На Пяндже
Д. Н. Логофет. На границах Средней Азии. Путевые очерки в 3-х книгах. Книга 3. Бухарско-афганская граница. - СПб., 1909.
Дорога, извиваясь по берегу рукава Пянджа, все время проходит в виду острова до самого впадения в Пяндж реки Кизил-Су, носящей свое название от красного цвета воды, являющегося вследствие смывания по всему течению этой реки глиняных береговых пластов ярко-красного цвета, имеющих в своем составе охру. Река Кизил-Су, берущая свое начало в горах Малого Памира, принимает на своем течении реки Ях-Су, Кульба-Дарью и Бальджуан-Дарью, впадающие в нее недалеко от города Кульба. Мутные волны реки страшно быстры и глубоки. Переправившись через нее с помощью большого сартовского каюка, мы вступили в непроходимые заросли камыша, покрывающие всю долину на огромном протяжении.
Молодой, в высшей степени симпатичный, штабс-ротмистр Ф., закавказский татарин по происхождению, отлично знающий местные языки, был неоцененным спутником по этим местам как знающий туземную жизнь и нравы, а равно и историю края.
- Эти места по Кизил-Су интересны в том отношении, что здесь живет особое племя, переселившееся несколько лет тому назад из Афганистана и носящее название хазара. Племя это выселилось из Афганистана, где подвергалось сильному преследованию за свою преданность бывшему эмиру Шир-Али-хану и его сыну. Здесь же, недалеко, проживает и главный ишан этого племени Фирюддин-хан, пользующийся среди них огромным влиянием, по своему званию пира. Фирюддин-хан человек сравнительно еще молодой, интересный и глубоко преданный России, по-своему человек очень образованный и интересующийся нашею государственной жизнью во всех ее проявлениях. Фанатизма в нем очень мало. Есть, конечно, обрядовая сторона, которая исполняется им точно, но без этого и нельзя. Теперь его за заслуги произвели в прапорщики милиции.
Долина Кизил-Су принадлежит к числу плодородных мест. Остатки целого ряда развалин крепостей по берегам этой реки указывают, что в самые отдаленные времена здесь била жизнь ключом: ряд крепостей служил защитою земледельческому населению от набегов афганских кочевых племен, ежегодно переправлявшихся через Пяндж в бухарские владения за рабами, коврами и разными тканями. Как вихрь налетали такие шайки и, разгромив мирных таджиков, угоняли стада, женщин и рабов, с богатою добычею возвращались обратно.
В настоящее время, с постановкою по Пянджу частей пограничной стражи, набеги афганских разбойников если и не прекратились совершенно, то утратили уже свой прежний характер. Мелкие шайки разбойников порою переправляются через Пяндж из Афганистана, но отгоняют лишь стада баранов. Шайки узбеков разбойничают также и на бухарской территории, держа постоянно в страхе туземных купцов.
На противоположной стороне реки Пянджа среди гор расположен значительный афганский город Рустак, являющийся центром торговли этой части Афганистана. Лежа на дороге между Кулябом, Гисаром и Индией, город этот издавна известен был как бойкий торговый пункт. В Рустаке живет афганский бек и находится большое количество афганских войск.
Большая толпа всадников показалась на горизонте, и скоро мы различили значительный караван, двигавшийся нам навстречу. Впереди, сидя на отличном карабаире, виднелся плечистый осанистый старик с белою, почти серебряной бородою, одетый в пестрый шелковый халат. За ними виднелась группа всадников, вооруженных длинными палками, сбоку бежала целая стая собак.
- Куда то собрались они? - спросил я штабс-ротмистра.
- Эти? - посмотрел он на группу. - Конечно, на охоту, которая производится, кстати сказать, обыкновенно следующим образом: ряд всадников окружает известной величины площадь камышовых зарослей, и с помощью собак начинают гнать оттуда фазанов. Фазан птица тяжелая и летает очень плохо. Поднимается такая птица раз-другой, перелетит десятка три сажен и садится, высунувши язык, утомленная до крайности полетом. Ее снова поднимают, а потом, когда фазан, окончательно изнуренный, начинает бежать, тут его нагоняют и убивают палками. Такая охота за день перебьет всегда массу фазанов. Обратите внимание, впереди едешь местный амлекдар; вот тот, самый старый, что слезает с лошади. Это он направляется нас приветствовать. Почтенный человек, по-нашему, он занимает должность уездного начальника. Но значение его здесь основано не на должности, а на том, что он сеид, т. е. потомок дочери Магомета Фатьмы. Все сеиды вообще в мусульманстве пользуются огромным уважением.
Между тем амлекдар, подойдя ближе, сложил руки на животе и отвесил нам почтительный поклон.
- Как здоровье ваше, и благополучно ли путешествие? - спросил он через переводчика.
Мы ответили.
- Можно просить сделать честь отдохнуть в моей палатке? - снова задан был вопрос.
Мы изъявили согласие. Сев снова на лошадей и проехав с полверсты, я увидел красивую бухарскую палатку, раскинутую на небольшой площадке. Сбоку виднелся костер, на огне которого что-то варилось в больших чугунных котлах. Заняв места на ковре, мы с особым удовольствием принялись за чаепитие. Масса тарелочек со сладостями занимала середину палатки, чередуясь с горами местного хлеба, испеченного в виде лепешек. Раскинувшись на ковре, мы перекидывались через переводчика словами, интересуясь обиходом жизни кочевника…
Перед нами пролегала дорога, по которой, медленно двигаясь, тянулся бесконечный ряд каравана верблюдов, нагруженных разным домашним скарбом. Уныло звеня огромными бубенцами, тихо выступали корабли пустыни. На некоторых из них виднелись среди вьюков головы детей, помещенных в небольшие корзинки, привешенные сбоку. Закутанные женские фигуры с покрывалами, опущенными на лицо, казались не живыми существами, а куклами, мерно покачивающимися при каждом шаге верблюда.
- Скажите, штабс-ротмистр, - обратился я к Ф., - ну, а положение женщины у них ведь совершенно бесправное?
- Да как вам сказать; вернее, что так; ведь каждый, кто хочет жениться, обыкновенно выплачивает за свою жену значительную сумму денег, а то бывает, что и просто покупает себе женщину. Недавно в Сарай к доктору пришла женщина и заявила, что она бежала от родных и хочет, приняв крещение, остаться у русских; ну, доктор, а главное, его жена, приняли в ней участие, устроив ее в кухне, и зажила она среди русских, но только, видно, предполагала жить ничего не делая, а тут ей стали поручать мойку белья, и вот заскучала баба. Смотрим, что-то около нее наши джигиты вертеться стали. Как не заглянет доктор, на кухне либо один, либо другой, и все ведут какие-то таинственные разговоры с нею. Думали, что она с кем-нибудь роман из них завела, а вышло на другое. Через несколько дней узнали, что пропала баба. Начались тут расспросы через нижних чинов. И что же вышло. Оказывается, наши молодцы джигиты ее продали проезжему сарту. Если не соврать, то, кажется, за 10 или 15 рублей. Подобная купля, конечно, совершена не без ее ведома.
Поблагодарив амлекдара, мы двинулись далее, и часа через два езды впереди показалась растительность, окружавшая кишлак Пархар, с пограничным постом того же имени. Место это старое и издавна населенное, как говорят местные жители, хотя вернее надо предполагать, что селение это то возрождалось, то снова уничтожалось, как и большинство населенных пунктов здешних мест.
Кроме глинобитных построек новейшего типа, крепости да развалин над землею, от прежней жизни ничего не осталось.
Теперь здешний народ обрабатывает большую площадь земли, засевая рис, ячмень и даже пшеницу.
За Пархаром тянется ряд кибиток и саклей почти до кишлака Саята. Долина эта очень населенная, она расположена по течению реки Кизил-Су до самого Куляба.
Подъезжая к Саяту, перед нами открылась высокая Саятская гора, стоящая совершенно отдельно от горных хребтов.
