В стране глины и песку (3/5)
А. М. Никольский. В стране глины и песку. (Путевые очерки) // Мир Божий, 1894, № 9, 10.
А. М. Никольский. Летние поездки натуралиста. - СПб., 1900.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
Н. Н. Каразин. Бассейн Амударьи. Базар в Ходжейли
II. На Амударье
С большим трудом, при содействии местного начальства, удалось нанять каюк, и то только до Нукуса. 2-го июля, в сопровождении нескольких солдат, которые уже давно ждали случая ехать в Нукус, и двух гребцов хивинцев, я наконец тронулся в дальнейший путь.
Аму… впрочем, прежде всего надо сказать, что такое хивинский каюк. Это - огромное корыто, выдолбленное из тополевого бревна с такими же досками, набитыми по бортам. Хотя при этой неуклюжей лодке полагаются весла, но, как плавники рыб, они служат только для того, чтобы направлять движение. Каюк несется исключительно силой течения, а вверх его тянут бичевой. Аму - великолепный гигантский поток, прорезывающий с северо-востока на юго-запад Туранскую низменность. Ни Волга, ни Днепр и никакие другие российские реки не могут дать представления о том, что такое Аму. Уже близ Петроалександровска река так широка, что противуположный берег виднеется неясно, как в тумане; а если смотреть наискось, поверхность воды сливается с горизонтом. И вот такая-то масса воды несется в Аральское море с головокружительной быстротой. Местами зубчатые волны вечно бороздят поверхность Аму; это - не те волны, которые разводит ветер; это - сама река несется и скачет по каменистому дну, повторяя все его неровности. Кое-где вода бурлит и кипит, как в котле. Местами, втягивая плывущие предметы, крутятся суводи, заметные издали по своей гладкой блестящей поверхности. Неудивительно, что русло, пробитое Амударьей среди низменной пустыни, не всегда может сдержать этот могучий поток. Без всякой видимой причины то там, то здесь Аму начинает вдруг подмывать берег, обыкновенно правый. Глыба за глыбой с грохотом, напоминающим пушечный выстрел, валится в воду, и все, что есть на берегу, летит туда же. Водоподъемные машины, кишлаки с башнями, сады - ничто не в силах удержать яростные волны. До какой степени быстро пробивает Аму себе новое русло, можно было видеть близ Петроалександровска. Несколько ниже укрепления из реки был проведен арык, через который сначала прыгали сартовские мальчишки. Аму почему-то полюбился этот арык, она направила туда свои воды, быстро раздвинула его берега, и не прошло лета, как он превратился в огромный проток около версты в ширину. Сады вместе с кишлаками и пашнями, разбитые вдоль этой бывшей канавки, - все было подхвачено бешеной рекой и исчезло без всякого следа.
Кишлак. Фото Г. О. Графтио, конец XIX в.
Эта величайшая из рек, протекающих по пустыне, с давних пор славится своими капризами. Известно, что в прежнее время она впадала в Каспийское море: затем почему-то переменила направление и стала изливаться в Арал. До сих пор сохранилось древнее русло, так называемый Узбой, а в Красноводском заливе на берегу Каспийского моря находится место, представляющее все признаки прежнего устья огромной реки. Когда совершился этот переворот, достоверно не известно; во всяком случае, - настолько недавно, что предания об Аму. впадающей в Каспий, до сего времени сохранились в памяти местных жителей. Существует даже предположение, что река повернула в Аральское море благодаря неосторожности туземцев, перепрудивших рукава ее плотинами. Однако многие ученые сомневаются в справедливости такого объяснения. Эти ученые полагают, что Аму направилась на восток к Аралу вследствие медленного векового повышения местности между средним течением реки и Каспийским морем. Как бы то ни было, перемена русла не принесла пользы человеку. Если бы, вытекая с Памира, Аму впадала в Каспийское море, она соединила бы Центральную Россию со Средней Азией. Это был бы исполинский путь, по которому русские товары шли бы до границ Афганистана, а среднеазиатские товары на Волгу. Теперь же, впадая в пустынное Аральское море, откуда нет никакого выхода, Аму представляет из себя отрезанный ломоть; ее значение для торговли ничтожно. Естественно возникает вопрос: нельзя ли снова направить реку в Каспийское море? Еще Петр Великий снарядил экспедицию, которая должна была решить его. Экспедиция эта не дошла даже до места назначения. В начале восьмидесятых годов тем же вопросом занималась большая экспедиция Министерства путей сообщения. Потратили огромные деньги и все-таки не пришли ни к каким определенным выводам. Те ученые, которые объясняют поворот Аму вековым поднятием страны, высказывают убеждение, что никакие, даже самые грандиозные работы не в состоянии направить реку по древнему руслу. Другие же, главным образом инженеры, считают предприятие не столь безнадежным и потому продолжают изучать вопрос на месте.
Такова Аму, по которой плыл теперь наш каюк (Никольский, 1900. - rus_turk.).
Как быстро мчало течение наш каюк, можно судить по тому, что, отвалив от укрепления в 2 часа дня, на другой день поздно вечером мы были уже в Нукусе, то есть проплыли более 200 верст, при этом ночевали на берегу, а днем несколько раз останавливались в аулах, чтобы купить баранины. От Петроалександровска Аму протекает по большей части среди пустыни. С каюка мы видели песчаные барханы, которые так надоели в Кизыл-Кумах. Местами холмы прерывались ровными пространствами, поросшими кустами тамариска, дикого барбариса, колючки; то, вероятно, были такыры. Только кое-где по берегу узкой каемкой зеленеет тальник, или джида, - местное дерево, плоды которого так похожи на крошечные финики. Сады и пашни попадались нам редко. Очевидно, в настоящее время Хивинский оазис не есть сплошная полоса обработанной земли; это скорее цепь небольших, вытянутых по обоим берегам реки оазисов, отделенных друг от друга широкими промежутками пустыни. Нет никакого сомнения, что пустынность берегов Аму не есть следствие невозможности оросить их и превратить в ряд садов и пашен. Туземцы, хотя и превосходные гидротехники, но они стараются возделывать землю там, где из Аму можно вывести воду без особых хлопот обыкновенным арыком. Они неохотно поселяются в тех местах берега, где для орошения необходимы водоподъемные машины. Как ни просты эти сооружения, все же они требуют особых расходов. По простоте эти машины, действительно, замечательны. Представьте себе пароходное колесо, установленное у берега так, чтобы оно могло вертеться силой течения. К окружности колеса приделаны ведра, черпающие воду и выливающие ее в желоб. Если прибавить к этому, что колесо можно по желанию остановить простым бревном, то описание машины можно считать оконченным. Таким образом, при помощи этих сооружений вода сама себя черпает и сама себя поднимает кверху, что возможно, конечно, только при той силе течения, при той стремительности, с какой Аму торопится добраться до Аральского моря. Несмотря на то, что здесь природой даны человеку все средства, чтобы победить пустыню и превратить ее в культурные земли, мы видим, что победа по большей части остается на стороне пустыни. Малочисленность населения составляет, конечно, главную причину этого явления; к тому же еще не так давно, до занятия края русскими войсками, земледелец не был гарантирован здесь от того, что в один прекрасный день налетит на него шайка бродячих туркмен, отрубит ему голову или уведет в плен. В настоящее время, с появлением русских, когда разбои как профессия прекратились, Хивинский оазис может ожидать более счастливого будущего.
