Семиречье, 1909 (4/5): Художник Бострем. Вали-Ахун Юлдашев
Г. К. Гинс. Очерки из поездки по Семиречью // Исторический вестник, 1911, № 8; 1913, № 10. С сайта www.vostlit.info
Другие части очерков: [1], [2], [3], [4], [5]
Переезд через лески
Вскоре после поездки на Асы мы переезжали реку Чилик, направляясь по Кульджинскому тракту в Джаркентский уезд. Разлившаяся от таяния льдов река разбилась на несколько рукавов. Брод доходил до полутора аршина глубины, и вода заливала повозку. Переехав реку, мы стали углубляться в безлюдную и пустынную местность. Бедная и без того растительность окрестностей была выжжена. С каждой верстой мы все более чувствовали себя в пустыне. Заилийский Алатау уходил от нас, виднелась лишь макушка Талгара, а впереди расстилалась однообразная равнина, сначала с жестким чием, потом с колючими и редкими пучками травы на барханах (бугорчатых наростах почвы).
Случайно мы миновали первый бекет (постоялый двор), и пришлось верст пятьдесят проехать без остановки. Жара изнуряла всех. Раскаленная степь дышала зноем. Закроешь глаза, забудешься, задремлешь. Вдруг очнешься - все то же, как будто никуда не уехал. Надоело… ожидаешь с нетерпением бекета.
Наконец показывается глиняная стена. Подводчик радостно подгоняет лошадей. Мы прибыли на отдых. Здесь колодезь, больше травы, и кругом шныряют зайцы. Ружье доставляет нам обед. Но на бекете скучно, хочется ехать все дальше. Солнце уже опускается, на смену ему сейчас же появляется луна. Ехать теперь приятнее, но путь кажется бесконечным, так как ночью вид еще однообразнее.
Остановились мы ночевать на следующем бекете. Спать можно было либо внутри дома на глиняном, приподнятом на аршин от иола возвышении, рассчитанном на несколько десятков человек, либо на крыше. Я предпочел, конечно, второе. На плоской крыше было безопаснее от паразитов, и, кроме того, свежий джиль спасал меня от комаров и духоты.
Выехали мы до восхода солнца. В первый день нам не попадалось ни одного человека, ни одной подводы, а между тем мы двигались по Кульджинскому тракту, соединяющему Кульджу с Верным и дорогой на Ташкент. По этому тракту двигаются все торговые караваны, едут богомольцы в Мекку и им соединяются десятки селений. Где же причина такого отсутствия людей? Мы ехали днем. Теперь - ночью - нам встретилось много повозок и на бекет, где мы ночевали, всю ночь слышались голоса приезжавших и отъезжавших, ржали лошади и скрипели повозки. […]
В этих пустынных частях Кульджинского тракта обыкновенно не встретишь пешего путника. У киргизов, между прочим, имеется такое правило: не ходить пешком. И уважающий себя кочевник, да и другие туземцы нередко переезжают верхом от юрты до юрты на самых незначительных расстояниях. И вдруг мы видим путника.
Но это не был киргиз. Синяя рубаха и длинные белокурые волосы выдавали русского. Но что за странный путник. В такую жару он идет пешком через пустыню и притом без шапки. Скоро мы нагнали его, путник оказался действительно чудаком, но таким чудаком, встреча с которым не забывается. Это был интеллигент, и притом из хорошего круга и с хорошей шлифовкой ума. Мы уселись с ним вместе и повозку.
Случайный спутник был странствующий художник, Георгий Эдуардович Б[острем], однофамилец известного адмирала. Окончил он Мюнхенскую академию и по специальности портретист. Отрицая современное искусство и изображение природы сквозь призмы мимолетных впечатлений, он хочет слиться с природой, «чтобы она, - как он выразился, - сама в нем говорила, чтоб быть естественным и сильным реалистом». И вот он в белых холщовых панталонах и ситцевой рубахе ходит по азиатском горам и равнинам, направляясь сейчас на поклонение Хан-Тегри, высочайшей в пределах Семиречья вершине в 24 тысячи футов. Он терпит лишения, когда не принимают на земские квартиры, спит на улице и, не скучая по оставленном мире, все больше уходит в любимую им природу. […] Но зачем же он без шапки? Он направляется в Индию и приучает себя к горячему солнцу. […]
Г. Э. Бострем (1884-1977)
Между тем, мы незаметно проехали Чарын, переправившись опять в брод, и уже ехали по почтовой дороге Пржевальск-Джаркент. Остановка тут же была немыслима. Тучи комаров напали на нас с такой яростью, что, закутавши голову и руки, мы все же не были избавлены от частых укусов. Ночевали на станции Илийской и утром переехали через широкую реку Или.
