Через Кызылкум (от Казалинска до Петроалександровска)
А. Ф. Ивченко. Через Кизыл-Кум // Известия Императорского Русского географического общества. Том LII. Выпуск I. 1916.
Общий вид станции Казалинск. 1907. (vita-life777)
Мои ежегодные экскурсии в Киргизскую степь и Туркестан, начиная с 1901 г., для изучения явлений денудации степи уже давно показали мне необходимость пройти Кизылкумы. В 1903 г. мне помешала в этом лихорадка, которой я заболел во время поездки вдоль Сырдарьи, в 1904 г. мне не позволил этого перехода недостаток средств, и наконец в 1905 г., кое-как скопив маленькую сумму, я отправился в путь.
По железной дороге я доехал до Казалинска, где г. уездный начальник И. Л. Арзамасов принял все зависящие от него меры, чтобы устроить мой переход через Кизылкумы, за что считаю своим нравственным долгом принести ему мою глубокую признательность. Нанять верблюдов, проводника, сделать необходимые закупки мне усердно помогал служащий в уездном управлении Кадыр Баисов, заботы которого я всегда вспоминаю с глубокой благодарностью.
28 июня в 4 часа утра я с проводником Масакбаем Амандаевым и 3 верблюдами двинулся в путь. До переправы через Сырдарью и с ¼ версты за ней нас провожали караван-баш и брат Масакбая. Расставшись с ними, мы с Масакбаем отправились уже вдвоем.
Проехав по песчано-глинистым речным отложениям до Сырдарьи, мы нашли здесь ожидавший нас паром. Паром представлял собой несколько необычную картину и во всяком случае был наилучшим паромом, когда-либо мной виденным. По канату здесь ходил плавучий док бывшей Аральской флотилии. Быстро переправились мы через реку и скоро были на левом берегу ее.
Солнце уже взошло и начало жечь. Дорога была неровная, пересеченная рытвинами, с буграми, на которых росли кусты гребенщика. Песчано-глинистые отложения местами были покрыты выцветами соли; иногда на довольно значительное расстояние тянулся солончак, с растрескавшейся на многогранники коркой. Горизонт открывался довольно обширный, но глаз ничего другого не видел, кроме песков, кустов гребенщика, рытвин, солонцов. Влево некоторое время виднелись какие-то развалины, позади - полоса древесных зарослей у Казалинска; вскоре и это исчезло из глаз. Меж тем впереди показались пески и блеснула вода. Это было озеро Джуван-Куль. У западного конца его мы и остановились на дневку.
Джуван-Куль представляет собой не что иное, как старицу Сырдарьи. Оно извилисто и тянется на несколько верст. Мы шли на верблюдах вдоль незначительной части его около часу. Берега его, местами, также как и островки заросли камышами. Дичи и рыбы много. […] Там, где вода сошла, у берегов блестит выцветшая на поверхности соль.
Жара была довольно значительная, около 40 °Ц; ветер дул редкими слабыми порывами и мало облегчал жару; едва несколько маленьких облачков белело на ярко-синем небе. Мы воспользовались близостью озера и повели в воду наших верблюдов; они стояли по горло в воде, но и не думали пить воды; они еще не чувствовали жажды, так как напились воды вчера вечером. […] Переждав жару, мы тронулись в путь. […]
Под вечер проходим мимо колодца и могилы Кусум-хожа. Масакбай остановил верблюдов, сошел на землю и совершил молитву. После заката солнца стали на ночлег среди почковатой песчаной площади.
29 июня. Выехали еще до восхода солнца; несмотря на то, что термометр показывал около 20°, чувствовался холод. […]
Вскоре после восхода солнца подошли к Кувандарье. Правый берег низкий, песчаный, покрытый различной высоты грядками, постепенно передвигающимися по направлению к высоким песчаным буграм. Левый берег поднимался отвесно на высоту 2-3 метр.; только местами виднелись в обрыве выемки, где можно было подняться на берег. Сильное течение шло близ высокого берега.
Масакбай отправился искать брод; он долго провозился, пока нашел его. Мы садимся на верблюдов и вступаем в реку. Вначале идет мелкое дно, затем сразу дно круто обрывается - спускаемся как бы в ров; вода доходит до половины моего сапога, хотя я сижу на высоком верблюде. Наконец дно круто поднимается и мы выходим на противоположный берег. Это была наша последняя переправа за всю дорогу; впереди рек не было до самой Амударьи.
Пока мы набирали воду в бочонки, один из верблюдов отправился обратно через реку, так как на правом берегу корм был гораздо лучше, чем здесь. Прошло не менее ¼ часа, пока мы поймали и вернули беглеца обратно.
Сделав запас воды, мы трогаемся в дальнейший путь. […] Далеко вправо видим Саккау, проезжаем мимо, переваливаем еще несколько песчаных гряд и становимся на дневку среди солончаковой площади, блестящей на солнце, окаймленной со всех сторон грядами песку.
Напившись чаю, Масакбай лег спать, а я отправился побродить по окрестностям, несмотря на сильную жару. […]
Снявшись с лагеря, мы двинулись по такой же местности, как и утром: тут и гряды различного типа, мелкобугорчатые и крупнобугристые, тут и обширные солонцы, наконец, холмы, усеянные песчаниковым щебнем и покрытые солонцовой коркой. […]
На ночлег стали у подошвы высокой песчаной гряды, покрытой значительной зарослью саксаула. Во многих местах заметно было покрытие песков известковой коркой. Недалеко от нас тянулся на большое расстояние такыр.
30 июня. - До восхода солнца стали собираться в дорогу. Провозившись довольно долго с верблюдами, которые решительно отказывались повиноваться, мы наконец одолели их упрямство и тронулись в путь. Тянутся песчаные гряды; на них теперь уже яснее заметно распадение на бугры; появляются бугры и от насыпания. Сплошь и рядом дорога идет по котловине, развеянной на глубину 5-6 м; отдельные бугры достигают высоты 10 метр. […] Такая дорога идет до колодца Ай-Рабат. Так как вода в нем пресная, то мы запаслись водой на дальнейший путь. Набрав воды, немедленно двинулись дальше. […]
Д. Е. Генис. Кызылкум. Наступающий песок и полузасыпанные кусты
Дальнейший наш путь шел по такырам, иногда значительного протяжения, пересеченным полосами песка с мелкобугристой (от кустов саксаула) поверхностью. По мере нашего движения на юг появляются холмы, покрытые сплошь сыпучим песком.
Мы шли до ночи и стали на отдых только достигши горько-соленого колодца Дум-Казгана (глубина свыше 10 м).
1 июля. - У Дум-Казгана мы простояли первую половину дня, давая отдых нашим верблюдам и себе. Предыдущие ночи мне не удавалось заснуть больше как часа на три; днем спать было некогда; только Масакбай во время стоянок ел, пил чай и спал. Пользуясь продолжительной остановкой, я исходил окрестности Дум-Казгана верст на 5 от него в разные стороны, так что отдохнуть мне опять не удалось. […] Часа в 4 дня тронулись в дальнейший путь. […]
Ночевать стали на склоне песчаной гряды близ такыра, в котором можно было наблюдать, среди преобладающей глинистой поверхности, участки песчанистого такыра.
Отправившись, пока было светло, побродить по окрестностям, я почувствовал, что у меня кружится голова; с большим трудом мне удалось совершить маленькую экскурсию. Когда стемнело, я вернулся к стоянке совершенно обессиленным. Причиной был голод. Дело в том, что с самого выезда из Казалинска, т. е. за четыре дня, я съел всего-навсего три небольших сухаря, да пил чай. К сожалению, взятые мной в Казалинске сухари оказались почти вовсе несъедобными, а захватить с собой какие-нибудь консервы я не мог по недостатку средств. Я был голоден до последней степени.
Меня выручил из беды Масакбай. Поедавший до сих пор, хотя и с отвращением, мои сухари, он теперь приготовил горячий ужин - какую-то кашу из пшена и кусочков бараньего жира. Несмотря на то, что приготовление шло не чересчур чисто, я поел с удовольствием этой каши, хотя в ней недоставало соли. Захваченную мною соль пришлось выбросить: в Казалинске хозяйка моей временной квартиры оказалась так любезна, что не только приготовила соли, но даже насыпала ее в только что, вероятно, освободившийся у нее флакон от одеколона. Я зашвырнул далеко в песок злополучную склянку и стал есть без соли.
Поужинав, я почувствовал себя превосходно. Весь дальнейший путь, сберегая запасы, мы ужинали таким образом раз в 2 суток, а в промежутке ели или, что касается меня, воображали, что ели, сухари.