Кстати, несколько слов об отношениях Хивы к России. Хива de jure до известной степени самостоятельное ханство, но de facto это не более как русская губерния, губернатор которой обладает особыми полномочиями хана, то есть он может рубить своим подданным головы, сколько ему угодно, брать с жителей подати, пока у них есть что отдавать. Ханство имеет свою монету и свое, с позволения сказать, войско и т. д., но в тех случаях, где распоряжения хана, хотя бы косвенно, могут коснуться русских подданных, он поступает так, как ему «рекомендует» наша администрация, в лице начальника Амударьинского отдела. Для России очень удобен такой порядок вещей и, наоборот, было бы невыгодным присоединять Хивинское ханство к своим владениям. Наши азиатские окраины требуют больших расходов на содержание в них войска, администрации и т. д., но в большинстве случаев они не вознаграждают этих затрат доходами; другими словами, окраины дают нам пока только убытки. То же самое было бы, если бы Хива превратилась в Хивинский округ или уезд. Между тем в настоящее время, когда она существует на правах самостоятельного ханства и управляется сама по себе, она не стоит нам ни гроша, а из повиновения России выйти не может, если бы даже ей и взбрела в голову эта нелепая мысль. Как хивинцы управляются - это их дело. России пока некогда нянчиться с ними. Довольно с них и того, что она избавила их от систематических разбоев киргиз и туркмен.
Нукус - это маленькая крепостца, которая была бы игрушкой где-нибудь на западных границах нашего государства, но здесь она держит в страхе все Хивинское ханство. Впрочем, в настоящее время она постепенно утрачивает свое значение, по мере того как хивинцы привыкают к мысли о необходимости и выгоде жить под крылом России. Кроме небольшого гарнизона, в Нукусе живет начальник Чимбайского уезда, к которому относятся русские земли вниз по Аму до самого моря.
Из Нукуса мне надо было плыть дальше в устье реки, в проток Кук. Если трудно было нанять каюк в Петроалександровске, то еще труднее найти средства спуститься из Нукуса вниз. Если бы не уральский казак, живущий здесь в качестве поселенца, мне долго пришлось бы ждать случая. Казак этот проведал, что из хивинского городка Ходжейли отправляется вниз по Аму каюк с товаром, владелец которого намерен торговать в аулах, лежащих в устье реки, и между прочим посетит приток Кук.
Наскоро собравшись, в сопровождении Кожевникова - так звали казака - я направился в Ходжейли. До перевоза нас довезли на казенной телеге. Телега вернулась назад, а мы остались на берегу реки драть горло, вызывая с той стороны лодку. Сначала завопил Кожевников и докричался до хрипоты, затем к нему присоединился и я, и тоже охрип; на той стороне не обнаруживалось никаких признаков движения. Наконец я начал стрелять и по одному разу, и дуплетом, перепалил при этом столько пороху, сколько было бы довольно для доброй охоты по бекасам; два с лишним часа изощрялись мы в различных попытках обратить на себя внимание перевозчика, и все-таки не добились толку. Нас перевез казак, случайно проходивший мимо. Пока мы возились с переправой, наступила ночь, и мы должны были заночевать на берегу. Когда мы уже улеглись спать, явился и перевозчик, отлучавшийся куда-то по своим домашним делам. Утром, к счастью, довольно скоро, но так же случайно, нам удалось нанять арбу, и мы потряслись на ней в городок Ходжейли; до него от перевоза считают не более шести верст. Каюк, на котором я предполагал плыть, еще не был готов: хозяин грузил в него товар, собираясь выехать только на следующий день. Кожевников вернулся в Нукус, а я остановился у ходжейлинского жителя, армянина. Наконец Чулак - так звали моего будущего спутника - нагрузил каюк хлопком еще в коробочках, деревянными сундуками, халатами, разной посудой, чаем, всякой мелочью, и мы поплыли вниз по Аму. Таким образом я очутился в сообществе 7 человек туземцев, одного сарта, хозяина, и 6 каракалпак, рабочих; из них ни один не знал ни слова по-русски. К счастью, с грехом пополам я умел объясняться на киргизском наречье, по крайней мере знал с полсотни самых необходимых слов, и этого было достаточно, чтобы у нас завязалась довольно оживленная беседа. Я вспомнил Дарью Сидоровну. Воображаю, как рассердилась бы она, если бы видела меня с этими «собаками» - так называла она всех азиатов.
Так как на судне, где я был пассажиром, не полагалось ни буфета, ни прислуги, то о своем продовольствии я должен был заботиться сам. По пути Чулак приставал к каждому аулу и открывал свою лавочку. Если это случалось не скажу во время обеда или завтрака, а просто когда хотелось есть, хотя бы и утром, я принимался действовать. Пока Чулак с азиатским красноречием распинался за свой товар пред покупателями-каракалпаками, я подзывал каракалпачонка и объяснял ему, что мне нужна курица. Бегом отправлялся он в юрту, и вскоре вместе с ним с курицей в руках являлась, обыкновенно очень старая, каракалпачка. В здешних аулах никогда не спрашивали с меня более 5 копеек за курицу. Уплатив что следует, я брал ее и немедленно прекращал ее птичье существование, а затем, проделав все, что в этих случаях полагается, начинал варить суп. Вместе с этим я ставил на костер и чайник для чаю. Пока я занимался этим полезным делом, являлась целая орда каракалпакских дам, по большей части старух, и детей. В руках они держали по курице, а некоторые и сразу двух, зажав их под мышками. Все это предназначалось мне в продажу, но так как мне и одной было много, то от остальных приходилось отказываться. Тогда каракалпачки начинали предлагать пару за 5 коп. Чтобы не обидеть старух, я давал им по горсти сухарей, а ребятам по куску сахару, и они с довольным видом уносили своих кур.
Ночевали мы точно также близ аулов. Едва только начинало смеркаться, появлялись всесветные кровопийцы - комары. Мои спутники забивались в наскоро разбитую палатку, а я ставил на каюке свой полог, который приобрел в Казалинске, зная по опыту, что значит ночевать на комарах. Хорошо лежать в пологе, когда за его стенками раздается голодный вой этих возмутительных насекомых. Мириады их густым роем облепляют снаружи кисею полога; чуя кровь, они снуют вверх и вниз, отыскивая, нет ли где дырочки. Вы лежите и слышите яростный гул, по временам его покрывает высокий писк отдельного комаришки, который вертится около вашего уха по ту сторону тонкой стенки. Вы лежите и, глядя на мерцающие сквозь кисею звезды, думаете: «Ничего, пищите себе, а я буду спать». И я действительно спал, спал так, что комары в конце концов, вероятно, объявляли меня мертвым и отправлялись искать живого человека. Утром я просыпался, когда каюк уже плыл по середине реки. Ниже Нукуса Аму рассыпается на несколько рукавов, впадающих самостоятельно в море. Мы шли сначала протоком Кунядарьей, затем Ишаном, и наконец повернули в Кук. В дельте природа берегов носит иной характер, нежели выше Нукуса. Здесь уже не видно пустыни. Зеленым бордюром окаймляют протоки тугаи, или прибрежные леса джиды и тальника. Кое-где они прерываются темной зеленью камышей, и чем ближе к морю, тем гуще и выше эти камыши и тем шире захватывают они берег; местами они превращаются в огромные заросли. Особенно удобно любоваться этой чащей с песчаных холмиков, которые там и сям в виде островков торчат среди сплошной зелени листьев. Целое море темно-зеленых верхушек камыша до самого горизонта расстилается пред вашими глазами. Как в открытом море, глаз не встречает никаких неровностей; кое-где только желтеют гребни этих одиноких холмов или возвышается отдельное деревцо джиды. Словно море, камыш шумит и волнуется. Вы видите, как зеленая волна, взрытая подле вас порывом ветра, быстро несется вперед; вот она открыла верхушку скрывавшегося в камыше дерева, перескочила через него, промчалась еще немного дальше и исчезла в массе листьев. Амударьинские камыши - настоящие джунгли здешних мест. В них с успехом может укрыться верблюд и даже всадник, сидящий на его горбе, - так высоки эти заросли. Только кабанам и тиграм доступна непролазная чаща гибких, упругих, как сталь, стеблей, увенчанных метелкой крупных темных листьев. Кабаны чувствуют себя здесь как рыба в воде. В низовьях Аму их так много, что казаки зимой бьют их целыми возами. Настоящий хозяин здешних джунглей, однако, не кабан, а тигр. Мне не случилось ни видеть этого зверя, ни слышать его рева, я видел только его следы, овальные ямки, оттиснутые на песке подушками его лап. Как царь зверей, тигр показывается только за делом, а дела у него много и в камыше. В противуположность своему африканскому собрату льву, он редко выдает свое присутствие ревом. Только в ту пору, когда кошки задают свои концерты, в непролазной чаще, как рассказывали казаки, иногда раздается глухое урчание: это тигровая серенада. Нередко, по словам местных жителей, в камыше можно слышать пронзительный визг кабана: это тигр хозяйничает в своем царстве. В Кунграде я видел одного казака, года два тому назад на охоте имевшего столкновение с царственным зверем. Столкновение кончилось тем, что тигр ушел невредимым, а казак на память об этой встрече до сих пор носит на своем лице глубокие следы его когтей.
