Как Рене Дюге-Труэн ограбил Рио-де Жанейро
начало в предыдущем посте
Итак, Дюге-Труэн после обмена письмами с губернатором дал приказ атаковать укрепления португальцев.
Артиллерийский обстрел устрашил население и ополченцев, и они стали в беспорядке покидать город и уходить в лес. Вдобавок в ночь на 21 сентября разразилась гроза, отчего беспорядок еще усилился, и регулярные войска тоже присоединились к бегущим. Кого-то затоптали в панике, кто-то потерял родных. Губернатор, епископ, адмирал и вся колониальная верхушка уехали еще раньше.
Обстрел Рио-де-Жанейро с суши и с моря 21 сентября 1711 года, во время грозы. Никола-Мари Озан, гравер Франсуа-Жак Дюквовилле (1797) https://www.brasilianaiconografica.art.br/artigos/23421/o-sequestro-do-rio-de-janeiro-pelos-franceses
То же сражение в грозу, с другого ракурса. Николя Мари Озан сделал целую серию иллюстраций для книги о деяниях Дюге-Труэна. https://collections.louvre.fr/ark:/53355/cl020211240
Захват Рио-де-Жанейро 22 сентября 1711 г. https://www.flaviasantosleiloes.com.br/peca.asp?ID=21355122
Португальские военные перед уходом подожгли в городе часть складов и заминировали форты на окружающих высотах, но французы их смогли разминировать - их предупредил бывший адъютант покойного дю Клерка, которому в суматохе удалось сбежать из городской тюрьмы.
Другие пленные тоже воспользовались уходом португальцев из города, выломали двери своих тюрем и немедленно бросились грабить оставшееся португальское имущество - они были первыми, кого увидели люди Дюге-Труэна, когда вошли в опустевший Рио-де-Жанейро. Французские морские пехотинцы тоже не были бескорыстными идеалистами, и кое-кто из них присоединился к грабежу; Дюге-Труэну, чтобы их остановить, пришлось нескольких грабителей пристрелить на месте. Всех оставшихся от экспедиции дю Клерка он распорядился собрать и запереть от греха подальше в одном из пригородных фортов.
Чтобы пресечь грабеж, Дюге-Труэн выставил караулы, организовал патрулирование и под страхом смерти запретил заходить в город солдатам и матросам из своей экспедиции, кроме специально назначенных команд. Тем не менее, как он писал потом в мемуарах, «безумие грабежа брало верх над страхом перед наказанием». Караульные и патрульные ночью грабили сами, «так что на следующий день три четверти складов и домов оказались взломаны, вина разлиты, съестные припасы, товары и мебель разбросаны посреди улицы в грязи; короче, всё было в невыразимом беспорядке и смятении». Дюге-Труэн «без всякой пощады велел вышибить мозги нескольким нарушителям объявленного запрета заходить в город, но все многократно повторяющиеся наказания были неспособны остановить это неистовство».
Солдатам велено было сносить все ценности, которые удастся собрать, на склады, где собранное принимали и переписывали специально назначенные доверенные люди под руководством интенданта эскадры, представлявшего интересы короля. Дюге-Труэн рассчитывал, что так, по крайней мере, солдаты будут заняты и все время на виду; разумеется, кое-что к рукам все равно прилипало.
Тем временем стало известно, что губернатор города и адмирал собрали свои разбежавшиеся войска и ждут многотысячного подкрепления, которое ведет из района рудников генерал Антониу д'Альбукерке. Это могло существенно изменить соотношение сил; надо было торопиться.
Дюге-Труэн передал губернатору, что если тот задержится с контрибуцией, то французы разрушат город до основания. Для большей убедительности было отправлено две роты гренадер сжечь загородные усадьбы.
Губернатор этим доводам внял и прислал председателя судебной палаты с одним из своих офицеров, чтобы вести переговоры о выкупе города. Переговорщики, разумеется, стали прибедняться - дескать, народ их покинул и ушел, унося свои богатства в леса и горы, и им невозможно будет собрать более шестисот тысяч крузадо, да и то потребуется время, чтобы доставить обратно казенное золото, эвакуированное из города. Дюге-Труэн отправил их подумать над более весомым предложением, предварительно продемонстрировав, как французские солдаты разрушают те здания, которые пожар не вполне уничтожил.