У подножья ее Саят, старый кишлак, в котором когда-то жил бывший афганский эмир Абдур-Рахман; кишлак этот был два года тому назад едва ли не самым большим из всех кишлаков за Сараем, но, появившись на берегу Пянджа, он развился благодаря водам этой реки, орошавшей его поля, и благодаря той же капризной прихотливой реке окончилось существование Саята. В 1904 году течение Пянджа, стремившееся к афганскому берегу, летом вдруг изменило свое направление, и водяная струя с страшной силой устремилась в излучину, на которой находятся все здания и сады Саята.
В каких-нибудь две-три недели река прорыла себе новое русло, смыв совершенно кишлак с его огромными старыми садами и всеми постройками.
Лишь несколько сакель, окруженных старыми вековыми тутами, являются остатками недавно цветущего населения.
Огромные, толщиною в дерево, виноградные лозы, обвивающиеся вокруг деревьев, напоминают о той богатой растительности, которая была в этих местах так недавно.
А старые кладбища, раскинувшиеся на пространстве нескольких верст, являются безмолвными свидетелями прежней жизни.
Родник с холодною чистою как кристалл водою находится у подошвы Саятской горы; тихо журча, вытекает из него ручеек, дающий жизнь небольшой группе деревьев, окружающих пост.
- Вот здесь, - указал Ф., - на этой излучине, стояла прежде старая Саятская крепость.
Кала эта видела, вероятно, на своем веку очень многое, так как и внешний ее вид был очень древний.
Массивные стены, аршин в 15 вышины, тянулись по сторонам квадратного двора и оканчивались по всем углам огромными и очень высокими башнями; по словам старожилов, здесь было прежде отдельно Саятское бекство. В прошлом же году, когда Пяндж так неожиданно устремился на выдающийся берег этой излучины, он смыл очень быстро весь холм, и кала обрушилась, бесследно исчезнув в водах Пянджа. А жаль, здесь, надо полагать, интересное место для археологов. Мне самому пришлось находить много обломков цветных изразцов, посуды, монет, которые находили в этих местах случайно во время обработки земли. Досадно только, что население здесь все пришлое, и никто не имеет даже понятая о том, что здесь было прежде. История края известна лишь по самым незначительным отрывкам, встречающимся в некоторых афганских и бухарских рукописях. Время же, да и люди, уничтожили многое, поэтому-то и памятников мало. Существовал прежде обычай уничтожать все, что только напоминало о потерпевшем поражение враге, и даже прах его часто развевали по ветру, разрывая могилы.
От Саята, по течениям Пянджа и Кизил-Су, расстилается огромная и безбрежная долина, среди которой выделяется высокая гора Ходжа-Мумин, состоящая вся из соли; целый ряд глубоких многоводных озер окружает ее подошву, питаясь водою ручьев, берущих свое начало на вершинах горы. Заросшие по берегам густым камышом озера как огромные зеркала сияют своею поверхностью при ярких лучах солнца. Ряд хазарских кочевьев растянулся по их берегам, промышляя ловлею рыбы и добыванием соли в горе, которая, достигая 8 тыс. футов, далеко виднеется, выделяясь среди равнины. Огромный массив белой соли лишь с северной стороны покрыт пластом земли, годной для обработки; поэтому, издали пустынная, гора в действительности обитаема и несколько небольших кишлаков, приютившихся в ее складках, насчитывают до полусотни населения. Посевы ячменя и пшеницы тянутся большими площадями до половины высоты горы. С южной же стороны у подножья виднеются соляные ломки, образовавшие ряд небольших пещер. Ручей, вытекающий из горы, вливает свои воды в искусственно устроенный бассейн, огражденный огромными обломками соли. Туземцы считают это место святым, а воду ручья целебною, благодаря чему здесь постоянно находятся больные, излечивающиеся часто совершенно соляными купаньями. Густая рапа, оседая на дно и окрестные скалы, покрывает все белым серебристым налетом, и кристаллы соли, сверкая на солнце, придают особенно красивый вид этому глухому уголку, врачующему людские недуги, вероятно, с самых отдаленных времен человеческого в этих местах бытия. Ходжа-Мумин, как говорят, был здесь съеден огромной змеей, и теперь туземцы уверяют, что здесь в горе живут эти змеи… Вдоль горного хребта тянется ряд небольших кишлаков, обрабатывающих удобные места в долине. Бесконечные рисовые поля, покрытые постоянно водою, без которой не может расти рис, чередуются с посевами джугары и хлопчатника.
Глубокие арыки перерезывают дорогу, в стороне которой порою виднеются примитивно устроенные водяные мельницы и толчеи для крупы и масла. Мерно поскрипывая снастями, медленно работает такая мельница, с трудом переламывая зерно с помощью исщербленных, грубо обделанных жерновов.
Темная, плохо перемолотая мука падает из ковша в мешок, который, сосредоточенно глядя задумчивыми глазами, держит целые дни киргиз или горный таджик - их владелец.
Между тем горы все ближе и ближе подходили к Пянджу и нам невольно казалось, что скоро они сомкнутся и образуют преграду для реки и, в то же время, для нашего путешествия.
- Это только кажется, - рассеял наше недоумение Ф., - здесь река сжата горами и протекает очень глубоким, но узким дефиле. Ведь уже за Чубеком начинается Горная Бухара.
- Там чем дальше, тем выше и круче массивы, и если кто страдает головокружением, то по тамошним высотам и думать нечего двигаться. И народ там другой. Узбеки, киргизы - эти жители долин - там уже не встречаются, а вместо них везде население составляют горные таджики, имеющее свой особый язык, обычаи и уклад жизни. Это страна совершенно особая и резко отличающаяся от равнинной Бухары.
- Но, однако, вот и Чубек виден, - добавил Ф., указывая рукою вперед, где среди группы зелени виднелось несколько построек русского типа. - Вот этот дом постовая казарма, рядом офицерский флигель, а там старое и новое здание Чубекской таможни. Здесь есть небольшое общество, офицер с семьею и несколько таможенных чиновников. По здешним местам может считаться значительным населенным пунктом, даже носителем светоча культуры. Но это я пошутил. Здесь люди, к культуре прикосновения не имеющие; офицер - человек, вечно занятый тяжелою службою, ему не до этого. А чиновники, те от безделья без просыпу пьют. Место, с нашей точки зрения, отчаянное; хуже и выискать на белом свете трудно. Вокруг живут лишь туземцы, да и то здесь, по всему Пянджу, народ этот поселился недавно.
Джон Бёрк. Хазарейцы племени бесуд. Афганистан. 1879
Все это пришло с сыном покойного эмира афганского Шир-Али Исаак-ханом, лет 25 тому назад. Вообще, народ не особенно дорожащий местом, а потому готовый при каждом удобном случае перекочевать в другое. Это все, конечно, отражается и на жизни Чубекской колонии. Достать что-либо очень трудно. Птицы, коров хазара почти не держат, масла тоже нет, поэтому условия жизни очень трудны. Племя хазара, исповедующее магометанство по шиитскому толку и стоящее поэтому ближе к персам, чем к афганцам, давно поселилось в Бадакшане и Тохаристане, прилегающих к бухарским владениям. Оттуда значительная часть его в конце восьмидесятых годов перекочевала в пределы Бухары и поселилась в Кулябском и Курган-Тюбинском бекствах в долине реки Кизил-Су. Часть этого племени в Афганистане носит название берберийцев. Общая численность племени до полумиллиона, причем, принадлежа к секте исмаилия, племена эти имеют особого начальника - духовного главу (пира), носящего название ишана, т. е. святого. Звание это наследственное, и ишан племени является не только наставником, но судьею и распорядителем всего племени и его имущества. Таким образом, эта духовно-племенная община является огромною силою в Северном Афганистане. Во время царствования эмира Абдур-Рахмана часть этого племени, как раньше сказано, не согласившись признать его эмиром, перешла русско-афганскую границу и поселилась в бухарских владениях, и ишан хазары отсюда продолжает руководить всеми действиями и настроениями своего племени, оставшегося в Афганистане. Эмир Хабибула-хан, понимая государственную важность привлечения на свою сторону хазары, вступив на престол, принял меры к примирению враждовавших партий и к возвращению хазары в Афганистан, но высшая знать хазары отнеслась крайне недоверчиво к обещаниям эмира, и не только никто не вернулся, но даже и ныне продолжается переселение в Бухару. Со смертью ишана на его место по праву рождения вступил в управление делами племени его сын Фирюддин-хан, относящийся с огромными симпатиями к России, и поэтому пользующийся особым вниманием наших властей, по представлению которых в прошлом году Фирюддин-хан произведен в офицеры туркменской милиции. Значение его в жизни хазары очень велико, что находит подтверждение в том, что вся хазара, живущая в афганских пределах, высылает ему кибиточную подать ежегодно вполне добровольно. В будущем, в случае русско-афганского столкновения, хазара сыграет огромную роль, выставив не только конницу, считающуюся лучшею в Азии, но и являясь нашими агентами и разведчиками во всем Северном Афганистане.
