Росс Томас "Если не сможешь быть умничкой", Глава 28
Кульминация и развязка. Начало см. http://www.livejournal.com/users/sapojnik/45750.html,
далее по 1 главе каждый день в ЖЖ Сапожника.
Глава 28.
Синкфилд первым ворвался в кабинет. За ним последовал я, следом за мной - Конни Мизелль. Эймс сидел за столом. Голова была откинута назад под странным углом. Он стрелял в себя через рот. Какое-то месиво...
Библия лежала на столе, та самая полая Библия. Она была открыта, но пистолета в ней больше не было. Я обошел стол. Пистолет лежал на ковре, недалеко от безжизненной правой руки Эймса. Он был 32 калибра, с коротким барабаном. Кольт с перламутровой рукояткой. «Подделка под перламутр», - машинально отметил я.
Синкфилд подошел к Конни Мизелль и начал склоняться к ней, и наклонялся до тех пор, пока его лицо не оказалось в считанных сантиметрах от ее.
- Что ты ему сказала?! - прокричал он. Он явно с трудом владел собой. Я видел, как желваки ходили на его лице ходуном. Он понизил голос до грубого, терзающего слух скрежета:
- - Что ты ему сказала такого, что он пошел сюда и сделал это над собой? Что ты ему сказала?!
Конни Мизелль улыбнулась ему в лицо. Вытянув руку, она прикоснулась к его лицу возле левого уха. Провела пальцем вниз по его челюстям и легонько похлопала по подбородку.
- Аккуратнее в выборе тона, милок-лейтенант! Ты сейчас говоришь с двадцатью миллионами долларов. Двадцать миллионов долларов не любят, когда на них кричат.
- Что ты ему сказала? - сказал Синкфилд. Точнее, почти прошептал слова.
- А ты неужели не знаешь? - спросил я.
Он взглянул на меня.
- Нет, не знаю. Я не знаю, что такое она могла ему сказать, чтобы он вошел сюда, засунул себе в рот дуло и нажал на курок! Нет, я этого не понимаю. Он уже всё, был готов ехать с нами в отдел по обвинению в убийстве. Он признался, что убил того парня в Лос-Анджелесе. Вот тут вот сидел и признался, когда ты ему рассказал, что из-за него убили его жену и дочь. Но его это не особо взволновало. Так, может, чуть-чуть, но не сильно. А она шепнула ему на ухо два слова, и он вскинулся, пришел сюда и застрелился! И ты спрашиваешь меня, знаю ли я, почему! А я признаю, что не знаю, почему!!
- Он мог бы принять все остальное, - сказал я. - Мог все принять, потому что те люди умерли, чтобы он оставался на свободе, а не в тюрьме. Его дочь, его жена. Они умерли из-за него, наверно, это его волновало, но не настолько, чтобы он из-за этого что-то предпринимал. Он ведь даже мог жить с женщиной, которая его шантажировала. Почему нет? С ее внешностью это было не так уж тяжело. Во всяком случае, для меня это было бы не так уж тяжко. Да и для тебя тоже, не так ли, Синкфилд?
Он медленно покачал головой.
- Да, - сказал он, вдруг охрипнув. - Для меня это было бы не слишком тяжело.
- А что, ты думаешь, я ему сказала? - спросила Конни Мизелль. Она мне улыбалась. Это была та самая улыбка, которая была на ее совершенном лице в момент выстрела.
- Вы сказали ему правду, - сказал я. - А он не смог ее принять и убил себя. Вы сказали ему, что вы - его дочь.
- Господи! - воскликнул Синкфилд.
- Видишь, - сказал я. - Даже тебя проняло!
- Я - не его дочь, - сказала Конни Мизелль.
- Несомненно, вы! - сказал я. - Вы родились в мае 1946 года. Это как раз спустя девять месяцев после его веселого времяпрепровождения вместе с вашей матушкой в августе 1945-го.
- Моя мама, - произнесла Конни Мизелль с расстановкой, - могла перетрахаться с шестью десятками парней в августе того года.
- Могла бы, но нет.
- Откуда вы знаете?
Я пожал плечами.
- Ниоткуда.
- Моим отцом был Френк Мизелль.
- Не-а, - сказал я. - Френк был стерилен. У него даже письмо было с подтверждением сего факта. И, кроме того, он, видимо, не встречался твоей мамой до той поры, как тебе уже исполнилось три или четыре года от роду.
Синкфилд уставился на Конни Мизелль.
- Ты приберегала это напоследок, верно? - спросил он. - То есть вы это откладывали на черный день. Ты и Дейн. А так - ты бы продолжала шантажировать его, спать с ним, убивать его семью. А уже под занавес вручается ЭТО - последний тычок, когда он уже на самом-самом краю… Тот факт, что он трахал свою дочь.