Сколько фазанов в здешних камышах и тугаях! Рано утром, едва только взойдет солнце, там и здесь по берегам реки раздается отрывистый крик петуха, похожий на сокращенное кукурику. Вот бы куда наших воскресных охотников в их модных пиджачках с иголочки, с их дорогими двустволками! Воображаю, сколько благородной крови перепортит себе такой немврод в своем охотничьем рвении. После тщетной попытки продраться сквозь чащу камыша или колючего кустарника, изодрав свой пиджачок, исцарапав до крови руки, он проклянет всех фазанов на свете и бросит охоту, не убив ни одной птицы. Здесь надо уметь ходить, уметь пользоваться кабаньими тропами и знать их, здесь нужна также сила и привычка ориентироваться в чаще.
Глупость этой красивой птицы может поспорить с глупостью индейки. Проживая в непролазной чаще камышей, фазан воображает, что стоит ему притаиться, и никакой глаз не откроет его присутствия. Расчет этот верен, но только до тех пор, пока фазан находится в чаще камыша. На свою беду, он нередко выходит на голые глинистые полянки, среди которых кое-где торчат чахлые кустики. Завидев охотника, он прячется под кустик, но прячется так, что его красный хвост, как сигнальный флаг, виден без малого за версту. Под этим прикрытием фазан сидит до последней возможности, т. е. до тех пор, пока охотнику остается сделать еще два-три шага, чтобы наступить птице на хвост.
Так же искусно прячутся фазаны, когда сидят на ветвях джиды, где частенько лакомятся сладкими ягодами. Мне не раз случалось заставать их за этим занятием. На одном деревце сидят несколько штук фазанов. Подхожу к этому обществу шагов на двадцать, стреляю. Убитый фазан валится на землю, а остальные плотнее прижимаются к тонким ветвям дерева, очевидно, воображая, что их не видно. Стреляю второй раз, падает еще фазан. Тогда только оставшиеся в живых начинают догадываться, что дело их плохо, и улетают в чащу.
Много интересных птиц водится в амударьинских камышах.
Истинным украшением здешних мест является зеленая щурка. Она придает пейзажу тропический оттенок. Небольшими стайками носятся эти миловидные птицы над камышом вблизи воды. По временам то та, то другая садится на стебель, и тогда совершенно исчезает из глаз наблюдателя. Ея травяно-зеленое тело с заостренным хвостом на некотором расстоянии чрезвычайно походит на лист камыша.
На ветках ивы близ самой воды нередко приходилось видеть гнезда ремеза. Это - самая маленькая из птиц не только туркестанской, но и всей русской природы. Гнездо, имеющее вид кошелька с одним входным отверстием, построено из пуха ивы. Ремез подвешивает его на тоненьких ветках ивы над самой водой. При таком положении оно прекрасно защищено от всякого рода врагов. Ни ворона, ни крыса, ни какой другой зверек не могут добраться до гнезда, так как тонкая ветка гнется, и любитель птичьих яиц или птенцов рискует свалиться в воду.
Н. Н. Каразин. На Амударье
Особенное оживление царит в низовьях Амударьи на озерах с берегами, поросшими камышом. Тысячи крачек и чаек с криком носятся над водою. Стайки черных лысух, завидя приближающуюся лодку, спешат уйти в камыши. Там и здесь среди желтых или зеленых стеблей виднеются высокие фигуры пурпуровых и белых цапель. По временам пролетают мимо черные ибисы, или каравайки, белые колпицы, пеликаны и утки (Никольский, 1900. - rus_turk.).
12-го июля, после многочисленных остановок с торговыми целями, Чулак наконец доставил меня на Кукские рыбные промысла. На Куке нет постоянного населения. Летом, во время лова красной рыбы (шипа), сюда съезжаются каракалпаки, узбеки, киргизы, русские, даже армяне и евреи. Все эти рыболовы поселяются в юртах или в наскоро сколоченных домиках, и живут здесь, пока не окончится промысловый сезон; часто рыболовы-каракалпаки устраивают из вязанок камыша особые плавучие шалаши; один из таких шалашей представлен на прилагаемом рисунке.
Н. Н. Каразин. Плавучие рыбачьи шалаши на оз. Сары-Куле
На Куке уж ждали меня. Мне была поставлена каракалпакская юрта, в нее внесли кое-какую мебель, и вообще заметно было желание доставить мне некоторый комфорт. Все это очень удивляло Чулака, и на его толстом лице с заплывшими глазками ясно можно было прочесть: «Вот тебе на!.. а я думал это казак, а это, видно, тюря…» - так называют туземцы чиновников.
Н. Н. Каразин. Каракалпакская юрта
Мой любезный хозяин показал мне все, что касается местного рыболовства. В это время порядочно ловился шип, единственный представитель красной рыбы в бассейне Аральского моря.
Шипов то и дело вытаскивали сетями; шипы плавали в садках; за обедом подавался вареный или жареный шип, и даже в плов из курицы кухарка моего хозяина не задумалась налить шиповьего жира. Пойманную рыбу здесь сажают в садки, чтобы выдержать ее до глубокой осени. Тогда ее режут и в свежем виде отправляют на верблюдах в Оренбург. Остальные породы рыб здесь в полном пренебрежении. Только туземцы ловят еще сазанов, но и то исключительно для собственного употребления. Между тем сазанов здесь так много, что ими можно было бы прокормить все население Туркестана. Чтобы показать мне, как велико обилие рыбы, мой хозяин велел забросить в воду небольшой ручной бредешок. Не прошло и часа, как в нашей лодке лежало более сотни сазанов в пол-аршина длиной.
Тем же бредешком вытащили пару лопатоносов. Это - рыба в высшей степени интересная в научном отношении. Она относится к семейству осетровых, но представляет много особенностей. По величине лопатонос не больше стерляди средних размеров; вдоль тела, как у стерляди, тянутся пять рядов костяных бляшек. Зато нос его не имеет ничего общего со стерляжьим: широкий, закругленный, похожий на заступ, нос этот вооружен сверху несколькими крючками, назначение которых никому не известно. Еще более странный вид имеет хвост этой замечательной рыбы. Верхняя лопасть его переходит в длинную тонкую нить. Интересно географическое распространение лопатоноса. В настоящее время известны только четыре породы этой рыбы; из них одна водится в Сырдарье, две - в Амударье, и одна не ближе не дальше как в Америке, в реке Миссисипи. Нигде больше лопатонос не встречается. Это удивительное распространение объясняется причинами, можно сказать, историческими. В пластах очень древних эпох найдены остатки рыб, близких к лопатоносу. Надо думать поэтому, что и сами лопатоносы представляют из себя рыб древнего происхождения. Это - животные далекого прошлого, прежних геологических эпох, уцелевшие до наших дней. В свое время они процветали и водились, вероятно, на всем пространстве Азии и Америки. С течением времени лопатоносы стали вымирать, вымерли почти всюду, за исключением Миссисипи и рек Аральского бассейна. Почему они уцелели только в этих реках и нигде больше, на этот вопрос мы не можем ответить. Надо полагать, что именно здесь они нашли наиболее благоприятные условия для своего существования; но в чем заключаются эти условия, никто не знает (Никольский, 1900. - rus_turk.).
