Поездка в Ахал-Теке (2/4)
А. В. Квитка. Поездка в Ахал-Теке. 1880-1881 // Русский вестник, 1883, № 5, 6.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.
II
Наутро мы перебрались в гостиницу «Кавказ». Единственная кровать досталась по жребию Тр.; С. и я расположились на полу.
Заведующий передвижением войск, флигель-адъютант Макаров, к которому мы обратились за содействием для отправления нас на пароходе в Михайловск, принял нас со свойственною всем морякам любезностью. Просьбы наши исполнены были с быстротой, встречаемою только в управлениях, не имеющих большого штата чиновников и писарей. С героем-командиром «Константина», капитаном II ранга Макаровым, я встречался раньше, на Одесском рейде, когда в бытность нашего полка в Одессе я имел в своем распоряжении яхту вице-командира Черноморского яхт-клуба Н. М. Бухарина. Мы были приглашены обедать в пять часов к Макаровым. Они жили в доме командующего войсками. Двухэтажный, из тесаного камня, с чугунным крыльцом и такими же балконами, дом этот походил на маленькие отели и жилища достаточных европейцев на Востоке. Большие залы с паркетными полами уставлены растениями; на столах альбомы, русские и иностранные журналы и газеты, дорогие безделушки, словом, все, от чего глаз наш уже успел отвыкнуть; переносишься в другой, отдаленный мир, чуждый тревог боевой жизни; некоторые детали обстановки обличают присутствие молодой, светской женщины.
Я совершенно забыл, что нахожусь в Закаспийском крае, а не в петербургском салоне. Но не лучше ли здесь? - двери на балкон открыты настежь; солнце греет; чудное темно-синее море уходит вдаль, бледнея до слияния с небосклоном. За столом хозяин дома разрезывает арбузы и дыни, - и это в январе! Настала ночь, теплая, ясная. Небо светило зеленым бенгальским огнем. Мы долго сидели на крылечке гостиницы, не решаясь стряхнуть поэтическое настроение, невольно сообщающееся про созерцании чудес природы. Ночь на Востоке не есть тишина, безмолвие сна всей природы. Жизнь дня, мелочная, тревожная, шумная сменяется новою жизнию, беззаботною, возвышающею душу, вселяющею спокойствие и возбуждающею ко всему хорошему. Вдали раздаются слабые звука зурны, доносится пение какого-то народного мотива. Эти звуки, этот мотив могли родиться только под впечатлением этой чарующей ночи. Даже при совершенном безмолвии носится в воображении, словно в воздухе, какая-то неуловимая мелодия, вспоминаются как во сне какие-то небывалые ощущения. Испытывал я это только в необозримых степях наших южных окраин и на Востоке.
Настал ясный, теплый день, солнце грело как весной. На базаре появились туркмены на рослых, немного жидковатых лошадях, с сухими головками, большими умными глазами и тонкими, настороженными, подвижными ушами. Лошади, несмотря на теплую погоду, покрыты несколькими попонами. Почти голые, вислоухие борзые, тоже покрытые ковровыми попонами, рыщут по базару.
Слухи самые разноречивые ходят о смерти генерала Петрусевича; из более верных источников узнали мы следующее: полковник Куропаткин занял почти без боя кишлак невдалеке от Геок-Тепе, захватил найденный там запас саману и ячменя и вернулся обратно в лагерь. Рассказывают между прочим, что отставшие по неизвестной причине (вероятно, для баранты) два оренбургские казака были застигнуты текинцами и изрублены. Вследствие изменившихся обстоятельств решено было этот кишлак опять занять и оставить на этот раз за собою, для чего ночью был двинут маленький отряд, с которым вызвался идти генерал Петрусевич. Стало светать, когда авангард казаков, под командой князя Голицына, подходил к садам, прилегающим к кале. Казаки спешились и осторожно подвигались вперед, но подъехавший генерал Петрусевич стал торопить наступление. Встреченные выстрелами из-за глиняной стены, казаки обошли ее и открыли пальбу залпами по уходящим из первой ограды текинцам, которые несколько раз поворачивались и бросались в шашки, но безуспешно: они ложились десятками в нескольких шагах от смертоносных казачьих берданок. В то время как казаки дрались у первой ограды, генерал Петрусевич с несколькими драгунами отправился далее к следующей кале, в которой не ожидал сопротивления, но лишь только он въехал в ворота, раздался залп, и храбрый генерал упал с лошади убитый наповал; одновременно были убиты два драгунские штаб-офицера и несколько нижних чинов. Подоспевшие пехота и драгуны бросились на выручку, но уже поздно. Завязался ожесточенный бой, причем наши были три или четыре раза отбиты; таким образом, тела убитых переходили, при разных фазисах боя, из рук в руки. Когда текинцы были наконец выбиты из калы, генерал Петрусевич был найден под грудою тел убитых.
Н. Н. Каразин. Смерть генерала Петрусевича. 1881
Для общего вьюка, то есть для провизии, котелка, чайника и фонаря, мы нашли нужным купить ишака (осла). Я приобрел ишака со вьючным седлом за 12 рублей. Он сразу сделался общим любимцем. Действительно, нет животного более кроткого, выносливого и неприхотливого на корм, как эти маленькие ишаки. Какое-то детское выражение глаз, вечно подвижные уши придают им забавную миловидность.
Мы приглашены к коменданту на стакан кахетинского. Обстановка у него совсем азиатская: везде ковры, тахты, мутаки. В передней бегают ручные фазаны; айва и другие фрукты висят на веревках, протянутых поперек комнаты, банки с вареньем стоят на подоконниках. У коменданта передается как базарный слух, что Геок-Тепе занят нашими войсками без боя и текинцы удалились в Асхабад.
Установив лошадей и ишака на барже под наблюдением Ужахова и сложив наши вещи в каюте парохода «Бекетов», мы отправились провести вечер с Макаровыми. На обратном пути темь была такая, что земли не видно под ногами. Проходя узким парапетом вдоль берега моря, я оступился и слетел с довольно значительной высоты, но, к счастью, не в воду. Перелома костей не оказалось, но сильный ушиб ноги едва позволял двигаться.
Вместо того, чтоб отойти в ночь, как это делается обыкновенно, мы снялись с якоря только в восемь часов утра, вследствие того, что нагрузка шпал и рельсов на баржи, которые мы должны были буксировать, окончена была только под утро. Было ясно, тепло; на море ни одной морщинки. К закату солнца мы подошли к «Анненковским девяти футам», то есть к месту, где прежде была установлена генералом Анненковым пересадка с больших морских пароходов на речной, мелкосидящий, которому только и был доступен вход в старое устье Амударьи. В настоящее время морские суда выгружаются в Красноводске и оттуда на баржах, буксируемых малыми пароходами, доставляется груз в Михайловский залив. Брошен был якорь, так как ночью трудно пробуксировать четыре громадные баржи по узкому фарватеру залива.
12го на рассвете мы вошли в излучистый залив, среднею шириной около полуверсты, суживающийся до ста сажен в крутых изгибах. По берегам ни следа растительности. От моря до Михайловска тянутся рядами скалистые или песчаные барханы. Стайки чалдаков [нырец, гагара] и диких уток поднимаются с поверхности воды при приближении парохода и садятся снова немного дальше. Я стрелял по ним несколько раз из магазинки, но не попадал.
В пять часов вечера мы подошли к Михайловску, бросили баржи у грузовой пристани, а сами ошвартовались у пассажирской. Михайловск существует с начала постройки железной дороги. Военнослужащие помещаются в кибитках. Немного позади, в ряду жиденьких дощатых бараков, армяне и персияне занимаются хлебопечением и мелочною торговлей; есть и ресторан. Инженеры, строители железной дороги, живут в вагонах, обитых внутри кошмой и довольно удобно приспособленных для жилья. Вагоны заменяют собою также все постройки, необходимые на конечных пунктах железных дорог, как то: станцию, телеграф и другие; в вагоне помещается и офицерская столовая.
Лагерь генерала Анненкова в Михайловском посту. Аппарат Нобеля
Лошади не могли быть сняты с баржи ранее полуночи вследствие того, что на очереди стояли для разгрузки три другие баржи. На грузовой пристани работа идет всю ночь при электрическом освещении с опреснителя [в Михайловске два опреснителя работают день и ночь и опресняют 11.000 ведер воды, которые развозятся потом по линии железной дороги]. Говорят, было предложено употреблять электрический свет во время ночных вылазок туркменов, бросая в них ослепительные лучи рефлектором, но генерал Скобелев не согласился, хотя и признавал, что на полудиких текинцев могло бы это навести панику.
Лошадей, спущенных с баржи, мы привязали у опреснителя и пошли отдохнуть на пароход; но ненадолго: в четыре часа пришлось устанавливать лошадей в вагон, с ними поместился Ужахов, мы же с вещами поместились в товарном вагоне, в котором везли почту. Начальником станции - офицер железнодорожного батальона; его помощник, кондукторы, машинисты и все рабочие при поезде - нижние чины того же батальона. С непривычки странно видеть поезд, управляемый солдатами при оружии. Нужно, однако, отдать справедливость, что ни суеты, ни беспорядков, неминуемых на строящихся линиях, где движение поездов неправильно, здесь не замечается.