- Вы арестуете меня, лейтенант? - сказала она и опять улыбнулась.
Он покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Я ВАС не арестую. Как вы сказали, вы теперь - двадцать миллионов баксов, а я не дурак, чтобы арестовывать двадцать миллионов. От этого не будет никакого прока. У нас нет никаких улик. У нас, черт подери, не осталось никаких свидетелей. Все мертвы. Так что не собираюсь я тебя арестовывать.
- Ого! По-моему, я что-то чую, - сказала она. - По-моему, я чую что-то очень большое - что-то, похожее на сделку?
Синкфилд кивнул.
- Да, у них есть свой особый запах, так ведь?
Конни Мизелль снова улыбнулась.
- Сколько, милый? Сколько у тебя на уме?
- Половина, - сказал он. - Что скажешь насчет половины?
Она пожала плечами.
- Это будет около пяти миллионов. После всех налогов и адвокатов, останется порядка десяти миллионов. Половина - это по пять миллионов на каждого.
- И еще кое-что, что тебе надо бросить на бочку, - сказал он.
- Что же?
- Ты, - сказал Синкфилд. - Я… это… хочу иметь тебя... под рукой, потому что ты, знаешь, наверное, лучшая б…, которую я когда-либо знал в своей жизни.
Она опять улыбнулась.
- Когда мы заключим сделку, дорогой. Все, что ты хочешь! Но есть одна маленькая проблема…
- Какая?
- Мистер Лукас здесь. Что мы будем делать с мистером Лукасом?
Синкфилд тоже оказался не мастер по-ковбойски лихо выхватывать оружие. Но тем не менее вдруг и в его руке оказался револьвер.
- Лукас… - протянул он. - Ну, я думаю, мы избавимся от Лукаса.
Он направил револьвер на меня.
- А может, сделаем по-умному, придумаем что-нибудь, как Дейн? Как насчет еще одного убийства-самоубийства? Самоубийство у нас уже есть.
Он посмотрел на Конни Мизелль.
- А мы будем чем-то вроде свидетелей, а, как тебе?
- Да, - сказала она. - Да, я предполагала, что мы будем свидетели… что-то в этом роде.
- Иди и подними пистолет, вон, на полу, - сказал он. - Подцепи его карандашом и подай мне.
Конни взяла, как было велено, со стола карандаш, нагнулась и достала из-под стола валявшийся там 32-й калибр, после чего передала его Синкфилду. Он взял его в левую руку, которая оказалась замотана в носовой платок. Свою собственную пушку он засунул за ремень, потом переложил 32-й калибр в правую руку. Пистолет оставался обмотанным носовым платком.
- Ничего личного, Лукас, - сказал он. - Никакой неприязни!
- С твоей стороны - может быть, - сказал я.
- Никогда не думал, что я стану настолько богат и так легко, - сказал он.
Рот Конни Мизелль приоткрылся, дыхание стало более частым. Она почти задыхалась.
- Прикончи его, дорогой, - шептала она. - Убей его. Убей его сейчас!
- Хорошо, - сказал Синкфилд и нажал на спуск.
Он выстрелил в Конни Мизелль три раза. Он был очень хороший стрелок. Один выстрел пришелся в сердце, два других - в лицо. Когда она падала на пол, она уже больше не была хорошенькой.
Синкфилд подошел к тому месту, где она лежала, и посмотрел вниз, на нее.
- Знаешь что? - спросил он.
- Что?
- Пожалуй, я ее действительно любил.
Я нашел стул и сел. Меня била дрожь. Руки, ноги, голова - все ходило ходуном. Синкфилд посмотрел на меня.
- Ты трясешься, - сказал он.
- Я знаю. Ничего не могу с этим поделать.
Он обошел вокруг стола, стал на колени, взял при помощи платка 32-й калибр и прижал мертвую правую руку Эймса к его рукоятке, а затем дал ему упасть на ковер.
- Да они все равно не будут очень уж беспокоиться по поводу отпечатков, - сказал он.
- А что ты собираешься делать сейчас? - спросил я.
- Это от тебя зависит, - сказал он. - Ты со мной или нет? Знаешь, она ведь в самом деле хотела, чтоб я тебя убил.
- Я знаю.
- И она ведь уже почувствовала себя миллионершей, - сказал он. - С двадцатью-то миллионами! А?
- Наверно, - сказал я.
- Хм… Тебе это не понравилось?
- Нет, - сказал я. - Совсем не понравилось.
- Чтобы быть со мной заодно, тебе не обязательно должно все нравится.
- Я знаю, - сказал я.
- Ну?