Примитивный паром переправлялся на другую сторону огромными веслами. На переправу ушло больше часа. Раза три садились на мель, потом течение отнесло паром далеко от пристани его и от дороги, и пришлось тащить паром на канате. В общем перевозчики справлялись с делом прекрасно. Подростки прыгали, как лягушки в воду, и сталкивали паром с мели. Надо заметить, что дно реки Или очень изменчиво, а потому установить на ней судоходство можно только с очень крупными затратами.
В тот же день мы были в Джаркенте.
Переправа на пароме через реку Или
Город Джаркент и таранчинец Юлдашев
Несомненно, самым выдающимся и самым интересным из всех таранчей, перешедших в Россию, является Вали-Ахун Юлдашев, к которому таранчи относятся со страхом и почитанием, как относятся обыкновенно к главе племени. Живет Юлдашев в городе Джаркенте, на реке Усеке, той самой реке, от которой все таранчи носят название усекских, так как первым местом, где они осели в России, были берега этой речки.
Джаркентский уезд занимает восточную часть приилийской долины, которая соответственно течению реки Или расположена как раз в середине Семиреченской области. Таким образом, Джаркентский уезд граничит с Китаем и город Джаркент находится в расстоянии около 50 верст от границы, так что здесь по праву пятидесятиверстной полосы беспрепятственно продаются всевозможные китайские товары.
Закрытый с севера высокими горами Джунгарского Алатау, Джаркент отличается очень жарким климатом. Из города Верного к нему идет почтовый тракт, требующий для переезда от двух до пяти дней. Можно ехать и иначе, по кульджинской дороге, но тогда приходится переезжать очень пустынную местность в западной части Джаркентского уезда, где нет других стоянок, кроме постоялых дворов «бекетов», где мало людей, негде переменить лошадей, а ночевать приходится на крышах, чтобы избежать духоты и вони.
Все условия: и близость китайщины, и отдаленность от культурного мира, и положение в стороне от проезжих трактов сделали Джаркент типично восточным городом, в котором, как всегда обособленная, русская часть кажется маленькой и случайной. В этом городе и свил себе гнездо Вали-Ахун Юлдашев.
Вали Ахун Юлдашев (?-1920)
Мы уже познакомились с несколькими представителями таранчей-аристократов. Был среди них интеллигентный купец Джамаладин Джалилев, читающие русские газеты и хорошо говорящий по-русски; веселый казий Сапар Рагимбакиев, у которого по праздникам веселится все село; ученый мулла Изизем, имя которого известно далеко за пределами его села. Встречались мы с интриганами, которые, всякими путями нажив деньги, добиваются власти волостного или судьи, и с путешествовавшими в Мекку, которые отдыхают от дел, считая, что после поездки они вправе издали смотреть на все мелкие жизненные дела. Но все эти люди не выходили из круга своих единоплеменников, из среды, в которой они выросли и в которой оставались хотя и первыми, но все же органически связанными членами.
Не таков таранчинец Вали-Ахун Юлдашев. Вот он сидит в парчовой, отороченной мехом шапке, в орденах и звездах, а по обе стороны стоят его родичи и друзья. К нему идет представляться мулла, приехавший из Мекки. Юлдашев молча сидит, выжидая, пока мулла подойдет вплотную, и тогда уже встает, чтобы приветствовать гостя. Это картина, достойная кисти художника. Вы видите типичного царька с психологией повелителя, спокойно принимающего визиты губернаторов, спокойно говорящего о том, что он уедет по делам ночью, так как иначе «народ узнает и будет провожать». И действительно, встречают и провожают Юлдашева толпы народа, все таранчи и дунгане из окрестных сел и из города Джаркента.
Кто же он, этот таранчинский повелитель, и чем объясняется его влияние? Об этом говорит предание.
Когда выводились из Кульджи русские войска, подряд на перевозку их взял Джалилев, брат того Джамаладина Джалилева, с которым мы встретились в самом начале очерков при первом посещении таранчинского селения. У Джалилева служил тогда ловкий, красивый и энергичный юноша Вали-Ахун.
