На афганской границе: цепь постов в пустыне
Д. Н. Логофет. На границах Средней Азии. Путевые очерки в 3-х книгах. Книга 2. Русско-афганская граница. - СПб., 1909.
Снова перед нашими глазами необозримое море песчаных барханов пустыни Каракум, расстилающейся к югу-западу от укрепления Керков. Шаг за шагом, утопая в сыпучем песке, с трудом двигаются наши лошади. Один выше другого поднимаются песчаные холмы, изменяющие свои виды и очертания после каждого ветра. Привычный глаз туркмена-джигита различает направление. Мы двигаемся вперед на пост Тезекли, являющийся началом длинного ряда постов, расположенных в песчаной пустыне по старому руслу реки Андхой, берущей свое начало в Афганистане. <…>
С огромным трудом добрались мы наконец до поста Тезекли, расположенного в небольшой землянке, построенной из старинного кирпича. Едва выделяясь из окружающих песчаных холмов, стоит маленькая землянка, около которой поставлен навес для помещения лошадей. Человек 15 солдат пограничной стражи бессменно в течение всей своей пятилетней службы стоят на этом посту, держа разъезды до соседнего поста и охраняя границу. Молодцеватый унтер-офицер, начальник поста, является полным хозяином и начальником этого заброшенного в пустыне форпоста.
- Как живете, братцы? - спросил я, интересуясь условиями их жизни.
- Ничего, ваше-скородие, жить здесь даже и довольно хорошо, - ответил бравый унтер. - Лихорадок тут нет - не то что на Амударье.
- И не скучно?
- Так что и скучать времени нет… То в разъезд поедешь, то ученье. Опять-таки, афганцы с караванами - записать их тоже надо. День как есть и не видишь, как проходит.
- Ну, а праздники, Пасху, например, как вы встретили?
- Так что очень хорошо встретили, - убежденно сообщил он мне. - Молитвы сами пели. На разговение кабан был, колбас наделали. Водки из города привезли. Музыка своя у нас имеется, - указал он на висевшую на стене скрипку. - Плясали здорово, чуть не до самой ночи…
С невольным ужасом вслушивался я в этот простодушный рассказ, удивляясь способности русского человека жить во всякой обстановке и веселиться при всяких обстоятельствах. Своеобразная картина пляски среди безбрежной песчаной пустыни, под знойными лучами южного солнца, вставала передо мною, лишь снова подтверждая доказательно изумительное умение нашего солдата приспособиться. Немцы от жизни при лучших условиях в своих колониях, как, например, в Камеруне, зарегистровывают огромное количество самоубийств среди расположенных там войсковых частей.
Рядом с землянкой невдалеке от нее вырисовывался небольшой холм, на котором виднелись груды битого кирпича. По-видимому, когда-то на этом месте стояла крепость, остатки стен которой, полузанесенные песком, едва видны от земли. В крохотной землянке было душно. Ряд кроватей, стойка с винтовками и шашками, вешалка с различною одеждою и стол занимали все небольшое помещение.
- Однако здесь почти нет воздуха, - заметил сопровождавший нас подполковник N, местный командир отдела.
- Страшно жарко, и я советую вынести кровати и устроиться на ночлег под открытым небом. Здесь положительно невозможно ночевать, - добавил он, выходя…
Мы один за другим последовали его совету. Кровати были вынесены и поставлены около огромного песчаного бархана, возвышавшегося недалеко от поста. Мягкий свет луны озарял окрестности. В пустыне царствовала полная тишина. Резко переливаясь, пророкотал звук трубы, игравшей повестку к заре. Люди выстроились перед своей землянкой, и после переклички раздался согласный хор голосов, запевших молитву. Торжественный мотив Молитвы Господней прозвучал мягкими аккордами, разносясь далеко по окрестностям.
Сидя и лежа на кроватях и вдыхая в себя чистый и прохладный воздух пустыни, мы долго не могли заснуть, всматриваясь в расстилавшуюся перед нашими глазами своеобразную картину. Барханы, освещенные бледным лунным светом, казались еще выше и принимали самые прихотливые очертания. Вот где-то далеко, как будто на самом краю горизонта, показались два всадника - это разъезд, возвращающийся с соседнего поста. Глухо шурша копытами по песку, двигаются усталые кони. Свет луны придавал им колоссальные размеры. Огромные тени расстилались за всадниками, падая длинной темной полосой…
- Как видите, жизнь здесь своеобразная и в то же время до крайности однообразная, - прервал наконец наше продолжительное созерцание N. - Для интеллигентного человека такая жизнь - смерть, а для них ничего, живут и довольны. Если бы вы знали, с какою неохотою они уходят с этих постов, расположенных в пустыне, в случае перевода или назначения даже на посты, находящиеся в культурных местах. Зато офицеры, живущие в так их пустынных местах, погибшие люди, в особенности если попадается несемейный. Иногда жаль смотреть. А приходилось видеть страшные превращения. Весь ряд постов, расположенных в Каракуме, находится почти в одинаковых условиях. Всех их восемь и из них два офицерских. Некоторые можно считать в лучших условиях лишь в том отношении, что расположены ближе к какому-нибудь кишлаку, но по здешним местам и это много значит. Жизненные припасы доставать страшно трудно. Питаться приходится больше ничем, если так можно выразиться, т. е. мясо очень редко, потому что сохранить его при такой температуре очень трудно. Обыкновенно режут его на тонкие куски и сушат на солнце. Заменяет его сало соленое, из которого и варят. Хлеб высыхает как камень. Вообще, жизнь несладкая. А если заболеет кто - так прямо беда. В особенности же плохо в случаях экстренных, когда медицинская помощь нужна немедленно. Есть, положим, в отряде фельдшер, но что он сделает при своих скудных познаниях? А доктора ближе Керков нет. Доставьте-ка раненого по дороге, которую вы видели, до лазарета при 50° температуре. Проще в таких случаях, если ясно видно, что рана опасная, и не пытаться везти. Все-таки человек спокойнее у себя может умереть. Служба же очень тяжелая…
- Неужели же нельзя заниматься чем-нибудь посторонним, что заинтересовало бы и давало бы возможность бороться со скукою?
- Нет, батенька, это вы оставьте… Азия с ее жизненными условиями в маленьких городках засасывает совершенно. Даже люди, привыкшие работать - здесь очень скоро разлениваются и совершенно бросают всякое дело… Что же вы хотите от людей, заброшенных волею судьбы в пустыню. Не знаю, чем это объяснить - условиями ли жизни или же тем, что сюда попадаются люди, которых жизнь уже достаточно помяла, ну и плывут, отдаваясь течению. Вначале, кто из молодых попадает, задаются различными задачами, читают и изучают, ну а потом… Ведь поделиться даже своими впечатлениями не с кем, в силу чего махнут рукою и, постепенно отвыкая от книги, начинают даже ее бояться, как какого-то жупела. Бывают такие, что ударяются в религию, и в результате вырабатывается повихнувшийся человек. А в общем - целый ряд диких людей, кое с кем из которых вы потом познакомитесь. Жизнь в пустыне без людей вообще ни для кого не проходит совершенно безнаказно. У всякого потом некоторый осадок остается.