Почти закрытые густой растительностью, приветливо выглядывали окна домов; с каким-то невольным особенным чувством мы смотрели на эти русские постройки, заброшенные в эту страшную глушь, о которой в России никто не может себе представить ничего даже приблизительно похожего.
- Это то место изгнания, которое хуже, конечно, в сто крат всякого Вилюйска, Якутска, Березова. Там города, люди, а здесь пустыня в полном смысле этого слова. До железнодорожной станции 800 верст считается, - жаловался нам управляющий таможнею. - Живем ведь от почты и до почты, которая к нам приходит раз в неделю. По сущности, именно здесь то самое гоголевское место, откуда никуда в три года не доскачешь. Напротив, в Афганистане, небольшая долина по берегу Пянджа, так же безлюдная, как и с нашей стороны, а дальше горы и больше ничего. Жизнь всех серая донельзя; конечно, есть еще хуже места, хотя бы Богорак, лежащий в 20-ти верстах от нас. Там уже совсем могила.
- Да и здесь-то не мед, - вмешался высокий, представительный штабс-ротмистр. - Все народ живет повихнувшийся и спившийся с круга. По правде сказать, кто идет-то сюда? Обыкновенно, такой народ, которого жизнь в лоск потрепала, надежд впереди никаких, ну и доволен, что хоть к месту приткнулся и живет с грехом пополам… пока не сочинит что-нибудь совсем несуразное, за что начальство, даже принимая во внимание местные условия, не может дальше терпеть…
- Но позвольте, - заинтересовался я, - что же можно сделать здесь, среди пустынь?
- Да мало ли что?! Конечно, пьянство, хождение в костюме Адама, драки и т. п. сходят с рук, ибо это явление обычное, ну и, например, человек, решив зарезать своего сослуживца, начинает приводить это в исполнение и, ничуть не смущаясь, режет. А то объявит себя удельным князем и начнет дань собирать со всех, в каком заблагорассудится размере…
Уютная столовая офицерской квартиры, ярко сияющий шипящий самовар на столе, уставленном всякими печениями и закусками, представляли собою приятную картину после нескольких переходов, сделанных по пустыням. Глядя на радушных хозяев, прилагавших все усилия, чтобы накормить и доставить возможно большие удобства гостям, делалось понятным, как радуются люди приезду новых людей, с которыми можно переброситься хоть несколькими словами.
- Здесь прямо дичаем, - заговорил после некоторого молчания хозяин, - к нам редко кто заезжает; в год два-три раза видим людей, а остальное время свои только солдаты. Иногда здесь проезжает какой-нибудь путешественник, стремящийся на Памиры, да и свое начальство показывается раз-другой в год, преимущественно весною и осенью. От Чубека идет дорога на Куляб и Бальджуан, на север есть также дорога через хребет Петра Великого на Маргелан, а на восток идет Горная Бухара, и, включая Памиры, вся страна глушь беспросветная. Безлюдье почти полное. Вот сами скоро увидите эти места. Правду сказать, только на картинах можно увидеть что-либо подобное.
С раннего утра мы уже были на конях и длинною вереницею, один за другим, поднимались на огромные высоты Кобрайского перевала, через который дорога шла на Богорак.
То спускаясь по тропинке вниз в ущелье, то карабкаясь по карнизу, с большими усилиями двигались наши кони, медленно, шаг за шагом взбираясь выше и выше.
Почти отвесные стены гор стояли по сторонам, иногда сдвигаясь совершенно и образуя какие-то головоломные мосты. Обломки скал, покрытые мохом, валялись на пути. Конгломераты принимали своеобразные очертания. Где-то внизу, далеко-далеко, блестел узкой серебристой полоскою быстрый Пяндж, сияя ослепительным светом на солнце. Снеговые вершины гор поднимались одна другой выше, как бы царя над всей окружающей местностью.
Прозрачный воздух давал возможность видеть огромный горизонт, казавшийся безграничным. Один другого выше вдали поднимались горные хребты Гиндукуша, покрытые вечными снегами.
Отблеск снега придавал им какой-то особенный мертвый колорит. Будто стоя на страже и закрывая собою таинственные страны Инда, поднимались горы тесным рядом. Нигде не видно было ущелий, и все массивы их казались сплошными. Высоко над нами, паря в воздухе, порою проносились огромные орлы и грифы, перекликаясь между собою. Внизу над долиною, прилепившись на небольших площадках, кое-где виднелись маленькие сакли горных таджиков.
- Просто удивительно, как они могут жить, постоянно подвергаясь опасностям. Каждая весна - это смерть десятков таких аулов.
После дождей, горные пласты разрыхляются и, обыкновенно совершенно неожиданно, сползают вниз. Страшной лавиной летят тогда в ущелья скалы, сокрушая все на своем пути. В один миг от аула не останется никаких следов. Все засыпано и погребено под мощными слоями песку и камней.
Грозно шумя и разом наполняя все ущелье, вспенится каждый самый маленький ручей. Масса воды несется, перекатывая за собою огромные скалы, и горе путнику, застигнутому в ущелье; со страшною силою набрасывается поток на свою добычу и, разом схватив, несет ее в своих мутных волнах, разбивая о камни. Но, несмотря на опасность, снова почти на том же месте через самое короткое время вырастает новый аул, и новые люди снова живут здесь, подвергаясь риску быть похороненными под обрушившимися каменными громадами. Выше на хребтах отличная земля и прохладная температура дают возможность производить посевы ячменя и льна, и, несмотря на трудность работы на таких высотах, значительные пространства удобной земли тщательно обработаны. Эта-то земля и служит, главным образом, приманкою. Живя здесь веками, таджики привыкли к своим крутизнам. Примитивной конструкции плуг, запряженный волами или коровами, управляемый привычною рукою таджика, проводит глубокие борозды на вышине двух-трех верст.
Тщательно обработанное поле, засеянное пшеницею, вряд ли доступно даже птицам. Лишь орлы, сидя на недоступных карнизах, наблюдают за тяжелой работою здешнего пахаря, да горный козел, перепрыгивая через стремнины, порою, как браконьер, щиплет зеленую ниву. Горные дожди и туманы дают огромную силу плодородной земле, и урожаи, о которых жители долин не имеют понятая, здесь всегда обычное явление.
Заколосились участки пшеницы и ячменя. Словно золотыми стали крупные колосья; в июне настало время жатвы. Собрав в тяжелые снопы урожай и запрягши тех же волов в сани, со страшных высот свозят таджики его вниз, в долины.
Подпрыгивая на камнях, по тропам, извивающимся над крутостями, быстро летят вниз сани, подталкивая флегматичных волов. Подгоняя их палкою и ею же указывая путь, бежит сбоку таджик, скользя рядом со своими санями. Те же быки потом, медленно переступая с ноги на ногу, по кругу ходят целые дни по снопам пшеницы, выбивая зерно из колосьев. С помощью горного ветра отвевает свое зерно таджик и, очистив его совершенно от всякого сора, закапывает в глубокую яму, из которой лишь по мере надобности постепенно вынимается пшеница и на ишаке отвозится на крохотную мельницу, стоящую около каждого аула.
