Слово про «Слово»: часть 3. За Русь, ну и ещё немного за источники :)
Предыдущая часть тут.
Мы обзорно и поверхностно поговорили о том, что же у нас к XII веку было в «литературном багаже». Дальше, я думаю, нужно будет вспомнить сюжет «Слова о полку Игореве». Вообще, в этом месте, конечно, нужно было бы дать исторический разбор событий, послуживших основой для этого сюжета.
Но я не историк, поэтому исторического разбора не будет :) Для примера я могу отослать к циклу передач с Климом Александровичем Жуковым про феодальную раздробленность.[ 1] Можно во всей красе посмотреть, как замечательно жилось предкам.
Мы же себе сейчас поставим задачу более узко: мы посмотрим, что источники XII века пишут об этих событиях. Потому что иначе мы части сюжетных поворотов не поймём.
Нам нужно понимать: «Слово о полку Игореве» -- это не хроника и не летопись, это художественное произведение. Его ни в коем случае не надо воспринимать «в лоб» -- т.е. некритически. Поэтому когда я в дальнейшем буду по ходу сюжета называть имена князей, надо понимать, что речь пойдёт про то, что писал о них в художественном произведении средневековый автор. Его герои совершенно не обязательно полностью тождественны персонажам летописей с теми же именами и уж тем более они не равны своим историческим прототипам. Я, конечно, сейчас это буду стараться оговаривать и по ходу дела, но всё равно забывать не надо.
Из источников у нас в наличии летописи. И надо сказать, что поход князя Игоря Святославича сам по себе не был настолько значимым, чтобы оказаться отражённым прямо во всех древнерусских летописях.
Например, Новгородская первая летопись его попросту не заметила. У новгородцев в этом году были гораздо более важные дела. Сами посудите: зодчий Пётр Милонег -- а это был очень известный человек, если я не ошибаюсь, это вообще единственный зодчий домонгольского периода, у которого имя было настолько громкое, что мы его знаем. Так вот, Пётр Милонег заложил каменную Вознесенскую церковь на Прусской улице (это такая новгородская Рублёвка :). А князь Давыд Ростиславич смоленский (помните, про которого мы в прошлый раз писали, что у него у стягов хоботы пашут не в ту сторону, что у брата Рюрика Ростиславича), так вот, в этом году Давыд Ростиславич ходил с новгородцами на Полоцк [НПЛ; ПСРЛ, III: 38]. Эти дела для новгородцев совершенно заслонили разгром какого-то там южнорусского Игоря. Единственное «событие» из всего похода, которое Новгородская летопись увидела -- это солнечное затмение 1185 года. Но небесное знамение трудно пропустить.
Чем ближе, тем сведения подробнее. Мы имеем два источника: краткое сообщение в Лаврентьевской летописи (этот её кусок базируется на сообщениях, которые писались в городе Владимире) и детальное в Ипатьевской летописи (а её сообщения за интересующие нас годы писались в Киеве). Вот на них мы и будем ориентироваться.
Мы попробуем два имеющихся у нас источника (т.е. Ипатьевскую и Лаврентьевскую летописи) сличить со «Словом о полку Игореве».
Наш герой -- это князь Игорь Святославич. В этом месте, кстати, надо бы развеять «миф», с которым я тут недавно к своему изумлению столкнулся. Дело в том, что это не тот Игорь, который себе жену Ольгу из под Пскова брал. Это два совершенно разных Игоря, которых примерно два века разделяет :)
Вот тут представлен небольшой кусок из родословной Рюриковичей того времени.
Тот Игорь -- сын Рюрика. Наш Игорь -- это его пра-пра-пра-пра-правнук. Пять раз я должен был «пра» сказать, потому что семь поколений князей уже сменилось. Тот Игорь был сыном и наследником великого киевского князя. Этот наш Игорь -- один из множества его потомков, мелкий удельный князь. Он княжил в Новгороде-Северском, а это удельный город в Черниговском княжестве. Мы видим, что Игорь относится к клану, основанному внуком Ярослава Мудрого -- Олегом Святославичем с говорящим прозвищем Гориславич.[ 2] Как ясно из прозвища, Олег не самый удачливый в мире князь был. А самое главное, что с его именем связана первая по-настоящему крупная княжеская усобица на Руси.