- А вы давно в Азии, полковник?..
- Вот уже скоро десять лет. Много пришлось нам, пограничным, здесь переиспытать, когда занимали мы бухарско-афганскую границу в 1894 году. Сами посудите, никто из нас не был знаком с местными условиями жизни. Когда ехали, так у каждого впереди рисовалось какое-то Эльдорадо, а как пришли в здешние пустыни, так все разом носы повесили. Офицеры вначале были размещены друг от друга верстах в 300. И вокруг ни одного цивилизованного человека. Жили в юртах. А уж как семьям нашим досталось, про то и говорить нечего. Туземное население относилось враждебно, в силу чего и голодали зачастую.
- Однако пора и на покой, - через несколько времени сказал он, - выедем дальше часа в два ночи. - И тут же, опустив голову на подушку, разом захрапел на все лады.
Три следующих дня мы, поднимаясь с полуночи, двигались по пустыне, пользуясь ночною прохладою, и отдыхали во время дневного зноя в постовых землянках. Посты Сунджа-Текян, Базаргян, Керкли, Тепели и Зеид расположены в той же пустыне, и живущие одной и той же жизнью, при совершенно одинаковых условиях, прошли мимо наших глаз, почти не оставя никаких впечатлений, кроме общего удивления и ужаса перед этою полною лишений жизнью, которую ведут люди, живущие на этих постах. Впереди оставались лишь два поста: Донгуз-Сырт и Али-Кадым, а затем уже нас ожидал удобный ночлег в кишлаке Бассага, расположенном на берегу Амударьи.
Около поста Зеида мы заметили огромный караван, направлявшийся из Афганистана в Керки.
Длинною вереницею растянулся ряд верблюдов, мерно выступавших под тяжелым грузом вьюков с какими-то товарами. Один за другим шли они, громыхая большими бубенчиками, привешенными к шеям. На передовом, самом большом верблюде виднелся караван-баши (начальник каравана). Уздечки с красными кистями и попоны с цветною бахромой, покрывавшие верблюдов, придавали каравану нарядный вид. Тяжелые вьюки с сидящими на них людьми в такт шага колыхались на спинах этих кораблей пустыни, давая возможность людям испытывать на суше морскую качку. Повод недоуздка каждого верблюда был привязан к хвосту впереди идущего верблюда, в силу чего караван таким образом представлял собою непрерывную цепь.
- Вот что доставляет нам больше всего хлопот, - указал N на проходивший уже в нескольких шагах от нас караван. - Сами посудите. Таможня расположена не на самой черте границы, как бы это следовало, а в расстоянии пятидесяти верст. И вот на нашу долю выпадает постоянное конвоирование всех идущих из Афганистана караванов от границы и до Керков, что, конечно, является прямым ущербом нашему специальному делу - охране границы. А все оттого, что не могут заставить чиновников жить в пустыне. Мы ведь живем, а они не могут. Это замечательно странно… А сколько является неудобств при таком положении… сколько происходит недоразумений! Масса контрабанды провозится только благодаря тому, что таможня находится не на том месте, где бы ей следовало быть. По закону каждый афганец с товаром имеет право переходить границу в любом пункте, и лишь обязан доставить своей товар в таможню и уплатить пошлину. И вот афганцы переходят границу и везут контрабандный товар. Если наткнуться на разъезд пограничной стражи, то заявляют, что едут в таможню, чтобы уплатить пошлину. Разъезд обязан в таком случае конвоировать караван до таможни… А если не наткнутся, то преблагополучно водворяют контрабанду внутрь края, и не подумают даже о таможне и уплате пошлины. Если бы таможни были на черте границы, тогда бы другое дело, и таких явлений бы не было, да и нам развязали бы руки, освободив от конвоирования караванов в таможни.
От поста Донгуз-Сырт виднелись высокие холмы, расположенные ближе к Амударье. Барханы же поднимались все выше и выше.
- Вот эти холмы крайне интересны, - прервал молчание N. - Вероятно, здесь когда-нибудь были жилища пещерных людей. Вся та гора изрыта пещерами и переходами. Жаль, что никто не производил здесь исследований. Я как-то с одним офицером-топографом, бывшим на съемке, осматривал некоторые пещеры… Нужно только сделать раскопку входов, а то они большею частью засыпаны песком…
В одной пещере нашли очень много костей различных животных, золу и какие-то предметы неопределенной формы, сделанные из камня… Но самое интересное, что приходилось видеть, это найденный где-то здесь китайский медный болванчик, что-то вроде идола. Я хотел его купить, да не сошелся в цене, а потом узнал, что продали его какому-то скупщику в Бухару. Жаль, что такая находка, сделанная туркменом, пропала бесследно.
Ведь когда-то в здешнем крае процветал буддизм, принесенный сюда китайцами; и поэтому этот идол, как можно думать, относился, вероятно, к названной эпохе. Крайне досадно, что у местных кочевников не сохранилось преданий о жизни прежних обывателей этих мест… А ведь когда-то здесь била жизнь ключом, доказательством чему служат огромные кладбища, которые тянутся по всему берегу Амударьи. Попробуйте в любом месте на склонах горы или холма рыть землю, и на самой незначительной глубине оказываются костяки. Попадаются и вполне сохранившиеся погребения. Только не могут всего этого исследовать и описать… Ученых путешественников по здешним местам почти не бывает… Да и эмир бухарский относится неприязненно к археологическим изысканиям и раскопкам, а мусульмане-туземцы не любят, чтобы трогали их могилы.
________
Верстах в десяти за постом Али-Кадымом пустыня оканчивается, и граница, пересекая прибрежную культурную полосу у кишлака Бассага, переходит с левого берега Амударьи на правый, причем далее река служит границею, отделяющею русские владения от афганских. Издалека, подъезжая к Бассаге, виднеется полоса растительности. Длинным рядом тянутся деревья различных пород, окружающих каждый участок земли, обнесенный глинобитным забором. Развесистые чинары, куполообразные карагачи, ряды тополей и тала чередуются с абрикосовыми и грушевыми деревьями. Дикие и культивированные яблони были покрыты огромным количеством плодов, своею тяжестью пригибавших ветви к земле. Заросли черешень и вишень местами сплелись с лозами винограда и других ползучих растений. Глубокие арыки пересекают местность во всех направлениях. Полуодетые сарты, киргизы и туркмены виднеются около своих построек. Мы въезжаем в Бассагу по извилистой улице, которая вьется посреди построек. С обеих сторон тянутся высоте заборы. Все постройки расположены за ними среди групп деревьев, окружающих каждую постройку. На середине дворов виднеются широкие бассейны для воды. Страшно худые собаки с громким яростным лаем кидаются под ноги лошадей. Порою попадается навстречу закутанная в халат с висячими рукавами, с лицом, закрытым особым покрывалом, сартянка и пугливо прижимается к забору; видимо, опасаясь лишь одних мусульман, она кокетливо поднимает покрывало и показывает свое миловидное лицо с черными любопытными глазами. В походке и во всей фигуре ее чувствуется врожденная грация, составляющая полную противоположность женщине-туркменке, которую мы встречаем дальше по дороге. У этой лицо открыто, но старообразные грубые черты и какая-то деревянность в фигуре являются как бы отличительными признаками.