Чтобы ускорить процесс переговоров, французы предприняли наступление на лагерь португальцев. Тут уже губернатор прислал в качестве переговорщиков монаха-иезуита и своих старших офицеров с сообщением, что на выкуп города уже предложено все золото, которым губернатор может располагать, и добавить к этому можно только десять тысяч крузадо из собственных средств губернатора, пятьсот ящиков сахара и весь скот, который французы захотят забрать для пропитания своего войска.
Дюге-Труэн собрал военный совет, и его сподвижники единогласно высказались, что лучше взять, что дают - дескать, если португальцев дожимать, то можно и вовсе потерять шанс получить контрибуцию. Дюге-Труэн признал их правоту и принял от губернатора обязательство выплатить шестьсот тысяч крузадо в пятнадцатидневный срок и предоставить французам весь скот, который они пожелают взять. Гарантией выполнения обязательства стала передача португальцами в заложники двенадцати старших офицеров.
Дополнительно было договорено, что португальские купцы смогут приходить в город и на французские корабли, чтобы отыскать какое-нибудь особенно дорогое их сердцу имущество и при желании выкупить его - мера вполне разумная, поскольку деньги везти через океан гораздо удобнее и приятнее, чем товары, которые занимают место на корабле, могут испортиться в дороге, а во Франции потребуют дополнительных расходов на перевалку и организацию продажи. Среди прочего был выкуплен за приличную сумму английский торговый корабль, который прятался где-то в стороне от города, но был обнаружен и захвачен французами.
Уже на следующий день к португальцам прибыло ожидаемое подкрепление - три тысячи регулярных войск, из них половина кавалерии, а другая половина пехотинцев, которых генерал Антониу д'Альбукерке распорядился для скорости посадить на крупы лошадей. Еще через день добрались пешком шесть тысяч чернокожих, которых португальцы вооружили и отправили на подмогу войскам.
Среди чернокожих были такие, кто при первой возможности сдавался французам; по их словам, португальцы, несмотря на наличие заложников, собирались ночью атаковать. Дюге-Труэн распорядился переправить на корабли все собранные ящики с сахаром, а остальную добычу поместить на охраняемые склады.
Большую часть этой добычи везти в Европу не имело смысла - эти товары можно было с выгодой продать только в Южном море, то есть на тихоокеанском побережье. «Согласие» и ранее захваченную «Царицу Ангелов», выбранные для этой цели, срочно поставили под погрузку, и работа шла днем и ночью без перерыва.
Оставалось еще пятьсот ящиков сахара, которым не нашлось места на судах экспедиции. Их Дюге-Труэн велел погрузить на «Богоматерь Воплощения» - «наименее плохое» из захваченных у португальцев судов - и собрать со всех кораблей понемногу снаряжение, материалы и людей, чтобы «Богоматерь Воплощения» смогла выйти в море. Подпорченные товары и совсем уж плохие португальские суда французы с собой не потащили, а продали на месте тем же португальцам по той цене, какую удалось получить. Притопленный португальский военный корабль, который не удалось поднять, и еще одно торговое судно, на которое не нашлось покупателя, потом просто подожгли.
4 ноября губернатор передал последнюю часть обещанных денег, и Дюге-Труэн возвратил ему разоренный город. Французы оставили пока за собой только форт на Козьем острове, форт Виллеганьон и форты при входе в залив, чтобы обеспечить свой отход, и стали грузиться на корабли. С собой взяли обещанную губернатором скотину - около двух сотен голов; где уж их там размещали на кораблях, перевозивших войска, и в какой во всех смыслах хлев эти корабли превращались, оставим без комментариев, поскольку это была тогда вполне обычная практика.
Дюге-Труэн, подданный «христианнейшего короля», в мемуарах особо отмечает свое благочестивое обращение с церковным имуществом:
«С первого дня, как мы вошли в город, я с большим тщанием заботился, чтобы все священные сосуды, серебро и украшения церквей собирали в одном месте, и по моему распоряжению наши капелланы складывали их в большие сундуки; тех солдат и матросов, которые нечестиво их осквернили и были за этим пойманы, покарали смертью. Приготовившись к отплытию, я вручил все собранное иезуитам, как единственным церковнослужителям в этой стране, которые показались мне достойными моего доверия, и поручил им передать ценности местному епископу.»
