеологами 2000-х, каковой государство пытается быть в наше время. Государство как фактор риска, как антипод системности, замыкающее напрямую на себя миллионы вырванных из контекста люмпенизированных «борцов за справедливость», чтобы рано или поздно захлебнуться в их скрытой или явной оппозиционности, - освободит место правому «имперскому» государству, которое выступает системой систем и синонимом силы.
Напомню, что скрытая оппозиционность, которая имеется здесь в виду, называется коррупцией и низкой производительностью труда, как я писал об этом в «Идеологии правого крыла правящей партии», явная же, гораздо менее опасная, дает о себе знать на митингах и форумах. Пока усилия власти состоят в том, чтобы загнать оппозиционность внутрь и вглубь, переведя ее в скрытую форму, благодаря чему нездоровое неэффективное общество эволюционирует к тому состоянию, когда возникнет потребность в услугах реаниматора. Идеологи и политтехнологи режима действуют в рамках отведенных им полномочий. Однако Путин все еще может применить более серьезные инструменты, дать сигнал к глобальной реорганизации антисистемы, поскольку у него сохранилась способность обратиться к обществу от имени правых ценностей, как об этом говорилось здесь:
«Авторитет, которым сегодня располагает Путин, растает… если вовремя…не отконвертировать его… перейдя от популистского языка к той тональности диалогов с народом, которой десятилетиями придерживались руководители, например, в Сингапуре. «Простой человек» еще способен эволюционировать в субъекта, создающего свою страну, если перестать рассказывать ему детские убаюкивающие сказки про то, что «чаяния и заботы рядового гражданина наша главная цель и задача». «Простому человеку» нужен подлинный лидер, который, обращаясь к нему, не сюсюкает, а включает его в систему власти, ставит ему задачи и предъявляет требования, освященные высшими ценностями».
Авторитет Путина, а не авторитет Медведева, - фактор, удерживающий власть в России от окончательного распада в том состоянии между и не жизнью, и не смертью, в котором она пребывает. Этот же авторитет, переведенный с левого популистского языка на правый (не обязательно проигрывающий в популярности, утверждаю я), может объединить народ и «знать», чтобы послужить точкой опоры и отправным пунктом при поиске путей реорганизации антисистемы. Путин-I стоял у истоков революционной ситуации. Только Путин-II способен свести ее на нет, нейтрализовав ее идеологов, ее бесчинствующих штурмовиков-опричников из охранных структур, ее бесчисленных добровольцев-энтузиастов. Путин морально обязан вернуться и сделать это.
Окончание. Часть 1, Часть 2
В целях удобства дальнейшего изложения напомню определения терминов, которые используются в этом тексте, равно как и в «Идеологии правого крыла правящей партии», фактически, повторив и дополнив когда-то сказанное в одном давнишнем тексте. Рассмотрим два типа отношения к действительности. Правым будем называть творческое отношение к вещам свыше, исходя из их идеи. Левым - утилитарно-потребительское отношение к реальности снизу, при котором вещи рассматриваются исключительно извне, как готовые данности, лишаются целостности, низводятся до составных элементов, до формообразуемого материала, стремящегося к «свободе». Правое отношение к реальности придает вещам ценность, левое - обесценивает и заменяет ценность ценой. За каждым типом отношения обнаруживается соответствующий тип самосознания, тип самоутверждения-самоопределения субъекта по отношению к самому себе и к вещам. Традиционно сложившиеся значения терминов правое/левое в контексте классификации политических идеологий есть частный случай применения указанных определений, а именно, их применение к реальности «власть». Подчеркну, что власть рассматривается здесь максимально широко, как единый феномен, проявляющийся в политической, экономической и других жизненных сферах. Это позволяет говорить о правых и левых, выходя за рамки политического дискурса (и развивая его), как о человеческих типах, которые воплощают типы самосознания, то есть олицетворяют различие фундаментальной личностной установки.