2 июля. - Снялись рано утром до восхода солнца. Утром всегда чувствовалась сильная прохлада, так что приходилось подчас дрожать от холода; с появлением солнца быстро наступала жара, от которой приходилось укутываться, так как уже в 10 часов утра солнце обжигало ногу сквозь сапог; летняя рубаха ничуть не защищала тела от ожогов. Поэтому, чем жарче становилось, тем плотнее приходилось укутываться. Глядя на нас с Масакбаем, как мы были одеты во время жары при переходе, можно было подумать, что мы испытываем изрядный мороз, - а мы прятались от солнца. […]
Добравшись до обширной котловины в песках NNW направления, мы стали на дневку, которой я воспользовался для детального изучения грядок, котловин развевания и пр.
После дневки, во время которой мы выпили последние остатки воды, мы спешно собрались и двинулись в дальнейший путь. Видное место в ландшафте занимают розоватые такыры. Гряды песку, то мелкобугристые, то развеянные на бугры; наконец показываются и обратнобарханные осыпи, в первый раз с начала пути.
Проходим саксаульный лес и снова вступаем в область песчаных гряд, где уже наблюдаются и прямые осыпи высотой в 3 и более метров. Спускаемся в котловину к колодцу Айпа. Набрав здесь воды, продолжаем путь.
Вскоре начинается обширный саксауловый лес. Кто знает наши леса, тот не найдет ничего подобного им в лесу саксаула. Здесь нет роскошного подлеска наших лесов, здесь не поднимаются высокие стволы деревьев, сливаясь над вашей головой своими вечношумящими кронами; нет здесь ни кустарников, ни трав, покрывающих лесную почву. Здесь все другое. Пред вами на отдельных бугорках поднимаются уродливые кусты саксаула. Их твердые изогнутые стволы поднимают вверх свои безлистные ветки; белесовато-серая почва обнажена; на ней ни травинки, ни кустика, только кое-где валяется высохшая ветка или ствол саксаула. Вышина этих деревьев пустыни так незначительна, что, сидя на верблюде, я оказываюсь выше леса и вижу его на далекое расстояние. Кусты саксаула растут так редко, что мы свободно проезжаем по любому направлению. Тишина в этом лесу поразительная; ветра нет, - ничто не колыхнется, не зашелестит; ни одного звука не исходит из этого мертвого леса. Мы медленно подвигаемся среди него. Вспугнули воробья; он отлетел на несколько кустов от нас, и спокойно сидит на ветке. Под ногами верблюда прошмыгнул заяц и помчался среди кустов. Мне видно, как он выбежал на полянку в стороне от нас, перебежал ее и скрылся в зарослях. Больше мы не встретили в лесу ничего живого.
Лес прерван широким такыром. Миновав его, мы снова идем лесом, который постепенно редеет, и мы опять среди песчаных гряд. После заката солнца становимся на ночлег на краю такыра.
3 июля. - Взошедшее солнце застало нас уже в пути. Миновав несколько песчаных гряд и пересеченных песками такыров, мы вступаем в сильно пересеченную рытвинами местность. Это не что иное, как русло, теперь совершенно безводное, Джаныдарьи. Здесь целые системы русел, без капли воды, с выцветами соли местами и с зарослями саксаула. Лежащие к югу песчаные гряды покрыты довольно богатой растительностью. Перевалив их, подходим к Кос-Кудуку, возле которого заметны песчано-глинистые берега долины Джаныдарьи; на них видны рытвины и небольшие овражки.
Д. Е. Генис. Кызылкум. Пески двигаются
К югу от Кос-Кудука идут гряды, на которых все увеличивается количество подвижного песка. Выступы плотного песка сильно корродированы; у подошвы их скопляется подвижной песок, который местами начинает подниматься на прилегающие гряды. Чем дальше, тем все больше растет количество подвижного песка, все чаще попадаются холмы, сплошь покрытые таким песком. Наконец близ соленого колодца Кагазбая впервые появляются вершинные барханы.
Миновав Кагазбай, мы вскоре стали на дневку среди гряд с вершинными барханами. Нескоро напившись чаю, я поспешил, несмотря на жару (36,0°), к барханам.
Мне пришлось спуститься в глубокую (до 15 метр.) развеянную котловину, полузасыпанную песком. На дне котловины было до такой степени жарко и душно, что у меня стала кружиться голова. Я бросился наверх, но на склоне гряды упал, потерявши сознание. К счастью, как оказалось потом, моя голова попала под куст саксаула, небольшая тень которого и спасла меня. Я очнулся, когда на меня пахнуло прохладным ветром от проходившего мимо смерча. Я отделался только тем, что рука, пролежавшая на солнце около 20 минут, была сожжена и сильно болела.
Отыскав свою фуражку, валявшуюся в нескольких шагах от меня, и немного отдохнув, я все-таки добрался до вершинных барханов, сделал нужные наблюдения и затем не спеша вернулся к стоянке, где Масакбай спал крепким сном, устроив род шалаша из наших чапанов.
Хотя я и чувствовал себя немного разбитым, тем не менее я был рад и тому, что сегодня мы уже видели вершинные барханы - авангард песчаной пустыни, и тому, что остался жив. Отдохнуть мне не пришлось, так как Масакбай вскоре проснулся, и мы, напившись чаю, двинулись в дальнейший путь. […]
К вечеру мы достигли колодца Бай-Мурат с соленой водой. Этот колодец находится на границе Сырдарьинской области и Амударьинского отдела. Мы с Масакбаем ознаменовали переход границы тем, что устроили себе горячий ужин и пустились в разговор, который, за недостатком у меня киргизских, а у Масакбая - русских слов, был если не особенно понятен, то во всяком случае довольно оживлен.
Пока Масакбай готовил ужин и поил верблюдов, которые чувствовали жажду и толпились у колодца так, что едва не столкнули Масакбая в колодец, я прошел по соседним песчаным грядам с осыпями, котловинами развевания, перегнойными слоями и т. п. Я вернулся к стоянке, когда уже стемнело. К счастью, скоро взошедшая луна дала мне возможность найти стоянку.
После ужина и небольшого отдыха, мы, пользуясь лунным светом, двинулись в путь, так как до следующего колодца было далеко, а переход предстоял тяжелый. Близость пустыни все заметнее; увеличивается количество подвижного песка, разнообразнее становятся формы песчаных скоплений, а вместе с тем усиливается дефляция песчаников, обнажающихся местами, и беднеет растительность.
Ночь проходит быстро, начинает алеть восток, и мы встречаем наш новый день без сна.
4 июля. - При более ярком утреннем свете, а затем и взошедшем солнце я наблюдаю те же картины, которые видел и при лунном освещении. Во всем облике окружающего нас ландшафта чуется пустыня. Котловины развеяны до 4 метр. глубины; их склоны усеяны обломками, дно занято подвижным песком, который поднимается вверх на склоны. К песку на дне котловин примешивается мелкая галька. Местами поднимаются бугры высотой в 6-7 м; тут же осыпи разных типов, холмики-косы, дюны и пр.
Мы спускаемся на обширный солончак Караны-Такры, пересеченный полосами песка и окаймленный песчаными грядами, с которых спускаются на солончак косы, осыпи барханного и прочих типов, высотой в 1½-2 м. Недалеко отсюда выступают сильно развеваемые песчаники. Близ них мы и становимся на дневку.
Эта дневка ознаменовалась малоприятным эпизодом. Взбунтовавшийся верблюд опрокинул бочонок, в котором оставался последний запас нашей воды, взятой еще в колодце Айпа. Вода вылилась вся. Мы остались не только без чаю, но и без глотка воды.
Не желая изменять своих привычек из-за потери воды, я отправился пешком в окрестности стоянки. На этот раз идти было тяжело. Жажда мучила; со вчерашнего вечера у меня не было ни капли воды в горле, а солнце все выше поднимается, все сильнее жжет, а вместе с тем усиливается жажда. Я прохожу такыр, поднимаюсь на песчаные гряды, где в котловинах положительно нечем дышать. Оттуда пробираюсь к выступам песчаника и, сделав все нужные наблюдения, медленно возвращаюсь к стоянке, где Масакбай почему-то не лег спать, а сидит, уставившись глазами в лежащий пред ним чайник.
После почти четырехчасовой пешеходной экскурсии я сильно устал. Жажда становится мучительной. Отмечаю показания термометров в 1 час дня: температура воздуха 39,0°; температура поверхности земли 61,0 °Ц. Ветра нет. Только немного и подует при проходе смерчей. Сегодня смерчи огромны. Видели мы их каждый день, но на этот раз они достигали наибольшей величины. С вершины песчаной гряды я наблюдаю за смерчами. Вот появляются далеко от нас огромные столбы. Несмотря на быстроту их движения, проходит довольно долгое время, пока они подходят к нам. Смерч приближается, видно, как у его подножия взрывается и взлетает на воздух песок, как поднимаются и кружатся высохшие ветки саксаула; издали их можно принять за птиц. Все ближе подходит смерч; ясно видно, как в нем кружится песок. Пред вами огромный столб в поперечнике до 2-3 метров; верхушка его теряется высоко в небе. Он налетает, обдает вас песком и пылью и уходит дальше. Один из таких смерчей опрокинул Масакбая, другой едва не вышиб меня из седла верблюда, когда мы уже покинули нашу стоянку.