Поезд Закаспийской военной железной дороги
В 7 часов поезд в тридцать вагонов тронулся. Мы идем среди однообразных песчаных холмов, пересеченных солончаками. На крутых перевалах, которые мало-помалу раскапываются и уравниваются сотнями рабочих, локомотив иногда вынужден был по нескольку раз возвращаться назад, чтобы с разбега вытянуть наш чересчур тяжелый поезд. На первом подъеме пришлось даже обратиться к помощи второго локомотива, который вышел для этой цели из Михайловска.
По пути мы останавливалась на станции Мала-Кары и на тех пунктах, где рабочие уравнивали полотно железной дороги, раскапывая возвышенности и засыпая лощины, постепенно перекладывая рельсы на вновь насыпанное полотно. Рабочим раздавался хлеб и вода. Водку запрещено продавать; рабочие же достают изредка у солдат спирт, которым выдается в отряде, чарками, винная порция. За бутылку плохого спирту платят нередко до семи рублей.
Мясо получается редко, полагается хлеб и крупа. Часто случалось мне видеть, что оборванные мужики покупали у маркитантов сардинки и высохшую, одервенелую колбасу за баснословную плату, чтобы сколько-нибудь разнообразить выдаваемую им пищу. Если харчи скудны, зато денег остается много и ведется сильная картежная игра. Чернорабочие проигрывают иногда до ста рублей. Рассказывают, что один из них выиграл шесть тысяч рублей, прикинулся больным и был отвезен на тот берег, где открыл лавочку и богатеет.
В час дня мы прибыли в Балла-Ишем. Это лагерь из кибиток и палаток, окруженный канавой с валом; у входов стоят часовые. Вне лагеря помещаются лавочки из лубков и досок, в которых продаются из съестных припасов все те же сардинки, колбаса, сыр и чай; вместе с галантерейным товаром можно найти кожи, подковы и проч. В таких же бараках и в товарных вагонах живут чины железнодорожного батальона, служащие при дороге. Командир батальона, полковник Бармин, помещается отдельно в вагоне, поднятом на столбах аршина на два над землей.
Нам было разрешено заказать обед и воспользоваться помещением в офицерской столовой железнодорожного батальона; плата невысока, впоследствии нам передавали, что с гостей она вовсе не взимается и что деньги были приняты от нас служителями, вероятно, по недоразумению.
Для дальнейшего следования нужно было разрешение полковника Бармина, исправлявшего должность начальника Михайловской линии, то есть пути от Михайловска до Бами. Он был в отсутствии и ожидался вечером того же дня в Балла-Ишем. Неуверенность в том, что мы будем пропущены вперед, сильно нас тревожила. Хотя мы и решились пробраться до Геок-Тепе во что бы то ни стало, но все же легче и приятнее было бы это исполнить, следуя по проложенному пути, вдоль телеграфной линии, служащей руководящею нитью, и пользуясь ночлегами на наших станциях, нежели бродить вдали от дорог, скрываясь от взоров комендантов и избегая остановок на бивуаках наших войск. Запугали нас в Красноводске, сказав, что необходимо предписание или разрешение генерала Скобелева для свободного проезда, без чего пропуска-де не будет. Это распоряжение действительно было сделано во избежание репортеров. Однако Бармин не затруднился нас отправить далее.
Мы ночуем под открытым небом у сложенных в кучу своих вещей, традиционно завернувшись в бурки с седлами под головами. Ночью поднимается страшная вьюга. Песок метет понизу, он проникает всюду, засыпает глаза, как только высунешься из-под бурки. Перепуганные лошади сорвали коновязь и носятся с нею по полю. Жеребец майора Б. грызет и бьет других лошадей. Насилу поймали лошадей и установили опять коновязь.
Кроме майора Б. присоединился к нашей компании еще один спутник до Бами - Dr. Кр-ский, симпатичный и нетребовательный; такого товарища приятно иметь в походе. Не дай Бог спутника, который вместо того, чтобы помогать другим и себе, ничего он не умеет или не хочет делать: ухаживай за ним, выкорми, убери и оседлай ему лошадь; пока другие таскают топливо, варят пищу или вьючат лошадей, он смотрит сложа руки, отговариваясь слабостью здоровья и неумением. Попался и нам один такой, но и он приносил нам долю пользы: он, единственный из нас, имел предписание и потому мог требовать у комендантов овес и сено, а также хлеб, мясо и крупу, которые без предписания ни под каким видом не выдавались. Положим, что у казаков и солдатиков всегда можно купить и фураж, и провиант, но для этого приходится вступать с ними в дипломатические переговоры, продолжающиеся иногда довольно долго, а желудки как наши, так и лошадей нетерпеливо требовали пищи.
Долго мы собирались, укладывались, прогоняли вьюки, поправляли новые седельные принадлежности, распределяли между собою общие вещи, снаряжали вьюк для ишака, и как всегда оказывается, пред выступлением в поход на вьюках у нас нашлось много совершенно лишних вещей.
В Балла-Ишеме мы застали преображенского юнкера, не выдержавшего экзамена в офицеры и ехавшего в передовой отряд, в надежде там дослужиться до желанных эполет. Не имея лошади, он должен был следовать с интендантским транспортом, шедшим под конвоем пехоты; он взялся наши лишние вещи доставить в Бами, где они могла быть нужны, если бы мы остались в Закаспийском крае долее, чем предполагали.
Так как поезда ходили вперед до укладки рельсов, за 12 верст от Балла-Ишема, то мы этим воспользовались, чтобы сложить и отправить наши вещи на платформе рабочего поезда, а сами прошли это пространство налегке. Рядом о насыпаемым полотном кладутся связанные поперечинами рельсы, служащие для подвоза различных материалов и рельсов для парового пути. К маленьким платформам, окруженным решеткой, припрягается одна или две лошади, которые легко везут громадный груз. Конка эта прокладывается чрезвычайно быстро, она обгоняет постройку парового пути верст на пятнадцать и значительно способствует ускорению работ по насыпке полотна и укладке рельсов.
В то время как мы чистили, седлали и вьючили лошадей, майор Б. с офицерами железнодорожного батальона остался обедать, рассчитывая, что на своем добром коне ему легко будет нас нагнать. На первых же испытаниях его лошадь оправдала возлагавшиеся на нее надежды: недаром она мне так пригляделась еще в Баку. Однако Б. нагнал нас только на укладке, где мы переложили наши вещи на вагонетку (конную платформу), обязательно предложенную одним из бывших тут инженеров, и поехали далее в Айдино.
Майор Б. и я оставались при укладке вещей, остальные проехали вперед, чтобы приготовить какое-нибудь убежище для ночлега и ужин. Не думал я, что сопровождение вагонетки окажется такою трудною работой: чрез каждую версту она соскакивала с рельсов вследствие какой-то неисправности в ходу и опрокидывалась, причем багаж разлетался во все стороны. Мы устанавливали опять вагонетку на рельсы и складывали на нее вещи.
Было уже темно, когда мы подошли к Айдино. Этот переход всего 26 верст, но мы много потеряли времени при сборах и перекладках, а потому и прибыли так поздно. Чей-то голос окликнул нас: «Кто идет?» На наш ответ последовало приказание остановиться и ждать прибытия дежурного, за которым послано было со сторожевого поста. Мы попали уже в сферу военных действий. Эти предосторожности здесь не излишни: шайки туркмен бродят всюду и при малейшей оплошности легко могут вырезать крошечный гарнизон укрепления, то есть площадки, окруженной неглубокою траншеей. Минут через двадцать прибыл дежурный и провел нас к воинскому начальнику, у которого сидели уже за чаем Кр-ский, С. и Тр.
Кроме коменданта, молодого капитана, георгиевского кавалера Барищевского, сидели в кибитке еще три офицера. Они казались очень оживленными; зато С. и Тр. имели вид людей опечаленных - да и было отчего; после первых слов приветствия, любезный хозяин сообщил нам, вновь прибывшим, известие, так различно подействовавшее на сидевших здесь. Два дня тому назад, то есть 12 января, Геок-Тепе был взят штурмом и текинцы бежали частию в Асхабад, частию в пески.
Как не радоваться успехам русского оружия, но в этом успехе мы никогда не сомневались, и ехали мы сюда только с тем, чтобы разделить славу этого успеха. Обидно было опоздать всего на каких-нибудь шесть-восемь дней. С этой минуты наша поездка теряла первоначальный интерес и делалась обыкновенным путешествием; оставалась только одна надежда: что мы поспеем к тем делам, которые могли быть у Асхабада и далее на пути к Мерву, также мы рассчитывали на встречи с немирными текинцами. В этой последней надежде нас поддерживала телеграмма Анненкова, что текинцы, бежавшие в пески, по всей вероятности, будут нападать на наши сообщения, чтобы заставить оттянуть часть войск из передового отряда, и для возобновления продовольственных запасов. Приказано было быть особенно бдительными по всей Михайловской и Атрекской линиям.
