вещей невнятных и обидных
давайте нанесем в дома
чтоб те кто нас придет ограбить
заплакали и вышли вон

давай хотя б на час свой позабудем нрав,
отыщем, где у нас готовность веселиться,
и внидем в легкий круг предложенных забав
гостям и жителям столицы,

чтоб, страх с надеждою бесстыдной истребя,
трудами не тягчить услужливые кости,
а только трепетать, виясь вокруг себя,
как будто жители и гости.

Чудовищем одним знай бременить ты сцену,
Чтоб новый не спешил урод тому на смену:
Коли Годзилла мне сюжетом суждена,
В развалинах пускай копышется одна.
Но коль Гидору ты ведешь ей вслед и Мотру,
Уж благосклонного от нас не жди просмотру.
(А.П. Сумароков, "Когда чудовищей желал бы ты собор...")

в букинисте на Гастелло
три "Войны богов" лежало
очень много в наши дни
книжек нежного Парни

Вороне где-то Бог послал скретч-карту Дании,
Моток фольги,
Модель ноги
И "Клима Самгина" в критическом издании.
Она ж без долгих дум все сбагрила Лисе,
И басни не было вопсе.
Уразумей, читатель-скаред:
Дареного отнюдь не дарят!

поэт взмывал волшебной властью,
чужой на тягостной земле,
но критик ревностною пястью
поэту обкорнал криле,

огнь остудил его желаний,
его страстей утишил шквал
и много острых замечаний
ему в панамку насовал.

лежал недвижимо и молча
на третьем этаже олег
под трели дрели на четвертом
и скрипы фрикций на втором

Свирепая мать Купидонов
В осенней дали голубой
С набором своих закидонов
Ты в печени ройся любой

Грызи ты любую ограду
Клубися внутри и вовне
Ко мне только с этим не надо
Не надо вот с этим ко мне

воробей моей герлы
воробей уединенный
он кричит курлы курлы
лунным светом освещенный
и летая словно тень
глаза светятся как день

кто чинит купола святынь
кто носит лейку в огороды
а я преподаю латынь
в местах лишения свободы