Отсюда мне надо было ехать в хивинский город Кунград, до которого от Кукских промыслов считают около 40 верст. Один из временных жителей Кука снабдил меня лошадью и тележкой, а в качестве кучера и проводника послал своего 14-летнего сына Васяньку. Васянька, хотя был и бойкий мальчишка, но дорогу знал плохо. На первых же пяти верстах он сбился с пути, и чтобы поправить ошибку, поехал пашней с неснятым еще кунжутом. Прибежал владелец пашни и задал моему кучеру здоровый нагоняй, но этот урок нисколько не прибавил у Васяньки опытности. Проехав еще несколько верст, он опять сбился с дороги, и так продолжалось до позднего вечера, когда вдали показались высокие минареты Кунграда. Но тут-то, в конце пути, злой рок и приготовил для нас самую главную ловушку. Это был широкий и глубокий арык, чрез который нам надо было переправиться. Васянька с храбростью, свойственной его возрасту, въехал в эту канаву, но на середине ее лошадь увязла в вязком дне и, несмотря на всевозможные поощрения, ни за что не хотела выбраться оттуда. Она металась из стороны в сторону, билась, попыталась было лягнуть, но из этого ничего не вышло; наконец она легла на бок. Васяньке пришлось лезть в воду, чтобы распречь лошадь, а тележка, сколько мы ни старались вытащить ее, так и осталась завязшей перед ними колесами в грязи. Тем временем стемнело, появились тучи комаров и начали заниматься своим делом. Кое-как приладили мы полог, прикрепив одну сторону к задним колесам, остававшимся на сухом месте, а другую к жиденькому кустику. Затем, напившись вместо чаю воды с клюквенным экстрактом, мы завалились спать. Но злой рок, вероятно, рассудил, что не стоило ему и хлопотать для того только, чтобы мы выспались, и стал действовать снова. Началось с того, что лошадь, привязанная к тем же задним колесам, стала метаться; очевидно, комары слишком старательно занимались своим делом. Полог дрожал, наконец оторвался от кустика и покрыл нас с Васянькой. Пришлось вылезать и поправлять беду. Ну, думаем себе, теперь крепко, не упадет. Только это мы подумали и успокоились было, как лошадь сообразила, что сколько ни мечись и ни мотай головой, от комаров не избавишься. Давай-ка я поваляюсь - решила она - и действительно начала валяться. Должно быть, этот способ оказался много более целесообразным, потому что с тех пор она уже не переставала валяться почти до белой зари. Сквозь прозрачную стенку полога я видел, как наш добрый конь, лежа бок о бок со мной, вскидывал ноги кверху и поворачивался на спину. Так как, кроме двух колес тележки, вблизи не было никакого предмета, к которому можно было бы надежно привязать его, то мне оставалось только заниматься рассуждением о том, перекинется ли он на мою сторону, или постеснится присутствия полога. Такого рода соображения, конечно, не могли оказать на меня снотворного действия; к тому же вся история происходила на сыпучем песке; лошадь подняла страшную пыль; сквозь редкую кисею пыль проникла и в полог, набилась нам в глаза, нос и рот; Васянька начал чихать, я стал кашлять, а лошадь продолжала валяться. Так дело тянулось до глубокой ночи, когда комары, испугавшись наступившей прохлады, улетели по своим домам. Навалявшийся вдосталь конь встал, и мы под слоем песку начали было дремать. Но, видно, не суждено было нам спать в эту ночь. Скоро мы вскочили и слышим: лошадь неистово бьется, а где-то близко около нас, может быть, шагах во ста, раздается адский концерт. «Га… га… га… и… и… и… га… га…» - доносилось до нас. Звуки переливались, то замирали, то снова раздавались с удвоенной силой, словно толпа трусливых дикарей пыталась напугать нас криком, по временам прислушивалась, каков эффект, и снова принималась кричать. Это были шакалы, судя по вою, огромной стаей собравшиеся близ нашего полога. Не могу решить, чего хотели от нас эти трусливые обжоры; если их послал злой рок, чтобы не дать нам спать, то он достиг своей цели. Долго услаждали они наш слух своим пением, наконец это нам надоело, я выстрелил из револьвера, и певцы мгновенно замолкли. Воображаю, как они удирали! Тем временем стало светать. Как только окончательно рассвело и на пашнях появились люди, Васянька сбегал туда и привел каракалпака, с помощью которого мы вытащили тележку из арыка.
Крытая улица в Кунграде. Конец XIX в.
Кунград - типичный среднеазиатский город. Настоящих домов в европейском смысле слова в нем нет. Вместо них - низенькие глиняные мазанки с плоскими крышами, с навесами, обращенными на улицу, и с дверью, проделанной под навесом. Наружные стены совершенно без окон, да и на двор, как говорят, выходят не окна, а просто четырехугольные дыры, в холодную погоду прикрываемые доской или тряпкой. Улицы кривые и узкие, так что в случае, если встретятся две арбы, одну необходимо остановить и на руках оттащить к самой стене, иначе они не разъедутся. Местами с одной стороны улицы на другую поверх крыш положены жерди, а на них набросаны ветви, камыш и всякий мусор. Всюду грязь и вонь… Вот какова физиономия Кунграда. Совершенно тот же облик имеют и все другие хивинские города, не исключая, как говорят, и столицы ханства. Как все азиаты, кунградские жители ведут уличную жизнь, в особенности большое оживление царит на базаре. Здесь по обе стороны довольно длинной крытой улицы тянется сплошной ряд лавок. Вот мясная лавка с бараньими тушами, с лошадиными окороками, висящими под навесом, и с тучами мух, носящихся над мясом. Рядом, среди обрезков кожи, хивинец точает азиатские калоши; напротив, через улицу лежат груды арбузов, дынь, луку и другой зелени; тут же, в одном доме, примостился мастер, деревянным штампом набивающий аляповатые узоры на бумажной ткани. Немного дальше вы встретите завод кунжутного масла, такую же мазанку, как и все; сквозь растворенные двери ее виден верблюд, вращающий пест в большой деревянной ступе. Рядом продают кирпичный чай, чуреки [пресные лепешки], рис, какие-то сухие корешки и травы, развешанные гирляндами, какие-то снадобья в виде порошков; там опять арбузы или ресторан с дымящимися котлами и с запахом горелого сала. Картину дополняет пестрая толпа суетящихся около лавок людей. Тут и хивинцы в полосатых халатах, и каракалпаки; вон чернеет огромная яйцевидная папаха туркмена, а вот и киргизы с красными платками на бритых головах; в толпу замешался один казак из сотни, стоящей в Кунграде… Все это спорит, приценивается, кричит; где-то скрипит верблюд, пищит козленок, и над всем этим содомом доминирует оглушительный звон котельщиков, нещадно бьющих молотом по медной посуде.
В Кунграде меня приютил агент российского общества транспортирования кладей. Как специалист по части путей сообщения в здешней местности, он помог мне снарядиться в дальнейшую дорогу.
ПРОДОЛЖЕНИЕТого же автора:
• Путешествие на озеро Балхаш и в Семиреченскую область;
• Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область;
• В Северной Персии.