Ночью выпал снег, но на следующий день стаял. Гостеприимный комендант не согласился выпустить нас без завтрака, а потому мы тронулись только в двенадцать часов - да куда и спешить теперь? - на штурм опоздали!
Офицер, выступивший ночью с отрядом на встречу транспорта, разрешил нам сложить в идущую с ним фуру вьюки, и мы опять вышли налегке. Один только ишак понес переметные сумы, куржумы с провизией и общими вещами. Оказалось, однако, что не соразмерили вес вьюка с силой животного: ишак несколько раз ложился, и только после трех-пяти минут отдыха опять подымался и шел вперед. Кроме чрезмерной тяжести и плохая пригонка вьюка мешала бедному животному рысить за ходой наших лошадей: переметные сумы, связанные слишком длинными ремнями, болтались у него между ногами, не давали хода и набивали бока и спину. Пред закатом мы подошли к бивуаку полуроты ставропольцев, прикрывавших работы телеграфистов по замене походного телеграфа - постоянным; здесь мы согласились переночевать. Кстати и ишак отстал далеко позади с Ужаховым, которому он поручен. Командир полуроты послал верблюда, чтобы привезти вьюк, который ишак едва-едва тащил.
Ночь холодная. Мы уселись у костров и слушали песенников. Я готовил ужин. Наш хозяин угостил нас ведром воды, что составляет здесь большую редкость и высоко ценится. Воинский начальник и офицеры телеграфного ведомства предложили нам свои юламейки для ночлега.
Разговор зашел вечером о большей или меньшей вероятности нападения текинцев на пост и о том, какие меры предосторожности могут быть действительны. По всестороннем обсуждении этого вопроса, мы пришли к заключению, что ни секреты, ни сторожевые посты такого малого отряда не могут его предохранить от гибели в случае ночного нападения значительного числа текинцев. Это нас успокоило совершенно; значит, не о чем и заботиться: хоть охраняйся, хоть не охраняйся, - если нападут, все равно всех вырежут. На этом решении мы и заснули сладчайшим сном.
Чуть солнце показалось на горизонте, мы выступили с бивуака. Часть вьюка была положена на верблюда, уступленного нам воинским начальником из так называемых дохлых. Верблюды, пристающие при следовании транспорта, бросаются на месте; большинство погибает тут же от изнурения и недостатка воды и пищи; незначительная часть после отдыха разыскивает воду, и если найдет, часто пропадает от перепоя или слабости; оставшиеся в живых бредут в места, поросшие колючкой, где и пасутся, пока тюркмены или наши не воспользуются вновь их услугами. Начальник поста в Ахча-Куйме - так называется перевал через невысокий кряж в трех верстах от бивуака отряда - собирал бродящих по степи верблюдов, поил и посылал на пастьбу; те быстро поправлялись и делались опять годными к работе. Это делалось из желания помочь по мере сил и средств общей задаче.
Большая часть строевых офицеров, оставленных на сообщениях, тяготилась скучною, однообразною службой и искала работы; им нужна была кипучая деятельность, чтобы забыть, что они принимают пассивное, а не активное участие в завоевании края. С каким увлечением они берутся за все, что ведет к успеху общего дела и дает им возможность быть полезными!
Не доходя полуверсты до вершины перевала, оборвалась одна из переметных сум, навьюченных на верблюда, мы остановились; легкими ударами нагайки по передним ногам верблюда Ужахов заставил его опуститься на землю. Кое-как мы перевязали сумы веревками, опять наложили на вьючное седло и предложили верблюду встать, он не противился и бодро зашагал вперед. Пока мы возились со вьюками, доктор проехал вперед до вершины перевала, но чрез несколько минут рысью вернулся назад. Поднявшись на гору, он услыхал четыре залпа в направлении нашего пути и поспешил нас об этом известить. Майор Б., который оставался около нас, утверждал, что он тоже слышал явственно залпы, а что звук этот он отличит всегда, как бы далеко он ни раздавался: долгое пребывание на Зеленых горах у Скобелева сделало его чутким ко всему, что происходило у неприятеля.
Предположив, что, вероятно, атакован текинцами транспорт, ожидаемый в этот день в Ахча-Куйме и слышны была залпы конвоирующей его пехоты, мы решали идти вперед и действовать сообразно с обстоятельствами. Начальство над нашим отрядом было передано мне. Нас было шесть человек конных, один верблюд и ишак. У С. и у меня были магазинки Винчестера и револьверы, у остальных револьверы. Шашки у всех. На случай нападения сильнейшего неприятеля был отдан следующий приказ: положить верблюда и сгруппировать около него забатованных [Батовать коней значит, поставив лошадей головами к хвостам рядом стоящих, пропустить перекинутый повод под путлище соседней лошади и закинуть на заднюю луку. Когда лошади, таким образом связанные, поставлены в круг, то составляют хорошую защиту.] лошадей и ишака. Стрелять по очереди: сперва мне, потом С. из магазинок; затем, по приближении неприятеля на пистолетный выстрел, начинать стрельбу из револьверов, также соблюдая очередь, чтобы давать время заряжать оружие, не прерывая огня.
Зарядив магазинки, мы двинулись вперед, выслав в авангард майора Б., у которого был сильный бинокль. Чудная картина открылась нам с вершины перевала: утреннее солнце освещало косыми лучами обширную долину, искрившуюся от покрытых блестками солончаков; впереди и вправо к западу горы, покрытые еще не стаявшим вчерашним снегом, освещались ярким кармином на лазури неба. Влево, за голыми, неприглядными холмами, простиралась до небосклона сыпучая, песчаная пустыня. Дорога проходила версты три по долине, затем скрывалась за холмом. Вглядываемся мы вдаль; не заметим ли где дыма от слышанных залпов, но нет - небо чисто. Однако что это у холма, там, впереди? Кустарник или люди? В этой местности, где самая жалкая растительность составляет редкость, при появлении вдали темных очертаний вернее предполагать, что это живые существа, а не деревья или кусты. Но вот из темной полоски выделяется одна фигура, потом другая, потом третья. Сомнения нет - это люди; но кто такие, наши или текинцы? одни ли они или высланы они от части, оставшейся за холмом? Да и полоска, из которой они выделились, смотрит как-то подозрительно.
Я рысью выехал вперед на рекогносцировку, мои товарищи последовали за мною шагом. Условлено, что если я открою, что это неприятель, и притом в превосходных силах, то поскачу назад. Это будет служить сигналом для приготовления к бою. Магазинка у меня на передней луке, шашка свободно ходит в ножнах. Вот уже ясно видно идущих рядом трех всадников; на головах у них мохнатые шапки нерусской формы, в руках блеснуло оружие - должно быть, текинцы. Но отчего они идут вперед так уверенно, не обращая внимания на приближение русского мундира, за которым виднеется поддержка? Расстояние между нами все меньше и меньше, а я все в нерешимости, текинцы ли это или нет. Наконец шагах в пятидесяти я не вытерпел и крикнул: «Ким сиз?» (кто вы?) - «Джигите, ваше благородие», - было мне ответом, и тогда только я узнал, что мне навстречу шли киргизы, служащие при отряде для доставления почты и по другим поручениям мирного свойства, а не воинственные текинцы. Конечно, опытному глазу невозможно было бы ошибиться и на значительном расстоянии, но я тогда еще не знал, что текинца в малахае и на маленькой киргизской лошадке не увидишь.
Подъехали наши. Мы спросили у джигитов, слышали ли они залпы; те пояснили, что один их товарищ стрелял по табуну диких лошадей - куланов. Его четыре выстрела, переданные эхом, показались доктору и Б. раскатами залпов. При первом нашем появлении на перевале джигиты нас тоже приняли за текинцев, но их зоркие глава открыли им, что мы русские, прежде, чем наши бинокли обрисовали силуэты всадников. На вопрос, зачем они держали наготове винтовки, подходя ко мне, они отвечали, что приготовились на всякий случай, не зная наверно, кто мы такие.
Небо заволокло серыми, тяжелыми тучами, поднялся сильный ветер, и температура сразу понизилась на несколько градусов. Только бурка может предохранить от пронизывающего во все швы ветра. Хотелось бы скорее добраться до места ночлега, но нас сильно задерживал верблюд, которого ничем не заставишь идти более четырех верст в час, да это еще сытый верблюд, а слабый идет не более трех - трех с половиною верст.
На половине дороги из Ахча-Куйме к Казанджику мы встретили возвращающийся транспорт. Вещи наши, доставленные до этого места на фуре отрада, выступившего накануне из Айдина, были сданы джигитам для отправления в Казанджик. За доставку двух пудов багажа, на расстояние 15 верст, киргизы взяли с нас 7 рублей.