- Обратите внимание на здешних представительниц прекрасного пола, - указал мне N, - с одной стороны пред вами туркменка, пользующаяся сравнительно большою свободою и не носящая покрывала, а с другой сартянка, находящаяся, в сущности говоря, в полном рабском подчинении своему мужу. По закону каждый правоверный имеет право жениться на четырех женах, и все они считаются законными. За каждую жену он уплачивает родителям жены выкуп, называемый калымом. Калым здесь колеблется от 150 до 700 рублей, с заменой денег верблюдами и баранами. У туркмен женщина эта рабочая сила, а у сартов она на положении вещи, услаждающей главным образом жизнь мусульманина; и в том, и в другом случае положение ее незавидное. Да и если глубже присмотреться к их жизни, то и муж четырех жен несет огромную тяготу. Подумайте только, сколько происходит у них семейных недоразумений. Мужу необходимо быть обязательно совершенно одинаковым во всех отношениях ко всем четырем женам. А разве это в действительности возможно… Ну, происходят благодаря этому постоянные истории, отравляющие жизнь мужа. Потом, средства нужны большие. Поэтому бедные обыкновенно имеют лишь одну жену, с которой и живут всю жизнь, и лишь некоторые сластолюбцы берут другую молодую жену, когда первая состареется. Вследствие ненормальности семейного положения, мусульманские дамы под сурдинку порядочно грешат…
По дорога нам попадались какие-то особые двухэтажные здания, резко отличавшиеся по своему типу от остальных построек.
- Эти здания приспособлены для тканья ковров, - объяснил мне N, заметив, что я внимательно рассматриваю одно из них. - Ведь здесь летом занимаются окраской шерсти, а всю почти зиму ткут ковры. Обыкновенно торговцы коврами приезжают сюда осенью и, сторговавшись о стоимости квадратного аршина ковра, делают заказы и дают под них задатки. Заказанные ковры бывают затем готовы через 6-7 месяцев. Работа в сущности страшная, но здесь женский труд совершенно не ценится…
Высоко поднимаясь из окружающей зелени, виднеется издали какая-то вышка, под крышей которой белеет фигура солдата-часового. Эти пограничный пост Бассага, расположенный напротив афганского поста, от которого его отделяет лишь небольшой арык. Высокие стены окружают обширный постовой двор, среди которого с одной стороны видна большая казарма, а с другой дом командира отряда. Хозяйственные постройки, конюшни, кузница и ветеринарный лазарет тянутся длинным рядом на особых внутренних дворах. В общем, пост среди азиатских построек является русским оазисом. Развесистые деревья дают возможность отдохнуть от жгучих лучей солнца. С особым отличительным русским гостеприимством встретили нас местный офицер и вся его семья, обрадованные прибытием в их далекий уголок новых свежих людей, от которых можно услышать, что делается на белом свете, и с которыми можно поговорить. Видимо, давно уже ни с кем, кроме своей жены, не делившийся впечатлениями, пожилой ротмистр особенно охотно удовлетворил наше любопытство и сообщал нам подробности о своей жизни, сведения о соседнем Афганистане и свои заветные мечты о дальнейшем устройстве своей судьбы. Сидя под тенью развесистых деревьев за длинным обеденным столом, покрытым белоснежною скатертью, мы с особым удовольствием всматривались в оживившиеся лица хозяев.
- Вы не поверите, как бываем здесь рады каждому случайно завернувшему гостю! Ведь здесь мы никого не видим, кроме местных туземцев. Иногда пройдет охотничья команда из Керков да приедет мой сосед-офицер с денежной почтой. Приходится довольствоваться обществом своей семьи. Также заходит ко мне афганский офицер, ну, с этим пива не сваришь… Ведь большинство из них произведены из нижних чинов за выслугу лет и поэтому без всякого образования… Здесь на офицерском посту начальник унтер-офицер, а офицер живет верстах в трех от крепости; и офицер, и нижние чины принадлежат к кавалерийскому полку, который стоит в афганском городе Мазар-и-Шерифе, и сюда высылаются на посты на три месяца; часть людей регулярных, а часть иррегулярных. В сущности говоря, производят впечатление орды. При мне уже много здесь офицеров сменилось; из них встретил лишь одного эскадронного командира, по чину капитана, окончившего курс военной школы в Кабуле; остальные все почти дикари… Да, кстати, если вы интересуетесь, то можно послать за их офицером, он очень охотно приедет… И пост их также можно посмотреть…
Выйдя из ворот постового двора и пройдя не больше ста шагов, мы перешли арык и остановились на площадке перед афганским постом, не отличавшимся ничем по внешнему виду от соседних туземных построек. Перед навесом на кошмах сидело несколько человек афганцев, одетых в неимоверно грязные халаты. Традиционный кунган с горячей водою стоял на углях, разложенных невдалеке. Видимо, они пользовались своей свободой и сидели в самых непринужденных позах. В конце площадки, прислонившись к забору, под тенью деревьев стоял также одетый в какой-то заношенный халат часовой, держа в руках обнаженную шашку. На дворе поста виднелось несколько оседланных лошадей местной породы, стоявших, по восточному обычаю, на небольших приколах, вбитых в землю. Дверь в темную глинобитную саклю была отворена, и лучи заходящего солнца, освещая ее внутренность, скользили по беспорядочно развешенным на стене винтовкам и шашкам. Заметив наше приближение, часовой что-то крикнул на своем гортанном языке. Сидевшие засуетились, вскочили со своих мест и исчезли в сакле. Через несколько минут человек десять рослых афганцев, с ружьями в руках и с надетыми шашками, выстроились на площадке и довольно беспорядочно, по команде своего начальника, взяли на караул, отдавая нам честь. Одежда на всех была та же, и лишь у унтер-офицера на плечах виднелись какие-то желтые жгуты.
- Имейте в виду, что они крайне неохотно позволяют русским переходить на афганскую территорию, - предупредил нас ротмистр. - Ссылаются всегда на распоряжение эмира, который запретил переход границы своего государства урусам.
Посмотрев на афганцев лишь издали, мы через переводчика просили послать за их офицером и, крайне разочарованные внешностью афганского войска, возвратились обратно на пост.