Итак, революционная ситуация осталась. Она осталась в виде ожиданий масс, недовольных и разочарованных. Она осталась как тень убойного молота, занесенного над головами «тучнеющих» предпринимателей. Она - в атмосфере взаимного недоверия среди тех, кто мог бы образовать правящий слой. На таком фоне мы вступили в эпоху продолжения кризиса, сокращения бюджетных программ, предстоящего «затягивание поясов», возможно, более значительного, чем в 90-х годах или в какой-нибудь Греции.
В чем прав Калашников, проповедуя на всех углах массовые бедствия и «кроваво-красную марь», так это в том, что надо готовиться к ухудшению социально-экономического положения в стране. Готовиться в правильном смысле этого слова. Калашников уверен, что, когда все рухнет, он сможет наловить рыбы в темной воде. То есть ему почему-то должно стать лучше, когда всем станет окончательно плохо. Стандартно несистемный подход, ненадежная игра. Но, может быть, худшего удастся не допустить?
Как там говаривал Гёте Эккерману: «Ненавижу революции: тех, кто их совершает, но еще больше тех, кто их допускает». В действительности, как мы уже говорили, «те, кто допускает» - те же, «кто вызывает». Не вызывали бы, допускать было бы нечего. Но предъявлять претензии, хотя бы исторически-риторически, по большому счету, некому. Мы снова возвращаемся к теме прочности режима. Им сегодня недовольны многие с разных сторон. Все чем-то конкретным. Но главное в том, что власть в современной России никто не считает своей. И все находят для этого свои основания. Путин закономерно вспомнил про «дачников» как ultima ratio. Все, что делает режим, мифологически оправдывается вечно отсутствующими абстрактными «дачниками». Правящего слоя нет. Это даже и не «чекистская корпорация», как показывает пример Черкесова. Нет принципа объединения. Нет реально объединяющих ценностей. Правящий слой раздроблен, распылен, атомизирован, разъехался по дачам. Даже сам Путин - абстрактный символ. Его сила в рейтинге, но его «деятельность» одобряют в той мере, в какой он ни за что не отвечает: ни за одного взяточника, ни за одного милиционера, ни за один наезд на бизнес. Он не власть, он опричная антивласть. Проблема не в том, что некому защищать власть в трудную минуту, проблема в том, что некому править. Никто не считает эту власть своей. Она всем чужая. На всех уровнях. Поэтому она неэффективна.
Так всегда бывает перед революциями, когда левое потребительское отношение к власти достигает максимума. Самоотчуждение власти - следствие левой отчужденности общества от нее, левого отношения к власти вообще как духовно-культурной доминанты. Негативное влияние такой духовной среды проявляется и в экономике. Низкая производительность труда, отсутствие инвестиций, вывод капитала на потребление - отличительные черты экономики загнивающего предреволюционного общества. Самоотчуждение власти означает, что критично много ее носителей заняты своими личными делами, используя «ресурс» власти, и слишком мало тех, кто возвышается до дела власти как личного дела. ИНСОР ошибся: в современном российском обществе основополагающим, имеющим глубокую духовно-культурную природу, является отношение не к сырьевому ресурсу, а к властному. Левая конвертация власти из идеи и ценности в «ресурс», архетипически обнаруживающая себя в идеологической и властно-политической сферах и распространившаяся всюду: таков диагноз нашей социальной и экономической слабости.