См. также:
• Ф. Н. Колушев. Охота на тигров;
• В. И. Масальский: Россия. Полное географическое описание нашего отечества. 1913.
А. М. Никольский. Летние поездки натуралиста. - СПб., 1900.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
Н. Н. Каразин. Бассейн Амударьи. Базар в Ходжейли
II. На Амударье
С большим трудом, при содействии местного начальства, удалось нанять каюк, и то только до Нукуса. 2-го июля, в сопровождении нескольких солдат, которые уже давно ждали случая ехать в Нукус, и двух гребцов хивинцев, я наконец тронулся в дальнейший путь.
Аму… впрочем, прежде всего надо сказать, что такое хивинский каюк. Это - огромное корыто, выдолбленное из тополевого бревна с такими же досками, набитыми по бортам. Хотя при этой неуклюжей лодке полагаются весла, но, как плавники рыб, они служат только для того, чтобы направлять движение. Каюк несется исключительно силой течения, а вверх его тянут бичевой. Аму - великолепный гигантский поток, прорезывающий с северо-востока на юго-запад Туранскую низменность. Ни Волга, ни Днепр и никакие другие российские реки не могут дать представления о том, что такое Аму. Уже близ Петроалександровска река так широка, что противуположный берег виднеется неясно, как в тумане; а если смотреть наискось, поверхность воды сливается с горизонтом. И вот такая-то масса воды несется в Аральское море с головокружительной быстротой. Местами зубчатые волны вечно бороздят поверхность Аму; это - не те волны, которые разводит ветер; это - сама река несется и скачет по каменистому дну, повторяя все его неровности. Кое-где вода бурлит и кипит, как в котле. Местами, втягивая плывущие предметы, крутятся суводи, заметные издали по своей гладкой блестящей поверхности. Неудивительно, что русло, пробитое Амударьей среди низменной пустыни, не всегда может сдержать этот могучий поток. Без всякой видимой причины то там, то здесь Аму начинает вдруг подмывать берег, обыкновенно правый. Глыба за глыбой с грохотом, напоминающим пушечный выстрел, валится в воду, и все, что есть на берегу, летит туда же. Водоподъемные машины, кишлаки с башнями, сады - ничто не в силах удержать яростные волны. До какой степени быстро пробивает Аму себе новое русло, можно было видеть близ Петроалександровска. Несколько ниже укрепления из реки был проведен арык, через который сначала прыгали сартовские мальчишки. Аму почему-то полюбился этот арык, она направила туда свои воды, быстро раздвинула его берега, и не прошло лета, как он превратился в огромный проток около версты в ширину. Сады вместе с кишлаками и пашнями, разбитые вдоль этой бывшей канавки, - все было подхвачено бешеной рекой и исчезло без всякого следа.
Кишлак. Фото Г. О. Графтио, конец XIX в.
Эта величайшая из рек, протекающих по пустыне, с давних пор славится своими капризами. Известно, что в прежнее время она впадала в Каспийское море: затем почему-то переменила направление и стала изливаться в Арал. До сих пор сохранилось древнее русло, так называемый Узбой, а в Красноводском заливе на берегу Каспийского моря находится место, представляющее все признаки прежнего устья огромной реки. Когда совершился этот переворот, достоверно не известно; во всяком случае, - настолько недавно, что предания об Аму. впадающей в Каспий, до сего времени сохранились в памяти местных жителей. Существует даже предположение, что река повернула в Аральское море благодаря неосторожности туземцев, перепрудивших рукава ее плотинами. Однако многие ученые сомневаются в справедливости такого объяснения. Эти ученые полагают, что Аму направилась на восток к Аралу вследствие медленного векового повышения местности между средним течением реки и Каспийским морем. Как бы то ни было, перемена русла не принесла пользы человеку. Если бы, вытекая с Памира, Аму впадала в Каспийское море, она соединила бы Центральную Россию со Средней Азией. Это был бы исполинский путь, по которому русские товары шли бы до границ Афганистана, а среднеазиатские товары на Волгу. Теперь же, впадая в пустынное Аральское море, откуда нет никакого выхода, Аму представляет из себя отрезанный ломоть; ее значение для торговли ничтожно. Естественно возникает вопрос: нельзя ли снова направить реку в Каспийское море? Еще Петр Великий снарядил экспедицию, которая должна была решить его. Экспедиция эта не дошла даже до места назначения. В начале восьмидесятых годов тем же вопросом занималась большая экспедиция Министерства путей сообщения. Потратили огромные деньги и все-таки не пришли ни к каким определенным выводам. Те ученые, которые объясняют поворот Аму вековым поднятием страны, высказывают убеждение, что никакие, даже самые грандиозные работы не в состоянии направить реку по древнему руслу. Другие же, главным образом инженеры, считают предприятие не столь безнадежным и потому продолжают изучать вопрос на месте.
Такова Аму, по которой плыл теперь наш каюк (Никольский, 1900. - rus_turk.).
Как быстро мчало течение наш каюк, можно судить по тому, что, отвалив от укрепления в 2 часа дня, на другой день поздно вечером мы были уже в Нукусе, то есть проплыли более 200 верст, при этом ночевали на берегу, а днем несколько раз останавливались в аулах, чтобы купить баранины. От Петроалександровска Аму протекает по большей части среди пустыни. С каюка мы видели песчаные барханы, которые так надоели в Кизыл-Кумах. Местами холмы прерывались ровными пространствами, поросшими кустами тамариска, дикого барбариса, колючки; то, вероятно, были такыры. Только кое-где по берегу узкой каемкой зеленеет тальник, или джида, - местное дерево, плоды которого так похожи на крошечные финики. Сады и пашни попадались нам редко. Очевидно, в настоящее время Хивинский оазис не есть сплошная полоса обработанной земли; это скорее цепь небольших, вытянутых по обоим берегам реки оазисов, отделенных друг от друга широкими промежутками пустыни. Нет никакого сомнения, что пустынность берегов Аму не есть следствие невозможности оросить их и превратить в ряд садов и пашен. Туземцы, хотя и превосходные гидротехники, но они стараются возделывать землю там, где из Аму можно вывести воду без особых хлопот обыкновенным арыком. Они неохотно поселяются в тех местах берега, где для орошения необходимы водоподъемные машины. Как ни просты эти сооружения, все же они требуют особых расходов. По простоте эти машины, действительно, замечательны. Представьте себе пароходное колесо, установленное у берега так, чтобы оно могло вертеться силой течения. К окружности колеса приделаны ведра, черпающие воду и выливающие ее в желоб. Если прибавить к этому, что колесо можно по желанию остановить простым бревном, то описание машины можно считать оконченным. Таким образом, при помощи этих сооружений вода сама себя черпает и сама себя поднимает кверху, что возможно, конечно, только при той силе течения, при той стремительности, с какой Аму торопится добраться до Аральского моря. Несмотря на то, что здесь природой даны человеку все средства, чтобы победить пустыню и превратить ее в культурные земли, мы видим, что победа по большей части остается на стороне пустыни. Малочисленность населения составляет, конечно, главную причину этого явления; к тому же еще не так давно, до занятия края русскими войсками, земледелец не был гарантирован здесь от того, что в один прекрасный день налетит на него шайка бродячих туркмен, отрубит ему голову или уведет в плен. В настоящее время, с появлением русских, когда разбои как профессия прекратились, Хивинский оазис может ожидать более счастливого будущего.