Регулярные части афганской армии сформированы сравнительно недавно. Самое большое количество частей было создано покойным эмиром Абдурахманом, причем инструкторами в войсках свое время были английские офицеры. В настоящее время англичан в строевых войсках почти нет, и лишь в Кабульском военном училище и на пушечном заводе в Кабуле есть несколько английских офицеров. Эмир Абдурахман обращал огромное внимание на свою армию и стремился всеми силами поднять ее на высоту современных требований, но за исключением нескольких регулярных полков и батарей, стоящих в больших городах, афганские войска по внешнему виду не производят хорошего впечатления. Глаз наш, привыкший к однообразию в одежде и вооружении, поражается разнообразием в оружии и обмундировании афганских частей.
Афганская армия по родам оружия, так же, как и европейские войска, разделяется на пехоту, кавалерию, артиллерию и инженерные части, а по своему назначению - на войска действующие, которые содержатся постоянно, и вспомогательные, называемые чакари, созываемые лишь с объявлением военных действий. Кавалерия образует полки, находящиеся под командою полковых командиров, имеющих чин корнеля (от испорченного слова colonel), т. е. полковника. При нем состоит помощник в чине кумойдона (подполковника). Пехотные части разделяются на батальоны, называемые пальтанами, под командою штаб-офицеров в чине подполковника. Число батальонов в полку от 3-х до 5-ти. В каждом пальтане около 600 человек, которые распределены в шести ротах, называемых компани. Каждая компани, в свою очередь, разделяется на две камбу (полурота). Ротой командует офицер в чине кифтана (капитана), имеющий помощника, называемого субодор; полурота, в свою очередь, разделяется на 5 пайра (отделений); во главе каждого пайра состоит аваляндор (звание вроде нашего фельдфебеля). Кифтан заведует всем обучением, а субодор командует 2-й полуротой.
Кавалерийский полк делится на 6 труп (сотен), силою по сто сабель каждая, которыми командуют риссолядоры. У каждого командира сотни есть помощник (джомадор) по строевой части в чине штабс-ротмистра и кут-дорадор (вроде подпоручика) - по канцелярским работам.
Артиллерийские части также разделяются на компани, которыми командуют мажиры (майоры), но постоянного состава в мирное время этот род войск не имеет; в военное же время каждая компани разворачивается в артиллерийский пальтан шестиорудийного состава. Артиллерийские пальтаны преимущественно пешие, и лишь самая незначительная часть из них конная. Артиллерийские части вместе с пехотными и кавалерийскими подчиняются в каждом определенном округе особому биршту (т. е. бригадному командиру), при котором состоит особый штаб, а также и хор трубачей. Для подачи медицинской помощи в каждом полку имеется врач, а в каждой компани и турпа - медицинские фельдшера, на обязанности которых лежит и лечение строевых лошадей.
Войска получают жалованье: 1) рядовые около 10 рупий (4 р.); рупия - 40 коп., а по курсу ныне 33 коп. в месяц, но обязаны продовольствоваться на свой счет, а в кавалерии получают 22 рупий, но довольствуют еще своих лошадей; 2) унтер-офицеры до 14 рупий и 3) обер-офицеры от 80 до 100 рупий в месяц, корнель - 150 рупий и бригит 250 рупий. Жалованье выдается крайне неопределенно: через 2, 4, 6 месяцев, причем из жалованья нижних чинов удерживается по 2 рупий в год на вознаграждение цирюльника. Жалованье выдается главным казначеем известной провинции по особому каждый раз распоряжению эмира по спискам, представляемым бригитами, причем расписывается в получении всех следуемых денег каждый начальник отдельной части. Жалованье, оставшееся вследствие некомплекта, представляется эмиру вместе со всеми расписками начальников.
В военное время нижние чины получают довольствие от казны в количестве 70 фунтов муки и 1 пуда мяса в месяц, а в мирное время им разрешается получать продовольствие в казенных складах, за что с них из содержания удерживается стоимость взятого провианта. Из снаряжения каждому нижнему чину казна отпускает шапку, пояс и патронташ. Все остальное они должны приобретать на собственный счет. Поэтому в войсках встречается страшное разнообразие в одежде. В военное же время отпускается, кроме того, на каждого куртка и шаровары, присвоенные каждой части. Вооружение отпускается нижнему чину от казны, причем, в случаях неисправностей, исправления такового делаются за счет нижних чинов. Каждому нижнему чину выдается также десять патронов, расходовать которые не разрешается. Практическая стрельба в частях производится лишь для ознакомления с выстрелом холостыми патронами. Для изготовления оружия и артиллерийских орудий в Кабуле устроены орудийный и оружейный казенные заводы.
Для улучшения коневодства содержатся в некоторых провинциях особые заводы и табуны.
Вообще, афганская армия, за исключением войсковых частей, расположенных в Кабуле, Кандагаре и Герате, далеко уступает по степени боевой подготовки европейским армиям. Главное, что служит препятствием осуществления многих мероприятий, это восточная лень, апатия и систематическое казнокрадство, беспощадно преследуемое эмиром.
В отношении же дисциплины и внутреннего порядка можно заметить, что понятия о дисциплинарных отношениях нижних чинов к офицерам крайне слабы. Тяжкие нарушения дисциплины, грабежи населения и убийства составляют заурядное явление, наблюдаемое среди афганских войск.
На другой день утром нам доложили о прибытии афганского офицера, пришедшего в сопровождении нескольких человек конвоя и переводчика. Выйдя на постовой двор, мы увидели среднего роста пожилого афганца, одетого в синий мундир с вышитым серебром воротником, при сабле в железных ножнах. Переводчик и нижние чины были одеты немного чище, но все в тех же самых халатах. Обменявшись через переводчика взаимными приветствиями, мы скоро были разочарованы, так как офицер ничего интересного собою не представлял, и в то же время, видимо, как-то неохотно отвечал на наши вопросы.
- Ведь главное что для него - это достархан, т. е. угощение, - рассеял наше недоумение ротмистр.
Но, к несчастью, и за столом, уставленным разными сортами конфект и варений, афганец не разговорился. С одной стороны, вероятно, он плохо понимал предлагавшиеся ему вопросы, а с другой - опасался высказать что-нибудь лишнее. С огромным трудом мы лишь узнали от него его чин, содержание, им получаемое, и несколько сведений об организации афганской армии.
- Волком смотрит. Пусть себе ест и отправляется домой, - решил наш милейший хозяин.
Зато при прощании мы были свидетелями комичной сцены. Простившись с нами, афганец отдал какое-то приказание переводчику, и тот быстро начал высыпать в мешок, вынутый из-под халата, все, что стояло на столе, не брезгуя и кусками хлеба.
- Это уж такой у них обычай, - разъяснил наше недоумение ротмистр.
- Послушай, кардаш (друг), ты хоть вазочку-то не бери, - добавил он, обращаясь к переводчику, укладывавшему в мешок стеклянную вазу с вареньем, но тот, очевидно, не слышал или не хотел понять, потому что продолжал свою работу, и лишь опустошив стол, приложил руку к сердцу в знак благодарности и направился следом за своим начальником.