Так как Джалилев не мог выдержать подряда, то Вали-Ахун вошел в переговоры с интендантами и перевел подряд на себя. В Семиречье и Туркестане очень популярен рассказ, как двадцать подвод превращались в несколько сотен, когда интенданты, сидя на крыльце, считали проезжавшие мимо телеги, а те, обогнув квартал, снова и снова проезжали мимо контролировавших чинов. Вали-Ахун сообразил, что, пока будет известен день выезда войск, можно будет получать по несколько рублей за сотни несуществующих подвод и делиться с интендантами. Продолжалось это легкое наживание крупных денег около двух месяцев и когда, наконец, был назначен окончательный день выезда, у Вали-Ахуна оказалось достаточное количество денег, не только для того, чтобы выполнить подряд, но и для того, чтобы сразу же начать крупные дела в Джаркенте.
Он построил несколько десятков домов для правительственных учреждений и квартир чиновников, открыл колониальный магазин, роздал лишенным всяких средств таранчам и дунганам деньги для обзаведения хозяйством и стал быстро увеличивать свои капиталы. Неграмотный по-русски, он обладает такой колоссальной памятью, что ему не нужно никаких записок; он выучил, однако, грамоте детей и завел канцелярию. Постепенно вся экономическая жизнь северной части уезда сосредоточилась в его руках. Таранчи обучились, многие из них разбогатели, по Юлдашев остался главенствовать над ними. Они все его должники, редко кто из них сознает, что земля принадлежит не Юлдашеву, а им. Повсюду построены магазины-амбары, куда каждый таранчинец должен свезти половину урожая. В разных местах крутятся жирмепи (водяные мельницы), перемалывая для Юлдашева доставленное ему зерно, и затем мука идет на поставки джаркентскому гарнизону и в Китай. Благодаря монополии, Юлдашев повышает цены на 20-25% и полученные доходы сейчас же пускает в оборот.
Для того, чтобы держать в руках свое сложное хозяйство, Юлдашев имеет штат приближенных, доверенных лиц, которых у него больше сотни, называются эти доверенные «кок-башами». В каждом селении шныряют эти кок-баши, высматривая, кто и где нарушает интересы могущественного их хозяина. Когда собранный хлеб сваливается в кучи, кок-баш ударяет по куче особой деревянной доской с выпуклыми инициалами Юлдашева. На куче отпечатывается имя Юлдашева и кучу никто уже не молоть тронуть, так как иначе кок-баш, увидав стертую, вернее рассыпавшуюся, печать заберет зерна по усмотрению.
Кок-баши исполняют еще и другую роль. Юлдашев, понимая значение воды, устроил так, что почти вся вода, служащая для искусственного орошения земель, находится в его руках и кок-баши распределяют воду вместо выборных мирабов. Таким образом, в его руках находится еще одно сильное средство покорять себе недовольных и подавлять протесты.
Во время коронации Юлдашев был послан в Петербург в качестве представителя племени таранчей. Там он получил халат и орден, а при проезде через Бухару звезду от эмира. Экономическое благосостояние Юлдашева за время его отсутствия пошатнулось и благодаря тратам в Петербурге, где его представительность и красота создали ему успех при дворе, и благодаря хищениям дома. Но зато упрочилось положение Юлдашева, как человека близкого к администрации. У него стал бывать весь чиновный персонал Джаркента. Юлдашеву поднесли еще один халат, на этот раз китайский губернатор, цзянь-цзюнь. Юлдашев стал пользоваться громадной популярностью не только в Семиречье, но и в Кульдже.
Дела Юлдашева не всегда шли одинаково успешно. Он вздумал добывать золото в Хоргоских горах, но это предприятие оказалось неудачным. Потом он пробовал установить пароходное сообщение по реке Или, но и это оказалось невозможным. Пошатнувшиеся было дела Юлдашев поправил крупными доходами по продаже риса и скота в Семипалатинск да еще поставками хлеба в Кульджу. Говорят, что Юлдашев нарочно распространяет и в Семиречье и в Кульдже тревожные слухи о возможной войне и, содействуя увеличению войск на обеих сторонах, получает возможность выгодно сбывать хлеб. В Кульдже у Юлдашева много домов, большое здание под Восточно-Китайским банком и даже одна из его жен, дочь одного из самых ученых мулл, живет там со своим отцом, обслуживающим духовные нужды кульджинских таранчей. Таким образом, у Юлдашева крепкие экономические связи на обеих сторонах, и он легко может переместить центр своей деятельности из одной страны в другую.