- Хорошо, - сказал я. - Я буду заодно.
ОКОНЧАНИЕ
далее по 1 главе каждый день в ЖЖ Сапожника.
Глава 28.
Синкфилд первым ворвался в кабинет. За ним последовал я, следом за мной - Конни Мизелль. Эймс сидел за столом. Голова была откинута назад под странным углом. Он стрелял в себя через рот. Какое-то месиво...
Библия лежала на столе, та самая полая Библия. Она была открыта, но пистолета в ней больше не было. Я обошел стол. Пистолет лежал на ковре, недалеко от безжизненной правой руки Эймса. Он был 32 калибра, с коротким барабаном. Кольт с перламутровой рукояткой. «Подделка под перламутр», - машинально отметил я.
Синкфилд подошел к Конни Мизелль и начал склоняться к ней, и наклонялся до тех пор, пока его лицо не оказалось в считанных сантиметрах от ее.
- Что ты ему сказала?! - прокричал он. Он явно с трудом владел собой. Я видел, как желваки ходили на его лице ходуном. Он понизил голос до грубого, терзающего слух скрежета:
- - Что ты ему сказала такого, что он пошел сюда и сделал это над собой? Что ты ему сказала?!
Конни Мизелль улыбнулась ему в лицо. Вытянув руку, она прикоснулась к его лицу возле левого уха. Провела пальцем вниз по его челюстям и легонько похлопала по подбородку.
- Аккуратнее в выборе тона, милок-лейтенант! Ты сейчас говоришь с двадцатью миллионами долларов. Двадцать миллионов долларов не любят, когда на них кричат.
- Что ты ему сказала? - сказал Синкфилд. Точнее, почти прошептал слова.
- А ты неужели не знаешь? - спросил я.
Он взглянул на меня.
- Нет, не знаю. Я не знаю, что такое она могла ему сказать, чтобы он вошел сюда, засунул себе в рот дуло и нажал на курок! Нет, я этого не понимаю. Он уже всё, был готов ехать с нами в отдел по обвинению в убийстве. Он признался, что убил того парня в Лос-Анджелесе. Вот тут вот сидел и признался, когда ты ему рассказал, что из-за него убили его жену и дочь. Но его это не особо взволновало. Так, может, чуть-чуть, но не сильно. А она шепнула ему на ухо два слова, и он вскинулся, пришел сюда и застрелился! И ты спрашиваешь меня, знаю ли я, почему! А я признаю, что не знаю, почему!!
- Он мог бы принять все остальное, - сказал я. - Мог все принять, потому что те люди умерли, чтобы он оставался на свободе, а не в тюрьме. Его дочь, его жена. Они умерли из-за него, наверно, это его волновало, но не настолько, чтобы он из-за этого что-то предпринимал. Он ведь даже мог жить с женщиной, которая его шантажировала. Почему нет? С ее внешностью это было не так уж тяжело. Во всяком случае, для меня это было бы не так уж тяжко. Да и для тебя тоже, не так ли, Синкфилд?
Он медленно покачал головой.
- Да, - сказал он, вдруг охрипнув. - Для меня это было бы не слишком тяжело.
- А что, ты думаешь, я ему сказала? - спросила Конни Мизелль. Она мне улыбалась. Это была та самая улыбка, которая была на ее совершенном лице в момент выстрела.
- Вы сказали ему правду, - сказал я. - А он не смог ее принять и убил себя. Вы сказали ему, что вы - его дочь.
- Господи! - воскликнул Синкфилд.
- Видишь, - сказал я. - Даже тебя проняло!
- Я - не его дочь, - сказала Конни Мизелль.
- Несомненно, вы! - сказал я. - Вы родились в мае 1946 года. Это как раз спустя девять месяцев после его веселого времяпрепровождения вместе с вашей матушкой в августе 1945-го.
- Моя мама, - произнесла Конни Мизелль с расстановкой, - могла перетрахаться с шестью десятками парней в августе того года.
- Могла бы, но нет.
- Откуда вы знаете?
Я пожал плечами.
- Ниоткуда.
- Моим отцом был Френк Мизелль.
- Не-а, - сказал я. - Френк был стерилен. У него даже письмо было с подтверждением сего факта. И, кроме того, он, видимо, не встречался твоей мамой до той поры, как тебе уже исполнилось три или четыре года от роду.
Синкфилд уставился на Конни Мизелль.
- Ты приберегала это напоследок, верно? - спросил он. - То есть вы это откладывали на черный день. Ты и Дейн. А так - ты бы продолжала шантажировать его, спать с ним, убивать его семью. А уже под занавес вручается ЭТО - последний тычок, когда он уже на самом-самом краю… Тот факт, что он трахал свою дочь.