Снова перед нашими глазами необозримое море песчаных барханов пустыни Каракум, расстилающейся к югу-западу от укрепления Керков. Шаг за шагом, утопая в сыпучем песке, с трудом двигаются наши лошади. Один выше другого поднимаются песчаные холмы, изменяющие свои виды и очертания после каждого ветра. Привычный глаз туркмена-джигита различает направление. Мы двигаемся вперед на пост Тезекли, являющийся началом длинного ряда постов, расположенных в песчаной пустыне по старому руслу реки Андхой, берущей свое начало в Афганистане. <…>
С огромным трудом добрались мы наконец до поста Тезекли, расположенного в небольшой землянке, построенной из старинного кирпича. Едва выделяясь из окружающих песчаных холмов, стоит маленькая землянка, около которой поставлен навес для помещения лошадей. Человек 15 солдат пограничной стражи бессменно в течение всей своей пятилетней службы стоят на этом посту, держа разъезды до соседнего поста и охраняя границу. Молодцеватый унтер-офицер, начальник поста, является полным хозяином и начальником этого заброшенного в пустыне форпоста.
- Как живете, братцы? - спросил я, интересуясь условиями их жизни.
- Ничего, ваше-скородие, жить здесь даже и довольно хорошо, - ответил бравый унтер. - Лихорадок тут нет - не то что на Амударье.
- И не скучно?
- Так что и скучать времени нет… То в разъезд поедешь, то ученье. Опять-таки, афганцы с караванами - записать их тоже надо. День как есть и не видишь, как проходит.
- Ну, а праздники, Пасху, например, как вы встретили?
- Так что очень хорошо встретили, - убежденно сообщил он мне. - Молитвы сами пели. На разговение кабан был, колбас наделали. Водки из города привезли. Музыка своя у нас имеется, - указал он на висевшую на стене скрипку. - Плясали здорово, чуть не до самой ночи…
С невольным ужасом вслушивался я в этот простодушный рассказ, удивляясь способности русского человека жить во всякой обстановке и веселиться при всяких обстоятельствах. Своеобразная картина пляски среди безбрежной песчаной пустыни, под знойными лучами южного солнца, вставала передо мною, лишь снова подтверждая доказательно изумительное умение нашего солдата приспособиться. Немцы от жизни при лучших условиях в своих колониях, как, например, в Камеруне, зарегистровывают огромное количество самоубийств среди расположенных там войсковых частей.
Рядом с землянкой невдалеке от нее вырисовывался небольшой холм, на котором виднелись груды битого кирпича. По-видимому, когда-то на этом месте стояла крепость, остатки стен которой, полузанесенные песком, едва видны от земли. В крохотной землянке было душно. Ряд кроватей, стойка с винтовками и шашками, вешалка с различною одеждою и стол занимали все небольшое помещение.
- Однако здесь почти нет воздуха, - заметил сопровождавший нас подполковник N, местный командир отдела.
- Страшно жарко, и я советую вынести кровати и устроиться на ночлег под открытым небом. Здесь положительно невозможно ночевать, - добавил он, выходя…
Мы один за другим последовали его совету. Кровати были вынесены и поставлены около огромного песчаного бархана, возвышавшегося недалеко от поста. Мягкий свет луны озарял окрестности. В пустыне царствовала полная тишина. Резко переливаясь, пророкотал звук трубы, игравшей повестку к заре. Люди выстроились перед своей землянкой, и после переклички раздался согласный хор голосов, запевших молитву. Торжественный мотив Молитвы Господней прозвучал мягкими аккордами, разносясь далеко по окрестностям.
Сидя и лежа на кроватях и вдыхая в себя чистый и прохладный воздух пустыни, мы долго не могли заснуть, всматриваясь в расстилавшуюся перед нашими глазами своеобразную картину. Барханы, освещенные бледным лунным светом, казались еще выше и принимали самые прихотливые очертания. Вот где-то далеко, как будто на самом краю горизонта, показались два всадника - это разъезд, возвращающийся с соседнего поста. Глухо шурша копытами по песку, двигаются усталые кони. Свет луны придавал им колоссальные размеры. Огромные тени расстилались за всадниками, падая длинной темной полосой…
- Как видите, жизнь здесь своеобразная и в то же время до крайности однообразная, - прервал наконец наше продолжительное созерцание N. - Для интеллигентного человека такая жизнь - смерть, а для них ничего, живут и довольны. Если бы вы знали, с какою неохотою они уходят с этих постов, расположенных в пустыне, в случае перевода или назначения даже на посты, находящиеся в культурных местах. Зато офицеры, живущие в так их пустынных местах, погибшие люди, в особенности если попадается несемейный. Иногда жаль смотреть. А приходилось видеть страшные превращения. Весь ряд постов, расположенных в Каракуме, находится почти в одинаковых условиях. Всех их восемь и из них два офицерских. Некоторые можно считать в лучших условиях лишь в том отношении, что расположены ближе к какому-нибудь кишлаку, но по здешним местам и это много значит. Жизненные припасы доставать страшно трудно. Питаться приходится больше ничем, если так можно выразиться, т. е. мясо очень редко, потому что сохранить его при такой температуре очень трудно. Обыкновенно режут его на тонкие куски и сушат на солнце. Заменяет его сало соленое, из которого и варят. Хлеб высыхает как камень. Вообще, жизнь несладкая. А если заболеет кто - так прямо беда. В особенности же плохо в случаях экстренных, когда медицинская помощь нужна немедленно. Есть, положим, в отряде фельдшер, но что он сделает при своих скудных познаниях? А доктора ближе Керков нет. Доставьте-ка раненого по дороге, которую вы видели, до лазарета при 50° температуре. Проще в таких случаях, если ясно видно, что рана опасная, и не пытаться везти. Все-таки человек спокойнее у себя может умереть. Служба же очень тяжелая…
- Неужели же нельзя заниматься чем-нибудь посторонним, что заинтересовало бы и давало бы возможность бороться со скукою?
- Нет, батенька, это вы оставьте… Азия с ее жизненными условиями в маленьких городках засасывает совершенно. Даже люди, привыкшие работать - здесь очень скоро разлениваются и совершенно бросают всякое дело… Что же вы хотите от людей, заброшенных волею судьбы в пустыню. Не знаю, чем это объяснить - условиями ли жизни или же тем, что сюда попадаются люди, которых жизнь уже достаточно помяла, ну и плывут, отдаваясь течению. Вначале, кто из молодых попадает, задаются различными задачами, читают и изучают, ну а потом… Ведь поделиться даже своими впечатлениями не с кем, в силу чего махнут рукою и, постепенно отвыкая от книги, начинают даже ее бояться, как какого-то жупела. Бывают такие, что ударяются в религию, и в результате вырабатывается повихнувшийся человек. А в общем - целый ряд диких людей, кое с кем из которых вы потом познакомитесь. Жизнь в пустыне без людей вообще ни для кого не проходит совершенно безнаказно. У всякого потом некоторый осадок остается.