Иногда, правда, нас пробуют развлечь и, одновременно успокоить рассказами про то, что «Путин не одинок», «Путин правит в интересах олигархии». С удивительным знанием подробностей рассказывают, как олигархи, наподобие древних евреев, устав от смуты, поняли: им нужно, чтобы их держали в ежовых рукавицах и приняли решение назначить себе «царя». Характерно, что дальнейшие выводы из указанной мифологемы разнятся. Одни считают, что «господство олигархии» вызовет «катастрофу», но тогда не очень понятно, почему олигархи до царя додумались, а для борьбы с катастрофой их сознательности не хватает. Другие уверены, что господство олигархии во главе с Путиным вполне устойчиво при условии явного безразличия и апатии остальной части общества. Однако если мы наблюдаем в подавляемой части общества «безразличие и апатию», не самым верным решением будет искать в «верхах» нечто, отличающееся от этих качеств иначе, чем по форме. Российское общество ценностно не структурировано, в нем нет отдельных сословий со своими духовно-культурными системами. Оно однородно, сверху донизу люди примерно одного происхождения, с едиными, по сути, недостатками и взглядами на жизнь. Нетрудно заметить: всё то, что оппозиция «отвергает» во власти, уже сейчас, на стадии «оппозиционности» в полной мере присуще ей самой, хотя и в менее «проявленном» виде. В то же время следует заметить: и революция - это не что-то, противоположное «безразличию и апатии», это их кульминация.
Пропагандистские концепты, наподобие упомянутых, не убедительны. Данная теория уязвима в двух пунктах. Во-первых, не вполне ясно, в чем состоят коллективные и сепаратные «интересы олигархии» (даже в отношении отдельного человека определять «за него» его интересы трудно, что уж говорить об олигархах), непонятно, каков механизм представления, балансировки и детализации этих интересов. Чревовещание? Да, конечно, Станислав Белковский неоднократно излагал олигархам и Путину их интересы. Если Путин может сформулировать их за олигархов, то чем я хуже, считает Белковский, давно уже с удивительной ревностью стремящийся объяснить Путину и олигархам, в чем состоит их подрывная работа. Во-вторых, неясно, каким образом эти «интересы» становятся для Путина руководством к действию. Олигархи наняли его и, если не справится, уволят?
Институты представления и исполнения в модели «Путин правит в интересах олигархии» пока не обнаружены. Россия - не акционерное общество. Путин - не институт. Священную присягу на верность олигархии он не приносил. Строго говоря, искомыми институтами должны быть для олигархов (и не только для них) современные демократические институты публичной власти. Но у нас они не работают. Может быть, в основе режима - тайная орденская структура, и ключевые решения утверждает, собираясь в кремлевских подземельях, некий капитул? А что, если помимо Госдумы в стране действует другой, полноценный парламент, секретная теневая «палата лордов», представляющая если и не всех жителей страны, то хотя бы тех, кто хочет быть представленным, то есть активное меньшинство, то есть себя? К сожалению, это не так. К сожалению, потому что это означает отсутствие правящего слоя, который выдвигает и постоянно меняет на соревновательной основе если не своего высшего лидера, так хотя бы его министров, как это было свойственно английскому олигархическому парламенту 18 века или римскому аристократическому сенатскому сословию.
Институтов - нет. Но институты есть средство представления уже осознанных корпоративных интересов и не начнут работать прежде, чем эти интересы будут осознаны. Мы же и на этот уровень еще только начинаем выходить. Люди в России заражены левым отношением к власти и застряли на уровне частно-клановых интересов, подняться до корпоративных - для нас прогресс. Осознанные «корпоративные интересы» бизнеса и власти совпадают и называются государственными интересами, но к их осознанию еще надо прийти. Любой человек, работающий в любой форме власти (включая структуры бизнеса), имеет искушение представлять только себя, свои собственные личные интересы (иногда совпадающие с частными же интересами «патрона»). Если это искушение достигает преобладания, если носитель власти не осознал себя как власть, то власть разваливается, разменивается по мелочам, исчезает в стихии коррупции. Наоборот, правое властное самосознание не только создает, «конституирует» власть, но и собирает воедино ее различные проявления и формы, полагает предпосылки для их политической или корпоративной интеграции. Власть есть власть, пока люди, которые призваны ее осуществлять, руководствуются ее собственными интересами, интересами власти как своего дела. Для нас это почти всегда трудно достижимое состояние. У нас страна «наша», а власть всегда «эта», всем чужая. Не ее, а опять же наша трагедия в том, что она ничья. Она - «дачников». Но они на даче. Как уже говорилось выше, таково в России отношение к власти вообще, сущностно русское отношение к ней. Менять положение вещей, формировать социальную базу лояльных сторонников власти придется с учетом данного отягчающего фактора.