На месте бивуака транспорта мы сделали привал; закусили неизбежными сардинками и выпили по стакану прекрасного матрасинского вина. По сторонам вьючного седла, на ишаке, висели бурдюки по ведру вместимости, один с белым кахетинским, другой с красным матрасинским вином. Не раз на пути мы останавливали ишака и прикладывались к деревянному соску бурдюка. Холодная, вкусная влага утоляла на время жажду, возбуждаемую неизменною соленою пищей - сардинками и сухою, копченою колбасой. Это мы называли «доить бурдючок».
До Казанджика мы шли десять часов; если бы не верблюд, можно было бы сделать этот переход (сорок верст) в шесть часов. Комендант отдал в наше распоряжение кибитку внутри укрепления, построенного на вершине крутого холма. В нем помещались, кроме нашей, служащей обыкновенно для проезжающих, кибитка коменданта и джуламейка для походного телеграфа. Стоявшие в углах укрепления катки на колесах, для наматывания телеграфной проволоки, имели издали грозный вид орудий. Может быть, это было причиной того, что текинцы, часто бродившие по соседству, всегда держались на благородной дистанции от Казанджикского укрепления. Наша кибитка стоит на юру, дверью к ветру, холодно ужасно. Костер более дымит, чем греет, только и надежды, что на спирт и чай. Сегодня очередь доктора готовить ужин, и он доказал на бараньей ляжке, что не без пользы слушал лекции в анатомическом театре. Несмотря на большое число тулупов, спать было очень холодно, и мы вскочили по первому кличу будившего нас казака, чтобы скорее погреться у костра. Комендант назначил нам в конвой пять казаков и столько же джигитов; эти последние за плату, и довольно высокую, разобрали часть наших вещей и тем облегчили лошадей. Киргизы славятся зоркостью и служат при конвое для предупреждения о появлении неприятеля; рассчитывать же на них как на бойцов нельзя: при первой опасности они бегут.
Холодный ветер не спадает, мы зябнем страшно; больше всех страдает от стужи Ужахов, он с завистью смотрит на мою шубу и на зимние чевяки, без которых плохо пришлось бы, ночуя на открытом воздухе, как это нам предстояло в эту ночь, да и в кибитке казанджикской было не тепло.
Верстах в пятнадцати от Казанджика мы увидели первую текинскую калу, - это маленький редут, огороженный глиняною стенкой в аршин толщины; у входа, обращенного к горам, возвышается небольшая башня с бойницами и низким входным отверстием. Казаки объясняли, что башня служит для склада продовольствия, вершина же вышкой для часового.
Мы идем, имея с правой стороны хребет Копетдаг, придерживаемся как можно ближе к подножию гор, так как в случае нападения большой шайки текинцев легче будет защищаться, имея в тылу укрытие, чем находясь в открытом поле, доступном со всех сторон.
Два казака и один джигит идут далеко впереди, оглядывая каждую балку, рытвину, выемку. От Казанджика до Ушака местность на протяжении сорока верст изрезана глубокими, извилистыми балками, удобными для засады или для скрытного движения. Этим и воспользовались текинцы менее месяца тому назад. К транспорту, шедшему из Кизил-Арвата в Казанджик, под командой поручика Васильева, присоединился майор X… На половине пути от Ушака, недалеко от источника Узунсу, джигиты донесли, что партия текинцев показалась в тылу, другая сбоку. Число неприятеля все возрастало, он быстро приближался к транспорту. Поручик Васильев, не найдя возможным отразить нападение в растянутой колонне, приказал строить вагенбург, то есть положить верблюдов в несколько рядов, образуя каре, заняв наименьшее пространство, и затем обороняться до прибытия подкрепления, если нападающий не отступит. Целость транспорта лежит на ответственности начальника его; однако майор Х…, не соглашаясь с вышеизложенным разумным распоряжением и пользуясь старшинством чина, принял сам начальство над транспортом и семьюдесятью солдатами конвоя и приказал прибавить шагу в надежде достигнуть Казанджика, избегнув нападения. Колонна в полторы тысячи верблюдов как ни старалась подтянуться, все же занимала по меньшей мере полверсты (на этой местности верблюды могут идти в несколько рядов). Конвой же шел в тылу, в голове колонны и по бокам. Текинцы, численностью около тысячи коней, приблизясь на ружейный выстрел, бросились с криком в атаку. В самое непродолжительное время они зарезали двадцать шесть солдат, заворотили верблюдов и погнали в пески. Майор, захватив с собою двадцать человек, шедших в авангарде, побежал к горам, где, выбрав удобную позицию, залег. Поручик Васильев, около которого сгруппировались оставшиеся в живых, защищался упорно и заставил текинцев отказаться от заманчивого желания вырезать головы этой горсти молодцов. В минуту нападения, три джигита поскакали к Казанджику за подкреплением; заметив это, текинцы пустились за ними в погоню. Двое были застигнуты и изрублены (киргизов-верблюдовожатых текинцы не тронули), третий же доскакал до укрепления, преследуемый по пятам текинцами. В Казанджике стояло два взвода пехоты и полсотни казаков. Услыхав, в чем дело, командир полусотни, сотник Алейников, мигом поднял своих казакоlaquo;доить бурдючокв и рысью двинулся к месту нападения. Печальное зрелище представилось его глазам: убитые солдаты и лошади валялись то тут, то там; оставшиеся в живых, окровавленные, изнуренные усиленным маршем и неравным боем, уныло смотрели на трупы товарищей. Транспорт, угнанный текинцами, уже исчез за горизонтом. Сотник Алейников понял, как тяжело может отозваться на передовом отряде потеря полуторы тысячи верблюдов, и решил пытаться вернуть отбитый транспорт: понеслись казаки по широкому следу, оставленному верблюдами; вот уже видят они двигающуюся впереди длинную полосу. «Что-то будет?» - мелькнуло не у одного в голове, и действительно, мало надежды на успех при столкновении с противником в двадцать раз сильнейшим. Но недаром говорит пословица: «смелым Бог владеет». Текинцы, не предвидя преследования, разделились и, оставив незначительный отрад при транспорте, двинулись вперед более широким аллюром в недоступные пески. После непродолжительной схватки, текинцы, конвоирующие транспорт, были частью перебиты, частью обращены в бегство, и верблюды возвращены в Казанджик. Генерал Скобелев, узнав об этом деле, созвал думу Св. Георгия, и крест этот был присужден сотнику Алейникову, так славно его заслужившему.
Темнело, когда мы подходили к месту, где происходил бой. Небольшой курган образовался над братскою могилой, где схоронены 26 убитых солдат. Немного в стороне валяются иссохшие трупы трех текинцев и нескольких лошадей. Поздно ночью мы подошли к холмам у склона Копетдага; это Ушак. Останавливаются здесь на ночлег потому, что есть колодезь. От Казанджика до Кизил-Арвата, на протяжении семидесяти пяти верст, имеется вода только в Узун-Су и в Ушаке, да и то в самом малом количестве. Когда мы слезли с лошадей и стали устраивать костер из нарезанной по дороге колючки, врача между нами не оказалось; окликнули его несколько раз, но никто не отвечал. Он ехал впереди и миновал, вероятно, Ушак, который находится в стороне от телеграфа, вдоль которого мы шли. Ночь темна, и телеграфную проволоку немудрено потерять, а тут, может быть, бродят по соседству следившие за нашим малым отрядцем хищники-текинцы. Далеко ли до беды. Я разослал казаков и джигитов на поиски за медиком и на вершине холма велел разложить костер, чтобы привлечь внимание доктора и указать наше сборное место.
Час прошел в тревожном ожидании; наконец послышались голоса в непроницаемой тьме.
- Что, доктора нашли? - крикнули мы все разом.
- Нашли, - последовал ответ, и чрез минуту сидел уже за стаканом чая у костра наш милейший доктор, наделавший нам столько тревог своею рассеянностью и беспечностью.
Мы сильно устали, так и клонило ко сну; было за полночь когда мы пришли на место, но холод не давал спать, да и голодно было, одним чаем не насытишься. Скверно мы провели эту ночь и долго будем помнить Ушак. Чуть забрезжил свет, мы тронулись далее в поход. Много дроф попадалось по дороге, но они сто́рожки и ближе трехсот шагов не подпускали. Проходя кустами колючки, джигиты подняли волка и стали его кружить. Майор Б., который поскакал навстречу, выстрелил четыре раза из револьвера и перебил заднюю ногу. Джигиты нагнали уходящего на трех ногах зверя и зарубили шашками.
Мы рано пришли в Кизил-Арват, бывшее местопребывание хана, ныне - укрепление на один батальон и несколько орудий. Укрепление расположено на возвышенности, у подножия коей течет арык свежей, прозрачной воды. Внизу разместились казаки и джигиты. Комендант нам уступает одну кибитку, а с помощью предписания мы получаем хлеб и мясо для нас и овес для лошадей, а то пришлось бы ограничиться одним чаем, который был и у нас, да притом всегда предлагается проезжающим комендантами.
Ужахов рассказывает, что в Казанджике он ночевал в кибитке у киргизов. Они на ужин отрезали кусок павшего и уже с сильным запахом верблюда и, изжарив на угольях, ели с аппетитом. Их очень удивило, что Ужахов брезгал этим лакомством!