- А вы давно в Азии, полковник?..
- Вот уже скоро десять лет. Много пришлось нам, пограничным, здесь переиспытать, когда занимали мы бухарско-афганскую границу в 1894 году. Сами посудите, никто из нас не был знаком с местными условиями жизни. Когда ехали, так у каждого впереди рисовалось какое-то Эльдорадо, а как пришли в здешние пустыни, так все разом носы повесили. Офицеры вначале были размещены друг от друга верстах в 300. И вокруг ни одного цивилизованного человека. Жили в юртах. А уж как семьям нашим досталось, про то и говорить нечего. Туземное население относилось враждебно, в силу чего и голодали зачастую.
- Однако пора и на покой, - через несколько времени сказал он, - выедем дальше часа в два ночи. - И тут же, опустив голову на подушку, разом захрапел на все лады.
Три следующих дня мы, поднимаясь с полуночи, двигались по пустыне, пользуясь ночною прохладою, и отдыхали во время дневного зноя в постовых землянках. Посты Сунджа-Текян, Базаргян, Керкли, Тепели и Зеид расположены в той же пустыне, и живущие одной и той же жизнью, при совершенно одинаковых условиях, прошли мимо наших глаз, почти не оставя никаких впечатлений, кроме общего удивления и ужаса перед этою полною лишений жизнью, которую ведут люди, живущие на этих постах. Впереди оставались лишь два поста: Донгуз-Сырт и Али-Кадым, а затем уже нас ожидал удобный ночлег в кишлаке Бассага, расположенном на берегу Амударьи.
Около поста Зеида мы заметили огромный караван, направлявшийся из Афганистана в Керки.
Длинною вереницею растянулся ряд верблюдов, мерно выступавших под тяжелым грузом вьюков с какими-то товарами. Один за другим шли они, громыхая большими бубенчиками, привешенными к шеям. На передовом, самом большом верблюде виднелся караван-баши (начальник каравана). Уздечки с красными кистями и попоны с цветною бахромой, покрывавшие верблюдов, придавали каравану нарядный вид. Тяжелые вьюки с сидящими на них людьми в такт шага колыхались на спинах этих кораблей пустыни, давая возможность людям испытывать на суше морскую качку. Повод недоуздка каждого верблюда был привязан к хвосту впереди идущего верблюда, в силу чего караван таким образом представлял собою непрерывную цепь.
- Вот что доставляет нам больше всего хлопот, - указал N на проходивший уже в нескольких шагах от нас караван. - Сами посудите. Таможня расположена не на самой черте границы, как бы это следовало, а в расстоянии пятидесяти верст. И вот на нашу долю выпадает постоянное конвоирование всех идущих из Афганистана караванов от границы и до Керков, что, конечно, является прямым ущербом нашему специальному делу - охране границы. А все оттого, что не могут заставить чиновников жить в пустыне. Мы ведь живем, а они не могут. Это замечательно странно… А сколько является неудобств при таком положении… сколько происходит недоразумений! Масса контрабанды провозится только благодаря тому, что таможня находится не на том месте, где бы ей следовало быть. По закону каждый афганец с товаром имеет право переходить границу в любом пункте, и лишь обязан доставить своей товар в таможню и уплатить пошлину. И вот афганцы переходят границу и везут контрабандный товар. Если наткнуться на разъезд пограничной стражи, то заявляют, что едут в таможню, чтобы уплатить пошлину. Разъезд обязан в таком случае конвоировать караван до таможни… А если не наткнутся, то преблагополучно водворяют контрабанду внутрь края, и не подумают даже о таможне и уплате пошлины. Если бы таможни были на черте границы, тогда бы другое дело, и таких явлений бы не было, да и нам развязали бы руки, освободив от конвоирования караванов в таможни.
От поста Донгуз-Сырт виднелись высокие холмы, расположенные ближе к Амударье. Барханы же поднимались все выше и выше.
- Вот эти холмы крайне интересны, - прервал молчание N. - Вероятно, здесь когда-нибудь были жилища пещерных людей. Вся та гора изрыта пещерами и переходами. Жаль, что никто не производил здесь исследований. Я как-то с одним офицером-топографом, бывшим на съемке, осматривал некоторые пещеры… Нужно только сделать раскопку входов, а то они большею частью засыпаны песком…
В одной пещере нашли очень много костей различных животных, золу и какие-то предметы неопределенной формы, сделанные из камня… Но самое интересное, что приходилось видеть, это найденный где-то здесь китайский медный болванчик, что-то вроде идола. Я хотел его купить, да не сошелся в цене, а потом узнал, что продали его какому-то скупщику в Бухару. Жаль, что такая находка, сделанная туркменом, пропала бесследно.
Ведь когда-то в здешнем крае процветал буддизм, принесенный сюда китайцами; и поэтому этот идол, как можно думать, относился, вероятно, к названной эпохе. Крайне досадно, что у местных кочевников не сохранилось преданий о жизни прежних обывателей этих мест… А ведь когда-то здесь била жизнь ключом, доказательством чему служат огромные кладбища, которые тянутся по всему берегу Амударьи. Попробуйте в любом месте на склонах горы или холма рыть землю, и на самой незначительной глубине оказываются костяки. Попадаются и вполне сохранившиеся погребения. Только не могут всего этого исследовать и описать… Ученых путешественников по здешним местам почти не бывает… Да и эмир бухарский относится неприязненно к археологическим изысканиям и раскопкам, а мусульмане-туземцы не любят, чтобы трогали их могилы.
________
Верстах в десяти за постом Али-Кадымом пустыня оканчивается, и граница, пересекая прибрежную культурную полосу у кишлака Бассага, переходит с левого берега Амударьи на правый, причем далее река служит границею, отделяющею русские владения от афганских. Издалека, подъезжая к Бассаге, виднеется полоса растительности. Длинным рядом тянутся деревья различных пород, окружающих каждый участок земли, обнесенный глинобитным забором. Развесистые чинары, куполообразные карагачи, ряды тополей и тала чередуются с абрикосовыми и грушевыми деревьями. Дикие и культивированные яблони были покрыты огромным количеством плодов, своею тяжестью пригибавших ветви к земле. Заросли черешень и вишень местами сплелись с лозами винограда и других ползучих растений. Глубокие арыки пересекают местность во всех направлениях. Полуодетые сарты, киргизы и туркмены виднеются около своих построек. Мы въезжаем в Бассагу по извилистой улице, которая вьется посреди построек. С обеих сторон тянутся высоте заборы. Все постройки расположены за ними среди групп деревьев, окружающих каждую постройку. На середине дворов виднеются широкие бассейны для воды. Страшно худые собаки с громким яростным лаем кидаются под ноги лошадей. Порою попадается навстречу закутанная в халат с висячими рукавами, с лицом, закрытым особым покрывалом, сартянка и пугливо прижимается к забору; видимо, опасаясь лишь одних мусульман, она кокетливо поднимает покрывало и показывает свое миловидное лицо с черными любопытными глазами. В походке и во всей фигуре ее чувствуется врожденная грация, составляющая полную противоположность женщине-туркменке, которую мы встречаем дальше по дороге. У этой лицо открыто, но старообразные грубые черты и какая-то деревянность в фигуре являются как бы отличительными признаками.