Но благочестие, похоже, не помешало бы ему разрушить Рио-де-Жанейро вместе со всеми церквями, если бы губернатор отказался платить выкуп:
«Я по справедливости должен сказать, что эти святые отцы много способствовали спасению своей процветающей колонии, убедив губернатора выкупить город, а иначе я бы его снес до основания, не оставив камня на камне, несмотря на прибытие Антониу д'Альбукерке и всех этих чернокожих. Это стало бы невосполнимой потерей для короля Португалии, а моим арматорам не принесло бы никакой пользы.»
Благочестие не помешало также забрать из Рио-де-Жанейро церковные колокола - по тогдашнему обычаю они доставались артиллеристам. Судя по сохранившимся сведениям о захваченных корсарами грузах, любой металл, даже в виде лома, считался достаточно ценным, чтобы везти его через океан. О судьбе одного из увезенных колоколов надо будет рассказать отдельно, там интересная история.
13 ноября вся эскадра подняла паруса; «Царица Ангелов» и «Согласие» отправились на юг, чтобы обогнуть Южную Америку и выйти в Тихий океан, а всем остальным предстоял путь через Атлантику. Французы забрали с собой тех людей дю Клерка, кто еще оставался в Рио-де Жанейро - одного офицера, четырех морских пехотинцев и около пятисот солдат - и нескольких евреев, освобожденных из тюрьмы инквизиции.
Нескольких офицеров дю Клерка португальцы держали в Баие. Дюге-Труэн хотел забрать их оттуда и, может быть, в Баие тоже получить какую-нибудь контрибуцию, но помешала погода - более сорока дней дули сильные противные ветра, и французы подъели взятые с собой припасы, так что осталось в обрез на плавание до Франции.
Была даже мысль для пополнения запасов продовольствия пристать где-нибудь на островах в Карибском море, но от этой затеи отказались, поскольку не было никакой гарантии, что продовольствие там найдется в нужном количестве. Нужно было срочно идти во Францию. «Богоматерь Воплощения», кое-как приведенная в порядок и нагруженная сахаром, не могла идти быстро; фрегату «Орел» было поручено отвести ее в ближайший французский порт.
Двадцатого декабря после долгой борьбы с противными ветрами эскадра пересекла экватор и 29 января была на широте Азорских островов. До этого все шло относительно благополучно, но теперь сильным шквалистым ветром суда разбросало далеко друг от друга; особенно сильной опасности подвергались самые большие корабли.
Дюге-Труэн на флагманской «Лилии» лично больше шести часов простоял у штурвала, стараясь разворачивать корабль так, чтобы предупредить поперечные удары волн, но «Лилия» была уже практически неуправляемой: буря сорвала большую часть парусов, грот-мачта переломилась между двумя палубами, вантовые цепи лопнули, а воду из трюма едва успевали откачивать тремя помпами. «Лилия» подавала сигналы бедствия выстрелами из пушки и фонарями, но почти все корабли эскадры пострадали не меньше и не могли держаться рядом с флагманом.
Когда через два дня буря утихла, «Лилия» воссоединилась с «Блестящим», «Аргонавтом», «Беллоной», «Амазонкой» и «Астреей»; некоторое время они шли траверсами, надеясь дождаться остальных судов, но так и не дождались и шестого февраля 1712 года вошли на рейд Бреста.
«Ахилл» и «Славный» пришли туда на два дня позже. «Марс», лишившийся всех мачт, с большими трудностями добрался до испанского порта Ла Корунья и оттуда уже пришел потом во французский Порт-Луи.
«Орел» вместе с «Богоматерью Воплощения», пристал к острову Кайен (это французская Гвиана) и там, уже стоя на якоре, затонул. Команда его перебралась на «Богоматерь Воплощения», которая до Франции в конце концов все-таки добралась.