Про это время как раз очень ярко написано в «Слове о полку Игореве»:
«Тогда при Олзѣ Гориславличи сѣяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука, въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомь скратишась. Тогда по Руской земли рѣтко ратаевѣ кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себѣ дѣляче, а галици свою рѣчь говоряхуть, хотять полетѣти на уедие»
Это картина максимально возможного запустения и разорения. По мнению автора «Слова» -- это самое плохое время, которое Русь переживала (это он просто ещё не знал, что её ожидало дальше). Когда говорится про «погибшую жизнь» -- это вовсе не повтор только что высказанной мысли про «сократившиеся века». Слово жизнь тут употреблено в старом значении -- 'нажитое', т.е. 'имущество' или 'благосостояние' [СлРЯ XI-XVII вв., 5: 109] -- т.е. тут не два раза говорится, что жизнь сократилась, а говорится, что и жизнь сократилась, и достаток упал.
Гражданская война между Олегом Гориславичем и Владимиром Мономахом привела к знаменитому Любечскому съезду князей. На нём порешили, что (цитирую по Лаврентьевской летописи): «почто губим Русьскую землю сами на сѧ котору дѣюще. А Половци землю нашю несуть розно. И ради суть ѿже межю нами рати да нонѣ ѿселѣ ... кождо да держить отчину свою» [Лаврент.; ПСРЛ, I: 256-257].
Я уже писал, что термин «Русская земля» в это время понимался не так, как сегодня, а сильно уже. Вот в данном конкретном случае как раз речь идёт про южную Русь, потому что дальше идёт список земель, которые князья между собой поделили, и это территории, занимаемые ныне примерно Киевской, Черниговской и Переяславской областями [СлРЯ XI-XVII вв., 22: 261] ну и ещё чуть-чуть Рязанщины, чуть-чуть Смоленщины, немножко Волыни и небольшой кусочек Польши. То есть это отнюдь не вся нынешняя Российская Федерация, и даже далеко не все земли, что при дедах князей были в державе Рюриковичей.
Про Русскую землю надо сказать дополнительно, потому что это ключевой образ что в «Слове о полку Игореве», что в «Задонщине».
В XV веке Русская земля уже понимается широко. И тут можно ещё раз процитировать «Задонщину», где масштаб задаётся:
«На Москвѣ кони ржут, звѣнит слава по всей земли Руской, трубы трубят на Коломнѣ, бубны бьют в Серпугове, стоят стязи у Дону Великого на брезѣ. Звонятъ колоколы вѣчныя в Вѣликом Новегородѣ, стоят мужи навгородцкие у святыя Софии».
Т.е. от Дона до Святой Софии Новгородской -- это всё Земля русская.
В «Слове о полку Игореве», напомню, параллельный фрагмент звучит:
«Комони ржуть за Сулою -- звенить слава въ Кыевѣ! Трубы трубять въ Новѣградѣ, стоять стязи въ Путивлѣ».
Новгород здесь, конечно же, подразумевается Северский (который возле Чернигова), а не Великий, потому что дальше именно он неоднократно будет упоминаться как отправная точка похода. И мы здесь в итоге видим сильно более скромный масштаб: Сула, Киев, Новгород-Северский, Путивль. Т.е. это всё географические пункты южной Руси.
В этом отрывке Земля русская не употреблено, но вообще в «Слове о полку Игореве» словосочетание встречается 21 раз. Т.е. это очень важный образ. И говорится про неё почти теми же словами, что и в «Задонщине». Отчего не может не возникнуть искушение и трактовать всё дело так, что Русская земля и там, и там -- это одно и то же.
Процитирую академика Дмитрия Сергеевича Лихачева: «Наконец, самое важное из политических понятий XII в. -- понятие Русской земли -- не ограничивается для автора "Слова" пределами Киевского княжества, как это было типичным для политических представлений периода феодальной раздробленности. Он включает сюда Владимиро-Суздальское княжество и Владимиро-Волынское, Новгород Великий и Тмуторокань. Последнее особенно интересно: автор "Слова" включает в число русских земель и те, политическая самостоятельность которых была утрачена ко второй половине XII века».[ 3]
Я сейчас буду пытаться Дмитрию Сергеевичу возражать, но для начала хотелось бы предварительно подчеркнуть, что в главном он несомненно прав.