- Обратите внимание на здешних представительниц прекрасного пола, - указал мне N, - с одной стороны пред вами туркменка, пользующаяся сравнительно большою свободою и не носящая покрывала, а с другой сартянка, находящаяся, в сущности говоря, в полном рабском подчинении своему мужу. По закону каждый правоверный имеет право жениться на четырех женах, и все они считаются законными. За каждую жену он уплачивает родителям жены выкуп, называемый калымом. Калым здесь колеблется от 150 до 700 рублей, с заменой денег верблюдами и баранами. У туркмен женщина эта рабочая сила, а у сартов она на положении вещи, услаждающей главным образом жизнь мусульманина; и в том, и в другом случае положение ее незавидное. Да и если глубже присмотреться к их жизни, то и муж четырех жен несет огромную тяготу. Подумайте только, сколько происходит у них семейных недоразумений. Мужу необходимо быть обязательно совершенно одинаковым во всех отношениях ко всем четырем женам. А разве это в действительности возможно… Ну, происходят благодаря этому постоянные истории, отравляющие жизнь мужа. Потом, средства нужны большие. Поэтому бедные обыкновенно имеют лишь одну жену, с которой и живут всю жизнь, и лишь некоторые сластолюбцы берут другую молодую жену, когда первая состареется. Вследствие ненормальности семейного положения, мусульманские дамы под сурдинку порядочно грешат…
По дорога нам попадались какие-то особые двухэтажные здания, резко отличавшиеся по своему типу от остальных построек.
- Эти здания приспособлены для тканья ковров, - объяснил мне N, заметив, что я внимательно рассматриваю одно из них. - Ведь здесь летом занимаются окраской шерсти, а всю почти зиму ткут ковры. Обыкновенно торговцы коврами приезжают сюда осенью и, сторговавшись о стоимости квадратного аршина ковра, делают заказы и дают под них задатки. Заказанные ковры бывают затем готовы через 6-7 месяцев. Работа в сущности страшная, но здесь женский труд совершенно не ценится…
Высоко поднимаясь из окружающей зелени, виднеется издали какая-то вышка, под крышей которой белеет фигура солдата-часового. Эти пограничный пост Бассага, расположенный напротив афганского поста, от которого его отделяет лишь небольшой арык. Высокие стены окружают обширный постовой двор, среди которого с одной стороны видна большая казарма, а с другой дом командира отряда. Хозяйственные постройки, конюшни, кузница и ветеринарный лазарет тянутся длинным рядом на особых внутренних дворах. В общем, пост среди азиатских построек является русским оазисом. Развесистые деревья дают возможность отдохнуть от жгучих лучей солнца. С особым отличительным русским гостеприимством встретили нас местный офицер и вся его семья, обрадованные прибытием в их далекий уголок новых свежих людей, от которых можно услышать, что делается на белом свете, и с которыми можно поговорить. Видимо, давно уже ни с кем, кроме своей жены, не делившийся впечатлениями, пожилой ротмистр особенно охотно удовлетворил наше любопытство и сообщал нам подробности о своей жизни, сведения о соседнем Афганистане и свои заветные мечты о дальнейшем устройстве своей судьбы. Сидя под тенью развесистых деревьев за длинным обеденным столом, покрытым белоснежною скатертью, мы с особым удовольствием всматривались в оживившиеся лица хозяев.
- Вы не поверите, как бываем здесь рады каждому случайно завернувшему гостю! Ведь здесь мы никого не видим, кроме местных туземцев. Иногда пройдет охотничья команда из Керков да приедет мой сосед-офицер с денежной почтой. Приходится довольствоваться обществом своей семьи. Также заходит ко мне афганский офицер, ну, с этим пива не сваришь… Ведь большинство из них произведены из нижних чинов за выслугу лет и поэтому без всякого образования… Здесь на офицерском посту начальник унтер-офицер, а офицер живет верстах в трех от крепости; и офицер, и нижние чины принадлежат к кавалерийскому полку, который стоит в афганском городе Мазар-и-Шерифе, и сюда высылаются на посты на три месяца; часть людей регулярных, а часть иррегулярных. В сущности говоря, производят впечатление орды. При мне уже много здесь офицеров сменилось; из них встретил лишь одного эскадронного командира, по чину капитана, окончившего курс военной школы в Кабуле; остальные все почти дикари… Да, кстати, если вы интересуетесь, то можно послать за их офицером, он очень охотно приедет… И пост их также можно посмотреть…
Выйдя из ворот постового двора и пройдя не больше ста шагов, мы перешли арык и остановились на площадке перед афганским постом, не отличавшимся ничем по внешнему виду от соседних туземных построек. Перед навесом на кошмах сидело несколько человек афганцев, одетых в неимоверно грязные халаты. Традиционный кунган с горячей водою стоял на углях, разложенных невдалеке. Видимо, они пользовались своей свободой и сидели в самых непринужденных позах. В конце площадки, прислонившись к забору, под тенью деревьев стоял также одетый в какой-то заношенный халат часовой, держа в руках обнаженную шашку. На дворе поста виднелось несколько оседланных лошадей местной породы, стоявших, по восточному обычаю, на небольших приколах, вбитых в землю. Дверь в темную глинобитную саклю была отворена, и лучи заходящего солнца, освещая ее внутренность, скользили по беспорядочно развешенным на стене винтовкам и шашкам. Заметив наше приближение, часовой что-то крикнул на своем гортанном языке. Сидевшие засуетились, вскочили со своих мест и исчезли в сакле. Через несколько минут человек десять рослых афганцев, с ружьями в руках и с надетыми шашками, выстроились на площадке и довольно беспорядочно, по команде своего начальника, взяли на караул, отдавая нам честь. Одежда на всех была та же, и лишь у унтер-офицера на плечах виднелись какие-то желтые жгуты.
- Имейте в виду, что они крайне неохотно позволяют русским переходить на афганскую территорию, - предупредил нас ротмистр. - Ссылаются всегда на распоряжение эмира, который запретил переход границы своего государства урусам.
Посмотрев на афганцев лишь издали, мы через переводчика просили послать за их офицером и, крайне разочарованные внешностью афганского войска, возвратились обратно на пост.