С помощью воды быстрого горного ручья медленно работают плохо обточенные маленькие жернова, превращая чудное крупное золотистое зерно в темную смешанную с песком муку, из которой таджики в особых глубоких ямах выпекают местные лепешки, носящие название чуреков.
- Только что испеченные чуреки, по-моему, очень вкусны, - нарушил наше молчание Х., - ну, а когда полежит, так как камни, зубы сломаешь. Во всяком случае, урожаи здесь отличные, и цены на хлеб поэтому очень дешевые. Жаль только, что обработка земли самая противная. Как работали 2 тысячи лет тому назад, так и теперь.
Таджики живут в этих местах с незапамятных времен. О происхождении их определенного взгляда не существует. Одни указывают, что они персы, основавшиеся здесь еще до Александра Македонского, а другие - что это остатки жителей Бактрии и бактрийско-скифско-индийского государств. Язык у них, во всяком случае, персидский, хотя встречаются среди них племена, говорящие языком, не похожим на него и имеющим корни слов санскритские и даже отчасти славянские.
- Интересно, что, очевидно, славянские племена жили, видимо, когда-то в здешних местах, так как обычаи встречаются чисто славянские, в особенности при похоронах, гаданиях и т. п. А кроме того, если возьмете хотя бы вышивки Полтавской или Черниговской губернии, то увидите, что они являются рабским подражанием здешних.
Между тем начался спуск. Лошади двигались осторожно, шаг за шагом, ежеминутно боясь оступиться. Медленно мы начали сползать вниз по извилистой тропинке. Сидеть на лошади становилось все труднее и труднее. Наконец шаги лошадей сделались настолько неуверенны, что мы слезли и пошли пешком. Где-то далеко внизу, у наших ног, виднелась небольшая группа построек.
- Богорак видать, ваше высокоблагородие, - указал нам кто-то из солдат нашего конвоя. - Только до него еще верст шесть будет, а кажется как близко, рукой подать.
Лишь через два часа мы, переправившись несколько раз через рукава Пянджа, подъехали к. казарме, одиноко стоявшей на крутом берегу реки. Длинное белое здание выделялось как-то особенно рельефно среди групп деревьев, окружавших его со всех сторон. Приветливый огонек, светившийся в окнах, манил к отдыху, и, спустя некоторое время, мы уже сидели около стола за бурлившим огромным самоваром.
Осторожно ступая и, видимо, желая тем самым произвести возможно меньше шума, перед нами появилась какая-то фигура, одетая в форму чиновника, с огромною шашкою через плечо.
- Управляющей здешней таможней N., - как-то особенно тихо назвал он себя.
Мы потеснились.
- Здесь проживаете? - задал вопрос кто-то, - давно ли?
- Да как вам сказать, - задумался новый знакомый, что-то рассчитывая на пальцах. - Должно быть, скоро года полтора будет. Ведь правду-то сказать, не видя людей по месяцам, одичал я окончательно, - через несколько времени заговорил он. - Все равно как заключенные живем в Богораке, между гор. Ведь безлюдье полное. Вроде как лишенные прав состояния. Очень тяжело, а начальство не входит в наше положение; просишь, просишь о переводе, а толку никакого. Все обещают, а откроется где вакансия, назначают или переводят кого другого, совершенно забывая о своем обещании.
- А вы так же, как ваши предшественники, поступите, порешительнее; здесь это решается очень просто; на моей памяти уже перебывало в Богораке человек 5-6 управляющих: просят, просят о переводе, начальство не внемлет. Тогда собирает свои пожитки, запирает таможню и, отдав ключ в Чубекской таможне, отправляется в Ташкент, где, явившись, прямо заявляет: назад, мол, не поеду, а там делайте со мною что хотите. Видят, человек одичал достаточно, ну и переводят, потому, вероятно, думают, что от дикого человека всякой дикости ожидать можно. Правда, здесь, действительно, если просидеть года два-три, так совершенно одичаешь. Ведь в кои-то веки офицер заедет, а больше никого. Вот еще прежде, бывало, покойник Левашов заезжал, когда свои разведки по золотому делу производил. Да умер, покойник.
- Кстати, это, между прочим, замечательно интересный человек, - перебил его ротмистр. - Занимался он золотопромышленностью всю свою жизнь где-то на Урале и в Сибири, потом, не знаю, каким способом, забросила его судьбу к нам в Бухару. Но здесь вся его несокрушимая энергия была подорвана систематическим недостатком средств. А нашел он хорошие места. Преинтересный человек, в общем. Бывалый… И не было у него этой несимпатичной алчности, которая появляется у золотоискателей. Каких только минералов он не находил: и золото, и серебро, и каменный уголь, и киноварь, и медь, и железо. Кабы ему средства, можно быть уверенным, что пошло бы дело. Вот здесь же, недалеко от Рагнау, огромная залежь каменного угля им была найдена, и досадно, что он, делая заметки, не сообщил никому о своих разведках. Всю жизнь ходил около золота, а умер, так медной копейки не осталось… Золотоносные пески в этих местах везде по всем рекам и горным ручьям, а кроме сартов, моющих золото, да еще инженера Журавко-Покорского и француза Сераса, никто этими делами не занимается. Не знают ли о здешнем крае или же условия жизни тяжелы, но только русских золотоискателей встречается очень мало. На Ях-Су работает инженер Журавко-Покорский: у того дело поставлено на широких началах, работает много народу и, как говорят, добыча золота большая. В этом году он уже устроил в своих рудниках конно-железную дорогу и выстроил два больших корпуса для рабочих. Прежде у него все шло местными рабочими сартами и таджиками, но теперь он выписал рабочих откуда-то из России и, по всему видно, дело развивается и идет успешно. Вообще, во всех отношениях здешний край - непочатый уголок всяких богатств. Только нет предприимчивых людей взяться за дело. [Далее следует рассказ о П. А. Журавко-Покорском, который размещен ранее отдельным постом. - rus_turk.].
От Богорака дорога направляется на кишлак Сафеткау и, поднимаясь на огромные перевалы, вьется по самому берегу Пянджа, пролегая над рекою. Склоны гор зеленеют травою и овсюгом. Почти на недосягаемых высотах бродят стада баранов, едва заметными темными точками мелькая на вершинах. Кое-где виднеются кишлаки горных таджиков, расположенные у края обрывов. Будто гнезда птиц, лепятся глинобитные сакли на небольших площадках, тесно примкнув одна к другой. С глухим шумом несутся вниз горные потоки, каскадами спадая с отвесных стен.
Огромные камни, грудами наваленные друг на друга, порою срываются с высот и с грохотом летят вниз, поднимая столбы пыли. Чем дальше, тем труднее дорога, и поэтому лишь жители этих гор рискуют пробираться по ней изредка. Движение же вообще совершается на посте Дивдар-Боле, отстоящем в 25-ти верстах от Пянджа внутрь края. В небольшой котловине около многоводного ручья расположен на краю кишлака этот пост. Огромная высота кишлака в несколько тысяч футов и прекрасная вода ручья делают эта места отличною санитарною станцией, куда посылаются со всей линии нижние чины, страдающие малярией. Мощный пласт чернозема, чередуясь с лёссом, покрывает все окрестности, засеянные пшеницею и ячменем. Весь кишлак, населенный горными таджиками, скучен на самом незначительном пространстве, и жилые сакли, по своему виду и конструкции, ничем не отличаются от помещений для скота.
Вечерний воздух на этом горном плато чист чрезвычайно. Легкая прохлада чувствуемся все сильнее и сильнее, чем ближе к закату солнца. На траве при лунном свете блестят, будто бриллианты, капли росы.
Над кишлаком носится запах гари. Освещая темные стены сакль, кое-где на дворах виднеются огни костров, около которых, сидя на корточках, расположились группами таджики.
Жалобно звуча, слышится откуда-то заунылая мелодия сааза. Глухо рокоча, вторит струнам бубен, и, как будто врываясь, резким диссонансом звучит порою голос певца.