Мы пережидаем жару и даем отдых верблюдам. Мы с Масакбаем сидим рядом в полном молчанье. Не только говорить, дышать трудно. Горло пересохло, губы трескаются; голова как свинцом налита. Заставляем себя подняться и собираемся в путь. […]
Стали под вечер на отдых на обнаженном такыре, окруженном со всех сторон грядами песка. Усталые за день, мы не можем напиться чаю; о еде и думать нечего. Пока было светло, я обошел окрестности стоянки. Вернувшись, я ложусь на песок недалеко от Масакбая, который что-то говорит во сне, и пробую заснуть хоть немного, чтобы набраться сил к следующему переходу. Мне это наконец удалось. Я заснул, но через полтора часа Масакбай разбудил меня и мы начали вьючить верблюдов, ежась от предрассветного холода. Он освежает нас, и жажда не так чувствительна. Наши верблюды, не напоенные в этот вечер, решительно отказываются повиноваться. Пришлось повозиться немало, пока мы наконец справились с ними и, усталые, но согревшиеся от погони за убежавшим было верблюдом, наконец трогаемся в путь незадолго до рассвета, при свете луны.
Д. Е. Генис. Кызылкум. Пески слабо закрепленные. Ветровая рябь
5 июля. - Мы проходим теперь по области развеваемых песчаников; появляются уже небольшие призматические скалы; в некоторых местах в песчаник врезались довольно глубокие уади, образованные и обработанные ветром. Разрушаясь, песчаник дает начало песку. Тут уже целые гряды, покрытые подвижным песком, с косами, осыпями, вершинными барханами. Наконец мы среди типичных барханов.
Солнце уже давно взошло и сильно жжет. Затихшая было жажда усиливается вновь; сегодня она еще мучительнее. А кругом все барханы, слившиеся в целое море. Глаза болят от нестерпимого блеска песка. Наконец мы подходим к Трухмен-Кудуку.
Быстро развьючили верблюдов, вскипятили чай и, хотя вода в колодце солоноватая, мы с жадностью пьем ее. Ведь мы пробыли без воды ровно 42 часа.
Утолив жажду, я немедленно отправляюсь к барханам, делаю наблюдения, снимаю план некоторых интересных групп барханов, отсюда направляюсь к своеобразным уади, врезавшимся в слои песчаника, и к призматическим скалам. Я вернулся к стоянке часов через 6, когда Масакбай, уже основательно выспавшийся, снова приготовил чай. Но нам удалось выпить едва по кружке.
Уже с утра порывами налетал ветер с NW, и горизонт был очень туманен. Ветер все усиливался во время моей прогулки. В то же время горизонт, ставший каким-то серо-черным, как бы придвинулся к нам. Приближалась буря. Порыв ветра опрокинул наш чайник, кружки, разбросал кое-какие еще не увязанные вещи и едва не повалил нас.
Я оглянулся. Туча песку и пыли надвигалась на нас. В нижней части ее вылетали как бы клубы густого дыма. С верхушек барханов срывались целые облачка песку. Воздух стал удушливым. Глаза засыпало песком. Солнце скрылось. Недолго думая, мы с Масакбаем закутали головы и легли за верблюдами, которые уже лежали на песке, вытянув свои длинные шеи.
Буря налетела. Шум и треск песчинок, стон ветра были невообразимы. Несмотря на то, что я тщательно укрылся, песок проникал всюду, набиваясь в рот, ноздри и глаза. К счастью, под защитой верблюдов мы не подвергались непосредственному удару ветра. Дышать становилось все труднее. Удушливый сухой воздух, наполненный песком и пылью, сдавливал грудь. Я приподнял немного бурку и выглянул. Кругом была темная туча. Барханы, выступы песчаника, которые были недалеко от нас, были не видны; все было как бы поглощено тучей. Дышать приходилось скорее песком, чем воздухом. Глаза положительно засыпало. Я поспешил спрятаться под бурку.
Лежа под буркой, я прислушивался к шуму бури. Вначале сильный, он постепенно слабеет, - буря проходит. Я.приподнимаюсь; туча уже прошла и идет прежним путем на SO. Я встаю и выручаю бурку из-под покрывшего ее слоя песка, расталкиваю Масакбая, который так же, как и я, был засыпан песком, и несмотря на то, что порывы ветра еще сильны и нас иногда сильно бьет песком и галькой, мы разыскиваем разбросанные бурей вещи и начинаем собираться в путь. В это время падает несколько капель дождя, первого и последнего за всю мою поездку этого лета. Так как вода была налита в бочонки еще раньше, мы не долго задержались после бури. […]
Сделав короткий переход, мы останавливаемся на ночлег. […]
6 июля. - Пред самым восходом солнца выступили в дальнейший путь. […]
Солоноватая вода, захваченная нами в Трухмен-Кудуке, побыв день в бочонках, до такой степени испортилась, что пить ее можно с большими усилиями; тем не менее мы пьем чай, радуясь и тому уже, что все-таки вода есть. К сожалению, эта вода не утоляет жажды. […]
Проходя по песчаным грядам и среди барханов, мы замечаем трупы верблюдов. Я насчитал их здесь до 40. Тут погиб, вероятно, целый караван. Мы боимся найти здесь и трупы людей, но их нет, а может быть, они и лежат, засыпанные песком, который полузакрыл уже и некоторые трупы верблюдов. Мы молча проезжаем это «кладбище».
Вечерняя стоянка проходит спокойно. У нас еще есть вода, хотя пить ее можно с большим трудом. Жажда только усиливается от нее. Отправившись пешком засветло, я осмотрел ряд уади, призматических скал, барханов. Ночь застала меня верстах в двух от стоянки. Луна еще не всходила, и я, отыскивая свою стоянку, заблудился. Не надеясь в потемках отыскать лагерь, я взобрался на бархан и ожидал восхода луны. Когда она осветила пустыню, я быстро ориентировался и скоро добрался до стоянки, где Масакбай уже спал мирным сном.
7 июля. - Выезжаем незадолго перед рассветом. Пересекаем широкий такыр и вступаем в область песчаных гряд и типичных барханов, то одиночных, то групповых. На грядах постоянным явлением представляются уже осыпи.
Масакбай, ехавший впереди, вдруг останавливается и показывает мне на дорогу, я смотрю и вижу огромные следы лап. Мы сходим с верблюдов, рассматриваем следы. Мы узнали в них следы тигра. Встречаться с ним самим у нас не было ни малейшего желания, и потому мы немедленно двинулись дальше. Ближе познакомиться с тигром мне пришлось в это же лето во время каракумского перехода.
Среднеазиатский тигр
Не останавливаясь, мы проходим мимо горько-соленого колодца Кара-батырь и спешим к следующему, уже недалекому пресному колодцу. Под песком местами обнажаются выступы песчаника, которые всюду развеяны на призматические скалы. Скоро перед нами, наряду с развеянным песчаником, появляются гряды с вершинными барханами, а затем и гряды типичных барханов. Мы подходим к пресному колодцу Тайджи-Казгану.
Мы останавливаемся на дневку. С каким удовольствием мы пьем чай из пресной вкусной воды! К нам подходит киргиз, живший близ колодца, и встречает нас с восторгом. Он давно не видал людей здесь. У него оказался сынишка, учащийся в школе, в Шураханэ, и довольно сносно говоривший по-русски. Мы с ним пустились в разговоры, пока пили чай. Он же был моим спутником во время экскурсии по барханным грядам и призматическим скалам, которых здесь очень много. Пока мы бродили с моим маленьким спутником, поднялся довольно сильный ветер, который уже начал срывать верхушки барханов. Мы поспешили к стоянке. Нам пришлось пережить вторую бурю, правда, менее сильную, чем первая.
Когда ветер начал стихать, мы двинулись в путь с запасом превосходной воды. Опять идем песками: то гряды с отдельными кустами растительности, то барханы различных величин и очертаний. Я с особым удовольствием встречал барханы на своем пути. Они представляются живыми существами среди безмолвия пустыни. У них, у каждого есть своя физиономия с изменчивым выражением, которое особенно ясно при смене освещения. При лунном освещении они представляются особенно красивыми. Как сильные, крупные, спокойные и беспощадные животные, лежат они, вытянув свои мощные лапы, на ровной поверхности такыра. При взгляде на них становится понятной фантазия египтян, создавших сфинкса. Сходство с сфинксами поразительное. Крылья бархана естественно представляются лапами, более пологая, с небольшим иногда изгибом наветренная сторона напоминает собой мягко изгибающуюся спину; сила, чувствуемая в облике бархана, нашла себе выражение в туловище льва, а вершина бархана, с ее изменчивым выражением, неизбежно должна была придать сфинксу с туловищем льва выразительную голову человека. Лучше передать дух бархана, если можно так сказать, как воплотив его в образ сфинкса, нельзя.