- Вы арестуете меня, лейтенант? - сказала она и опять улыбнулась.
Он покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Я ВАС не арестую. Как вы сказали, вы теперь - двадцать миллионов баксов, а я не дурак, чтобы арестовывать двадцать миллионов. От этого не будет никакого прока. У нас нет никаких улик. У нас, черт подери, не осталось никаких свидетелей. Все мертвы. Так что не собираюсь я тебя арестовывать.
- Ого! По-моему, я что-то чую, - сказала она. - По-моему, я чую что-то очень большое - что-то, похожее на сделку?
Синкфилд кивнул.
- Да, у них есть свой особый запах, так ведь?
Конни Мизелль снова улыбнулась.
- Сколько, милый? Сколько у тебя на уме?
- Половина, - сказал он. - Что скажешь насчет половины?
Она пожала плечами.
- Это будет около пяти миллионов. После всех налогов и адвокатов, останется порядка десяти миллионов. Половина - это по пять миллионов на каждого.
- И еще кое-что, что тебе надо бросить на бочку, - сказал он.
- Что же?
- Ты, - сказал Синкфилд. - Я… это… хочу иметь тебя... под рукой, потому что ты, знаешь, наверное, лучшая б…, которую я когда-либо знал в своей жизни.
Она опять улыбнулась.
- Когда мы заключим сделку, дорогой. Все, что ты хочешь! Но есть одна маленькая проблема…
- Какая?
- Мистер Лукас здесь. Что мы будем делать с мистером Лукасом?
Синкфилд тоже оказался не мастер по-ковбойски лихо выхватывать оружие. Но тем не менее вдруг и в его руке оказался револьвер.
- Лукас… - протянул он. - Ну, я думаю, мы избавимся от Лукаса.
Он направил револьвер на меня.
- А может, сделаем по-умному, придумаем что-нибудь, как Дейн? Как насчет еще одного убийства-самоубийства? Самоубийство у нас уже есть.
Он посмотрел на Конни Мизелль.
- А мы будем чем-то вроде свидетелей, а, как тебе?
- Да, - сказала она. - Да, я предполагала, что мы будем свидетели… что-то в этом роде.
- Иди и подними пистолет, вон, на полу, - сказал он. - Подцепи его карандашом и подай мне.
Конни взяла, как было велено, со стола карандаш, нагнулась и достала из-под стола валявшийся там 32-й калибр, после чего передала его Синкфилду. Он взял его в левую руку, которая оказалась замотана в носовой платок. Свою собственную пушку он засунул за ремень, потом переложил 32-й калибр в правую руку. Пистолет оставался обмотанным носовым платком.
- Ничего личного, Лукас, - сказал он. - Никакой неприязни!
- С твоей стороны - может быть, - сказал я.
- Никогда не думал, что я стану настолько богат и так легко, - сказал он.
Рот Конни Мизелль приоткрылся, дыхание стало более частым. Она почти задыхалась.
- Прикончи его, дорогой, - шептала она. - Убей его. Убей его сейчас!
- Хорошо, - сказал Синкфилд и нажал на спуск.
Он выстрелил в Конни Мизелль три раза. Он был очень хороший стрелок. Один выстрел пришелся в сердце, два других - в лицо. Когда она падала на пол, она уже больше не была хорошенькой.
Синкфилд подошел к тому месту, где она лежала, и посмотрел вниз, на нее.
- Знаешь что? - спросил он.
- Что?
- Пожалуй, я ее действительно любил.
Я нашел стул и сел. Меня била дрожь. Руки, ноги, голова - все ходило ходуном. Синкфилд посмотрел на меня.
- Ты трясешься, - сказал он.
- Я знаю. Ничего не могу с этим поделать.
Он обошел вокруг стола, стал на колени, взял при помощи платка 32-й калибр и прижал мертвую правую руку Эймса к его рукоятке, а затем дал ему упасть на ковер.
- Да они все равно не будут очень уж беспокоиться по поводу отпечатков, - сказал он.
- А что ты собираешься делать сейчас? - спросил я.
- Это от тебя зависит, - сказал он. - Ты со мной или нет? Знаешь, она ведь в самом деле хотела, чтоб я тебя убил.
- Я знаю.
- И она ведь уже почувствовала себя миллионершей, - сказал он. - С двадцатью-то миллионами! А?
- Наверно, - сказал я.
- Хм… Тебе это не понравилось?
- Нет, - сказал я. - Совсем не понравилось.
- Чтобы быть со мной заодно, тебе не обязательно должно все нравится.
- Я знаю, - сказал я.
- Ну?
- Хорошо, - сказал я. - Я буду заодно.
ОКОНЧАНИЕ