Кстати, несколько слов об отношениях Хивы к России. Хива de jure до известной степени самостоятельное ханство, но de facto это не более как русская губерния, губернатор которой обладает особыми полномочиями хана, то есть он может рубить своим подданным головы, сколько ему угодно, брать с жителей подати, пока у них есть что отдавать. Ханство имеет свою монету и свое, с позволения сказать, войско и т. д., но в тех случаях, где распоряжения хана, хотя бы косвенно, могут коснуться русских подданных, он поступает так, как ему «рекомендует» наша администрация, в лице начальника Амударьинского отдела. Для России очень удобен такой порядок вещей и, наоборот, было бы невыгодным присоединять Хивинское ханство к своим владениям. Наши азиатские окраины требуют больших расходов на содержание в них войска, администрации и т. д., но в большинстве случаев они не вознаграждают этих затрат доходами; другими словами, окраины дают нам пока только убытки. То же самое было бы, если бы Хива превратилась в Хивинский округ или уезд. Между тем в настоящее время, когда она существует на правах самостоятельного ханства и управляется сама по себе, она не стоит нам ни гроша, а из повиновения России выйти не может, если бы даже ей и взбрела в голову эта нелепая мысль. Как хивинцы управляются - это их дело. России пока некогда нянчиться с ними. Довольно с них и того, что она избавила их от систематических разбоев киргиз и туркмен.
Нукус - это маленькая крепостца, которая была бы игрушкой где-нибудь на западных границах нашего государства, но здесь она держит в страхе все Хивинское ханство. Впрочем, в настоящее время она постепенно утрачивает свое значение, по мере того как хивинцы привыкают к мысли о необходимости и выгоде жить под крылом России. Кроме небольшого гарнизона, в Нукусе живет начальник Чимбайского уезда, к которому относятся русские земли вниз по Аму до самого моря.
Из Нукуса мне надо было плыть дальше в устье реки, в проток Кук. Если трудно было нанять каюк в Петроалександровске, то еще труднее найти средства спуститься из Нукуса вниз. Если бы не уральский казак, живущий здесь в качестве поселенца, мне долго пришлось бы ждать случая. Казак этот проведал, что из хивинского городка Ходжейли отправляется вниз по Аму каюк с товаром, владелец которого намерен торговать в аулах, лежащих в устье реки, и между прочим посетит приток Кук.
Наскоро собравшись, в сопровождении Кожевникова - так звали казака - я направился в Ходжейли. До перевоза нас довезли на казенной телеге. Телега вернулась назад, а мы остались на берегу реки драть горло, вызывая с той стороны лодку. Сначала завопил Кожевников и докричался до хрипоты, затем к нему присоединился и я, и тоже охрип; на той стороне не обнаруживалось никаких признаков движения. Наконец я начал стрелять и по одному разу, и дуплетом, перепалил при этом столько пороху, сколько было бы довольно для доброй охоты по бекасам; два с лишним часа изощрялись мы в различных попытках обратить на себя внимание перевозчика, и все-таки не добились толку. Нас перевез казак, случайно проходивший мимо. Пока мы возились с переправой, наступила ночь, и мы должны были заночевать на берегу. Когда мы уже улеглись спать, явился и перевозчик, отлучавшийся куда-то по своим домашним делам. Утром, к счастью, довольно скоро, но так же случайно, нам удалось нанять арбу, и мы потряслись на ней в городок Ходжейли; до него от перевоза считают не более шести верст. Каюк, на котором я предполагал плыть, еще не был готов: хозяин грузил в него товар, собираясь выехать только на следующий день. Кожевников вернулся в Нукус, а я остановился у ходжейлинского жителя, армянина. Наконец Чулак - так звали моего будущего спутника - нагрузил каюк хлопком еще в коробочках, деревянными сундуками, халатами, разной посудой, чаем, всякой мелочью, и мы поплыли вниз по Аму. Таким образом я очутился в сообществе 7 человек туземцев, одного сарта, хозяина, и 6 каракалпак, рабочих; из них ни один не знал ни слова по-русски. К счастью, с грехом пополам я умел объясняться на киргизском наречье, по крайней мере знал с полсотни самых необходимых слов, и этого было достаточно, чтобы у нас завязалась довольно оживленная беседа. Я вспомнил Дарью Сидоровну. Воображаю, как рассердилась бы она, если бы видела меня с этими «собаками» - так называла она всех азиатов.
Так как на судне, где я был пассажиром, не полагалось ни буфета, ни прислуги, то о своем продовольствии я должен был заботиться сам. По пути Чулак приставал к каждому аулу и открывал свою лавочку. Если это случалось не скажу во время обеда или завтрака, а просто когда хотелось есть, хотя бы и утром, я принимался действовать. Пока Чулак с азиатским красноречием распинался за свой товар пред покупателями-каракалпаками, я подзывал каракалпачонка и объяснял ему, что мне нужна курица. Бегом отправлялся он в юрту, и вскоре вместе с ним с курицей в руках являлась, обыкновенно очень старая, каракалпачка. В здешних аулах никогда не спрашивали с меня более 5 копеек за курицу. Уплатив что следует, я брал ее и немедленно прекращал ее птичье существование, а затем, проделав все, что в этих случаях полагается, начинал варить суп. Вместе с этим я ставил на костер и чайник для чаю. Пока я занимался этим полезным делом, являлась целая орда каракалпакских дам, по большей части старух, и детей. В руках они держали по курице, а некоторые и сразу двух, зажав их под мышками. Все это предназначалось мне в продажу, но так как мне и одной было много, то от остальных приходилось отказываться. Тогда каракалпачки начинали предлагать пару за 5 коп. Чтобы не обидеть старух, я давал им по горсти сухарей, а ребятам по куску сахару, и они с довольным видом уносили своих кур.
Ночевали мы точно также близ аулов. Едва только начинало смеркаться, появлялись всесветные кровопийцы - комары. Мои спутники забивались в наскоро разбитую палатку, а я ставил на каюке свой полог, который приобрел в Казалинске, зная по опыту, что значит ночевать на комарах. Хорошо лежать в пологе, когда за его стенками раздается голодный вой этих возмутительных насекомых. Мириады их густым роем облепляют снаружи кисею полога; чуя кровь, они снуют вверх и вниз, отыскивая, нет ли где дырочки. Вы лежите и слышите яростный гул, по временам его покрывает высокий писк отдельного комаришки, который вертится около вашего уха по ту сторону тонкой стенки. Вы лежите и, глядя на мерцающие сквозь кисею звезды, думаете: «Ничего, пищите себе, а я буду спать». И я действительно спал, спал так, что комары в конце концов, вероятно, объявляли меня мертвым и отправлялись искать живого человека. Утром я просыпался, когда каюк уже плыл по середине реки. Ниже Нукуса Аму рассыпается на несколько рукавов, впадающих самостоятельно в море. Мы шли сначала протоком Кунядарьей, затем Ишаном, и наконец повернули в Кук. В дельте природа берегов носит иной характер, нежели выше Нукуса. Здесь уже не видно пустыни. Зеленым бордюром окаймляют протоки тугаи, или прибрежные леса джиды и тальника. Кое-где они прерываются темной зеленью камышей, и чем ближе к морю, тем гуще и выше эти камыши и тем шире захватывают они берег; местами они превращаются в огромные заросли. Особенно удобно любоваться этой чащей с песчаных холмиков, которые там и сям в виде островков торчат среди сплошной зелени листьев. Целое море темно-зеленых верхушек камыша до самого горизонта расстилается пред вашими глазами. Как в открытом море, глаз не встречает никаких неровностей; кое-где только желтеют гребни этих одиноких холмов или возвышается отдельное деревцо джиды. Словно море, камыш шумит и волнуется. Вы видите, как зеленая волна, взрытая подле вас порывом ветра, быстро несется вперед; вот она открыла верхушку скрывавшегося в камыше дерева, перескочила через него, промчалась еще немного дальше и исчезла в массе листьев. Амударьинские камыши - настоящие джунгли здешних мест. В них с успехом может укрыться верблюд и даже всадник, сидящий на его горбе, - так высоки эти заросли. Только кабанам и тиграм доступна непролазная чаща гибких, упругих, как сталь, стеблей, увенчанных метелкой крупных темных листьев. Кабаны чувствуют себя здесь как рыба в воде. В низовьях Аму их так много, что казаки зимой бьют их целыми возами. Настоящий хозяин здешних джунглей, однако, не кабан, а тигр. Мне не случилось ни видеть этого зверя, ни слышать его рева, я видел только его следы, овальные ямки, оттиснутые на песке подушками его лап. Как царь зверей, тигр показывается только за делом, а дела у него много и в камыше. В противуположность своему африканскому собрату льву, он редко выдает свое присутствие ревом. Только в ту пору, когда кошки задают свои концерты, в непролазной чаще, как рассказывали казаки, иногда раздается глухое урчание: это тигровая серенада. Нередко, по словам местных жителей, в камыше можно слышать пронзительный визг кабана: это тигр хозяйничает в своем царстве. В Кунграде я видел одного казака, года два тому назад на охоте имевшего столкновение с царственным зверем. Столкновение кончилось тем, что тигр ушел невредимым, а казак на память об этой встрече до сих пор носит на своем лице глубокие следы его когтей.