Ждали еще «Великодушный» и «Верный», на которых было в общей сложности около тысячи двухсот человек команды, не считая морской пехоты. «Великодушный» был самым большим и надежным кораблем эскадры, а его капитана шевалье де Курсерака Дюге-Труэн хорошо знал и высоко ценил как товарища по оружию. Де Курсерак пользовался его безусловным доверием, поэтому на «Великодушный» погрузили примерно половину наиболее ценной добычи - золото и серебро на общую сумму более шестисот тысяч ливров и дорогие товары. Другую половину ценностей везла «Лилия» под командованием самого Дюге-Труэна. Какое-то время еще оставалась надежда, что «Великодушный» и «Верный» добрались до суши и где-то ремонтируются, но они так и пропали в море - видимо, не пережили ту бурю, которая разметала эскадру.
Морские пехотинцы с «Ахилла» в бурю отдали себя под покровительство Богоматери и в благодарность за чудесное спасение совершили потом паломничество к церкви в Кердевот, заказали мессы и принесли обетный дар - драгоценные четки, видимо, взятые в Рио.
Ну а Дюге-Труэну предстояло сдать добытое и произвести окончательный расчет.
Официальный список привезенной добычи выглядел так:
Золото в слитках и золотом песке - 1621 ливр 18 гро (пишут, что это примерно 602 кг, но это если брать ливр весом 367 граммов, а в XVIII веке был еще «ювелирный» ливр весом около 480 граммов - соответственно, золота получается около 800 кг! Возможно, большая часть выкупа в 610 000 крузадо была уплачена в золотом эквиваленте - либо серебряные крузадо затонули вместе с «Великодушным».)
Золотые монеты новые - 2310 штук (Какие именно монеты, не указано - видимо, потом принимали на вес. Но это точно не крузадо, которые тогда были серебряными)
Монеты старые - 222 ½
Португальские экю - 740 ½ (возможно, имеются в виду серебряные крузадо весом 17,9 г)
Тестоны - 27 ½ (серебряные монеты 1/5 крузадо)
Серебряные изделия, не взвешенные - 4 полных сундука
Пиастры - 20 000 в пяти ящиках (так французы называли испанские серебряные монеты, в то время очень распространенные)
Выкуп за судно - 3500 фунтов стерлингов и вексель
Сахар - 1484 ящика, 8 больших бочек, 2 карто (бочонки объемом примерно 68 литров)
Чугунные пушки - 8- и 10-фунтовые, всего 27 штук
Китовый ус - 1167 штук, больших и маленьких
Тюки (?) - 50 больших и маленьких
Серое полотно - 750 тюков, штук и кусков
Железные пушки - 37
Железные мортиры - 2
Железные ящики - 7
Суда - 2, нагруженные всевозможными хорошими товарами, отправлены в Южное море (там в конечном итоге удалось кое-что заработать, хотя и не так много из-за плутовства местных контрагентов).
Из стоимости этой добычи надо было вычесть расходы и потери - стоимость утраченных «Великодушного», «Верного» и «Орла», расходы на снаряжение экспедиции, жалованье матросам и солдатам, которое надлежало выплатить по возвращении.
Баланс сводили еще долго - окончательная ликвидация была произведена аж через шесть лет, в 1718 году, уже при другом короле. Несмотря на утрату фактически половины добычи, баланс оказался безусловно положительным; доходы покрыли расходы и принесли девяносто два процента прибыли тем, кто вложился в экспедицию.
В мемуарах Дюге-Труэн меланхолично заметил:
«Выгоды, извлеченные из этой экспедиции, малы по сравнению с ущербом, понесенным португальцами, как в виде контрибуции, к которой я их принудил, так и в виде утраты четырех военных кораблей, двух военных фрегатов и более шести десятков торговых судов, помимо огромного количества сожженных, разграбленных или погруженных на наши корабли товаров.»
Выгоды, действительно, могли быть больше, если бы ко времени рейда в Рио-де-Жанейро успели доставить с рудников золото, предназначенное для отправки в метрополию. Но большая часть золота еще находилась на рудниках и французам не досталась. Тем не менее, продажа добычи принесла около 20 миллионов ливров. Для сравнения: французский матрос мог получать за месяц нахождения в плавании примерно 10-20 ливров, а капитан королевского флота - 300 ливров.
Но до благополучного для Дюге-Труэна завершения этой истории ему еще пришлось пережить немало неприятностей, огорчений и обид разного масштаба.