Когда барханы сливаются в целое море, они теряют свою индивидуальность, и тогда, пожалуй, понятно сравнение их со следами копыт гигантских животных или с волнами моря; но каждый взятый в отдельности бархан представляет иную картину.
Ничто не выражает до такой степени ясно самое понятие пустыни, как барханы. В барханах воплощена пустыня со всеми ее ужасами, со всем ее спокойствием, величием и неумолимостью. […]
Вечером стали среди песков. Когда стемнело, я зажег фонарь, но свеча в нем скоро была потушена массой различных насекомых, прилетевших на огонь. Поэтому пришлось пить чай впотьмах.
Д. Е. Генис. Кызылкум. Саксаул. Основной ствол когда-то был отломан на дрова
8 июля. - Выехав до восхода солнца, мы проходим мимо колодца Кокшу-Кудук, расположенного в песчаной котловине. Пройдя несколько песчаных гряд с отдельными кустами саксаула, мы вступаем снова в полосу типичных барханов, впадины между которыми заполнены галькой и щебнем. Здесь мы, как и вчера вечером, проходим по окончанию гор Султан-Уиз-Дага. […]
Дневку мы сделали среди барханных гряд. Остановкой этой я воспользовался для тщательного осмотра смешанных барханных гряд, поверхность которых усеяна красивыми золотистыми грядками из табличек слюды.
Ветер, довольно сильный с утра, перешел в бурю, и нам пришлось опять пролежать под защитой верблюдов. На этот раз буря была сильнее двух предыдущих, и нас буквально засыпало песком. К счастью, она была непродолжительна, так что мы скоро, как только туча песка прошла над нами, стали собираться в дальнейший путь. Порывы ветра были, однако, еще так сильны, что приходилось цепляться за седло верблюда, чтобы не быть сбитым.
Все барханы были в движении. С верхушек их срывались целые облака песку. Многие из барханов переместили свои осыпи, причем старые осыпи уже закруглились; один рог был уничтожен, другой - вырос в длину и высоту и окаймлял новую осыпь. По наветренному склону пробегали грядки; достигая заостренного края вершины, они обрывались и скатывались вниз. Горизонт весь закрыт тучей песку и пыли.
Меж тем картины становятся разнообразнее. Среди ровных площадей песчаника и барханных гряд появляются развалины, постепенно засыпаемые барханами. Дорога наша пересекается рытвинами; вся местность, однако, занята барханной пустыней. Тут поднимаются барханы в 6-10 метров высоты. Это уже великаны, а рядом с ним только начавшие образовываться маленькие барханчики в 20-50 см высотой. Группируются барханы весьма разнообразно: они смыкаются своими рогами; иногда рог одного бархана непосредственно примыкает к концу наветренного склона другого; рога редко одинаковы; один всегда почти длиннее (иногда раза в 3-4) другого.
Я почти всю дорогу иду пешком, производя попутно измерения и съемку плана барханов, чем привожу в отчаяние моего Масакбая, который хочет скорее добраться до Петроалександровска. Несмотря на его недовольство, я не уступаю ему. Масакбай пробует заставить меня поторопиться тем, что отъезжает на ½ версты вперед и там ожидает меня. Это мне только на руку. Я иду медленно, заставляя Масакбая мучиться от нетерпения. Таким способом двигались мы и раньше там, где мне необходимо было произвести особенно тщательные наблюдения и измерения.
Когда стемнело, мы стали на отдых. Это была наша последняя ночевка в пустыне. Скажу откровенно, мне было жаль покидаемой пустыни. Я чувствовал сильную досаду, что мы скоро приедем. Масакбай чувствовал себя как раз обратно. Он старался мне растолковать, что завтра мы приедем, хотя я это прекрасно знал и без него. Мы устроили, однако, горячий ужин и чай и, сидя за едой, засиделись без сна далеко за полночь, пытаясь поддерживать разговор, который был весьма затруднителен по недостатку слов. Но мы с Масакбаем так приспособились говорить больше руками, чем языком, что если не сразу, то во всяком случае в конце концов понимали друг друга.
9 июля. - Заснув с час-другой, мы тронулись в путь до восхода солнца. Долгое время идем еще областью барханов. Но вот вместе с предрассветным ветерком до нас доносится влажный воздух с запахом гнили. Мы подходим к озеру Кильтемнару.
Отыскиваем место, где можно лучше пройти, и попадаем в вязкий ил, в который верблюды погружаются почти по колено. Идти становится настолько трудно, что верблюды, сделав шаг-другой, останавливаются и отказываются идти. Мы не жалеем нагаек; верблюды ревут от боли; еще шаг - и новая остановка. Впереди, видно, ил еще влажнее, и верблюды погружаются еще сильнее. Делать нечего, - приходится отступить. Мы с трудом поворачиваем верблюдов и медленно выезжаем на берег. Проехали берегом и снова направляемся через площадь ила, который здесь нам кажется более прочным. И тут неудача. Прежде всего верблюды отказываются идти и предпочитают держаться на сухом и прочном берегу. Наконец мы заставили их вступить на ил, но через несколько шагов повторилась прежняя история. Мы возвратились назад и, пройдя изрядное расстояние по песку, наконец нашли место, где ил уже достаточно высох сверху. В этом месте мы и перешли, хотя ил был еще очень вязок.
Возле озера уже нет типичных подвижных барханов. Начались заросшие пески; некоторые еще сохранили свою барханную форму, другие превратились в песчаные холмы, бугры. Скоро показались постройки, сады, плантации, между которыми шла дорога, окаймленная с обеих сторон арыками.
Мы остановились напоить верблюдов. Так как вечером мы их не поили, то они пьют теперь с жадностью. Вода в арыках мутная, невкусная. Напоив верблюдов, мы решили тронуться дальше в путь, но верблюды решительно этому воспротивились. Это было самое сильное сопротивление наших верблюдов за весь переход. В результате у меня оказалась разорванной зубами верблюда тужурка, а у Масакбая укушенная рука и изорванный рукав халата.
Появляться в изорванных костюмах в Петроалександровск вовсе не представлялось необходимым, поэтому мы отвели кое-как верблюдов на открытую площадь и занялись починкой наших костюмов. Нам удалось кое-как привести себя в достаточно приличный вид. Масакбай захотел было напиться чаю, вскипятил воду, взятую из арыка, но пить этот чай было нельзя; он был горький.
А. Н. Самойлович. Лошадь, запряженная в арбу. Фото любезно предоставил А. Б.
Верблюды за время этой остановки успокоились, и мы без особенных столкновений с ними двинулись в последний переход к Петроалександровску. Дорога шла среди арыков, плантаций. Мы обгоняли туркмен, ехавших в город с арбами, нагруженными всякой всячиной. Многие из них подходили к нам и вступали с Масакбаем в разговор. Он отвечал нехотя и видимо торопился. Любопытные не отставали. Особенно пристал один сарт, который бросил свою арбу и шел, придерживаясь за седло Масакбая, ехавшего, как обыкновенно, на переднем верблюде.
Нас выручили верблюды. Верблюд Масакбая ни с того ни с сего заартачился и очень удачным движением оттолкнул назойливого сарта, который отлетел в сторону и попал как раз на моего верблюда, шедшего несколько позади и вправо от Масакбая. Мой верблюд бросился на него как бешеный и свалил его с ног. В довершение всего, наш третий верблюд, привязанный веревкой к моему седлу, и теперь увлекаемый пустившимися крупной рысью передовыми верблюдами, наступил на злополучного сарта.
Общий хохот всех свидетелей происшедшего был результатом подвига наших верблюдов. Помятый сарт, прихрамывая, поплелся к своей арбе, а мы всю остальную дорогу ехали уже без провожатых.
А. Н. Самойлович. Вид Петроалександровска
Вправо от дороги, за арыками и плантациями, шла полоса частью заросших, затем совершенно свободных от растительности барханных песков. Мы проехали через несколько огромных арыков и к полдню наконец добрались до Петроалександровска. Переход был окончен. Конец этого дня и два следующих пошли частью на приготовления к новому переходу в Каракумах и экскурсии в окрестностях Петроалександровска.
А. Н. Самойлович. Вид Петроалександровска
12 июля я уже покидал Петроалександровск.