6.
Основанный Путиным революционный политический режим представляет собой хрупкую антисистему, которая держится на одном человеке и небольшой группе его помощников и балансирует «околоноля», пока ее слабость уравновешивается социальной слабостью извне. Данное положение неустойчиво, потому что слабость со всех сторон - это хаос, броуновское движение. Изменилось направление ветра, ухудшилась внешняя конъюнктура - послышался подозрительный треск, демонстрирующий пределы запаса внутренней прочности.
Проект «Единая Россия» - один из многих признаков того, что в Кремле понимают опасность ситуации и судорожно принимают меры. Но насколько они последовательны? Недавно Владислав Сурков убеждал представителей бизнеса «слезть с чемоданов», чтобы начать спасать страну, поднимать завалившуюся экономику. Однако такой проницательный человек, как Сурков, должен понимать: призывов мало. Если нужно, чтобы бизнес слез с чемоданов, власть должна слезть с броневика. Собравшимся зачем-то снова напомнили, где их место: «А многие -хоть и владеют миллиардами, получили предприятия задаром». То есть как бы украли же. Но воры всегда «сидят на чемоданах», сколько бы они ни наворовали. В чем смысл этих напоминаний с указанием места возле двери? Какова цель? Не лучше бы запретить министрам с кем попало встречаться на дачах? Разве не с этого конца начинать надо - не с головы?
Начинать надо с пресечения истоков революционной ситуации, то есть с прекращения конфликта внутри потенциального правящего слоя. Выше я пытался показать, каким образом, противопоставляя себя бизнесу, власть подрывает прочность собственных позиций. Коррупция, внутреннее разложение власти - одно из ключевых следствий «вторичного» положения бизнеса в сегодняшней версии эскизного наброска «правящий слой». Иногда приходится слышать фразу «бизнес нанимает власть». Это иллюзорное представление. Власть заставляет бизнес платить, в свою очередь, платя за эту пиррову победу саморазрушением и разложением. Еще значительнее негативные для прочности и эффективности власти последствия, вызванные искусственным усилением левых настроений в обществе благодаря «игре на понижение», которую власть годами (словами и делами) ведет против власти же, каковой для миллионов жителей страны, занятых в частном секторе, являются руководители и владельцы бизнеса.
Ухудшающаяся обстановка требует решительной нейтрализации революционных тенденций, объединения усилий, выдвижения единой программы действий власти, включающей бизнес, на основе ее (власти) правого ценностного единства, как это описано в «Идеологии правого крыла правящей партии».
В эпоху грядущего сокращения бюджетов именно бизнес сыграет основную социальную стабилизирующую роль, и только он способен сделать это. Утверждаю, что в 90-е годы, которые сейчас принято осуждать, бизнес, тогда еще находящийся на самой ранней стадии развития, выполнил эту функцию обеспечения стабильности. Я говорю, разумеется, не об активности «семи банкиров», заигрывавших по очереди с Ельциным и с Зюгановым в 1995 году, речь идет о перенаправлении социальной энергии в конструктивное русло. Не столько социологическое, сколько личное наблюдение: в ту пору было не модно бурчать в адрес президента и правительства, у большинства имелись занятия поважней и поинтересней. Ельцин всем своим видом показывал, что спроса с него нет и не будет. Люди, махнув на него рукой и оценивая вполне по достоинству, стремились зарабатывать деньги. Они не тратили на революционное бурление в интернете и курилках время и силы, которые были нужны им (и их стране) в экономике, на предприятиях, где они работали и делали карьеру. Именно эти люди успешно справились с кризисом, подняв страну в 1999-2000 гг. Десять последующих лет псевдореволюционной болтологии, дискредитации бизнеса, а через него и государства с помощью ТВ и с трибун ощутимо развратили народ. Начав контрреволюционный разворот, стремясь сделать общество более правым и более эффективным, мы должны снова задуматься, как повысить ценность успеха и карьеры, придав им правую интерпретацию, увеличить ответственность людей перед предприятием, где они работают, и их желание сделать его сильнее.