Во-первых, счастливое возвращение эскадры в родной порт не успели отпраздновать, как случился государственный траур - не прошло и недели, как скоропостижно скончался единственный сын Людовика XIV, Великий Дофин; вслед за ним один за другим умерли внук короля герцог Бургундский и правнук, пятилетний герцог Бретонский. На некоторое время всем, кроме арматоров, стало не до Дюге-Труэна.
Во-вторых, сошедшие на берег моряки и солдаты не могли не похвастаться своей удачей и взахлеб рассказывали о грабеже Рио-де-Жанейро, а некоторые из них понесли в скупку «прилипший к рукам» золотой песок. Арматоры, и без того всегда подозревающие корсарскую команду в разграблении добычи (которую полагается в целости и сохранности сдать в пользу арматоров), стали упрекать Дюге-Труэна в том, что он, дескать, смотрел сквозь пальцы на грабеж и не стоял, как положено, на страже арматорских интересов.
В-третьих, когда стало понятно, что «Великодушный» и «Верный» уже не придут, Дюге-Труэну пытались предъявлять претензии еще и за то, что он отправил на «Великодушном» половину золота.
От обвинений в халатности пришлось отбиваться еще долго, но все-таки арматоры постепенно пришли к мысли, что 92% прибыли - это, конечно, меньше, чем 200%, но все равно очень и очень неплохо. В 1718 году при окончательном расчете они даже выписали Дюге-Труэну премию в 1200 ливров - стоимость привезенного обратно неизрасходованного пороха.
А, так сказать, нематериальные выгоды от успешного корсарского предприятия Франция оценила еще раньше и продолжает ценить до сих пор.
На обложке для школьной тетради из серии «Славные победы французского флота», напечатанной в 1914 г., помещен рассказ об экспедиции Дюге-Труэна. Эта иллюстрация называется «Дюге-Труэн требует от португальцев сдать Рио-де-Жанейро в 1711 году». https://www.ebay.fr/itm/266204153148
Французские военные корабли разных лет, носившие имя Дюге-Труэна. https://www.antiques-delaval.com/fr/aquarelles/14215-gouache-albert-brenet-bateaux-navire-fregate-duguay-trouin-blason-xxeme.html
Как писал в мемуарах Дюге-Труэн,
«Голландцев и англичан один только шум, произведенный этой экспедицией, заставил отвлечь большие силы и понести большие расходы. Англичане сначала вывели в море эскадру из двадцати военных кораблей, намереваясь заблокировать меня на рейде Бреста; опасаясь, как бы целью моей экспедиции не оказалась доставка в Англию Претендента, они отозвали из Фландрии шесть тысяч своих солдат и задали себе много работы, чтобы быть в состоянии отразить высадку на свои берега. В то же время они отправили суда с известиями и военные корабли в свои главные колонии, будучи тем более обеспокоены, что им было совершенно неизвестно место назначения моей экспедиции.»
Через два месяца после прибытия в Брест Дюге-Труэн приехал в Версаль засвидетельствовать почтение королю; Его Величество изволил «выразить большое удовлетворение» и даже думал было присвоить своему корсару чин командующего эскадрой внеочередным указом, но потом под влиянием придворных интриганов передумал и ограничился пока пожалованием пенсии в две тысячи ливров из средств Ордена Святого Людовика. На фоне неудачной войны, финансовых трудностей и личных огорчений лихой рейд на жемчужину колониальной империи португальцев давал редкий повод для радости и гордости.
Рене Дюге-Труэн рассказывает о своих подвигах королю Людовику XIV. На иллюстрации конца 1780-х оба персонажа выглядят моложе своих лет, особенно король, которому на тот момент было за семьдесят
Дюге-Труэн в геройские походы больше не ходил, давало себя знать подорванное в приключениях здоровье. Он вернулся на родину, в Сен-Мало, где пользовался всеобщим уважением, жил обеспеченно, но небогато в своем пригородном доме, иногда ездил в Версаль показаться хорошим врачам и похлопотать по разным делам при дворе. Король его привечал и с удовольствием слушал его рассказы о морских приключениях, что, конечно, добавляло Дюге-Труэну популярности и известности. Последний раз он виделся с королем в начале августа 1715 года; король шел к мессе, заметил в шеренге выстроившихся вдоль его пути придворных своего любимого корсара, милостиво обратился к нему и сообщил, что только что произвел его в чин командующего эскадрой королевского флота. Через месяц короля не стало, о чем Дюге-Труэн очень горевал.