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.
II
Наутро мы перебрались в гостиницу «Кавказ». Единственная кровать досталась по жребию Тр.; С. и я расположились на полу.
Заведующий передвижением войск, флигель-адъютант Макаров, к которому мы обратились за содействием для отправления нас на пароходе в Михайловск, принял нас со свойственною всем морякам любезностью. Просьбы наши исполнены были с быстротой, встречаемою только в управлениях, не имеющих большого штата чиновников и писарей. С героем-командиром «Константина», капитаном II ранга Макаровым, я встречался раньше, на Одесском рейде, когда в бытность нашего полка в Одессе я имел в своем распоряжении яхту вице-командира Черноморского яхт-клуба Н. М. Бухарина. Мы были приглашены обедать в пять часов к Макаровым. Они жили в доме командующего войсками. Двухэтажный, из тесаного камня, с чугунным крыльцом и такими же балконами, дом этот походил на маленькие отели и жилища достаточных европейцев на Востоке. Большие залы с паркетными полами уставлены растениями; на столах альбомы, русские и иностранные журналы и газеты, дорогие безделушки, словом, все, от чего глаз наш уже успел отвыкнуть; переносишься в другой, отдаленный мир, чуждый тревог боевой жизни; некоторые детали обстановки обличают присутствие молодой, светской женщины.
Я совершенно забыл, что нахожусь в Закаспийском крае, а не в петербургском салоне. Но не лучше ли здесь? - двери на балкон открыты настежь; солнце греет; чудное темно-синее море уходит вдаль, бледнея до слияния с небосклоном. За столом хозяин дома разрезывает арбузы и дыни, - и это в январе! Настала ночь, теплая, ясная. Небо светило зеленым бенгальским огнем. Мы долго сидели на крылечке гостиницы, не решаясь стряхнуть поэтическое настроение, невольно сообщающееся про созерцании чудес природы. Ночь на Востоке не есть тишина, безмолвие сна всей природы. Жизнь дня, мелочная, тревожная, шумная сменяется новою жизнию, беззаботною, возвышающею душу, вселяющею спокойствие и возбуждающею ко всему хорошему. Вдали раздаются слабые звука зурны, доносится пение какого-то народного мотива. Эти звуки, этот мотив могли родиться только под впечатлением этой чарующей ночи. Даже при совершенном безмолвии носится в воображении, словно в воздухе, какая-то неуловимая мелодия, вспоминаются как во сне какие-то небывалые ощущения. Испытывал я это только в необозримых степях наших южных окраин и на Востоке.
Настал ясный, теплый день, солнце грело как весной. На базаре появились туркмены на рослых, немного жидковатых лошадях, с сухими головками, большими умными глазами и тонкими, настороженными, подвижными ушами. Лошади, несмотря на теплую погоду, покрыты несколькими попонами. Почти голые, вислоухие борзые, тоже покрытые ковровыми попонами, рыщут по базару.
Слухи самые разноречивые ходят о смерти генерала Петрусевича; из более верных источников узнали мы следующее: полковник Куропаткин занял почти без боя кишлак невдалеке от Геок-Тепе, захватил найденный там запас саману и ячменя и вернулся обратно в лагерь. Рассказывают между прочим, что отставшие по неизвестной причине (вероятно, для баранты) два оренбургские казака были застигнуты текинцами и изрублены. Вследствие изменившихся обстоятельств решено было этот кишлак опять занять и оставить на этот раз за собою, для чего ночью был двинут маленький отряд, с которым вызвался идти генерал Петрусевич. Стало светать, когда авангард казаков, под командой князя Голицына, подходил к садам, прилегающим к кале. Казаки спешились и осторожно подвигались вперед, но подъехавший генерал Петрусевич стал торопить наступление. Встреченные выстрелами из-за глиняной стены, казаки обошли ее и открыли пальбу залпами по уходящим из первой ограды текинцам, которые несколько раз поворачивались и бросались в шашки, но безуспешно: они ложились десятками в нескольких шагах от смертоносных казачьих берданок. В то время как казаки дрались у первой ограды, генерал Петрусевич с несколькими драгунами отправился далее к следующей кале, в которой не ожидал сопротивления, но лишь только он въехал в ворота, раздался залп, и храбрый генерал упал с лошади убитый наповал; одновременно были убиты два драгунские штаб-офицера и несколько нижних чинов. Подоспевшие пехота и драгуны бросились на выручку, но уже поздно. Завязался ожесточенный бой, причем наши были три или четыре раза отбиты; таким образом, тела убитых переходили, при разных фазисах боя, из рук в руки. Когда текинцы были наконец выбиты из калы, генерал Петрусевич был найден под грудою тел убитых.
Н. Н. Каразин. Смерть генерала Петрусевича. 1881
Для общего вьюка, то есть для провизии, котелка, чайника и фонаря, мы нашли нужным купить ишака (осла). Я приобрел ишака со вьючным седлом за 12 рублей. Он сразу сделался общим любимцем. Действительно, нет животного более кроткого, выносливого и неприхотливого на корм, как эти маленькие ишаки. Какое-то детское выражение глаз, вечно подвижные уши придают им забавную миловидность.
Мы приглашены к коменданту на стакан кахетинского. Обстановка у него совсем азиатская: везде ковры, тахты, мутаки. В передней бегают ручные фазаны; айва и другие фрукты висят на веревках, протянутых поперек комнаты, банки с вареньем стоят на подоконниках. У коменданта передается как базарный слух, что Геок-Тепе занят нашими войсками без боя и текинцы удалились в Асхабад.
Установив лошадей и ишака на барже под наблюдением Ужахова и сложив наши вещи в каюте парохода «Бекетов», мы отправились провести вечер с Макаровыми. На обратном пути темь была такая, что земли не видно под ногами. Проходя узким парапетом вдоль берега моря, я оступился и слетел с довольно значительной высоты, но, к счастью, не в воду. Перелома костей не оказалось, но сильный ушиб ноги едва позволял двигаться.
Вместо того, чтоб отойти в ночь, как это делается обыкновенно, мы снялись с якоря только в восемь часов утра, вследствие того, что нагрузка шпал и рельсов на баржи, которые мы должны были буксировать, окончена была только под утро. Было ясно, тепло; на море ни одной морщинки. К закату солнца мы подошли к «Анненковским девяти футам», то есть к месту, где прежде была установлена генералом Анненковым пересадка с больших морских пароходов на речной, мелкосидящий, которому только и был доступен вход в старое устье Амударьи. В настоящее время морские суда выгружаются в Красноводске и оттуда на баржах, буксируемых малыми пароходами, доставляется груз в Михайловский залив. Брошен был якорь, так как ночью трудно пробуксировать четыре громадные баржи по узкому фарватеру залива.
12го на рассвете мы вошли в излучистый залив, среднею шириной около полуверсты, суживающийся до ста сажен в крутых изгибах. По берегам ни следа растительности. От моря до Михайловска тянутся рядами скалистые или песчаные барханы. Стайки чалдаков [нырец, гагара] и диких уток поднимаются с поверхности воды при приближении парохода и садятся снова немного дальше. Я стрелял по ним несколько раз из магазинки, но не попадал.
В пять часов вечера мы подошли к Михайловску, бросили баржи у грузовой пристани, а сами ошвартовались у пассажирской. Михайловск существует с начала постройки железной дороги. Военнослужащие помещаются в кибитках. Немного позади, в ряду жиденьких дощатых бараков, армяне и персияне занимаются хлебопечением и мелочною торговлей; есть и ресторан. Инженеры, строители железной дороги, живут в вагонах, обитых внутри кошмой и довольно удобно приспособленных для жилья. Вагоны заменяют собою также все постройки, необходимые на конечных пунктах железных дорог, как то: станцию, телеграф и другие; в вагоне помещается и офицерская столовая.
Лагерь генерала Анненкова в Михайловском посту. Аппарат Нобеля
Лошади не могли быть сняты с баржи ранее полуночи вследствие того, что на очереди стояли для разгрузки три другие баржи. На грузовой пристани работа идет всю ночь при электрическом освещении с опреснителя [в Михайловске два опреснителя работают день и ночь и опресняют 11.000 ведер воды, которые развозятся потом по линии железной дороги]. Говорят, было предложено употреблять электрический свет во время ночных вылазок туркменов, бросая в них ослепительные лучи рефлектором, но генерал Скобелев не согласился, хотя и признавал, что на полудиких текинцев могло бы это навести панику.
Лошадей, спущенных с баржи, мы привязали у опреснителя и пошли отдохнуть на пароход; но ненадолго: в четыре часа пришлось устанавливать лошадей в вагон, с ними поместился Ужахов, мы же с вещами поместились в товарном вагоне, в котором везли почту. Начальником станции - офицер железнодорожного батальона; его помощник, кондукторы, машинисты и все рабочие при поезде - нижние чины того же батальона. С непривычки странно видеть поезд, управляемый солдатами при оружии. Нужно, однако, отдать справедливость, что ни суеты, ни беспорядков, неминуемых на строящихся линиях, где движение поездов неправильно, здесь не замечается.