Политичный, дальновидный, всегда корректный, Юлдашев очаровывает своим умением держаться, но, оценивая его деятельность, нельзя не признать, что отрицательное значение ее больше положительного. Его богатство создается за счет массы таранчей, которая настолько порабощена экономически, что не может стать прочно на ноги. Таранчи Джаркентского уезда значительно отличаются от своих единоплеменников в Верненском уезде. Они отвыкли работать на себя, потеряли энергию, стали ленивы.
Когда кок-баши обижают кого-нибудь, на них нельзя найти управы. Юлдашев за кулисами не тот, что Юлдашев в гостиных. Он жесток и груб. По его приказанию, многие были избиваемы, и многих он довел до нищеты. Торжественные встречи и проводы Юлдашева во многом зависят от присутствия в среде «народа» бдительного ока кок-башей.
Сын Юлдашева волостной, и это тоже делается с расчетом, а уездные начальники обыкновенно друзья Юлдашева.
Все же деятельность Юлдашева не только отрицательная. Он многим помогает, организует крупные хозяйства, проводит оросительные каналы, начинает предприятия, которые могут иметь важное экономическое значение, наконец, он построил мечеть, которая вместе с его дворцом в 40 комнат составляет действительно достопримечательность Джаркента. Правда, злые языки говорят, что, построив мечеть, Юлдашев собрал с таранчей около 10.000 рублей и покрыл свои расходы, но это никем не доказано.
Мечеть в Джаркенте
Развивающееся в Семиречье переселенческое дело скоро перевернет экономическую жизнь страны. Таранчи и дунгане многому научат русского переселенца, а Юлдашев в лице переселенцев получит новых потребителей, которые дадут ему возможность развить торговлю и освободить от кабальной зависимости своих сородичей-земледельцев. Вместе с новыми экономическими условиями жизни изменится и внешняя обстановка таранчинского быта, изменятся и их обычаи, скоро то, что здесь описывается, отойдет в историю, и о племени таранчей останутся только воспоминания.
Другие части очерков: [1], [2], [3], [4], [5]
Переезд через лески
Вскоре после поездки на Асы мы переезжали реку Чилик, направляясь по Кульджинскому тракту в Джаркентский уезд. Разлившаяся от таяния льдов река разбилась на несколько рукавов. Брод доходил до полутора аршина глубины, и вода заливала повозку. Переехав реку, мы стали углубляться в безлюдную и пустынную местность. Бедная и без того растительность окрестностей была выжжена. С каждой верстой мы все более чувствовали себя в пустыне. Заилийский Алатау уходил от нас, виднелась лишь макушка Талгара, а впереди расстилалась однообразная равнина, сначала с жестким чием, потом с колючими и редкими пучками травы на барханах (бугорчатых наростах почвы).
Случайно мы миновали первый бекет (постоялый двор), и пришлось верст пятьдесят проехать без остановки. Жара изнуряла всех. Раскаленная степь дышала зноем. Закроешь глаза, забудешься, задремлешь. Вдруг очнешься - все то же, как будто никуда не уехал. Надоело… ожидаешь с нетерпением бекета.
Наконец показывается глиняная стена. Подводчик радостно подгоняет лошадей. Мы прибыли на отдых. Здесь колодезь, больше травы, и кругом шныряют зайцы. Ружье доставляет нам обед. Но на бекете скучно, хочется ехать все дальше. Солнце уже опускается, на смену ему сейчас же появляется луна. Ехать теперь приятнее, но путь кажется бесконечным, так как ночью вид еще однообразнее.
Остановились мы ночевать на следующем бекете. Спать можно было либо внутри дома на глиняном, приподнятом на аршин от иола возвышении, рассчитанном на несколько десятков человек, либо на крыше. Я предпочел, конечно, второе. На плоской крыше было безопаснее от паразитов, и, кроме того, свежий джиль спасал меня от комаров и духоты.