Еще о Кызылкумской пустыне, Казалинске, Петроалександровске и других населенных пунктах Сырдарьинской области:
https://rus-turk.livejournal.com/539147.html
Общий вид станции Казалинск. 1907. (vita-life777)
Мои ежегодные экскурсии в Киргизскую степь и Туркестан, начиная с 1901 г., для изучения явлений денудации степи уже давно показали мне необходимость пройти Кизылкумы. В 1903 г. мне помешала в этом лихорадка, которой я заболел во время поездки вдоль Сырдарьи, в 1904 г. мне не позволил этого перехода недостаток средств, и наконец в 1905 г., кое-как скопив маленькую сумму, я отправился в путь.
По железной дороге я доехал до Казалинска, где г. уездный начальник И. Л. Арзамасов принял все зависящие от него меры, чтобы устроить мой переход через Кизылкумы, за что считаю своим нравственным долгом принести ему мою глубокую признательность. Нанять верблюдов, проводника, сделать необходимые закупки мне усердно помогал служащий в уездном управлении Кадыр Баисов, заботы которого я всегда вспоминаю с глубокой благодарностью.
28 июня в 4 часа утра я с проводником Масакбаем Амандаевым и 3 верблюдами двинулся в путь. До переправы через Сырдарью и с ¼ версты за ней нас провожали караван-баш и брат Масакбая. Расставшись с ними, мы с Масакбаем отправились уже вдвоем.
Проехав по песчано-глинистым речным отложениям до Сырдарьи, мы нашли здесь ожидавший нас паром. Паром представлял собой несколько необычную картину и во всяком случае был наилучшим паромом, когда-либо мной виденным. По канату здесь ходил плавучий док бывшей Аральской флотилии. Быстро переправились мы через реку и скоро были на левом берегу ее.
Солнце уже взошло и начало жечь. Дорога была неровная, пересеченная рытвинами, с буграми, на которых росли кусты гребенщика. Песчано-глинистые отложения местами были покрыты выцветами соли; иногда на довольно значительное расстояние тянулся солончак, с растрескавшейся на многогранники коркой. Горизонт открывался довольно обширный, но глаз ничего другого не видел, кроме песков, кустов гребенщика, рытвин, солонцов. Влево некоторое время виднелись какие-то развалины, позади - полоса древесных зарослей у Казалинска; вскоре и это исчезло из глаз. Меж тем впереди показались пески и блеснула вода. Это было озеро Джуван-Куль. У западного конца его мы и остановились на дневку.
Джуван-Куль представляет собой не что иное, как старицу Сырдарьи. Оно извилисто и тянется на несколько верст. Мы шли на верблюдах вдоль незначительной части его около часу. Берега его, местами, также как и островки заросли камышами. Дичи и рыбы много. […] Там, где вода сошла, у берегов блестит выцветшая на поверхности соль.
Жара была довольно значительная, около 40 °Ц; ветер дул редкими слабыми порывами и мало облегчал жару; едва несколько маленьких облачков белело на ярко-синем небе. Мы воспользовались близостью озера и повели в воду наших верблюдов; они стояли по горло в воде, но и не думали пить воды; они еще не чувствовали жажды, так как напились воды вчера вечером. […] Переждав жару, мы тронулись в путь. […]
Под вечер проходим мимо колодца и могилы Кусум-хожа. Масакбай остановил верблюдов, сошел на землю и совершил молитву. После заката солнца стали на ночлег среди почковатой песчаной площади.
29 июня. Выехали еще до восхода солнца; несмотря на то, что термометр показывал около 20°, чувствовался холод. […]
Вскоре после восхода солнца подошли к Кувандарье. Правый берег низкий, песчаный, покрытый различной высоты грядками, постепенно передвигающимися по направлению к высоким песчаным буграм. Левый берег поднимался отвесно на высоту 2-3 метр.; только местами виднелись в обрыве выемки, где можно было подняться на берег. Сильное течение шло близ высокого берега.
Масакбай отправился искать брод; он долго провозился, пока нашел его. Мы садимся на верблюдов и вступаем в реку. Вначале идет мелкое дно, затем сразу дно круто обрывается - спускаемся как бы в ров; вода доходит до половины моего сапога, хотя я сижу на высоком верблюде. Наконец дно круто поднимается и мы выходим на противоположный берег. Это была наша последняя переправа за всю дорогу; впереди рек не было до самой Амударьи.
Пока мы набирали воду в бочонки, один из верблюдов отправился обратно через реку, так как на правом берегу корм был гораздо лучше, чем здесь. Прошло не менее ¼ часа, пока мы поймали и вернули беглеца обратно.
Сделав запас воды, мы трогаемся в дальнейший путь. […] Далеко вправо видим Саккау, проезжаем мимо, переваливаем еще несколько песчаных гряд и становимся на дневку среди солончаковой площади, блестящей на солнце, окаймленной со всех сторон грядами песку.
Напившись чаю, Масакбай лег спать, а я отправился побродить по окрестностям, несмотря на сильную жару. […]
Снявшись с лагеря, мы двинулись по такой же местности, как и утром: тут и гряды различного типа, мелкобугорчатые и крупнобугристые, тут и обширные солонцы, наконец, холмы, усеянные песчаниковым щебнем и покрытые солонцовой коркой. […]
На ночлег стали у подошвы высокой песчаной гряды, покрытой значительной зарослью саксаула. Во многих местах заметно было покрытие песков известковой коркой. Недалеко от нас тянулся на большое расстояние такыр.
30 июня. - До восхода солнца стали собираться в дорогу. Провозившись довольно долго с верблюдами, которые решительно отказывались повиноваться, мы наконец одолели их упрямство и тронулись в путь. Тянутся песчаные гряды; на них теперь уже яснее заметно распадение на бугры; появляются бугры и от насыпания. Сплошь и рядом дорога идет по котловине, развеянной на глубину 5-6 м; отдельные бугры достигают высоты 10 метр. […] Такая дорога идет до колодца Ай-Рабат. Так как вода в нем пресная, то мы запаслись водой на дальнейший путь. Набрав воды, немедленно двинулись дальше. […]
Д. Е. Генис. Кызылкум. Наступающий песок и полузасыпанные кусты
Дальнейший наш путь шел по такырам, иногда значительного протяжения, пересеченным полосами песка с мелкобугристой (от кустов саксаула) поверхностью. По мере нашего движения на юг появляются холмы, покрытые сплошь сыпучим песком.
Мы шли до ночи и стали на отдых только достигши горько-соленого колодца Дум-Казгана (глубина свыше 10 м).
1 июля. - У Дум-Казгана мы простояли первую половину дня, давая отдых нашим верблюдам и себе. Предыдущие ночи мне не удавалось заснуть больше как часа на три; днем спать было некогда; только Масакбай во время стоянок ел, пил чай и спал. Пользуясь продолжительной остановкой, я исходил окрестности Дум-Казгана верст на 5 от него в разные стороны, так что отдохнуть мне опять не удалось. […] Часа в 4 дня тронулись в дальнейший путь. […]
Ночевать стали на склоне песчаной гряды близ такыра, в котором можно было наблюдать, среди преобладающей глинистой поверхности, участки песчанистого такыра.
Отправившись, пока было светло, побродить по окрестностям, я почувствовал, что у меня кружится голова; с большим трудом мне удалось совершить маленькую экскурсию. Когда стемнело, я вернулся к стоянке совершенно обессиленным. Причиной был голод. Дело в том, что с самого выезда из Казалинска, т. е. за четыре дня, я съел всего-навсего три небольших сухаря, да пил чай. К сожалению, взятые мной в Казалинске сухари оказались почти вовсе несъедобными, а захватить с собой какие-нибудь консервы я не мог по недостатку средств. Я был голоден до последней степени.
Меня выручил из беды Масакбай. Поедавший до сих пор, хотя и с отвращением, мои сухари, он теперь приготовил горячий ужин - какую-то кашу из пшена и кусочков бараньего жира. Несмотря на то, что приготовление шло не чересчур чисто, я поел с удовольствием этой каши, хотя в ней недоставало соли. Захваченную мною соль пришлось выбросить: в Казалинске хозяйка моей временной квартиры оказалась так любезна, что не только приготовила соли, но даже насыпала ее в только что, вероятно, освободившийся у нее флакон от одеколона. Я зашвырнул далеко в песок злополучную склянку и стал есть без соли.
Поужинав, я почувствовал себя превосходно. Весь дальнейший путь, сберегая запасы, мы ужинали таким образом раз в 2 суток, а в промежутке ели или, что касается меня, воображали, что ели, сухари.