Поезд Закаспийской военной железной дороги
В 7 часов поезд в тридцать вагонов тронулся. Мы идем среди однообразных песчаных холмов, пересеченных солончаками. На крутых перевалах, которые мало-помалу раскапываются и уравниваются сотнями рабочих, локомотив иногда вынужден был по нескольку раз возвращаться назад, чтобы с разбега вытянуть наш чересчур тяжелый поезд. На первом подъеме пришлось даже обратиться к помощи второго локомотива, который вышел для этой цели из Михайловска.
По пути мы останавливалась на станции Мала-Кары и на тех пунктах, где рабочие уравнивали полотно железной дороги, раскапывая возвышенности и засыпая лощины, постепенно перекладывая рельсы на вновь насыпанное полотно. Рабочим раздавался хлеб и вода. Водку запрещено продавать; рабочие же достают изредка у солдат спирт, которым выдается в отряде, чарками, винная порция. За бутылку плохого спирту платят нередко до семи рублей.
Мясо получается редко, полагается хлеб и крупа. Часто случалось мне видеть, что оборванные мужики покупали у маркитантов сардинки и высохшую, одервенелую колбасу за баснословную плату, чтобы сколько-нибудь разнообразить выдаваемую им пищу. Если харчи скудны, зато денег остается много и ведется сильная картежная игра. Чернорабочие проигрывают иногда до ста рублей. Рассказывают, что один из них выиграл шесть тысяч рублей, прикинулся больным и был отвезен на тот берег, где открыл лавочку и богатеет.
В час дня мы прибыли в Балла-Ишем. Это лагерь из кибиток и палаток, окруженный канавой с валом; у входов стоят часовые. Вне лагеря помещаются лавочки из лубков и досок, в которых продаются из съестных припасов все те же сардинки, колбаса, сыр и чай; вместе с галантерейным товаром можно найти кожи, подковы и проч. В таких же бараках и в товарных вагонах живут чины железнодорожного батальона, служащие при дороге. Командир батальона, полковник Бармин, помещается отдельно в вагоне, поднятом на столбах аршина на два над землей.
Нам было разрешено заказать обед и воспользоваться помещением в офицерской столовой железнодорожного батальона; плата невысока, впоследствии нам передавали, что с гостей она вовсе не взимается и что деньги были приняты от нас служителями, вероятно, по недоразумению.
Для дальнейшего следования нужно было разрешение полковника Бармина, исправлявшего должность начальника Михайловской линии, то есть пути от Михайловска до Бами. Он был в отсутствии и ожидался вечером того же дня в Балла-Ишем. Неуверенность в том, что мы будем пропущены вперед, сильно нас тревожила. Хотя мы и решились пробраться до Геок-Тепе во что бы то ни стало, но все же легче и приятнее было бы это исполнить, следуя по проложенному пути, вдоль телеграфной линии, служащей руководящею нитью, и пользуясь ночлегами на наших станциях, нежели бродить вдали от дорог, скрываясь от взоров комендантов и избегая остановок на бивуаках наших войск. Запугали нас в Красноводске, сказав, что необходимо предписание или разрешение генерала Скобелева для свободного проезда, без чего пропуска-де не будет. Это распоряжение действительно было сделано во избежание репортеров. Однако Бармин не затруднился нас отправить далее.
Мы ночуем под открытым небом у сложенных в кучу своих вещей, традиционно завернувшись в бурки с седлами под головами. Ночью поднимается страшная вьюга. Песок метет понизу, он проникает всюду, засыпает глаза, как только высунешься из-под бурки. Перепуганные лошади сорвали коновязь и носятся с нею по полю. Жеребец майора Б. грызет и бьет других лошадей. Насилу поймали лошадей и установили опять коновязь.
Кроме майора Б. присоединился к нашей компании еще один спутник до Бами - Dr. Кр-ский, симпатичный и нетребовательный; такого товарища приятно иметь в походе. Не дай Бог спутника, который вместо того, чтобы помогать другим и себе, ничего он не умеет или не хочет делать: ухаживай за ним, выкорми, убери и оседлай ему лошадь; пока другие таскают топливо, варят пищу или вьючат лошадей, он смотрит сложа руки, отговариваясь слабостью здоровья и неумением. Попался и нам один такой, но и он приносил нам долю пользы: он, единственный из нас, имел предписание и потому мог требовать у комендантов овес и сено, а также хлеб, мясо и крупу, которые без предписания ни под каким видом не выдавались. Положим, что у казаков и солдатиков всегда можно купить и фураж, и провиант, но для этого приходится вступать с ними в дипломатические переговоры, продолжающиеся иногда довольно долго, а желудки как наши, так и лошадей нетерпеливо требовали пищи.
Долго мы собирались, укладывались, прогоняли вьюки, поправляли новые седельные принадлежности, распределяли между собою общие вещи, снаряжали вьюк для ишака, и как всегда оказывается, пред выступлением в поход на вьюках у нас нашлось много совершенно лишних вещей.
В Балла-Ишеме мы застали преображенского юнкера, не выдержавшего экзамена в офицеры и ехавшего в передовой отряд, в надежде там дослужиться до желанных эполет. Не имея лошади, он должен был следовать с интендантским транспортом, шедшим под конвоем пехоты; он взялся наши лишние вещи доставить в Бами, где они могла быть нужны, если бы мы остались в Закаспийском крае долее, чем предполагали.
Так как поезда ходили вперед до укладки рельсов, за 12 верст от Балла-Ишема, то мы этим воспользовались, чтобы сложить и отправить наши вещи на платформе рабочего поезда, а сами прошли это пространство налегке. Рядом о насыпаемым полотном кладутся связанные поперечинами рельсы, служащие для подвоза различных материалов и рельсов для парового пути. К маленьким платформам, окруженным решеткой, припрягается одна или две лошади, которые легко везут громадный груз. Конка эта прокладывается чрезвычайно быстро, она обгоняет постройку парового пути верст на пятнадцать и значительно способствует ускорению работ по насыпке полотна и укладке рельсов.
В то время как мы чистили, седлали и вьючили лошадей, майор Б. с офицерами железнодорожного батальона остался обедать, рассчитывая, что на своем добром коне ему легко будет нас нагнать. На первых же испытаниях его лошадь оправдала возлагавшиеся на нее надежды: недаром она мне так пригляделась еще в Баку. Однако Б. нагнал нас только на укладке, где мы переложили наши вещи на вагонетку (конную платформу), обязательно предложенную одним из бывших тут инженеров, и поехали далее в Айдино.
Майор Б. и я оставались при укладке вещей, остальные проехали вперед, чтобы приготовить какое-нибудь убежище для ночлега и ужин. Не думал я, что сопровождение вагонетки окажется такою трудною работой: чрез каждую версту она соскакивала с рельсов вследствие какой-то неисправности в ходу и опрокидывалась, причем багаж разлетался во все стороны. Мы устанавливали опять вагонетку на рельсы и складывали на нее вещи.
Было уже темно, когда мы подошли к Айдино. Этот переход всего 26 верст, но мы много потеряли времени при сборах и перекладках, а потому и прибыли так поздно. Чей-то голос окликнул нас: «Кто идет?» На наш ответ последовало приказание остановиться и ждать прибытия дежурного, за которым послано было со сторожевого поста. Мы попали уже в сферу военных действий. Эти предосторожности здесь не излишни: шайки туркмен бродят всюду и при малейшей оплошности легко могут вырезать крошечный гарнизон укрепления, то есть площадки, окруженной неглубокою траншеей. Минут через двадцать прибыл дежурный и провел нас к воинскому начальнику, у которого сидели уже за чаем Кр-ский, С. и Тр.
Кроме коменданта, молодого капитана, георгиевского кавалера Барищевского, сидели в кибитке еще три офицера. Они казались очень оживленными; зато С. и Тр. имели вид людей опечаленных - да и было отчего; после первых слов приветствия, любезный хозяин сообщил нам, вновь прибывшим, известие, так различно подействовавшее на сидевших здесь. Два дня тому назад, то есть 12 января, Геок-Тепе был взят штурмом и текинцы бежали частию в Асхабад, частию в пески.
Как не радоваться успехам русского оружия, но в этом успехе мы никогда не сомневались, и ехали мы сюда только с тем, чтобы разделить славу этого успеха. Обидно было опоздать всего на каких-нибудь шесть-восемь дней. С этой минуты наша поездка теряла первоначальный интерес и делалась обыкновенным путешествием; оставалась только одна надежда: что мы поспеем к тем делам, которые могли быть у Асхабада и далее на пути к Мерву, также мы рассчитывали на встречи с немирными текинцами. В этой последней надежде нас поддерживала телеграмма Анненкова, что текинцы, бежавшие в пески, по всей вероятности, будут нападать на наши сообщения, чтобы заставить оттянуть часть войск из передового отряда, и для возобновления продовольственных запасов. Приказано было быть особенно бдительными по всей Михайловской и Атрекской линиям.