Звезды ярко блещут в вышине, освещая огромные горные хребты и искрясь тысячами огоньков в снеговых горах.
Дорога, извиваясь по берегу рукава Пянджа, все время проходит в виду острова до самого впадения в Пяндж реки Кизил-Су, носящей свое название от красного цвета воды, являющегося вследствие смывания по всему течению этой реки глиняных береговых пластов ярко-красного цвета, имеющих в своем составе охру. Река Кизил-Су, берущая свое начало в горах Малого Памира, принимает на своем течении реки Ях-Су, Кульба-Дарью и Бальджуан-Дарью, впадающие в нее недалеко от города Кульба. Мутные волны реки страшно быстры и глубоки. Переправившись через нее с помощью большого сартовского каюка, мы вступили в непроходимые заросли камыша, покрывающие всю долину на огромном протяжении.
Молодой, в высшей степени симпатичный, штабс-ротмистр Ф., закавказский татарин по происхождению, отлично знающий местные языки, был неоцененным спутником по этим местам как знающий туземную жизнь и нравы, а равно и историю края.
- Эти места по Кизил-Су интересны в том отношении, что здесь живет особое племя, переселившееся несколько лет тому назад из Афганистана и носящее название хазара. Племя это выселилось из Афганистана, где подвергалось сильному преследованию за свою преданность бывшему эмиру Шир-Али-хану и его сыну. Здесь же, недалеко, проживает и главный ишан этого племени Фирюддин-хан, пользующийся среди них огромным влиянием, по своему званию пира. Фирюддин-хан человек сравнительно еще молодой, интересный и глубоко преданный России, по-своему человек очень образованный и интересующийся нашею государственной жизнью во всех ее проявлениях. Фанатизма в нем очень мало. Есть, конечно, обрядовая сторона, которая исполняется им точно, но без этого и нельзя. Теперь его за заслуги произвели в прапорщики милиции.
Долина Кизил-Су принадлежит к числу плодородных мест. Остатки целого ряда развалин крепостей по берегам этой реки указывают, что в самые отдаленные времена здесь била жизнь ключом: ряд крепостей служил защитою земледельческому населению от набегов афганских кочевых племен, ежегодно переправлявшихся через Пяндж в бухарские владения за рабами, коврами и разными тканями. Как вихрь налетали такие шайки и, разгромив мирных таджиков, угоняли стада, женщин и рабов, с богатою добычею возвращались обратно.
В настоящее время, с постановкою по Пянджу частей пограничной стражи, набеги афганских разбойников если и не прекратились совершенно, то утратили уже свой прежний характер. Мелкие шайки разбойников порою переправляются через Пяндж из Афганистана, но отгоняют лишь стада баранов. Шайки узбеков разбойничают также и на бухарской территории, держа постоянно в страхе туземных купцов.
На противоположной стороне реки Пянджа среди гор расположен значительный афганский город Рустак, являющийся центром торговли этой части Афганистана. Лежа на дороге между Кулябом, Гисаром и Индией, город этот издавна известен был как бойкий торговый пункт. В Рустаке живет афганский бек и находится большое количество афганских войск.
Большая толпа всадников показалась на горизонте, и скоро мы различили значительный караван, двигавшийся нам навстречу. Впереди, сидя на отличном карабаире, виднелся плечистый осанистый старик с белою, почти серебряной бородою, одетый в пестрый шелковый халат. За ними виднелась группа всадников, вооруженных длинными палками, сбоку бежала целая стая собак.
- Куда то собрались они? - спросил я штабс-ротмистра.
- Эти? - посмотрел он на группу. - Конечно, на охоту, которая производится, кстати сказать, обыкновенно следующим образом: ряд всадников окружает известной величины площадь камышовых зарослей, и с помощью собак начинают гнать оттуда фазанов. Фазан птица тяжелая и летает очень плохо. Поднимается такая птица раз-другой, перелетит десятка три сажен и садится, высунувши язык, утомленная до крайности полетом. Ее снова поднимают, а потом, когда фазан, окончательно изнуренный, начинает бежать, тут его нагоняют и убивают палками. Такая охота за день перебьет всегда массу фазанов. Обратите внимание, впереди едешь местный амлекдар; вот тот, самый старый, что слезает с лошади. Это он направляется нас приветствовать. Почтенный человек, по-нашему, он занимает должность уездного начальника. Но значение его здесь основано не на должности, а на том, что он сеид, т. е. потомок дочери Магомета Фатьмы. Все сеиды вообще в мусульманстве пользуются огромным уважением.
Между тем амлекдар, подойдя ближе, сложил руки на животе и отвесил нам почтительный поклон.
- Как здоровье ваше, и благополучно ли путешествие? - спросил он через переводчика.
Мы ответили.
- Можно просить сделать честь отдохнуть в моей палатке? - снова задан был вопрос.
Мы изъявили согласие. Сев снова на лошадей и проехав с полверсты, я увидел красивую бухарскую палатку, раскинутую на небольшой площадке. Сбоку виднелся костер, на огне которого что-то варилось в больших чугунных котлах. Заняв места на ковре, мы с особым удовольствием принялись за чаепитие. Масса тарелочек со сладостями занимала середину палатки, чередуясь с горами местного хлеба, испеченного в виде лепешек. Раскинувшись на ковре, мы перекидывались через переводчика словами, интересуясь обиходом жизни кочевника…
Перед нами пролегала дорога, по которой, медленно двигаясь, тянулся бесконечный ряд каравана верблюдов, нагруженных разным домашним скарбом. Уныло звеня огромными бубенцами, тихо выступали корабли пустыни. На некоторых из них виднелись среди вьюков головы детей, помещенных в небольшие корзинки, привешенные сбоку. Закутанные женские фигуры с покрывалами, опущенными на лицо, казались не живыми существами, а куклами, мерно покачивающимися при каждом шаге верблюда.
- Скажите, штабс-ротмистр, - обратился я к Ф., - ну, а положение женщины у них ведь совершенно бесправное?
- Да как вам сказать; вернее, что так; ведь каждый, кто хочет жениться, обыкновенно выплачивает за свою жену значительную сумму денег, а то бывает, что и просто покупает себе женщину. Недавно в Сарай к доктору пришла женщина и заявила, что она бежала от родных и хочет, приняв крещение, остаться у русских; ну, доктор, а главное, его жена, приняли в ней участие, устроив ее в кухне, и зажила она среди русских, но только, видно, предполагала жить ничего не делая, а тут ей стали поручать мойку белья, и вот заскучала баба. Смотрим, что-то около нее наши джигиты вертеться стали. Как не заглянет доктор, на кухне либо один, либо другой, и все ведут какие-то таинственные разговоры с нею. Думали, что она с кем-нибудь роман из них завела, а вышло на другое. Через несколько дней узнали, что пропала баба. Начались тут расспросы через нижних чинов. И что же вышло. Оказывается, наши молодцы джигиты ее продали проезжему сарту. Если не соврать, то, кажется, за 10 или 15 рублей. Подобная купля, конечно, совершена не без ее ведома.
Поблагодарив амлекдара, мы двинулись далее, и часа через два езды впереди показалась растительность, окружавшая кишлак Пархар, с пограничным постом того же имени. Место это старое и издавна населенное, как говорят местные жители, хотя вернее надо предполагать, что селение это то возрождалось, то снова уничтожалось, как и большинство населенных пунктов здешних мест.
Кроме глинобитных построек новейшего типа, крепости да развалин над землею, от прежней жизни ничего не осталось.
Теперь здешний народ обрабатывает большую площадь земли, засевая рис, ячмень и даже пшеницу.
За Пархаром тянется ряд кибиток и саклей почти до кишлака Саята. Долина эта очень населенная, она расположена по течению реки Кизил-Су до самого Куляба.
Подъезжая к Саяту, перед нами открылась высокая Саятская гора, стоящая совершенно отдельно от горных хребтов.