Давайте вспомним, как, опираясь именно на эти ценности, Америка выбиралась из кризиса 70-х годов, вызванного психологическим надломом после неудачной вьетнамской войны, Уотергейта, провалов слабой администрации Картера. Обратим внимание на внутреннюю взаимную обусловленность этих ценностей и: а) рейгановского патриотизма, б) успешного укрепления военной мощи, в) роста авторитета правительства (вопреки внешнему формальному слогану о минимизации его роли), г) замены в общественном сознании культовых образов левого бунтаря 70-х и «хиппи» 60-х образом «яппи» 80-х. В рамках правой программы переоценки ценностей (за подробностями снова возвращаю к тексту, выложенному здесь) личный успех, успех компании, успех страны - глубоко связанные, а не противоречащие друг другу вещи. Проявлением идеологического безумия выглядит тенденция к романтической канонизации на разные лады «суверенно-духовного» «левого бунтаря», гордого своей «антибуржуазностью». Что даст и зачем нужен России 2000-х годов этот персонаж, ответственный за все провалы Запада, начиная с 70-х годов?
Бизнес - это огромная школа управленческих и лидерских навыков, аккумулирующая нерастраченную человеческую энергию, школа, с которой не сравнятся никакие искусственно созданные образования. Если эта энергия в обществе есть, ее не направить, в обход бизнеса, непосредственно в русло быстренько на коленке скомпонованного «гражданского общества». На этой дурной силе «социального протеста», больного неудовлетворенного честолюбия пахать надо, она должна трудиться не на митингах, а в национальной экономике. Ей надо дать продуктивный выход, перевести из больного состояния в здоровое. Можно «отсечь» на ценностном уровне бизнес - то есть эту школу элиты и этот резервуар энергии - от государства, но зачем? Чтобы потом гордиться, сколько прекрасных кадров выдвинуло во власть движение «Наши», как об этом пишет Павел Данилин? Ну, предположим, движения «Наши» и «Молодая гвардия» - отличные, профессионально организованные проекты. Полезные, нужные обществу на данном этапе etc. Сделать «нашим» российский бизнес - более трудная задача. Но это лучшее, что сейчас можно придумать.
7.
На первый взгляд, план сокращения социальных расходов, который неизбежно придется осуществлять Путину с 2011 г., - не что иное, как типичный правый план. Само время, которое когда-то славянофильствовало, теперь вынуждает нас праветь, но только не в смысле движения к варианту общественного устройства, который кажется желательным «утопистам» наподобие Бориса Немцова - левым, пытающимся подделать правые лозунги. Страна сталкивается с необходимостью принятия решений, которые обретают смысл и могут быть реализованы в рамках правой, и именно поэтому не либеральной социально-политической стратегии. Затягивать пояса предстоит на всех уровнях. Это касается не только зарплат, но также бонусов и дивидендов, как, впрочем, и расходов на импортные предметы роскоши, через которые деньги уходят из страны (любые траты на российскую продукцию, напротив, нельзя ограничивать, потому что они обеспечивают движение денег и работу экономики). Последнее невозможно обойти: если мы хотим сохранить социальную стабильность и объединить общество, потребуется больше социализма, чем есть сейчас. Важно, чтобы он находился под контролем, то есть рассматривался в рамках правой программы, приветствующей собственность и конкуренцию, а не вне ее.