На гравюре XIX века Дюге-Труэн выступает перед королем и придворными с рассказом о своих подвигах. На нем настоящие кавалерийские ботфорты со шпорами (!), что, конечно, добавляет романтики, но совершенно неправдоподобно - в таком виде в Версальском дворце никто не появлялся. И король тут тоже очень молод. https://www.meisterdrucke.pt/impressoes-artisticas-sofisticadas/Unknown-artist/1007753/Rene-Duguay-Trouin-(Duguay-Trouin)-(Rene-Trouin-du-Gue-dit)-(1673-1736)-antes-do-Rei-Lu%C3%ADs-XIV-(1638-1715).-Gravura-do-s%C3%A9culo-XIX..html
Португальский губернатор Рио-де-Жанейро Франсишку де Каштру Мораиш понес не только финансовые потери - по итогам всей этой истории его хотели сперва разжаловать и сослать в Индию, потом все-таки простили, но за ним так и закрепилась репутация человека трусливого и бездарного, и в Рио его прозвали «Коровой». А в Сен-Мало еще долго бытовала матросская песня на мотив «Мальбрук в поход собрался» про то, как Дюге-Труэн требовал у губернатора выкуп за город.
Картинка XIX века https://www.meisterdrucke.ie/fine-art-prints/Gilbert/787110/Ren%C3%A9-Duguay-Trouin,-French-Corsair-of-Saint-Malo.html В этой серии среди прославленных французов разных веков есть и корсары - Жан Бар, Робер Сюркуф, и вот Рене Дюге-Труэн тоже есть. Вверху справа родной дом Дюге-Труэна в Сен-Мало, а внизу как раз захват Рио-де-Жанейро - изображен момент переговоров об уплате выкупа за город
Сразу после подписания в 1713 году Утрехтского мира, завершившего войну за испанское наследство, португальские власти озаботились тем, как защитить Рио-де-Жанейро от лихих корсаров - как всегда, власти готовились к прошлой войне. Пригласили специалиста по фортификации, который обследовал имеющиеся укрепления и составил проект, что и где нужно улучшить и дополнительно построить. Предлагалось, в частности, построить крепостную стену для защиты от нападения с суши, поскольку именно с суши в город входили дю Клерк и Дюге-Труэн. Стену со временем построили, но ни от каких нападений она уже никого не защищала, не случилось. Потом жители по камушку, по кирпичику растащили ее на свои постройки.
Специалист по фортификации Жан Массе был, кстати, француз-гугенот, уехавший из Франции в Англию после отмены Людовиком XIV Нантского эдикта - во Франции тогда случилась значительная утечка мозгов и квалифицированных рабочих рук, а приезжие гугеноты весьма способствовали техническому прогрессу и культурному развитию многих тогдашних противников Франции.
***
А еще в списке офицеров королевского флота, отправившихся в экспедицию в Рио-де Жанейро в 1711 г., значится знакомая мне фамилия д’Амблимон. Орфография другая, но это точно он, Клод-Тома д’Амблимон, четвертый мичман на флагманском корабле «Лилия», которым командовал сам Дюге-Труэн. А фамилию я знаю потому, что этот Клод-Тома - родной дед маркизы де Лаж де Волюд, оставившей интересные воспоминания о Бордо во время террора и о том, как она в 1794 году по чужому паспорту поплыла в Америку, но не доплыла, их судно захватил английский корсар из Ливерпуля.
Список офицеров флота, отправившихся на борту линейных кораблей и фрегатов Его Величества под командованием господина Дюге-Труэна в экспедицию в Рио-де Жанейро в 1711 г. (из мемуаров Дюге-Труэна, издание 1740 года). Последний в списке на "Лилии" - четвертый мичман Клод-Тома д’Амблимон.
Про этого везучего Клода-Тома (могли ведь он оказаться, например, на «Великодушном», погибшем в бурю на обратном пути) и про других родственников маркизы см. Комментарии к "второй маркизе" - 2. Список кораблей
Перевод воспоминаний маркизы де Лаж де Волюд и комментарии к переводу вот здесь