У подножья ее Саят, старый кишлак, в котором когда-то жил бывший афганский эмир Абдур-Рахман; кишлак этот был два года тому назад едва ли не самым большим из всех кишлаков за Сараем, но, появившись на берегу Пянджа, он развился благодаря водам этой реки, орошавшей его поля, и благодаря той же капризной прихотливой реке окончилось существование Саята. В 1904 году течение Пянджа, стремившееся к афганскому берегу, летом вдруг изменило свое направление, и водяная струя с страшной силой устремилась в излучину, на которой находятся все здания и сады Саята.
В каких-нибудь две-три недели река прорыла себе новое русло, смыв совершенно кишлак с его огромными старыми садами и всеми постройками.
Лишь несколько сакель, окруженных старыми вековыми тутами, являются остатками недавно цветущего населения.
Огромные, толщиною в дерево, виноградные лозы, обвивающиеся вокруг деревьев, напоминают о той богатой растительности, которая была в этих местах так недавно.
А старые кладбища, раскинувшиеся на пространстве нескольких верст, являются безмолвными свидетелями прежней жизни.
Родник с холодною чистою как кристалл водою находится у подошвы Саятской горы; тихо журча, вытекает из него ручеек, дающий жизнь небольшой группе деревьев, окружающих пост.
- Вот здесь, - указал Ф., - на этой излучине, стояла прежде старая Саятская крепость.
Кала эта видела, вероятно, на своем веку очень многое, так как и внешний ее вид был очень древний.
Массивные стены, аршин в 15 вышины, тянулись по сторонам квадратного двора и оканчивались по всем углам огромными и очень высокими башнями; по словам старожилов, здесь было прежде отдельно Саятское бекство. В прошлом же году, когда Пяндж так неожиданно устремился на выдающийся берег этой излучины, он смыл очень быстро весь холм, и кала обрушилась, бесследно исчезнув в водах Пянджа. А жаль, здесь, надо полагать, интересное место для археологов. Мне самому пришлось находить много обломков цветных изразцов, посуды, монет, которые находили в этих местах случайно во время обработки земли. Досадно только, что население здесь все пришлое, и никто не имеет даже понятая о том, что здесь было прежде. История края известна лишь по самым незначительным отрывкам, встречающимся в некоторых афганских и бухарских рукописях. Время же, да и люди, уничтожили многое, поэтому-то и памятников мало. Существовал прежде обычай уничтожать все, что только напоминало о потерпевшем поражение враге, и даже прах его часто развевали по ветру, разрывая могилы.
От Саята, по течениям Пянджа и Кизил-Су, расстилается огромная и безбрежная долина, среди которой выделяется высокая гора Ходжа-Мумин, состоящая вся из соли; целый ряд глубоких многоводных озер окружает ее подошву, питаясь водою ручьев, берущих свое начало на вершинах горы. Заросшие по берегам густым камышом озера как огромные зеркала сияют своею поверхностью при ярких лучах солнца. Ряд хазарских кочевьев растянулся по их берегам, промышляя ловлею рыбы и добыванием соли в горе, которая, достигая 8 тыс. футов, далеко виднеется, выделяясь среди равнины. Огромный массив белой соли лишь с северной стороны покрыт пластом земли, годной для обработки; поэтому, издали пустынная, гора в действительности обитаема и несколько небольших кишлаков, приютившихся в ее складках, насчитывают до полусотни населения. Посевы ячменя и пшеницы тянутся большими площадями до половины высоты горы. С южной же стороны у подножья виднеются соляные ломки, образовавшие ряд небольших пещер. Ручей, вытекающий из горы, вливает свои воды в искусственно устроенный бассейн, огражденный огромными обломками соли. Туземцы считают это место святым, а воду ручья целебною, благодаря чему здесь постоянно находятся больные, излечивающиеся часто совершенно соляными купаньями. Густая рапа, оседая на дно и окрестные скалы, покрывает все белым серебристым налетом, и кристаллы соли, сверкая на солнце, придают особенно красивый вид этому глухому уголку, врачующему людские недуги, вероятно, с самых отдаленных времен человеческого в этих местах бытия. Ходжа-Мумин, как говорят, был здесь съеден огромной змеей, и теперь туземцы уверяют, что здесь в горе живут эти змеи… Вдоль горного хребта тянется ряд небольших кишлаков, обрабатывающих удобные места в долине. Бесконечные рисовые поля, покрытые постоянно водою, без которой не может расти рис, чередуются с посевами джугары и хлопчатника.
Глубокие арыки перерезывают дорогу, в стороне которой порою виднеются примитивно устроенные водяные мельницы и толчеи для крупы и масла. Мерно поскрипывая снастями, медленно работает такая мельница, с трудом переламывая зерно с помощью исщербленных, грубо обделанных жерновов.
Темная, плохо перемолотая мука падает из ковша в мешок, который, сосредоточенно глядя задумчивыми глазами, держит целые дни киргиз или горный таджик - их владелец.
Между тем горы все ближе и ближе подходили к Пянджу и нам невольно казалось, что скоро они сомкнутся и образуют преграду для реки и, в то же время, для нашего путешествия.
- Это только кажется, - рассеял наше недоумение Ф., - здесь река сжата горами и протекает очень глубоким, но узким дефиле. Ведь уже за Чубеком начинается Горная Бухара.
- Там чем дальше, тем выше и круче массивы, и если кто страдает головокружением, то по тамошним высотам и думать нечего двигаться. И народ там другой. Узбеки, киргизы - эти жители долин - там уже не встречаются, а вместо них везде население составляют горные таджики, имеющее свой особый язык, обычаи и уклад жизни. Это страна совершенно особая и резко отличающаяся от равнинной Бухары.
- Но, однако, вот и Чубек виден, - добавил Ф., указывая рукою вперед, где среди группы зелени виднелось несколько построек русского типа. - Вот этот дом постовая казарма, рядом офицерский флигель, а там старое и новое здание Чубекской таможни. Здесь есть небольшое общество, офицер с семьею и несколько таможенных чиновников. По здешним местам может считаться значительным населенным пунктом, даже носителем светоча культуры. Но это я пошутил. Здесь люди, к культуре прикосновения не имеющие; офицер - человек, вечно занятый тяжелою службою, ему не до этого. А чиновники, те от безделья без просыпу пьют. Место, с нашей точки зрения, отчаянное; хуже и выискать на белом свете трудно. Вокруг живут лишь туземцы, да и то здесь, по всему Пянджу, народ этот поселился недавно.
Джон Бёрк. Хазарейцы племени бесуд. Афганистан. 1879
Все это пришло с сыном покойного эмира афганского Шир-Али Исаак-ханом, лет 25 тому назад. Вообще, народ не особенно дорожащий местом, а потому готовый при каждом удобном случае перекочевать в другое. Это все, конечно, отражается и на жизни Чубекской колонии. Достать что-либо очень трудно. Птицы, коров хазара почти не держат, масла тоже нет, поэтому условия жизни очень трудны. Племя хазара, исповедующее магометанство по шиитскому толку и стоящее поэтому ближе к персам, чем к афганцам, давно поселилось в Бадакшане и Тохаристане, прилегающих к бухарским владениям. Оттуда значительная часть его в конце восьмидесятых годов перекочевала в пределы Бухары и поселилась в Кулябском и Курган-Тюбинском бекствах в долине реки Кизил-Су. Часть этого племени в Афганистане носит название берберийцев. Общая численность племени до полумиллиона, причем, принадлежа к секте исмаилия, племена эти имеют особого начальника - духовного главу (пира), носящего название ишана, т. е. святого. Звание это наследственное, и ишан племени является не только наставником, но судьею и распорядителем всего племени и его имущества. Таким образом, эта духовно-племенная община является огромною силою в Северном Афганистане. Во время царствования эмира Абдур-Рахмана часть этого племени, как раньше сказано, не согласившись признать его эмиром, перешла русско-афганскую границу и поселилась в бухарских владениях, и ишан хазары отсюда продолжает руководить всеми действиями и настроениями своего племени, оставшегося в Афганистане. Эмир Хабибула-хан, понимая государственную важность привлечения на свою сторону хазары, вступив на престол, принял меры к примирению враждовавших партий и к возвращению хазары в Афганистан, но высшая знать хазары отнеслась крайне недоверчиво к обещаниям эмира, и не только никто не вернулся, но даже и ныне продолжается переселение в Бухару. Со смертью ишана на его место по праву рождения вступил в управление делами племени его сын Фирюддин-хан, относящийся с огромными симпатиями к России, и поэтому пользующийся особым вниманием наших властей, по представлению которых в прошлом году Фирюддин-хан произведен в офицеры туркменской милиции. Значение его в жизни хазары очень велико, что находит подтверждение в том, что вся хазара, живущая в афганских пределах, высылает ему кибиточную подать ежегодно вполне добровольно. В будущем, в случае русско-афганского столкновения, хазара сыграет огромную роль, выставив не только конницу, считающуюся лучшею в Азии, но и являясь нашими агентами и разведчиками во всем Северном Афганистане.