2 июля. - Снялись рано утром до восхода солнца. Утром всегда чувствовалась сильная прохлада, так что приходилось подчас дрожать от холода; с появлением солнца быстро наступала жара, от которой приходилось укутываться, так как уже в 10 часов утра солнце обжигало ногу сквозь сапог; летняя рубаха ничуть не защищала тела от ожогов. Поэтому, чем жарче становилось, тем плотнее приходилось укутываться. Глядя на нас с Масакбаем, как мы были одеты во время жары при переходе, можно было подумать, что мы испытываем изрядный мороз, - а мы прятались от солнца. […]
Добравшись до обширной котловины в песках NNW направления, мы стали на дневку, которой я воспользовался для детального изучения грядок, котловин развевания и пр.
После дневки, во время которой мы выпили последние остатки воды, мы спешно собрались и двинулись в дальнейший путь. Видное место в ландшафте занимают розоватые такыры. Гряды песку, то мелкобугристые, то развеянные на бугры; наконец показываются и обратнобарханные осыпи, в первый раз с начала пути.
Проходим саксаульный лес и снова вступаем в область песчаных гряд, где уже наблюдаются и прямые осыпи высотой в 3 и более метров. Спускаемся в котловину к колодцу Айпа. Набрав здесь воды, продолжаем путь.
Вскоре начинается обширный саксауловый лес. Кто знает наши леса, тот не найдет ничего подобного им в лесу саксаула. Здесь нет роскошного подлеска наших лесов, здесь не поднимаются высокие стволы деревьев, сливаясь над вашей головой своими вечношумящими кронами; нет здесь ни кустарников, ни трав, покрывающих лесную почву. Здесь все другое. Пред вами на отдельных бугорках поднимаются уродливые кусты саксаула. Их твердые изогнутые стволы поднимают вверх свои безлистные ветки; белесовато-серая почва обнажена; на ней ни травинки, ни кустика, только кое-где валяется высохшая ветка или ствол саксаула. Вышина этих деревьев пустыни так незначительна, что, сидя на верблюде, я оказываюсь выше леса и вижу его на далекое расстояние. Кусты саксаула растут так редко, что мы свободно проезжаем по любому направлению. Тишина в этом лесу поразительная; ветра нет, - ничто не колыхнется, не зашелестит; ни одного звука не исходит из этого мертвого леса. Мы медленно подвигаемся среди него. Вспугнули воробья; он отлетел на несколько кустов от нас, и спокойно сидит на ветке. Под ногами верблюда прошмыгнул заяц и помчался среди кустов. Мне видно, как он выбежал на полянку в стороне от нас, перебежал ее и скрылся в зарослях. Больше мы не встретили в лесу ничего живого.
Лес прерван широким такыром. Миновав его, мы снова идем лесом, который постепенно редеет, и мы опять среди песчаных гряд. После заката солнца становимся на ночлег на краю такыра.
3 июля. - Взошедшее солнце застало нас уже в пути. Миновав несколько песчаных гряд и пересеченных песками такыров, мы вступаем в сильно пересеченную рытвинами местность. Это не что иное, как русло, теперь совершенно безводное, Джаныдарьи. Здесь целые системы русел, без капли воды, с выцветами соли местами и с зарослями саксаула. Лежащие к югу песчаные гряды покрыты довольно богатой растительностью. Перевалив их, подходим к Кос-Кудуку, возле которого заметны песчано-глинистые берега долины Джаныдарьи; на них видны рытвины и небольшие овражки.
Д. Е. Генис. Кызылкум. Пески двигаются
К югу от Кос-Кудука идут гряды, на которых все увеличивается количество подвижного песка. Выступы плотного песка сильно корродированы; у подошвы их скопляется подвижной песок, который местами начинает подниматься на прилегающие гряды. Чем дальше, тем все больше растет количество подвижного песка, все чаще попадаются холмы, сплошь покрытые таким песком. Наконец близ соленого колодца Кагазбая впервые появляются вершинные барханы.
Миновав Кагазбай, мы вскоре стали на дневку среди гряд с вершинными барханами. Нескоро напившись чаю, я поспешил, несмотря на жару (36,0°), к барханам.
Мне пришлось спуститься в глубокую (до 15 метр.) развеянную котловину, полузасыпанную песком. На дне котловины было до такой степени жарко и душно, что у меня стала кружиться голова. Я бросился наверх, но на склоне гряды упал, потерявши сознание. К счастью, как оказалось потом, моя голова попала под куст саксаула, небольшая тень которого и спасла меня. Я очнулся, когда на меня пахнуло прохладным ветром от проходившего мимо смерча. Я отделался только тем, что рука, пролежавшая на солнце около 20 минут, была сожжена и сильно болела.
Отыскав свою фуражку, валявшуюся в нескольких шагах от меня, и немного отдохнув, я все-таки добрался до вершинных барханов, сделал нужные наблюдения и затем не спеша вернулся к стоянке, где Масакбай спал крепким сном, устроив род шалаша из наших чапанов.
Хотя я и чувствовал себя немного разбитым, тем не менее я был рад и тому, что сегодня мы уже видели вершинные барханы - авангард песчаной пустыни, и тому, что остался жив. Отдохнуть мне не пришлось, так как Масакбай вскоре проснулся, и мы, напившись чаю, двинулись в дальнейший путь. […]
К вечеру мы достигли колодца Бай-Мурат с соленой водой. Этот колодец находится на границе Сырдарьинской области и Амударьинского отдела. Мы с Масакбаем ознаменовали переход границы тем, что устроили себе горячий ужин и пустились в разговор, который, за недостатком у меня киргизских, а у Масакбая - русских слов, был если не особенно понятен, то во всяком случае довольно оживлен.
Пока Масакбай готовил ужин и поил верблюдов, которые чувствовали жажду и толпились у колодца так, что едва не столкнули Масакбая в колодец, я прошел по соседним песчаным грядам с осыпями, котловинами развевания, перегнойными слоями и т. п. Я вернулся к стоянке, когда уже стемнело. К счастью, скоро взошедшая луна дала мне возможность найти стоянку.
После ужина и небольшого отдыха, мы, пользуясь лунным светом, двинулись в путь, так как до следующего колодца было далеко, а переход предстоял тяжелый. Близость пустыни все заметнее; увеличивается количество подвижного песка, разнообразнее становятся формы песчаных скоплений, а вместе с тем усиливается дефляция песчаников, обнажающихся местами, и беднеет растительность.
Ночь проходит быстро, начинает алеть восток, и мы встречаем наш новый день без сна.
4 июля. - При более ярком утреннем свете, а затем и взошедшем солнце я наблюдаю те же картины, которые видел и при лунном освещении. Во всем облике окружающего нас ландшафта чуется пустыня. Котловины развеяны до 4 метр. глубины; их склоны усеяны обломками, дно занято подвижным песком, который поднимается вверх на склоны. К песку на дне котловин примешивается мелкая галька. Местами поднимаются бугры высотой в 6-7 м; тут же осыпи разных типов, холмики-косы, дюны и пр.
Мы спускаемся на обширный солончак Караны-Такры, пересеченный полосами песка и окаймленный песчаными грядами, с которых спускаются на солончак косы, осыпи барханного и прочих типов, высотой в 1½-2 м. Недалеко отсюда выступают сильно развеваемые песчаники. Близ них мы и становимся на дневку.
Эта дневка ознаменовалась малоприятным эпизодом. Взбунтовавшийся верблюд опрокинул бочонок, в котором оставался последний запас нашей воды, взятой еще в колодце Айпа. Вода вылилась вся. Мы остались не только без чаю, но и без глотка воды.
Не желая изменять своих привычек из-за потери воды, я отправился пешком в окрестности стоянки. На этот раз идти было тяжело. Жажда мучила; со вчерашнего вечера у меня не было ни капли воды в горле, а солнце все выше поднимается, все сильнее жжет, а вместе с тем усиливается жажда. Я прохожу такыр, поднимаюсь на песчаные гряды, где в котловинах положительно нечем дышать. Оттуда пробираюсь к выступам песчаника и, сделав все нужные наблюдения, медленно возвращаюсь к стоянке, где Масакбай почему-то не лег спать, а сидит, уставившись глазами в лежащий пред ним чайник.
После почти четырехчасовой пешеходной экскурсии я сильно устал. Жажда становится мучительной. Отмечаю показания термометров в 1 час дня: температура воздуха 39,0°; температура поверхности земли 61,0 °Ц. Ветра нет. Только немного и подует при проходе смерчей. Сегодня смерчи огромны. Видели мы их каждый день, но на этот раз они достигали наибольшей величины. С вершины песчаной гряды я наблюдаю за смерчами. Вот появляются далеко от нас огромные столбы. Несмотря на быстроту их движения, проходит довольно долгое время, пока они подходят к нам. Смерч приближается, видно, как у его подножия взрывается и взлетает на воздух песок, как поднимаются и кружатся высохшие ветки саксаула; издали их можно принять за птиц. Все ближе подходит смерч; ясно видно, как в нем кружится песок. Пред вами огромный столб в поперечнике до 2-3 метров; верхушка его теряется высоко в небе. Он налетает, обдает вас песком и пылью и уходит дальше. Один из таких смерчей опрокинул Масакбая, другой едва не вышиб меня из седла верблюда, когда мы уже покинули нашу стоянку.