Выехали мы до восхода солнца. В первый день нам не попадалось ни одного человека, ни одной подводы, а между тем мы двигались по Кульджинскому тракту, соединяющему Кульджу с Верным и дорогой на Ташкент. По этому тракту двигаются все торговые караваны, едут богомольцы в Мекку и им соединяются десятки селений. Где же причина такого отсутствия людей? Мы ехали днем. Теперь - ночью - нам встретилось много повозок и на бекет, где мы ночевали, всю ночь слышались голоса приезжавших и отъезжавших, ржали лошади и скрипели повозки. […]
В этих пустынных частях Кульджинского тракта обыкновенно не встретишь пешего путника. У киргизов, между прочим, имеется такое правило: не ходить пешком. И уважающий себя кочевник, да и другие туземцы нередко переезжают верхом от юрты до юрты на самых незначительных расстояниях. И вдруг мы видим путника.
Но это не был киргиз. Синяя рубаха и длинные белокурые волосы выдавали русского. Но что за странный путник. В такую жару он идет пешком через пустыню и притом без шапки. Скоро мы нагнали его, путник оказался действительно чудаком, но таким чудаком, встреча с которым не забывается. Это был интеллигент, и притом из хорошего круга и с хорошей шлифовкой ума. Мы уселись с ним вместе и повозку.
Случайный спутник был странствующий художник, Георгий Эдуардович Б[острем], однофамилец известного адмирала. Окончил он Мюнхенскую академию и по специальности портретист. Отрицая современное искусство и изображение природы сквозь призмы мимолетных впечатлений, он хочет слиться с природой, «чтобы она, - как он выразился, - сама в нем говорила, чтоб быть естественным и сильным реалистом». И вот он в белых холщовых панталонах и ситцевой рубахе ходит по азиатском горам и равнинам, направляясь сейчас на поклонение Хан-Тегри, высочайшей в пределах Семиречья вершине в 24 тысячи футов. Он терпит лишения, когда не принимают на земские квартиры, спит на улице и, не скучая по оставленном мире, все больше уходит в любимую им природу. […] Но зачем же он без шапки? Он направляется в Индию и приучает себя к горячему солнцу. […]
Г. Э. Бострем (1884-1977)
Между тем, мы незаметно проехали Чарын, переправившись опять в брод, и уже ехали по почтовой дороге Пржевальск-Джаркент. Остановка тут же была немыслима. Тучи комаров напали на нас с такой яростью, что, закутавши голову и руки, мы все же не были избавлены от частых укусов. Ночевали на станции Илийской и утром переехали через широкую реку Или.
Примитивный паром переправлялся на другую сторону огромными веслами. На переправу ушло больше часа. Раза три садились на мель, потом течение отнесло паром далеко от пристани его и от дороги, и пришлось тащить паром на канате. В общем перевозчики справлялись с делом прекрасно. Подростки прыгали, как лягушки в воду, и сталкивали паром с мели. Надо заметить, что дно реки Или очень изменчиво, а потому установить на ней судоходство можно только с очень крупными затратами.
В тот же день мы были в Джаркенте.
Переправа на пароме через реку Или
Город Джаркент и таранчинец Юлдашев
Несомненно, самым выдающимся и самым интересным из всех таранчей, перешедших в Россию, является Вали-Ахун Юлдашев, к которому таранчи относятся со страхом и почитанием, как относятся обыкновенно к главе племени. Живет Юлдашев в городе Джаркенте, на реке Усеке, той самой реке, от которой все таранчи носят название усекских, так как первым местом, где они осели в России, были берега этой речки.
Джаркентский уезд занимает восточную часть приилийской долины, которая соответственно течению реки Или расположена как раз в середине Семиреченской области. Таким образом, Джаркентский уезд граничит с Китаем и город Джаркент находится в расстоянии около 50 верст от границы, так что здесь по праву пятидесятиверстной полосы беспрепятственно продаются всевозможные китайские товары.
Закрытый с севера высокими горами Джунгарского Алатау, Джаркент отличается очень жарким климатом. Из города Верного к нему идет почтовый тракт, требующий для переезда от двух до пяти дней. Можно ехать и иначе, по кульджинской дороге, но тогда приходится переезжать очень пустынную местность в западной части Джаркентского уезда, где нет других стоянок, кроме постоялых дворов «бекетов», где мало людей, негде переменить лошадей, а ночевать приходится на крышах, чтобы избежать духоты и вони.