Почти закрытые густой растительностью, приветливо выглядывали окна домов; с каким-то невольным особенным чувством мы смотрели на эти русские постройки, заброшенные в эту страшную глушь, о которой в России никто не может себе представить ничего даже приблизительно похожего.
- Это то место изгнания, которое хуже, конечно, в сто крат всякого Вилюйска, Якутска, Березова. Там города, люди, а здесь пустыня в полном смысле этого слова. До железнодорожной станции 800 верст считается, - жаловался нам управляющий таможнею. - Живем ведь от почты и до почты, которая к нам приходит раз в неделю. По сущности, именно здесь то самое гоголевское место, откуда никуда в три года не доскачешь. Напротив, в Афганистане, небольшая долина по берегу Пянджа, так же безлюдная, как и с нашей стороны, а дальше горы и больше ничего. Жизнь всех серая донельзя; конечно, есть еще хуже места, хотя бы Богорак, лежащий в 20-ти верстах от нас. Там уже совсем могила.
- Да и здесь-то не мед, - вмешался высокий, представительный штабс-ротмистр. - Все народ живет повихнувшийся и спившийся с круга. По правде сказать, кто идет-то сюда? Обыкновенно, такой народ, которого жизнь в лоск потрепала, надежд впереди никаких, ну и доволен, что хоть к месту приткнулся и живет с грехом пополам… пока не сочинит что-нибудь совсем несуразное, за что начальство, даже принимая во внимание местные условия, не может дальше терпеть…
- Но позвольте, - заинтересовался я, - что же можно сделать здесь, среди пустынь?
- Да мало ли что?! Конечно, пьянство, хождение в костюме Адама, драки и т. п. сходят с рук, ибо это явление обычное, ну и, например, человек, решив зарезать своего сослуживца, начинает приводить это в исполнение и, ничуть не смущаясь, режет. А то объявит себя удельным князем и начнет дань собирать со всех, в каком заблагорассудится размере…
Уютная столовая офицерской квартиры, ярко сияющий шипящий самовар на столе, уставленном всякими печениями и закусками, представляли собою приятную картину после нескольких переходов, сделанных по пустыням. Глядя на радушных хозяев, прилагавших все усилия, чтобы накормить и доставить возможно большие удобства гостям, делалось понятным, как радуются люди приезду новых людей, с которыми можно переброситься хоть несколькими словами.
- Здесь прямо дичаем, - заговорил после некоторого молчания хозяин, - к нам редко кто заезжает; в год два-три раза видим людей, а остальное время свои только солдаты. Иногда здесь проезжает какой-нибудь путешественник, стремящийся на Памиры, да и свое начальство показывается раз-другой в год, преимущественно весною и осенью. От Чубека идет дорога на Куляб и Бальджуан, на север есть также дорога через хребет Петра Великого на Маргелан, а на восток идет Горная Бухара, и, включая Памиры, вся страна глушь беспросветная. Безлюдье почти полное. Вот сами скоро увидите эти места. Правду сказать, только на картинах можно увидеть что-либо подобное.
С раннего утра мы уже были на конях и длинною вереницею, один за другим, поднимались на огромные высоты Кобрайского перевала, через который дорога шла на Богорак.
То спускаясь по тропинке вниз в ущелье, то карабкаясь по карнизу, с большими усилиями двигались наши кони, медленно, шаг за шагом взбираясь выше и выше.
Почти отвесные стены гор стояли по сторонам, иногда сдвигаясь совершенно и образуя какие-то головоломные мосты. Обломки скал, покрытые мохом, валялись на пути. Конгломераты принимали своеобразные очертания. Где-то внизу, далеко-далеко, блестел узкой серебристой полоскою быстрый Пяндж, сияя ослепительным светом на солнце. Снеговые вершины гор поднимались одна другой выше, как бы царя над всей окружающей местностью.
Прозрачный воздух давал возможность видеть огромный горизонт, казавшийся безграничным. Один другого выше вдали поднимались горные хребты Гиндукуша, покрытые вечными снегами.
Отблеск снега придавал им какой-то особенный мертвый колорит. Будто стоя на страже и закрывая собою таинственные страны Инда, поднимались горы тесным рядом. Нигде не видно было ущелий, и все массивы их казались сплошными. Высоко над нами, паря в воздухе, порою проносились огромные орлы и грифы, перекликаясь между собою. Внизу над долиною, прилепившись на небольших площадках, кое-где виднелись маленькие сакли горных таджиков.
- Просто удивительно, как они могут жить, постоянно подвергаясь опасностям. Каждая весна - это смерть десятков таких аулов.
После дождей, горные пласты разрыхляются и, обыкновенно совершенно неожиданно, сползают вниз. Страшной лавиной летят тогда в ущелья скалы, сокрушая все на своем пути. В один миг от аула не останется никаких следов. Все засыпано и погребено под мощными слоями песку и камней.
Грозно шумя и разом наполняя все ущелье, вспенится каждый самый маленький ручей. Масса воды несется, перекатывая за собою огромные скалы, и горе путнику, застигнутому в ущелье; со страшною силою набрасывается поток на свою добычу и, разом схватив, несет ее в своих мутных волнах, разбивая о камни. Но, несмотря на опасность, снова почти на том же месте через самое короткое время вырастает новый аул, и новые люди снова живут здесь, подвергаясь риску быть похороненными под обрушившимися каменными громадами. Выше на хребтах отличная земля и прохладная температура дают возможность производить посевы ячменя и льна, и, несмотря на трудность работы на таких высотах, значительные пространства удобной земли тщательно обработаны. Эта-то земля и служит, главным образом, приманкою. Живя здесь веками, таджики привыкли к своим крутизнам. Примитивной конструкции плуг, запряженный волами или коровами, управляемый привычною рукою таджика, проводит глубокие борозды на вышине двух-трех верст.
Тщательно обработанное поле, засеянное пшеницею, вряд ли доступно даже птицам. Лишь орлы, сидя на недоступных карнизах, наблюдают за тяжелой работою здешнего пахаря, да горный козел, перепрыгивая через стремнины, порою, как браконьер, щиплет зеленую ниву. Горные дожди и туманы дают огромную силу плодородной земле, и урожаи, о которых жители долин не имеют понятая, здесь всегда обычное явление.
Заколосились участки пшеницы и ячменя. Словно золотыми стали крупные колосья; в июне настало время жатвы. Собрав в тяжелые снопы урожай и запрягши тех же волов в сани, со страшных высот свозят таджики его вниз, в долины.
Подпрыгивая на камнях, по тропам, извивающимся над крутостями, быстро летят вниз сани, подталкивая флегматичных волов. Подгоняя их палкою и ею же указывая путь, бежит сбоку таджик, скользя рядом со своими санями. Те же быки потом, медленно переступая с ноги на ногу, по кругу ходят целые дни по снопам пшеницы, выбивая зерно из колосьев. С помощью горного ветра отвевает свое зерно таджик и, очистив его совершенно от всякого сора, закапывает в глубокую яму, из которой лишь по мере надобности постепенно вынимается пшеница и на ишаке отвозится на крохотную мельницу, стоящую около каждого аула.