Мы пережидаем жару и даем отдых верблюдам. Мы с Масакбаем сидим рядом в полном молчанье. Не только говорить, дышать трудно. Горло пересохло, губы трескаются; голова как свинцом налита. Заставляем себя подняться и собираемся в путь. […]
Стали под вечер на отдых на обнаженном такыре, окруженном со всех сторон грядами песка. Усталые за день, мы не можем напиться чаю; о еде и думать нечего. Пока было светло, я обошел окрестности стоянки. Вернувшись, я ложусь на песок недалеко от Масакбая, который что-то говорит во сне, и пробую заснуть хоть немного, чтобы набраться сил к следующему переходу. Мне это наконец удалось. Я заснул, но через полтора часа Масакбай разбудил меня и мы начали вьючить верблюдов, ежась от предрассветного холода. Он освежает нас, и жажда не так чувствительна. Наши верблюды, не напоенные в этот вечер, решительно отказываются повиноваться. Пришлось повозиться немало, пока мы наконец справились с ними и, усталые, но согревшиеся от погони за убежавшим было верблюдом, наконец трогаемся в путь незадолго до рассвета, при свете луны.
Д. Е. Генис. Кызылкум. Пески слабо закрепленные. Ветровая рябь
5 июля. - Мы проходим теперь по области развеваемых песчаников; появляются уже небольшие призматические скалы; в некоторых местах в песчаник врезались довольно глубокие уади, образованные и обработанные ветром. Разрушаясь, песчаник дает начало песку. Тут уже целые гряды, покрытые подвижным песком, с косами, осыпями, вершинными барханами. Наконец мы среди типичных барханов.
Солнце уже давно взошло и сильно жжет. Затихшая было жажда усиливается вновь; сегодня она еще мучительнее. А кругом все барханы, слившиеся в целое море. Глаза болят от нестерпимого блеска песка. Наконец мы подходим к Трухмен-Кудуку.
Быстро развьючили верблюдов, вскипятили чай и, хотя вода в колодце солоноватая, мы с жадностью пьем ее. Ведь мы пробыли без воды ровно 42 часа.
Утолив жажду, я немедленно отправляюсь к барханам, делаю наблюдения, снимаю план некоторых интересных групп барханов, отсюда направляюсь к своеобразным уади, врезавшимся в слои песчаника, и к призматическим скалам. Я вернулся к стоянке часов через 6, когда Масакбай, уже основательно выспавшийся, снова приготовил чай. Но нам удалось выпить едва по кружке.
Уже с утра порывами налетал ветер с NW, и горизонт был очень туманен. Ветер все усиливался во время моей прогулки. В то же время горизонт, ставший каким-то серо-черным, как бы придвинулся к нам. Приближалась буря. Порыв ветра опрокинул наш чайник, кружки, разбросал кое-какие еще не увязанные вещи и едва не повалил нас.
Я оглянулся. Туча песку и пыли надвигалась на нас. В нижней части ее вылетали как бы клубы густого дыма. С верхушек барханов срывались целые облачка песку. Воздух стал удушливым. Глаза засыпало песком. Солнце скрылось. Недолго думая, мы с Масакбаем закутали головы и легли за верблюдами, которые уже лежали на песке, вытянув свои длинные шеи.
Буря налетела. Шум и треск песчинок, стон ветра были невообразимы. Несмотря на то, что я тщательно укрылся, песок проникал всюду, набиваясь в рот, ноздри и глаза. К счастью, под защитой верблюдов мы не подвергались непосредственному удару ветра. Дышать становилось все труднее. Удушливый сухой воздух, наполненный песком и пылью, сдавливал грудь. Я приподнял немного бурку и выглянул. Кругом была темная туча. Барханы, выступы песчаника, которые были недалеко от нас, были не видны; все было как бы поглощено тучей. Дышать приходилось скорее песком, чем воздухом. Глаза положительно засыпало. Я поспешил спрятаться под бурку.
Лежа под буркой, я прислушивался к шуму бури. Вначале сильный, он постепенно слабеет, - буря проходит. Я.приподнимаюсь; туча уже прошла и идет прежним путем на SO. Я встаю и выручаю бурку из-под покрывшего ее слоя песка, расталкиваю Масакбая, который так же, как и я, был засыпан песком, и несмотря на то, что порывы ветра еще сильны и нас иногда сильно бьет песком и галькой, мы разыскиваем разбросанные бурей вещи и начинаем собираться в путь. В это время падает несколько капель дождя, первого и последнего за всю мою поездку этого лета. Так как вода была налита в бочонки еще раньше, мы не долго задержались после бури. […]
Сделав короткий переход, мы останавливаемся на ночлег. […]
6 июля. - Пред самым восходом солнца выступили в дальнейший путь. […]
Солоноватая вода, захваченная нами в Трухмен-Кудуке, побыв день в бочонках, до такой степени испортилась, что пить ее можно с большими усилиями; тем не менее мы пьем чай, радуясь и тому уже, что все-таки вода есть. К сожалению, эта вода не утоляет жажды. […]
Проходя по песчаным грядам и среди барханов, мы замечаем трупы верблюдов. Я насчитал их здесь до 40. Тут погиб, вероятно, целый караван. Мы боимся найти здесь и трупы людей, но их нет, а может быть, они и лежат, засыпанные песком, который полузакрыл уже и некоторые трупы верблюдов. Мы молча проезжаем это «кладбище».
Вечерняя стоянка проходит спокойно. У нас еще есть вода, хотя пить ее можно с большим трудом. Жажда только усиливается от нее. Отправившись пешком засветло, я осмотрел ряд уади, призматических скал, барханов. Ночь застала меня верстах в двух от стоянки. Луна еще не всходила, и я, отыскивая свою стоянку, заблудился. Не надеясь в потемках отыскать лагерь, я взобрался на бархан и ожидал восхода луны. Когда она осветила пустыню, я быстро ориентировался и скоро добрался до стоянки, где Масакбай уже спал мирным сном.
7 июля. - Выезжаем незадолго перед рассветом. Пересекаем широкий такыр и вступаем в область песчаных гряд и типичных барханов, то одиночных, то групповых. На грядах постоянным явлением представляются уже осыпи.
Масакбай, ехавший впереди, вдруг останавливается и показывает мне на дорогу, я смотрю и вижу огромные следы лап. Мы сходим с верблюдов, рассматриваем следы. Мы узнали в них следы тигра. Встречаться с ним самим у нас не было ни малейшего желания, и потому мы немедленно двинулись дальше. Ближе познакомиться с тигром мне пришлось в это же лето во время каракумского перехода.
Среднеазиатский тигр
Не останавливаясь, мы проходим мимо горько-соленого колодца Кара-батырь и спешим к следующему, уже недалекому пресному колодцу. Под песком местами обнажаются выступы песчаника, которые всюду развеяны на призматические скалы. Скоро перед нами, наряду с развеянным песчаником, появляются гряды с вершинными барханами, а затем и гряды типичных барханов. Мы подходим к пресному колодцу Тайджи-Казгану.
Мы останавливаемся на дневку. С каким удовольствием мы пьем чай из пресной вкусной воды! К нам подходит киргиз, живший близ колодца, и встречает нас с восторгом. Он давно не видал людей здесь. У него оказался сынишка, учащийся в школе, в Шураханэ, и довольно сносно говоривший по-русски. Мы с ним пустились в разговоры, пока пили чай. Он же был моим спутником во время экскурсии по барханным грядам и призматическим скалам, которых здесь очень много. Пока мы бродили с моим маленьким спутником, поднялся довольно сильный ветер, который уже начал срывать верхушки барханов. Мы поспешили к стоянке. Нам пришлось пережить вторую бурю, правда, менее сильную, чем первая.
Когда ветер начал стихать, мы двинулись в путь с запасом превосходной воды. Опять идем песками: то гряды с отдельными кустами растительности, то барханы различных величин и очертаний. Я с особым удовольствием встречал барханы на своем пути. Они представляются живыми существами среди безмолвия пустыни. У них, у каждого есть своя физиономия с изменчивым выражением, которое особенно ясно при смене освещения. При лунном освещении они представляются особенно красивыми. Как сильные, крупные, спокойные и беспощадные животные, лежат они, вытянув свои мощные лапы, на ровной поверхности такыра. При взгляде на них становится понятной фантазия египтян, создавших сфинкса. Сходство с сфинксами поразительное. Крылья бархана естественно представляются лапами, более пологая, с небольшим иногда изгибом наветренная сторона напоминает собой мягко изгибающуюся спину; сила, чувствуемая в облике бархана, нашла себе выражение в туловище льва, а вершина бархана, с ее изменчивым выражением, неизбежно должна была придать сфинксу с туловищем льва выразительную голову человека. Лучше передать дух бархана, если можно так сказать, как воплотив его в образ сфинкса, нельзя.
