Гл 3. Видение
PREV | NEXT
содержание
3.2. Вúдение
Смотреть и гляди-ка
Встреча и свидетельство
Феномен виденúя
Рассмотрим еще одно противопоставление. Высказывание «Я встретил сегодня Алису» и «Я видел сегодня Алису» в нашем разговоре часто могут замещать друг друга без потери смысла, но представляется, что исходное значение заложенных здесь интенций различно.
Модель встречи предполагает равноправных агентов, каждый из которых «держит свой путь». Пути эти могут пересекаться. Допустим, встреча считается состоявшейся, если агенты обменялись приветствиями - такая модель лежит в основе социальной практики встречи. Факт встречи является серьезным основанием для каких-то поступков. Многие действия могут быть приурочены к моменту встречи, другими словами, встреча является важным конструктивным звеном взаимодействия. Соплеменники практикуют встречу в своих высказываниях.
Для нас важно подчеркнуть, что концепт встречи вовсе не предполагает концепта вúдения. Встречу могут практиковать те, кто не практикует вúдение (и наоборот).
Можно ли встретить неодушевленный предмет? Строго говоря, нет, так как с ним нельзя обменяться приветствиями. Будь встреча единственной практикой, такие случаи пересечения с неодушевленными предметами оставались бы за пределами сознания, были бы не замечаемы в культурном смысле.
Не является ли свидетельство о некоторых событиях и вещах основной функцией вúдения? Рассмотрим такое употребление подробнее. Представьте себе некоторый факт (поваленное ветром дерево) и свидетеля, которому необходимо сообщить об этом своему племени. Мы понимаем, что свидетель может быть по-разному встроен в структуру свидетельства. Свидетель мог видеть дерево своими глазами, слышать шум и треск падения. О поваленном дереве ему могло сообщить третье лицо. Наконец, свидетель мог умозаключить о поваленном дереве, полагаясь на косвенные улики. Каждый из этих случаев обладает собственной «силой достоверности». Так, наверное, если свидетель видел все своими глазами, то свидетельство обладает наибольшей достоверностью. С точки зрения практики свидетельства имело бы смысл различать все эти случаи.
Свидетель говорит: «Я видел, что на тропе лежит поваленное дерево». Здесь знак «видел» прежде всего является обязательством и серьезным основанием. Сведения надежны, если агент «видел» сам, своими глазами. В этом смысле агент несет определенные обязательства за свои слова.
Если в шкафчике лежат конфеты, но мне говорят, что их нет, то я могу выдвинуть серьезный аргумент: «Но я их там видел». Это прямая попытка выйти из некоторого затруднения, сославшись на свое восприятие.
Гипотеза о том, что актуальность вúдения проявляется в гарантии фигурирующих в сообщении агента сведений, выглядит, на наш взгляд, весьма правдоподобно. Это актуальный для сообщества аспект. Следовать за существом, не обладающим гарантированным знанием, было бы непозволительным расточительством, проигрышной стратегией.
Если бы сведения могли иметь всегда только единственный источник - непосредственное восприятие, то не имело бы смысла заострять внимание на вúдении. Напротив, если практикуется получение сведений из третьих рук, то вúдение рано или поздно должно было бы о себе заявить.
Здесь мы представили одну из версий того, как вúдение могло бы войти в арсенал культурных практик. Нам, разумеется, хотелось бы свести все эти возможные версии к некоторому общему началу, а не говорить о различных вúдениях. Впрочем, с исторической точки зрения было бы разумно рассмотреть предположение и о конкурирующих (или сосуществующих) практиках.
Нам пора наметить некую линию в развитии перечисляемых практик и выделить ту идею, которая ведет нас к вúдению в собственном смысле слова. Нам хотелось бы прояснить характер реального употребления знака «я вижу тигра» в нашей культуре. В каком направлении мы должны двигаться? Мы склонны усматривать в знаке «видеть» своеобразную окраску, так или иначе связанную с восприятием, но составить отчетливое представление о характере освоения этого восприятия посредством практики вúдения оказывается чрезвычайно сложно.