Сколько фазанов в здешних камышах и тугаях! Рано утром, едва только взойдет солнце, там и здесь по берегам реки раздается отрывистый крик петуха, похожий на сокращенное кукурику. Вот бы куда наших воскресных охотников в их модных пиджачках с иголочки, с их дорогими двустволками! Воображаю, сколько благородной крови перепортит себе такой немврод в своем охотничьем рвении. После тщетной попытки продраться сквозь чащу камыша или колючего кустарника, изодрав свой пиджачок, исцарапав до крови руки, он проклянет всех фазанов на свете и бросит охоту, не убив ни одной птицы. Здесь надо уметь ходить, уметь пользоваться кабаньими тропами и знать их, здесь нужна также сила и привычка ориентироваться в чаще.
Глупость этой красивой птицы может поспорить с глупостью индейки. Проживая в непролазной чаще камышей, фазан воображает, что стоит ему притаиться, и никакой глаз не откроет его присутствия. Расчет этот верен, но только до тех пор, пока фазан находится в чаще камыша. На свою беду, он нередко выходит на голые глинистые полянки, среди которых кое-где торчат чахлые кустики. Завидев охотника, он прячется под кустик, но прячется так, что его красный хвост, как сигнальный флаг, виден без малого за версту. Под этим прикрытием фазан сидит до последней возможности, т. е. до тех пор, пока охотнику остается сделать еще два-три шага, чтобы наступить птице на хвост.
Так же искусно прячутся фазаны, когда сидят на ветвях джиды, где частенько лакомятся сладкими ягодами. Мне не раз случалось заставать их за этим занятием. На одном деревце сидят несколько штук фазанов. Подхожу к этому обществу шагов на двадцать, стреляю. Убитый фазан валится на землю, а остальные плотнее прижимаются к тонким ветвям дерева, очевидно, воображая, что их не видно. Стреляю второй раз, падает еще фазан. Тогда только оставшиеся в живых начинают догадываться, что дело их плохо, и улетают в чащу.
Много интересных птиц водится в амударьинских камышах.
Истинным украшением здешних мест является зеленая щурка. Она придает пейзажу тропический оттенок. Небольшими стайками носятся эти миловидные птицы над камышом вблизи воды. По временам то та, то другая садится на стебель, и тогда совершенно исчезает из глаз наблюдателя. Ея травяно-зеленое тело с заостренным хвостом на некотором расстоянии чрезвычайно походит на лист камыша.
На ветках ивы близ самой воды нередко приходилось видеть гнезда ремеза. Это - самая маленькая из птиц не только туркестанской, но и всей русской природы. Гнездо, имеющее вид кошелька с одним входным отверстием, построено из пуха ивы. Ремез подвешивает его на тоненьких ветках ивы над самой водой. При таком положении оно прекрасно защищено от всякого рода врагов. Ни ворона, ни крыса, ни какой другой зверек не могут добраться до гнезда, так как тонкая ветка гнется, и любитель птичьих яиц или птенцов рискует свалиться в воду.
Н. Н. Каразин. На Амударье
Особенное оживление царит в низовьях Амударьи на озерах с берегами, поросшими камышом. Тысячи крачек и чаек с криком носятся над водою. Стайки черных лысух, завидя приближающуюся лодку, спешат уйти в камыши. Там и здесь среди желтых или зеленых стеблей виднеются высокие фигуры пурпуровых и белых цапель. По временам пролетают мимо черные ибисы, или каравайки, белые колпицы, пеликаны и утки (Никольский, 1900. - rus_turk.).
12-го июля, после многочисленных остановок с торговыми целями, Чулак наконец доставил меня на Кукские рыбные промысла. На Куке нет постоянного населения. Летом, во время лова красной рыбы (шипа), сюда съезжаются каракалпаки, узбеки, киргизы, русские, даже армяне и евреи. Все эти рыболовы поселяются в юртах или в наскоро сколоченных домиках, и живут здесь, пока не окончится промысловый сезон; часто рыболовы-каракалпаки устраивают из вязанок камыша особые плавучие шалаши; один из таких шалашей представлен на прилагаемом рисунке.
Н. Н. Каразин. Плавучие рыбачьи шалаши на оз. Сары-Куле
На Куке уж ждали меня. Мне была поставлена каракалпакская юрта, в нее внесли кое-какую мебель, и вообще заметно было желание доставить мне некоторый комфорт. Все это очень удивляло Чулака, и на его толстом лице с заплывшими глазками ясно можно было прочесть: «Вот тебе на!.. а я думал это казак, а это, видно, тюря…» - так называют туземцы чиновников.
Н. Н. Каразин. Каракалпакская юрта
Мой любезный хозяин показал мне все, что касается местного рыболовства. В это время порядочно ловился шип, единственный представитель красной рыбы в бассейне Аральского моря.
Шипов то и дело вытаскивали сетями; шипы плавали в садках; за обедом подавался вареный или жареный шип, и даже в плов из курицы кухарка моего хозяина не задумалась налить шиповьего жира. Пойманную рыбу здесь сажают в садки, чтобы выдержать ее до глубокой осени. Тогда ее режут и в свежем виде отправляют на верблюдах в Оренбург. Остальные породы рыб здесь в полном пренебрежении. Только туземцы ловят еще сазанов, но и то исключительно для собственного употребления. Между тем сазанов здесь так много, что ими можно было бы прокормить все население Туркестана. Чтобы показать мне, как велико обилие рыбы, мой хозяин велел забросить в воду небольшой ручной бредешок. Не прошло и часа, как в нашей лодке лежало более сотни сазанов в пол-аршина длиной.
Тем же бредешком вытащили пару лопатоносов. Это - рыба в высшей степени интересная в научном отношении. Она относится к семейству осетровых, но представляет много особенностей. По величине лопатонос не больше стерляди средних размеров; вдоль тела, как у стерляди, тянутся пять рядов костяных бляшек. Зато нос его не имеет ничего общего со стерляжьим: широкий, закругленный, похожий на заступ, нос этот вооружен сверху несколькими крючками, назначение которых никому не известно. Еще более странный вид имеет хвост этой замечательной рыбы. Верхняя лопасть его переходит в длинную тонкую нить. Интересно географическое распространение лопатоноса. В настоящее время известны только четыре породы этой рыбы; из них одна водится в Сырдарье, две - в Амударье, и одна не ближе не дальше как в Америке, в реке Миссисипи. Нигде больше лопатонос не встречается. Это удивительное распространение объясняется причинами, можно сказать, историческими. В пластах очень древних эпох найдены остатки рыб, близких к лопатоносу. Надо думать поэтому, что и сами лопатоносы представляют из себя рыб древнего происхождения. Это - животные далекого прошлого, прежних геологических эпох, уцелевшие до наших дней. В свое время они процветали и водились, вероятно, на всем пространстве Азии и Америки. С течением времени лопатоносы стали вымирать, вымерли почти всюду, за исключением Миссисипи и рек Аральского бассейна. Почему они уцелели только в этих реках и нигде больше, на этот вопрос мы не можем ответить. Надо полагать, что именно здесь они нашли наиболее благоприятные условия для своего существования; но в чем заключаются эти условия, никто не знает (Никольский, 1900. - rus_turk.).