С помощью воды быстрого горного ручья медленно работают плохо обточенные маленькие жернова, превращая чудное крупное золотистое зерно в темную смешанную с песком муку, из которой таджики в особых глубоких ямах выпекают местные лепешки, носящие название чуреков.
- Только что испеченные чуреки, по-моему, очень вкусны, - нарушил наше молчание Х., - ну, а когда полежит, так как камни, зубы сломаешь. Во всяком случае, урожаи здесь отличные, и цены на хлеб поэтому очень дешевые. Жаль только, что обработка земли самая противная. Как работали 2 тысячи лет тому назад, так и теперь.
Таджики живут в этих местах с незапамятных времен. О происхождении их определенного взгляда не существует. Одни указывают, что они персы, основавшиеся здесь еще до Александра Македонского, а другие - что это остатки жителей Бактрии и бактрийско-скифско-индийского государств. Язык у них, во всяком случае, персидский, хотя встречаются среди них племена, говорящие языком, не похожим на него и имеющим корни слов санскритские и даже отчасти славянские.
- Интересно, что, очевидно, славянские племена жили, видимо, когда-то в здешних местах, так как обычаи встречаются чисто славянские, в особенности при похоронах, гаданиях и т. п. А кроме того, если возьмете хотя бы вышивки Полтавской или Черниговской губернии, то увидите, что они являются рабским подражанием здешних.
Между тем начался спуск. Лошади двигались осторожно, шаг за шагом, ежеминутно боясь оступиться. Медленно мы начали сползать вниз по извилистой тропинке. Сидеть на лошади становилось все труднее и труднее. Наконец шаги лошадей сделались настолько неуверенны, что мы слезли и пошли пешком. Где-то далеко внизу, у наших ног, виднелась небольшая группа построек.
- Богорак видать, ваше высокоблагородие, - указал нам кто-то из солдат нашего конвоя. - Только до него еще верст шесть будет, а кажется как близко, рукой подать.
Лишь через два часа мы, переправившись несколько раз через рукава Пянджа, подъехали к. казарме, одиноко стоявшей на крутом берегу реки. Длинное белое здание выделялось как-то особенно рельефно среди групп деревьев, окружавших его со всех сторон. Приветливый огонек, светившийся в окнах, манил к отдыху, и, спустя некоторое время, мы уже сидели около стола за бурлившим огромным самоваром.
Осторожно ступая и, видимо, желая тем самым произвести возможно меньше шума, перед нами появилась какая-то фигура, одетая в форму чиновника, с огромною шашкою через плечо.
- Управляющей здешней таможней N., - как-то особенно тихо назвал он себя.
Мы потеснились.
- Здесь проживаете? - задал вопрос кто-то, - давно ли?
- Да как вам сказать, - задумался новый знакомый, что-то рассчитывая на пальцах. - Должно быть, скоро года полтора будет. Ведь правду-то сказать, не видя людей по месяцам, одичал я окончательно, - через несколько времени заговорил он. - Все равно как заключенные живем в Богораке, между гор. Ведь безлюдье полное. Вроде как лишенные прав состояния. Очень тяжело, а начальство не входит в наше положение; просишь, просишь о переводе, а толку никакого. Все обещают, а откроется где вакансия, назначают или переводят кого другого, совершенно забывая о своем обещании.
- А вы так же, как ваши предшественники, поступите, порешительнее; здесь это решается очень просто; на моей памяти уже перебывало в Богораке человек 5-6 управляющих: просят, просят о переводе, начальство не внемлет. Тогда собирает свои пожитки, запирает таможню и, отдав ключ в Чубекской таможне, отправляется в Ташкент, где, явившись, прямо заявляет: назад, мол, не поеду, а там делайте со мною что хотите. Видят, человек одичал достаточно, ну и переводят, потому, вероятно, думают, что от дикого человека всякой дикости ожидать можно. Правда, здесь, действительно, если просидеть года два-три, так совершенно одичаешь. Ведь в кои-то веки офицер заедет, а больше никого. Вот еще прежде, бывало, покойник Левашов заезжал, когда свои разведки по золотому делу производил. Да умер, покойник.
- Кстати, это, между прочим, замечательно интересный человек, - перебил его ротмистр. - Занимался он золотопромышленностью всю свою жизнь где-то на Урале и в Сибири, потом, не знаю, каким способом, забросила его судьбу к нам в Бухару. Но здесь вся его несокрушимая энергия была подорвана систематическим недостатком средств. А нашел он хорошие места. Преинтересный человек, в общем. Бывалый… И не было у него этой несимпатичной алчности, которая появляется у золотоискателей. Каких только минералов он не находил: и золото, и серебро, и каменный уголь, и киноварь, и медь, и железо. Кабы ему средства, можно быть уверенным, что пошло бы дело. Вот здесь же, недалеко от Рагнау, огромная залежь каменного угля им была найдена, и досадно, что он, делая заметки, не сообщил никому о своих разведках. Всю жизнь ходил около золота, а умер, так медной копейки не осталось… Золотоносные пески в этих местах везде по всем рекам и горным ручьям, а кроме сартов, моющих золото, да еще инженера Журавко-Покорского и француза Сераса, никто этими делами не занимается. Не знают ли о здешнем крае или же условия жизни тяжелы, но только русских золотоискателей встречается очень мало. На Ях-Су работает инженер Журавко-Покорский: у того дело поставлено на широких началах, работает много народу и, как говорят, добыча золота большая. В этом году он уже устроил в своих рудниках конно-железную дорогу и выстроил два больших корпуса для рабочих. Прежде у него все шло местными рабочими сартами и таджиками, но теперь он выписал рабочих откуда-то из России и, по всему видно, дело развивается и идет успешно. Вообще, во всех отношениях здешний край - непочатый уголок всяких богатств. Только нет предприимчивых людей взяться за дело. [Далее следует рассказ о П. А. Журавко-Покорском, который размещен ранее отдельным постом. - rus_turk.].
От Богорака дорога направляется на кишлак Сафеткау и, поднимаясь на огромные перевалы, вьется по самому берегу Пянджа, пролегая над рекою. Склоны гор зеленеют травою и овсюгом. Почти на недосягаемых высотах бродят стада баранов, едва заметными темными точками мелькая на вершинах. Кое-где виднеются кишлаки горных таджиков, расположенные у края обрывов. Будто гнезда птиц, лепятся глинобитные сакли на небольших площадках, тесно примкнув одна к другой. С глухим шумом несутся вниз горные потоки, каскадами спадая с отвесных стен.
Огромные камни, грудами наваленные друг на друга, порою срываются с высот и с грохотом летят вниз, поднимая столбы пыли. Чем дальше, тем труднее дорога, и поэтому лишь жители этих гор рискуют пробираться по ней изредка. Движение же вообще совершается на посте Дивдар-Боле, отстоящем в 25-ти верстах от Пянджа внутрь края. В небольшой котловине около многоводного ручья расположен на краю кишлака этот пост. Огромная высота кишлака в несколько тысяч футов и прекрасная вода ручья делают эта места отличною санитарною станцией, куда посылаются со всей линии нижние чины, страдающие малярией. Мощный пласт чернозема, чередуясь с лёссом, покрывает все окрестности, засеянные пшеницею и ячменем. Весь кишлак, населенный горными таджиками, скучен на самом незначительном пространстве, и жилые сакли, по своему виду и конструкции, ничем не отличаются от помещений для скота.
Вечерний воздух на этом горном плато чист чрезвычайно. Легкая прохлада чувствуемся все сильнее и сильнее, чем ближе к закату солнца. На траве при лунном свете блестят, будто бриллианты, капли росы.
Над кишлаком носится запах гари. Освещая темные стены сакль, кое-где на дворах виднеются огни костров, около которых, сидя на корточках, расположились группами таджики.
Жалобно звуча, слышится откуда-то заунылая мелодия сааза. Глухо рокоча, вторит струнам бубен, и, как будто врываясь, резким диссонансом звучит порою голос певца.
Звезды ярко блещут в вышине, освещая огромные горные хребты и искрясь тысячами огоньков в снеговых горах.