содержание
3.2. Вúдение
Смотреть и гляди-ка
Встреча и свидетельство
Феномен виденúя
Рассмотрим еще одно противопоставление. Высказывание «Я встретил сегодня Алису» и «Я видел сегодня Алису» в нашем разговоре часто могут замещать друг друга без потери смысла, но представляется, что исходное значение заложенных здесь интенций различно.
Модель встречи предполагает равноправных агентов, каждый из которых «держит свой путь». Пути эти могут пересекаться. Допустим, встреча считается состоявшейся, если агенты обменялись приветствиями - такая модель лежит в основе социальной практики встречи. Факт встречи является серьезным основанием для каких-то поступков. Многие действия могут быть приурочены к моменту встречи, другими словами, встреча является важным конструктивным звеном взаимодействия. Соплеменники практикуют встречу в своих высказываниях.
Для нас важно подчеркнуть, что концепт встречи вовсе не предполагает концепта вúдения. Встречу могут практиковать те, кто не практикует вúдение (и наоборот).
Можно ли встретить неодушевленный предмет? Строго говоря, нет, так как с ним нельзя обменяться приветствиями. Будь встреча единственной практикой, такие случаи пересечения с неодушевленными предметами оставались бы за пределами сознания, были бы не замечаемы в культурном смысле.
Не является ли свидетельство о некоторых событиях и вещах основной функцией вúдения? Рассмотрим такое употребление подробнее. Представьте себе некоторый факт (поваленное ветром дерево) и свидетеля, которому необходимо сообщить об этом своему племени. Мы понимаем, что свидетель может быть по-разному встроен в структуру свидетельства. Свидетель мог видеть дерево своими глазами, слышать шум и треск падения. О поваленном дереве ему могло сообщить третье лицо. Наконец, свидетель мог умозаключить о поваленном дереве, полагаясь на косвенные улики. Каждый из этих случаев обладает собственной «силой достоверности». Так, наверное, если свидетель видел все своими глазами, то свидетельство обладает наибольшей достоверностью. С точки зрения практики свидетельства имело бы смысл различать все эти случаи.
Свидетель говорит: «Я видел, что на тропе лежит поваленное дерево». Здесь знак «видел» прежде всего является обязательством и серьезным основанием. Сведения надежны, если агент «видел» сам, своими глазами. В этом смысле агент несет определенные обязательства за свои слова.
Если в шкафчике лежат конфеты, но мне говорят, что их нет, то я могу выдвинуть серьезный аргумент: «Но я их там видел». Это прямая попытка выйти из некоторого затруднения, сославшись на свое восприятие.
Гипотеза о том, что актуальность вúдения проявляется в гарантии фигурирующих в сообщении агента сведений, выглядит, на наш взгляд, весьма правдоподобно. Это актуальный для сообщества аспект. Следовать за существом, не обладающим гарантированным знанием, было бы непозволительным расточительством, проигрышной стратегией.
Если бы сведения могли иметь всегда только единственный источник - непосредственное восприятие, то не имело бы смысла заострять внимание на вúдении. Напротив, если практикуется получение сведений из третьих рук, то вúдение рано или поздно должно было бы о себе заявить.
Здесь мы представили одну из версий того, как вúдение могло бы войти в арсенал культурных практик. Нам, разумеется, хотелось бы свести все эти возможные версии к некоторому общему началу, а не говорить о различных вúдениях. Впрочем, с исторической точки зрения было бы разумно рассмотреть предположение и о конкурирующих (или сосуществующих) практиках.
Нам пора наметить некую линию в развитии перечисляемых практик и выделить ту идею, которая ведет нас к вúдению в собственном смысле слова. Нам хотелось бы прояснить характер реального употребления знака «я вижу тигра» в нашей культуре. В каком направлении мы должны двигаться? Мы склонны усматривать в знаке «видеть» своеобразную окраску, так или иначе связанную с восприятием, но составить отчетливое представление о характере освоения этого восприятия посредством практики вúдения оказывается чрезвычайно сложно.