Регулярные части афганской армии сформированы сравнительно недавно. Самое большое количество частей было создано покойным эмиром Абдурахманом, причем инструкторами в войсках свое время были английские офицеры. В настоящее время англичан в строевых войсках почти нет, и лишь в Кабульском военном училище и на пушечном заводе в Кабуле есть несколько английских офицеров. Эмир Абдурахман обращал огромное внимание на свою армию и стремился всеми силами поднять ее на высоту современных требований, но за исключением нескольких регулярных полков и батарей, стоящих в больших городах, афганские войска по внешнему виду не производят хорошего впечатления. Глаз наш, привыкший к однообразию в одежде и вооружении, поражается разнообразием в оружии и обмундировании афганских частей.
Афганская армия по родам оружия, так же, как и европейские войска, разделяется на пехоту, кавалерию, артиллерию и инженерные части, а по своему назначению - на войска действующие, которые содержатся постоянно, и вспомогательные, называемые чакари, созываемые лишь с объявлением военных действий. Кавалерия образует полки, находящиеся под командою полковых командиров, имеющих чин корнеля (от испорченного слова colonel), т. е. полковника. При нем состоит помощник в чине кумойдона (подполковника). Пехотные части разделяются на батальоны, называемые пальтанами, под командою штаб-офицеров в чине подполковника. Число батальонов в полку от 3-х до 5-ти. В каждом пальтане около 600 человек, которые распределены в шести ротах, называемых компани. Каждая компани, в свою очередь, разделяется на две камбу (полурота). Ротой командует офицер в чине кифтана (капитана), имеющий помощника, называемого субодор; полурота, в свою очередь, разделяется на 5 пайра (отделений); во главе каждого пайра состоит аваляндор (звание вроде нашего фельдфебеля). Кифтан заведует всем обучением, а субодор командует 2-й полуротой.
Кавалерийский полк делится на 6 труп (сотен), силою по сто сабель каждая, которыми командуют риссолядоры. У каждого командира сотни есть помощник (джомадор) по строевой части в чине штабс-ротмистра и кут-дорадор (вроде подпоручика) - по канцелярским работам.
Артиллерийские части также разделяются на компани, которыми командуют мажиры (майоры), но постоянного состава в мирное время этот род войск не имеет; в военное же время каждая компани разворачивается в артиллерийский пальтан шестиорудийного состава. Артиллерийские пальтаны преимущественно пешие, и лишь самая незначительная часть из них конная. Артиллерийские части вместе с пехотными и кавалерийскими подчиняются в каждом определенном округе особому биршту (т. е. бригадному командиру), при котором состоит особый штаб, а также и хор трубачей. Для подачи медицинской помощи в каждом полку имеется врач, а в каждой компани и турпа - медицинские фельдшера, на обязанности которых лежит и лечение строевых лошадей.
Войска получают жалованье: 1) рядовые около 10 рупий (4 р.); рупия - 40 коп., а по курсу ныне 33 коп. в месяц, но обязаны продовольствоваться на свой счет, а в кавалерии получают 22 рупий, но довольствуют еще своих лошадей; 2) унтер-офицеры до 14 рупий и 3) обер-офицеры от 80 до 100 рупий в месяц, корнель - 150 рупий и бригит 250 рупий. Жалованье выдается крайне неопределенно: через 2, 4, 6 месяцев, причем из жалованья нижних чинов удерживается по 2 рупий в год на вознаграждение цирюльника. Жалованье выдается главным казначеем известной провинции по особому каждый раз распоряжению эмира по спискам, представляемым бригитами, причем расписывается в получении всех следуемых денег каждый начальник отдельной части. Жалованье, оставшееся вследствие некомплекта, представляется эмиру вместе со всеми расписками начальников.
В военное время нижние чины получают довольствие от казны в количестве 70 фунтов муки и 1 пуда мяса в месяц, а в мирное время им разрешается получать продовольствие в казенных складах, за что с них из содержания удерживается стоимость взятого провианта. Из снаряжения каждому нижнему чину казна отпускает шапку, пояс и патронташ. Все остальное они должны приобретать на собственный счет. Поэтому в войсках встречается страшное разнообразие в одежде. В военное же время отпускается, кроме того, на каждого куртка и шаровары, присвоенные каждой части. Вооружение отпускается нижнему чину от казны, причем, в случаях неисправностей, исправления такового делаются за счет нижних чинов. Каждому нижнему чину выдается также десять патронов, расходовать которые не разрешается. Практическая стрельба в частях производится лишь для ознакомления с выстрелом холостыми патронами. Для изготовления оружия и артиллерийских орудий в Кабуле устроены орудийный и оружейный казенные заводы.
Для улучшения коневодства содержатся в некоторых провинциях особые заводы и табуны.
Вообще, афганская армия, за исключением войсковых частей, расположенных в Кабуле, Кандагаре и Герате, далеко уступает по степени боевой подготовки европейским армиям. Главное, что служит препятствием осуществления многих мероприятий, это восточная лень, апатия и систематическое казнокрадство, беспощадно преследуемое эмиром.
В отношении же дисциплины и внутреннего порядка можно заметить, что понятия о дисциплинарных отношениях нижних чинов к офицерам крайне слабы. Тяжкие нарушения дисциплины, грабежи населения и убийства составляют заурядное явление, наблюдаемое среди афганских войск.
На другой день утром нам доложили о прибытии афганского офицера, пришедшего в сопровождении нескольких человек конвоя и переводчика. Выйдя на постовой двор, мы увидели среднего роста пожилого афганца, одетого в синий мундир с вышитым серебром воротником, при сабле в железных ножнах. Переводчик и нижние чины были одеты немного чище, но все в тех же самых халатах. Обменявшись через переводчика взаимными приветствиями, мы скоро были разочарованы, так как офицер ничего интересного собою не представлял, и в то же время, видимо, как-то неохотно отвечал на наши вопросы.
- Ведь главное что для него - это достархан, т. е. угощение, - рассеял наше недоумение ротмистр.
Но, к несчастью, и за столом, уставленным разными сортами конфект и варений, афганец не разговорился. С одной стороны, вероятно, он плохо понимал предлагавшиеся ему вопросы, а с другой - опасался высказать что-нибудь лишнее. С огромным трудом мы лишь узнали от него его чин, содержание, им получаемое, и несколько сведений об организации афганской армии.
- Волком смотрит. Пусть себе ест и отправляется домой, - решил наш милейший хозяин.
Зато при прощании мы были свидетелями комичной сцены. Простившись с нами, афганец отдал какое-то приказание переводчику, и тот быстро начал высыпать в мешок, вынутый из-под халата, все, что стояло на столе, не брезгуя и кусками хлеба.
- Это уж такой у них обычай, - разъяснил наше недоумение ротмистр.
- Послушай, кардаш (друг), ты хоть вазочку-то не бери, - добавил он, обращаясь к переводчику, укладывавшему в мешок стеклянную вазу с вареньем, но тот, очевидно, не слышал или не хотел понять, потому что продолжал свою работу, и лишь опустошив стол, приложил руку к сердцу в знак благодарности и направился следом за своим начальником.