Ночью выпал снег, но на следующий день стаял. Гостеприимный комендант не согласился выпустить нас без завтрака, а потому мы тронулись только в двенадцать часов - да куда и спешить теперь? - на штурм опоздали!
Офицер, выступивший ночью с отрядом на встречу транспорта, разрешил нам сложить в идущую с ним фуру вьюки, и мы опять вышли налегке. Один только ишак понес переметные сумы, куржумы с провизией и общими вещами. Оказалось, однако, что не соразмерили вес вьюка с силой животного: ишак несколько раз ложился, и только после трех-пяти минут отдыха опять подымался и шел вперед. Кроме чрезмерной тяжести и плохая пригонка вьюка мешала бедному животному рысить за ходой наших лошадей: переметные сумы, связанные слишком длинными ремнями, болтались у него между ногами, не давали хода и набивали бока и спину. Пред закатом мы подошли к бивуаку полуроты ставропольцев, прикрывавших работы телеграфистов по замене походного телеграфа - постоянным; здесь мы согласились переночевать. Кстати и ишак отстал далеко позади с Ужаховым, которому он поручен. Командир полуроты послал верблюда, чтобы привезти вьюк, который ишак едва-едва тащил.
Ночь холодная. Мы уселись у костров и слушали песенников. Я готовил ужин. Наш хозяин угостил нас ведром воды, что составляет здесь большую редкость и высоко ценится. Воинский начальник и офицеры телеграфного ведомства предложили нам свои юламейки для ночлега.
Разговор зашел вечером о большей или меньшей вероятности нападения текинцев на пост и о том, какие меры предосторожности могут быть действительны. По всестороннем обсуждении этого вопроса, мы пришли к заключению, что ни секреты, ни сторожевые посты такого малого отряда не могут его предохранить от гибели в случае ночного нападения значительного числа текинцев. Это нас успокоило совершенно; значит, не о чем и заботиться: хоть охраняйся, хоть не охраняйся, - если нападут, все равно всех вырежут. На этом решении мы и заснули сладчайшим сном.
Чуть солнце показалось на горизонте, мы выступили с бивуака. Часть вьюка была положена на верблюда, уступленного нам воинским начальником из так называемых дохлых. Верблюды, пристающие при следовании транспорта, бросаются на месте; большинство погибает тут же от изнурения и недостатка воды и пищи; незначительная часть после отдыха разыскивает воду, и если найдет, часто пропадает от перепоя или слабости; оставшиеся в живых бредут в места, поросшие колючкой, где и пасутся, пока тюркмены или наши не воспользуются вновь их услугами. Начальник поста в Ахча-Куйме - так называется перевал через невысокий кряж в трех верстах от бивуака отряда - собирал бродящих по степи верблюдов, поил и посылал на пастьбу; те быстро поправлялись и делались опять годными к работе. Это делалось из желания помочь по мере сил и средств общей задаче.
Большая часть строевых офицеров, оставленных на сообщениях, тяготилась скучною, однообразною службой и искала работы; им нужна была кипучая деятельность, чтобы забыть, что они принимают пассивное, а не активное участие в завоевании края. С каким увлечением они берутся за все, что ведет к успеху общего дела и дает им возможность быть полезными!
Не доходя полуверсты до вершины перевала, оборвалась одна из переметных сум, навьюченных на верблюда, мы остановились; легкими ударами нагайки по передним ногам верблюда Ужахов заставил его опуститься на землю. Кое-как мы перевязали сумы веревками, опять наложили на вьючное седло и предложили верблюду встать, он не противился и бодро зашагал вперед. Пока мы возились со вьюками, доктор проехал вперед до вершины перевала, но чрез несколько минут рысью вернулся назад. Поднявшись на гору, он услыхал четыре залпа в направлении нашего пути и поспешил нас об этом известить. Майор Б., который оставался около нас, утверждал, что он тоже слышал явственно залпы, а что звук этот он отличит всегда, как бы далеко он ни раздавался: долгое пребывание на Зеленых горах у Скобелева сделало его чутким ко всему, что происходило у неприятеля.
Предположив, что, вероятно, атакован текинцами транспорт, ожидаемый в этот день в Ахча-Куйме и слышны была залпы конвоирующей его пехоты, мы решали идти вперед и действовать сообразно с обстоятельствами. Начальство над нашим отрядом было передано мне. Нас было шесть человек конных, один верблюд и ишак. У С. и у меня были магазинки Винчестера и револьверы, у остальных револьверы. Шашки у всех. На случай нападения сильнейшего неприятеля был отдан следующий приказ: положить верблюда и сгруппировать около него забатованных [Батовать коней значит, поставив лошадей головами к хвостам рядом стоящих, пропустить перекинутый повод под путлище соседней лошади и закинуть на заднюю луку. Когда лошади, таким образом связанные, поставлены в круг, то составляют хорошую защиту.] лошадей и ишака. Стрелять по очереди: сперва мне, потом С. из магазинок; затем, по приближении неприятеля на пистолетный выстрел, начинать стрельбу из револьверов, также соблюдая очередь, чтобы давать время заряжать оружие, не прерывая огня.
Зарядив магазинки, мы двинулись вперед, выслав в авангард майора Б., у которого был сильный бинокль. Чудная картина открылась нам с вершины перевала: утреннее солнце освещало косыми лучами обширную долину, искрившуюся от покрытых блестками солончаков; впереди и вправо к западу горы, покрытые еще не стаявшим вчерашним снегом, освещались ярким кармином на лазури неба. Влево, за голыми, неприглядными холмами, простиралась до небосклона сыпучая, песчаная пустыня. Дорога проходила версты три по долине, затем скрывалась за холмом. Вглядываемся мы вдаль; не заметим ли где дыма от слышанных залпов, но нет - небо чисто. Однако что это у холма, там, впереди? Кустарник или люди? В этой местности, где самая жалкая растительность составляет редкость, при появлении вдали темных очертаний вернее предполагать, что это живые существа, а не деревья или кусты. Но вот из темной полоски выделяется одна фигура, потом другая, потом третья. Сомнения нет - это люди; но кто такие, наши или текинцы? одни ли они или высланы они от части, оставшейся за холмом? Да и полоска, из которой они выделились, смотрит как-то подозрительно.
Я рысью выехал вперед на рекогносцировку, мои товарищи последовали за мною шагом. Условлено, что если я открою, что это неприятель, и притом в превосходных силах, то поскачу назад. Это будет служить сигналом для приготовления к бою. Магазинка у меня на передней луке, шашка свободно ходит в ножнах. Вот уже ясно видно идущих рядом трех всадников; на головах у них мохнатые шапки нерусской формы, в руках блеснуло оружие - должно быть, текинцы. Но отчего они идут вперед так уверенно, не обращая внимания на приближение русского мундира, за которым виднеется поддержка? Расстояние между нами все меньше и меньше, а я все в нерешимости, текинцы ли это или нет. Наконец шагах в пятидесяти я не вытерпел и крикнул: «Ким сиз?» (кто вы?) - «Джигите, ваше благородие», - было мне ответом, и тогда только я узнал, что мне навстречу шли киргизы, служащие при отряде для доставления почты и по другим поручениям мирного свойства, а не воинственные текинцы. Конечно, опытному глазу невозможно было бы ошибиться и на значительном расстоянии, но я тогда еще не знал, что текинца в малахае и на маленькой киргизской лошадке не увидишь.
Подъехали наши. Мы спросили у джигитов, слышали ли они залпы; те пояснили, что один их товарищ стрелял по табуну диких лошадей - куланов. Его четыре выстрела, переданные эхом, показались доктору и Б. раскатами залпов. При первом нашем появлении на перевале джигиты нас тоже приняли за текинцев, но их зоркие глава открыли им, что мы русские, прежде, чем наши бинокли обрисовали силуэты всадников. На вопрос, зачем они держали наготове винтовки, подходя ко мне, они отвечали, что приготовились на всякий случай, не зная наверно, кто мы такие.
Небо заволокло серыми, тяжелыми тучами, поднялся сильный ветер, и температура сразу понизилась на несколько градусов. Только бурка может предохранить от пронизывающего во все швы ветра. Хотелось бы скорее добраться до места ночлега, но нас сильно задерживал верблюд, которого ничем не заставишь идти более четырех верст в час, да это еще сытый верблюд, а слабый идет не более трех - трех с половиною верст.
На половине дороги из Ахча-Куйме к Казанджику мы встретили возвращающийся транспорт. Вещи наши, доставленные до этого места на фуре отрада, выступившего накануне из Айдина, были сданы джигитам для отправления в Казанджик. За доставку двух пудов багажа, на расстояние 15 верст, киргизы взяли с нас 7 рублей.