Когда барханы сливаются в целое море, они теряют свою индивидуальность, и тогда, пожалуй, понятно сравнение их со следами копыт гигантских животных или с волнами моря; но каждый взятый в отдельности бархан представляет иную картину.
Ничто не выражает до такой степени ясно самое понятие пустыни, как барханы. В барханах воплощена пустыня со всеми ее ужасами, со всем ее спокойствием, величием и неумолимостью. […]
Вечером стали среди песков. Когда стемнело, я зажег фонарь, но свеча в нем скоро была потушена массой различных насекомых, прилетевших на огонь. Поэтому пришлось пить чай впотьмах.
Д. Е. Генис. Кызылкум. Саксаул. Основной ствол когда-то был отломан на дрова
8 июля. - Выехав до восхода солнца, мы проходим мимо колодца Кокшу-Кудук, расположенного в песчаной котловине. Пройдя несколько песчаных гряд с отдельными кустами саксаула, мы вступаем снова в полосу типичных барханов, впадины между которыми заполнены галькой и щебнем. Здесь мы, как и вчера вечером, проходим по окончанию гор Султан-Уиз-Дага. […]
Дневку мы сделали среди барханных гряд. Остановкой этой я воспользовался для тщательного осмотра смешанных барханных гряд, поверхность которых усеяна красивыми золотистыми грядками из табличек слюды.
Ветер, довольно сильный с утра, перешел в бурю, и нам пришлось опять пролежать под защитой верблюдов. На этот раз буря была сильнее двух предыдущих, и нас буквально засыпало песком. К счастью, она была непродолжительна, так что мы скоро, как только туча песка прошла над нами, стали собираться в дальнейший путь. Порывы ветра были, однако, еще так сильны, что приходилось цепляться за седло верблюда, чтобы не быть сбитым.
Все барханы были в движении. С верхушек их срывались целые облака песку. Многие из барханов переместили свои осыпи, причем старые осыпи уже закруглились; один рог был уничтожен, другой - вырос в длину и высоту и окаймлял новую осыпь. По наветренному склону пробегали грядки; достигая заостренного края вершины, они обрывались и скатывались вниз. Горизонт весь закрыт тучей песку и пыли.
Меж тем картины становятся разнообразнее. Среди ровных площадей песчаника и барханных гряд появляются развалины, постепенно засыпаемые барханами. Дорога наша пересекается рытвинами; вся местность, однако, занята барханной пустыней. Тут поднимаются барханы в 6-10 метров высоты. Это уже великаны, а рядом с ним только начавшие образовываться маленькие барханчики в 20-50 см высотой. Группируются барханы весьма разнообразно: они смыкаются своими рогами; иногда рог одного бархана непосредственно примыкает к концу наветренного склона другого; рога редко одинаковы; один всегда почти длиннее (иногда раза в 3-4) другого.
Я почти всю дорогу иду пешком, производя попутно измерения и съемку плана барханов, чем привожу в отчаяние моего Масакбая, который хочет скорее добраться до Петроалександровска. Несмотря на его недовольство, я не уступаю ему. Масакбай пробует заставить меня поторопиться тем, что отъезжает на ½ версты вперед и там ожидает меня. Это мне только на руку. Я иду медленно, заставляя Масакбая мучиться от нетерпения. Таким способом двигались мы и раньше там, где мне необходимо было произвести особенно тщательные наблюдения и измерения.
Когда стемнело, мы стали на отдых. Это была наша последняя ночевка в пустыне. Скажу откровенно, мне было жаль покидаемой пустыни. Я чувствовал сильную досаду, что мы скоро приедем. Масакбай чувствовал себя как раз обратно. Он старался мне растолковать, что завтра мы приедем, хотя я это прекрасно знал и без него. Мы устроили, однако, горячий ужин и чай и, сидя за едой, засиделись без сна далеко за полночь, пытаясь поддерживать разговор, который был весьма затруднителен по недостатку слов. Но мы с Масакбаем так приспособились говорить больше руками, чем языком, что если не сразу, то во всяком случае в конце концов понимали друг друга.
9 июля. - Заснув с час-другой, мы тронулись в путь до восхода солнца. Долгое время идем еще областью барханов. Но вот вместе с предрассветным ветерком до нас доносится влажный воздух с запахом гнили. Мы подходим к озеру Кильтемнару.
Отыскиваем место, где можно лучше пройти, и попадаем в вязкий ил, в который верблюды погружаются почти по колено. Идти становится настолько трудно, что верблюды, сделав шаг-другой, останавливаются и отказываются идти. Мы не жалеем нагаек; верблюды ревут от боли; еще шаг - и новая остановка. Впереди, видно, ил еще влажнее, и верблюды погружаются еще сильнее. Делать нечего, - приходится отступить. Мы с трудом поворачиваем верблюдов и медленно выезжаем на берег. Проехали берегом и снова направляемся через площадь ила, который здесь нам кажется более прочным. И тут неудача. Прежде всего верблюды отказываются идти и предпочитают держаться на сухом и прочном берегу. Наконец мы заставили их вступить на ил, но через несколько шагов повторилась прежняя история. Мы возвратились назад и, пройдя изрядное расстояние по песку, наконец нашли место, где ил уже достаточно высох сверху. В этом месте мы и перешли, хотя ил был еще очень вязок.
Возле озера уже нет типичных подвижных барханов. Начались заросшие пески; некоторые еще сохранили свою барханную форму, другие превратились в песчаные холмы, бугры. Скоро показались постройки, сады, плантации, между которыми шла дорога, окаймленная с обеих сторон арыками.
Мы остановились напоить верблюдов. Так как вечером мы их не поили, то они пьют теперь с жадностью. Вода в арыках мутная, невкусная. Напоив верблюдов, мы решили тронуться дальше в путь, но верблюды решительно этому воспротивились. Это было самое сильное сопротивление наших верблюдов за весь переход. В результате у меня оказалась разорванной зубами верблюда тужурка, а у Масакбая укушенная рука и изорванный рукав халата.
Появляться в изорванных костюмах в Петроалександровск вовсе не представлялось необходимым, поэтому мы отвели кое-как верблюдов на открытую площадь и занялись починкой наших костюмов. Нам удалось кое-как привести себя в достаточно приличный вид. Масакбай захотел было напиться чаю, вскипятил воду, взятую из арыка, но пить этот чай было нельзя; он был горький.
А. Н. Самойлович. Лошадь, запряженная в арбу. Фото любезно предоставил А. Б.
Верблюды за время этой остановки успокоились, и мы без особенных столкновений с ними двинулись в последний переход к Петроалександровску. Дорога шла среди арыков, плантаций. Мы обгоняли туркмен, ехавших в город с арбами, нагруженными всякой всячиной. Многие из них подходили к нам и вступали с Масакбаем в разговор. Он отвечал нехотя и видимо торопился. Любопытные не отставали. Особенно пристал один сарт, который бросил свою арбу и шел, придерживаясь за седло Масакбая, ехавшего, как обыкновенно, на переднем верблюде.
Нас выручили верблюды. Верблюд Масакбая ни с того ни с сего заартачился и очень удачным движением оттолкнул назойливого сарта, который отлетел в сторону и попал как раз на моего верблюда, шедшего несколько позади и вправо от Масакбая. Мой верблюд бросился на него как бешеный и свалил его с ног. В довершение всего, наш третий верблюд, привязанный веревкой к моему седлу, и теперь увлекаемый пустившимися крупной рысью передовыми верблюдами, наступил на злополучного сарта.
Общий хохот всех свидетелей происшедшего был результатом подвига наших верблюдов. Помятый сарт, прихрамывая, поплелся к своей арбе, а мы всю остальную дорогу ехали уже без провожатых.
А. Н. Самойлович. Вид Петроалександровска
Вправо от дороги, за арыками и плантациями, шла полоса частью заросших, затем совершенно свободных от растительности барханных песков. Мы проехали через несколько огромных арыков и к полдню наконец добрались до Петроалександровска. Переход был окончен. Конец этого дня и два следующих пошли частью на приготовления к новому переходу в Каракумах и экскурсии в окрестностях Петроалександровска.
А. Н. Самойлович. Вид Петроалександровска
12 июля я уже покидал Петроалександровск.
Еще о Кызылкумской пустыне, Казалинске, Петроалександровске и других населенных пунктах Сырдарьинской области:
https://rus-turk.livejournal.com/539147.html