Все условия: и близость китайщины, и отдаленность от культурного мира, и положение в стороне от проезжих трактов сделали Джаркент типично восточным городом, в котором, как всегда обособленная, русская часть кажется маленькой и случайной. В этом городе и свил себе гнездо Вали-Ахун Юлдашев.
Вали Ахун Юлдашев (?-1920)
Мы уже познакомились с несколькими представителями таранчей-аристократов. Был среди них интеллигентный купец Джамаладин Джалилев, читающие русские газеты и хорошо говорящий по-русски; веселый казий Сапар Рагимбакиев, у которого по праздникам веселится все село; ученый мулла Изизем, имя которого известно далеко за пределами его села. Встречались мы с интриганами, которые, всякими путями нажив деньги, добиваются власти волостного или судьи, и с путешествовавшими в Мекку, которые отдыхают от дел, считая, что после поездки они вправе издали смотреть на все мелкие жизненные дела. Но все эти люди не выходили из круга своих единоплеменников, из среды, в которой они выросли и в которой оставались хотя и первыми, но все же органически связанными членами.
Не таков таранчинец Вали-Ахун Юлдашев. Вот он сидит в парчовой, отороченной мехом шапке, в орденах и звездах, а по обе стороны стоят его родичи и друзья. К нему идет представляться мулла, приехавший из Мекки. Юлдашев молча сидит, выжидая, пока мулла подойдет вплотную, и тогда уже встает, чтобы приветствовать гостя. Это картина, достойная кисти художника. Вы видите типичного царька с психологией повелителя, спокойно принимающего визиты губернаторов, спокойно говорящего о том, что он уедет по делам ночью, так как иначе «народ узнает и будет провожать». И действительно, встречают и провожают Юлдашева толпы народа, все таранчи и дунгане из окрестных сел и из города Джаркента.
Кто же он, этот таранчинский повелитель, и чем объясняется его влияние? Об этом говорит предание.
Когда выводились из Кульджи русские войска, подряд на перевозку их взял Джалилев, брат того Джамаладина Джалилева, с которым мы встретились в самом начале очерков при первом посещении таранчинского селения. У Джалилева служил тогда ловкий, красивый и энергичный юноша Вали-Ахун.
Так как Джалилев не мог выдержать подряда, то Вали-Ахун вошел в переговоры с интендантами и перевел подряд на себя. В Семиречье и Туркестане очень популярен рассказ, как двадцать подвод превращались в несколько сотен, когда интенданты, сидя на крыльце, считали проезжавшие мимо телеги, а те, обогнув квартал, снова и снова проезжали мимо контролировавших чинов. Вали-Ахун сообразил, что, пока будет известен день выезда войск, можно будет получать по несколько рублей за сотни несуществующих подвод и делиться с интендантами. Продолжалось это легкое наживание крупных денег около двух месяцев и когда, наконец, был назначен окончательный день выезда, у Вали-Ахуна оказалось достаточное количество денег, не только для того, чтобы выполнить подряд, но и для того, чтобы сразу же начать крупные дела в Джаркенте.
Он построил несколько десятков домов для правительственных учреждений и квартир чиновников, открыл колониальный магазин, роздал лишенным всяких средств таранчам и дунганам деньги для обзаведения хозяйством и стал быстро увеличивать свои капиталы. Неграмотный по-русски, он обладает такой колоссальной памятью, что ему не нужно никаких записок; он выучил, однако, грамоте детей и завел канцелярию. Постепенно вся экономическая жизнь северной части уезда сосредоточилась в его руках. Таранчи обучились, многие из них разбогатели, по Юлдашев остался главенствовать над ними. Они все его должники, редко кто из них сознает, что земля принадлежит не Юлдашеву, а им. Повсюду построены магазины-амбары, куда каждый таранчинец должен свезти половину урожая. В разных местах крутятся жирмепи (водяные мельницы), перемалывая для Юлдашева доставленное ему зерно, и затем мука идет на поставки джаркентскому гарнизону и в Китай. Благодаря монополии, Юлдашев повышает цены на 20-25% и полученные доходы сейчас же пускает в оборот.