С одной стороны, образ будущего, вынужденно соединяющего элементы капиталистической и социалистической программ, побуждает обратиться к известным идеологическим проектам европейского консерватизма. С другой стороны, эскиз социально-экономического устройства, который просматривается в итоге как наиболее перспективный и реалистичный, заставляет вспомнить классический протестантский производительный капитализм, с его дисциплиной, бережливостью, жесткими нравами. У нас появляется шанс присмотреться к нему более внимательно и оценить на практике, вместо того, чтобы слушать россказни о нем от преподавателей ленинизма, ставших теоретиками «особого духовного выбора российской цивилизации» или либеральных могильщиков правого дела.
Величайшее безумие российской жизни заключается в том, что, вводя капитализм, политики 90-х не потрудились сделать ничего, чтобы объяснить согражданам, что это такое. В эксплуатацию сдали, инструкцию не приложили, только набор картинок из брэндбука. Экономический принцип современного капитализма, запущенного в империалистической Европе XVI века, - «безграничный рост капитала» - транслируется на уровень конкретных менеджерских решений как «императив дела», как культ дела. Дела, бесконечное возрастание масштабов которого есть цель в себе. Современный капитализм, который нам еще предстоит построить, в отличие от капитализмов прошлых, допротестантских времен, изначально аскетичен, потому что формулирует требование руководствоваться интересами дела и только дела, подчиняя им всё «слишком человеческое». Да, капитализм внутренне противоречив, ему нужны покупатели, культ потребления - его типовой инструмент с огромной отдачей и побочным действием, чье применение разлагает капитализм изнутри, лишая его энергии и воли, снижая эффективность. На пике потребления обычно наступает кризис, и это в том числе кризис слишком высоких зарплат и роста издержек. Ну, и что это доказывает? Жизнь вообще циклична. Важно видеть и понимать всю полноту явления, а не его витринную сторону, которая как раз в данном случае является левой. Она-то и привлекла к себе максимум внимания. Капитализм как умение много и хорошо работать изначально никого не интересовал и не интересует.
Беглый просмотр ЖЖ демонстрирует множество тех, кто по-прежнему уверен: капитализм - это по-определению, а не в варианте его местной адаптации «культ наживы», «культ потребления», «прибыль любой ценой» и т. д. Набор убогих клише газеты «Правда» 70-х годов когда-то был призван объяснить, по какой причине мы первыми полетели в космос, а наши советские колбаса, автомобили и стиральные машины лучшие в мире. Вот почему он описывал общество, заведомо ни на что не способное, во всем проигрывающее советскому, состоящее из морально уродливых завистливых людишек, которые ненавидят друг друга и норовят любыми способами ограбить-облапошить. Воображаемое общество, которое десять-пятнадцать лет спустя неожиданно и с катастрофическими последствиями оказалось предметом подражания. В 1989 г. агитпроп, который специализировался на поношении капитализма, «перестроился», но не сумел сказать народу о капитализме ничего нового, кроме того, что уже «знал», лишь поменяв у всего этого оценочный знак. Так десятилетия гнусной пропагандистской лжи о других не прошли для нас даром: ложь вернулась и отравила нашу собственную жизнь, став руководством к действию. Людей, которые работают в экономике, миллионы, и вряд ли отделы персонала и топ-менеджеры российских компаний успели преодолеть ущерб, наносимый экономике этой ложью, тем более что она ежедневно обновляется усилиями телевидения (сериалов, изображающих исключительно бандитский бизнес), политиков-популистов и дублируется в интернете.
«Строить капитализм» - по-прежнему актуальная задача. Это не просто. Это не значит - копировать европейские социальные институты, это значит копировать европейский путь к этим институтам, избегая ошибок, совершенных на этом пути. Жизнеспособной во время кризиса будет версия «капитализм 3.0», отличающаяся от западного «капитализма 2.0» XX века и от нашего «капитализма 0.5». Но не исключено что эта версия будет ближе к версии 1.0, развернутой в более иерархизированном обществе, чем сейчас, и совместимой именно с ним. Большинству придется меньше болтать и потреблять, но больше работать. В свою очередь, люди, которые составят государственный слой, правящую корпорацию, предъявят к себе более жесткие требования в плане дисциплины, приверженности корпоративным интересам и ценностям власти. Бизнес, выступающий в рамках правой контрреволюционной программы единым фронтом с властью, конечно, должен психологически измениться. Бизнес должен научиться выступать на национальном уровне от имени «ответственности», не от имени «свободы», то есть, собственно, так, как он и привык делать это на своей территории (ведь не о «свободе» же говорит руководитель компании, обращаясь к сотрудникам или подписывая контракт с руководителем другой компании). Именно таков признак включенности бизнеса в правящий слой, благодаря чему «вертикаль власти» впервые становится вертикалью, а не знаком вопроса.