Отсюда мне надо было ехать в хивинский город Кунград, до которого от Кукских промыслов считают около 40 верст. Один из временных жителей Кука снабдил меня лошадью и тележкой, а в качестве кучера и проводника послал своего 14-летнего сына Васяньку. Васянька, хотя был и бойкий мальчишка, но дорогу знал плохо. На первых же пяти верстах он сбился с пути, и чтобы поправить ошибку, поехал пашней с неснятым еще кунжутом. Прибежал владелец пашни и задал моему кучеру здоровый нагоняй, но этот урок нисколько не прибавил у Васяньки опытности. Проехав еще несколько верст, он опять сбился с дороги, и так продолжалось до позднего вечера, когда вдали показались высокие минареты Кунграда. Но тут-то, в конце пути, злой рок и приготовил для нас самую главную ловушку. Это был широкий и глубокий арык, чрез который нам надо было переправиться. Васянька с храбростью, свойственной его возрасту, въехал в эту канаву, но на середине ее лошадь увязла в вязком дне и, несмотря на всевозможные поощрения, ни за что не хотела выбраться оттуда. Она металась из стороны в сторону, билась, попыталась было лягнуть, но из этого ничего не вышло; наконец она легла на бок. Васяньке пришлось лезть в воду, чтобы распречь лошадь, а тележка, сколько мы ни старались вытащить ее, так и осталась завязшей перед ними колесами в грязи. Тем временем стемнело, появились тучи комаров и начали заниматься своим делом. Кое-как приладили мы полог, прикрепив одну сторону к задним колесам, остававшимся на сухом месте, а другую к жиденькому кустику. Затем, напившись вместо чаю воды с клюквенным экстрактом, мы завалились спать. Но злой рок, вероятно, рассудил, что не стоило ему и хлопотать для того только, чтобы мы выспались, и стал действовать снова. Началось с того, что лошадь, привязанная к тем же задним колесам, стала метаться; очевидно, комары слишком старательно занимались своим делом. Полог дрожал, наконец оторвался от кустика и покрыл нас с Васянькой. Пришлось вылезать и поправлять беду. Ну, думаем себе, теперь крепко, не упадет. Только это мы подумали и успокоились было, как лошадь сообразила, что сколько ни мечись и ни мотай головой, от комаров не избавишься. Давай-ка я поваляюсь - решила она - и действительно начала валяться. Должно быть, этот способ оказался много более целесообразным, потому что с тех пор она уже не переставала валяться почти до белой зари. Сквозь прозрачную стенку полога я видел, как наш добрый конь, лежа бок о бок со мной, вскидывал ноги кверху и поворачивался на спину. Так как, кроме двух колес тележки, вблизи не было никакого предмета, к которому можно было бы надежно привязать его, то мне оставалось только заниматься рассуждением о том, перекинется ли он на мою сторону, или постеснится присутствия полога. Такого рода соображения, конечно, не могли оказать на меня снотворного действия; к тому же вся история происходила на сыпучем песке; лошадь подняла страшную пыль; сквозь редкую кисею пыль проникла и в полог, набилась нам в глаза, нос и рот; Васянька начал чихать, я стал кашлять, а лошадь продолжала валяться. Так дело тянулось до глубокой ночи, когда комары, испугавшись наступившей прохлады, улетели по своим домам. Навалявшийся вдосталь конь встал, и мы под слоем песку начали было дремать. Но, видно, не суждено было нам спать в эту ночь. Скоро мы вскочили и слышим: лошадь неистово бьется, а где-то близко около нас, может быть, шагах во ста, раздается адский концерт. «Га… га… га… и… и… и… га… га…» - доносилось до нас. Звуки переливались, то замирали, то снова раздавались с удвоенной силой, словно толпа трусливых дикарей пыталась напугать нас криком, по временам прислушивалась, каков эффект, и снова принималась кричать. Это были шакалы, судя по вою, огромной стаей собравшиеся близ нашего полога. Не могу решить, чего хотели от нас эти трусливые обжоры; если их послал злой рок, чтобы не дать нам спать, то он достиг своей цели. Долго услаждали они наш слух своим пением, наконец это нам надоело, я выстрелил из револьвера, и певцы мгновенно замолкли. Воображаю, как они удирали! Тем временем стало светать. Как только окончательно рассвело и на пашнях появились люди, Васянька сбегал туда и привел каракалпака, с помощью которого мы вытащили тележку из арыка.
Крытая улица в Кунграде. Конец XIX в.
Кунград - типичный среднеазиатский город. Настоящих домов в европейском смысле слова в нем нет. Вместо них - низенькие глиняные мазанки с плоскими крышами, с навесами, обращенными на улицу, и с дверью, проделанной под навесом. Наружные стены совершенно без окон, да и на двор, как говорят, выходят не окна, а просто четырехугольные дыры, в холодную погоду прикрываемые доской или тряпкой. Улицы кривые и узкие, так что в случае, если встретятся две арбы, одну необходимо остановить и на руках оттащить к самой стене, иначе они не разъедутся. Местами с одной стороны улицы на другую поверх крыш положены жерди, а на них набросаны ветви, камыш и всякий мусор. Всюду грязь и вонь… Вот какова физиономия Кунграда. Совершенно тот же облик имеют и все другие хивинские города, не исключая, как говорят, и столицы ханства. Как все азиаты, кунградские жители ведут уличную жизнь, в особенности большое оживление царит на базаре. Здесь по обе стороны довольно длинной крытой улицы тянется сплошной ряд лавок. Вот мясная лавка с бараньими тушами, с лошадиными окороками, висящими под навесом, и с тучами мух, носящихся над мясом. Рядом, среди обрезков кожи, хивинец точает азиатские калоши; напротив, через улицу лежат груды арбузов, дынь, луку и другой зелени; тут же, в одном доме, примостился мастер, деревянным штампом набивающий аляповатые узоры на бумажной ткани. Немного дальше вы встретите завод кунжутного масла, такую же мазанку, как и все; сквозь растворенные двери ее виден верблюд, вращающий пест в большой деревянной ступе. Рядом продают кирпичный чай, чуреки [пресные лепешки], рис, какие-то сухие корешки и травы, развешанные гирляндами, какие-то снадобья в виде порошков; там опять арбузы или ресторан с дымящимися котлами и с запахом горелого сала. Картину дополняет пестрая толпа суетящихся около лавок людей. Тут и хивинцы в полосатых халатах, и каракалпаки; вон чернеет огромная яйцевидная папаха туркмена, а вот и киргизы с красными платками на бритых головах; в толпу замешался один казак из сотни, стоящей в Кунграде… Все это спорит, приценивается, кричит; где-то скрипит верблюд, пищит козленок, и над всем этим содомом доминирует оглушительный звон котельщиков, нещадно бьющих молотом по медной посуде.
В Кунграде меня приютил агент российского общества транспортирования кладей. Как специалист по части путей сообщения в здешней местности, он помог мне снарядиться в дальнейшую дорогу.
ПРОДОЛЖЕНИЕТого же автора:
• Путешествие на озеро Балхаш и в Семиреченскую область;
• Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область;
• В Северной Персии.
См. также:
• Ф. Н. Колушев. Охота на тигров;
• В. И. Масальский: Россия. Полное географическое описание нашего отечества. 1913.