Для того, чтобы держать в руках свое сложное хозяйство, Юлдашев имеет штат приближенных, доверенных лиц, которых у него больше сотни, называются эти доверенные «кок-башами». В каждом селении шныряют эти кок-баши, высматривая, кто и где нарушает интересы могущественного их хозяина. Когда собранный хлеб сваливается в кучи, кок-баш ударяет по куче особой деревянной доской с выпуклыми инициалами Юлдашева. На куче отпечатывается имя Юлдашева и кучу никто уже не молоть тронуть, так как иначе кок-баш, увидав стертую, вернее рассыпавшуюся, печать заберет зерна по усмотрению.
Кок-баши исполняют еще и другую роль. Юлдашев, понимая значение воды, устроил так, что почти вся вода, служащая для искусственного орошения земель, находится в его руках и кок-баши распределяют воду вместо выборных мирабов. Таким образом, в его руках находится еще одно сильное средство покорять себе недовольных и подавлять протесты.
Во время коронации Юлдашев был послан в Петербург в качестве представителя племени таранчей. Там он получил халат и орден, а при проезде через Бухару звезду от эмира. Экономическое благосостояние Юлдашева за время его отсутствия пошатнулось и благодаря тратам в Петербурге, где его представительность и красота создали ему успех при дворе, и благодаря хищениям дома. Но зато упрочилось положение Юлдашева, как человека близкого к администрации. У него стал бывать весь чиновный персонал Джаркента. Юлдашеву поднесли еще один халат, на этот раз китайский губернатор, цзянь-цзюнь. Юлдашев стал пользоваться громадной популярностью не только в Семиречье, но и в Кульдже.
Дела Юлдашева не всегда шли одинаково успешно. Он вздумал добывать золото в Хоргоских горах, но это предприятие оказалось неудачным. Потом он пробовал установить пароходное сообщение по реке Или, но и это оказалось невозможным. Пошатнувшиеся было дела Юлдашев поправил крупными доходами по продаже риса и скота в Семипалатинск да еще поставками хлеба в Кульджу. Говорят, что Юлдашев нарочно распространяет и в Семиречье и в Кульдже тревожные слухи о возможной войне и, содействуя увеличению войск на обеих сторонах, получает возможность выгодно сбывать хлеб. В Кульдже у Юлдашева много домов, большое здание под Восточно-Китайским банком и даже одна из его жен, дочь одного из самых ученых мулл, живет там со своим отцом, обслуживающим духовные нужды кульджинских таранчей. Таким образом, у Юлдашева крепкие экономические связи на обеих сторонах, и он легко может переместить центр своей деятельности из одной страны в другую.
Политичный, дальновидный, всегда корректный, Юлдашев очаровывает своим умением держаться, но, оценивая его деятельность, нельзя не признать, что отрицательное значение ее больше положительного. Его богатство создается за счет массы таранчей, которая настолько порабощена экономически, что не может стать прочно на ноги. Таранчи Джаркентского уезда значительно отличаются от своих единоплеменников в Верненском уезде. Они отвыкли работать на себя, потеряли энергию, стали ленивы.
Когда кок-баши обижают кого-нибудь, на них нельзя найти управы. Юлдашев за кулисами не тот, что Юлдашев в гостиных. Он жесток и груб. По его приказанию, многие были избиваемы, и многих он довел до нищеты. Торжественные встречи и проводы Юлдашева во многом зависят от присутствия в среде «народа» бдительного ока кок-башей.
Сын Юлдашева волостной, и это тоже делается с расчетом, а уездные начальники обыкновенно друзья Юлдашева.
Все же деятельность Юлдашева не только отрицательная. Он многим помогает, организует крупные хозяйства, проводит оросительные каналы, начинает предприятия, которые могут иметь важное экономическое значение, наконец, он построил мечеть, которая вместе с его дворцом в 40 комнат составляет действительно достопримечательность Джаркента. Правда, злые языки говорят, что, построив мечеть, Юлдашев собрал с таранчей около 10.000 рублей и покрыл свои расходы, но это никем не доказано.
Мечеть в Джаркенте
Развивающееся в Семиречье переселенческое дело скоро перевернет экономическую жизнь страны. Таранчи и дунгане многому научат русского переселенца, а Юлдашев в лице переселенцев получит новых потребителей, которые дадут ему возможность развить торговлю и освободить от кабальной зависимости своих сородичей-земледельцев. Вместе с новыми экономическими условиями жизни изменится и внешняя обстановка таранчинского быта, изменятся и их обычаи, скоро то, что здесь описывается, отойдет в историю, и о племени таранчей останутся только воспоминания.