Что можно сказать о социальной защищенности в этом посткризисном обществе минимума слабого и неэффективного социального «государства слабых», максимума сильного и эффективного «государства сильных»? Люди должны приобрести привычку заботиться о себе сами, действуя изнутри вертикали власти, а не пытаясь «нагнуть» ее извне. Они должны заботиться о себе, заботясь об интересах предприятия, где они работают, научиться достигать реализации своих интересов не вопреки, а в рамках интересов этого предприятия. Грубо говоря, работать надо хорошо, тогда и будешь защищен.
Каким будет государство людей, которые научатся поступать и мыслить таким образом? Наверное, его следует охарактеризовать как противоположность левой антисистемы маленьких вороватых революционных человечков на всех уровнях, воспетых либерализмом и мобилизованных идеологами 2000-х, каковой государство пытается быть в наше время. Государство как фактор риска, как антипод системности, замыкающее напрямую на себя миллионы вырванных из контекста люмпенизированных «борцов за справедливость», чтобы рано или поздно захлебнуться в их скрытой или явной оппозиционности, - освободит место правому «имперскому» государству, которое выступает системой систем и синонимом силы.
Напомню, что скрытая оппозиционность, которая имеется здесь в виду, называется коррупцией и низкой производительностью труда, как я писал об этом в «Идеологии правого крыла правящей партии», явная же, гораздо менее опасная, дает о себе знать на митингах и форумах. Пока усилия власти состоят в том, чтобы загнать оппозиционность внутрь и вглубь, переведя ее в скрытую форму, благодаря чему нездоровое неэффективное общество эволюционирует к тому состоянию, когда возникнет потребность в услугах реаниматора. Идеологи и политтехнологи режима действуют в рамках отведенных им полномочий. Однако Путин все еще может применить более серьезные инструменты, дать сигнал к глобальной реорганизации антисистемы, поскольку у него сохранилась способность обратиться к обществу от имени правых ценностей, как об этом говорилось здесь:
«Авторитет, которым сегодня располагает Путин, растает… если вовремя…не отконвертировать его… перейдя от популистского языка к той тональности диалогов с народом, которой десятилетиями придерживались руководители, например, в Сингапуре. «Простой человек» еще способен эволюционировать в субъекта, создающего свою страну, если перестать рассказывать ему детские убаюкивающие сказки про то, что «чаяния и заботы рядового гражданина наша главная цель и задача». «Простому человеку» нужен подлинный лидер, который, обращаясь к нему, не сюсюкает, а включает его в систему власти, ставит ему задачи и предъявляет требования, освященные высшими ценностями».
Авторитет Путина, а не авторитет Медведева, - фактор, удерживающий власть в России от окончательного распада в том состоянии между и не жизнью, и не смертью, в котором она пребывает. Этот же авторитет, переведенный с левого популистского языка на правый (не обязательно проигрывающий в популярности, утверждаю я), может объединить народ и «знать», чтобы послужить точкой опоры и отправным пунктом при поиске путей реорганизации антисистемы. Путин-I стоял у истоков революционной ситуации. Только Путин-II способен свести ее на нет, нейтрализовав ее идеологов, ее бесчинствующих штурмовиков-опричников из охранных структур, ее бесчисленных добровольцев-энтузиастов. Путин морально обязан вернуться и сделать это.
Окончание. Часть 1, Часть 2