На месте бивуака транспорта мы сделали привал; закусили неизбежными сардинками и выпили по стакану прекрасного матрасинского вина. По сторонам вьючного седла, на ишаке, висели бурдюки по ведру вместимости, один с белым кахетинским, другой с красным матрасинским вином. Не раз на пути мы останавливали ишака и прикладывались к деревянному соску бурдюка. Холодная, вкусная влага утоляла на время жажду, возбуждаемую неизменною соленою пищей - сардинками и сухою, копченою колбасой. Это мы называли «доить бурдючок».
До Казанджика мы шли десять часов; если бы не верблюд, можно было бы сделать этот переход (сорок верст) в шесть часов. Комендант отдал в наше распоряжение кибитку внутри укрепления, построенного на вершине крутого холма. В нем помещались, кроме нашей, служащей обыкновенно для проезжающих, кибитка коменданта и джуламейка для походного телеграфа. Стоявшие в углах укрепления катки на колесах, для наматывания телеграфной проволоки, имели издали грозный вид орудий. Может быть, это было причиной того, что текинцы, часто бродившие по соседству, всегда держались на благородной дистанции от Казанджикского укрепления. Наша кибитка стоит на юру, дверью к ветру, холодно ужасно. Костер более дымит, чем греет, только и надежды, что на спирт и чай. Сегодня очередь доктора готовить ужин, и он доказал на бараньей ляжке, что не без пользы слушал лекции в анатомическом театре. Несмотря на большое число тулупов, спать было очень холодно, и мы вскочили по первому кличу будившего нас казака, чтобы скорее погреться у костра. Комендант назначил нам в конвой пять казаков и столько же джигитов; эти последние за плату, и довольно высокую, разобрали часть наших вещей и тем облегчили лошадей. Киргизы славятся зоркостью и служат при конвое для предупреждения о появлении неприятеля; рассчитывать же на них как на бойцов нельзя: при первой опасности они бегут.
Холодный ветер не спадает, мы зябнем страшно; больше всех страдает от стужи Ужахов, он с завистью смотрит на мою шубу и на зимние чевяки, без которых плохо пришлось бы, ночуя на открытом воздухе, как это нам предстояло в эту ночь, да и в кибитке казанджикской было не тепло.
Верстах в пятнадцати от Казанджика мы увидели первую текинскую калу, - это маленький редут, огороженный глиняною стенкой в аршин толщины; у входа, обращенного к горам, возвышается небольшая башня с бойницами и низким входным отверстием. Казаки объясняли, что башня служит для склада продовольствия, вершина же вышкой для часового.
Мы идем, имея с правой стороны хребет Копетдаг, придерживаемся как можно ближе к подножию гор, так как в случае нападения большой шайки текинцев легче будет защищаться, имея в тылу укрытие, чем находясь в открытом поле, доступном со всех сторон.
Два казака и один джигит идут далеко впереди, оглядывая каждую балку, рытвину, выемку. От Казанджика до Ушака местность на протяжении сорока верст изрезана глубокими, извилистыми балками, удобными для засады или для скрытного движения. Этим и воспользовались текинцы менее месяца тому назад. К транспорту, шедшему из Кизил-Арвата в Казанджик, под командой поручика Васильева, присоединился майор X… На половине пути от Ушака, недалеко от источника Узунсу, джигиты донесли, что партия текинцев показалась в тылу, другая сбоку. Число неприятеля все возрастало, он быстро приближался к транспорту. Поручик Васильев, не найдя возможным отразить нападение в растянутой колонне, приказал строить вагенбург, то есть положить верблюдов в несколько рядов, образуя каре, заняв наименьшее пространство, и затем обороняться до прибытия подкрепления, если нападающий не отступит. Целость транспорта лежит на ответственности начальника его; однако майор Х…, не соглашаясь с вышеизложенным разумным распоряжением и пользуясь старшинством чина, принял сам начальство над транспортом и семьюдесятью солдатами конвоя и приказал прибавить шагу в надежде достигнуть Казанджика, избегнув нападения. Колонна в полторы тысячи верблюдов как ни старалась подтянуться, все же занимала по меньшей мере полверсты (на этой местности верблюды могут идти в несколько рядов). Конвой же шел в тылу, в голове колонны и по бокам. Текинцы, численностью около тысячи коней, приблизясь на ружейный выстрел, бросились с криком в атаку. В самое непродолжительное время они зарезали двадцать шесть солдат, заворотили верблюдов и погнали в пески. Майор, захватив с собою двадцать человек, шедших в авангарде, побежал к горам, где, выбрав удобную позицию, залег. Поручик Васильев, около которого сгруппировались оставшиеся в живых, защищался упорно и заставил текинцев отказаться от заманчивого желания вырезать головы этой горсти молодцов. В минуту нападения, три джигита поскакали к Казанджику за подкреплением; заметив это, текинцы пустились за ними в погоню. Двое были застигнуты и изрублены (киргизов-верблюдовожатых текинцы не тронули), третий же доскакал до укрепления, преследуемый по пятам текинцами. В Казанджике стояло два взвода пехоты и полсотни казаков. Услыхав, в чем дело, командир полусотни, сотник Алейников, мигом поднял своих казакоlaquo;доить бурдючокв и рысью двинулся к месту нападения. Печальное зрелище представилось его глазам: убитые солдаты и лошади валялись то тут, то там; оставшиеся в живых, окровавленные, изнуренные усиленным маршем и неравным боем, уныло смотрели на трупы товарищей. Транспорт, угнанный текинцами, уже исчез за горизонтом. Сотник Алейников понял, как тяжело может отозваться на передовом отряде потеря полуторы тысячи верблюдов, и решил пытаться вернуть отбитый транспорт: понеслись казаки по широкому следу, оставленному верблюдами; вот уже видят они двигающуюся впереди длинную полосу. «Что-то будет?» - мелькнуло не у одного в голове, и действительно, мало надежды на успех при столкновении с противником в двадцать раз сильнейшим. Но недаром говорит пословица: «смелым Бог владеет». Текинцы, не предвидя преследования, разделились и, оставив незначительный отрад при транспорте, двинулись вперед более широким аллюром в недоступные пески. После непродолжительной схватки, текинцы, конвоирующие транспорт, были частью перебиты, частью обращены в бегство, и верблюды возвращены в Казанджик. Генерал Скобелев, узнав об этом деле, созвал думу Св. Георгия, и крест этот был присужден сотнику Алейникову, так славно его заслужившему.
Темнело, когда мы подходили к месту, где происходил бой. Небольшой курган образовался над братскою могилой, где схоронены 26 убитых солдат. Немного в стороне валяются иссохшие трупы трех текинцев и нескольких лошадей. Поздно ночью мы подошли к холмам у склона Копетдага; это Ушак. Останавливаются здесь на ночлег потому, что есть колодезь. От Казанджика до Кизил-Арвата, на протяжении семидесяти пяти верст, имеется вода только в Узун-Су и в Ушаке, да и то в самом малом количестве. Когда мы слезли с лошадей и стали устраивать костер из нарезанной по дороге колючки, врача между нами не оказалось; окликнули его несколько раз, но никто не отвечал. Он ехал впереди и миновал, вероятно, Ушак, который находится в стороне от телеграфа, вдоль которого мы шли. Ночь темна, и телеграфную проволоку немудрено потерять, а тут, может быть, бродят по соседству следившие за нашим малым отрядцем хищники-текинцы. Далеко ли до беды. Я разослал казаков и джигитов на поиски за медиком и на вершине холма велел разложить костер, чтобы привлечь внимание доктора и указать наше сборное место.
Час прошел в тревожном ожидании; наконец послышались голоса в непроницаемой тьме.
- Что, доктора нашли? - крикнули мы все разом.
- Нашли, - последовал ответ, и чрез минуту сидел уже за стаканом чая у костра наш милейший доктор, наделавший нам столько тревог своею рассеянностью и беспечностью.
Мы сильно устали, так и клонило ко сну; было за полночь когда мы пришли на место, но холод не давал спать, да и голодно было, одним чаем не насытишься. Скверно мы провели эту ночь и долго будем помнить Ушак. Чуть забрезжил свет, мы тронулись далее в поход. Много дроф попадалось по дороге, но они сто́рожки и ближе трехсот шагов не подпускали. Проходя кустами колючки, джигиты подняли волка и стали его кружить. Майор Б., который поскакал навстречу, выстрелил четыре раза из револьвера и перебил заднюю ногу. Джигиты нагнали уходящего на трех ногах зверя и зарубили шашками.
Мы рано пришли в Кизил-Арват, бывшее местопребывание хана, ныне - укрепление на один батальон и несколько орудий. Укрепление расположено на возвышенности, у подножия коей течет арык свежей, прозрачной воды. Внизу разместились казаки и джигиты. Комендант нам уступает одну кибитку, а с помощью предписания мы получаем хлеб и мясо для нас и овес для лошадей, а то пришлось бы ограничиться одним чаем, который был и у нас, да притом всегда предлагается проезжающим комендантами.
Ужахов рассказывает, что в Казанджике он ночевал в кибитке у киргизов. Они на ужин отрезали кусок павшего и уже с сильным запахом верблюда и, изжарив на угольях, ели с аппетитом. Их очень удивило, что Ужахов брезгал этим лакомством!