Во-первых, в XII веке Русскую землю действительно обычно понимали узко как южную Русь или даже как только киевщину. И я в прошлый раз приводил берестяную грамоту о том, как в XII веке новгородцы ездили поторговать «в Русь» -- т.е. в Переяславль.
Во-вторых, автор «Слова» действительно имеет ярко выраженную политическую позицию на собирание всех перечисленных земель, т.е., выражаясь сегодняшними терминами, патриотическую позицию. И великий киевский князь (т.е., естественно, автор его устами) корит соколов храброго Ольгова гнезда вовсе не за то, что они поехали поискати града Тьмутороканя, а только за то, что они сделали это отдельно от остальных, и поэтому у них ничего не вышло.
То же подмечает и Александр Александрович Зимин: «Но особенно резко различаются Ипатьевская летопись и "Слово" по своей идейной направленности. Автор "Слова о полку Игореве" начисто лишен идеологических устремлений, связанных с феодальной раздробленностью. Общерусское понятие "Русской земли" в Слове не соответствует представлению о Русской земле как о Киевщине, встречающемуся в Ипатьевской летописи... Пределы "Русской земли" "Слова о полку Игореве" расплывчаты, они не связаны с каким-либо государственным единством, лишены той конкретности, которая характерна для памятников XII-XIII вв. ... Зато они соответствуют употреблению этого термина в Задонщине"».[ 4] Ну и, соответственно, Зимин отсюда делает вывод, что «Слово» написано никак не раньше «Задонщины» (а потом приходит к выводу, что позже и опирается на неё).
Здесь надо сказать о трёх моментах. Во-первых, всё-таки в Ипатьевской летописи в том числе и для XII века и более раннего времени встречаются контексты, где Русская земля понимается более широко -- не только как киевщина, но и как южная Русь.
Во-вторых, тут тоже метко подмечена идеологическая установка автора «Слова»: он действительно воспринимал княжеские распри -- ту ситуацию, которую мы теперь называем феодальной раздробленностью -- как трагедию и призывал князей объединиться. Всё произведение про это и он об этом в том числе прямым текстом пишет.
Бывшая Русь, развалившаяся теперь на множество земель, сохраняла единое культурное пространство (в том числе один общий литературный язык), единую религию и общую память о старых временах. Обратите внимание, как зовут смоленского соправителя Святослава на киевском престоле -- Рюрик Ростиславич. Понятно, в честь какого Рюрика он назван. Да и основателя клана, к которому сам Святослав принадлежал, -- Олега Гориславича -- родители тоже совсем не просто так Олегом назвали.
Поэтому, в принципе, возможно представить, что во всей этой Руси нашёлся один носитель этой общей культуры, который не только своих князей прославлял (а он всё произведение занят и их прославлением тоже), но и которому не нравились вот эти постоянные войны. Причём, обратите внимание, на какой основе предлагается примирение между князьями. Автор не может придумать ничего лучше родственной основы -- они же братья все, вот и пусть живут в мире, как положено в хорошей семье, и как было при дедах. И это, как раз, за «феодальные» идеологические пределы не выходит. Про экономические основы существования единого централизованного государства, которые появятся ко времени «Задонщины», он и помыслить не может.
В-третьих, идеологическая установка -- это одно, а другое дело -- это словосочетание и его значение.
И вот тут мы встречаемся с очень интересной ситуацией. И Лихачев, и Зимин считали, что в «Слове» словосочетание Русская земля употребляется в широком значении -- как в «Задонщине». Но делали из этого разные выводы. Лихачев считал, что это самое раннее употребление, которое задаст традицию для последующего широкого понимания Руси. А Зимин, наоборот, считал его для XII века анахронизмом, и это был аргумент против подлинности.
Но если мы рассмотрим все 21 употребление словосочетания в «Слове о полку Игореве», то мы не найдём ни одного достаточно распространённого контекста, чтобы сделать прямой и однозначный вывод о значении.
Это в основном контексты типа «О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!» или «[Игорь] наведе своя храбрыя плъкы на землю Половѣцькую за землю Руськую». Их большинство и из таких контекстов невозможно сделать вывод, о чём речь -- про киевщину и черниговщину только, или же про все восточнославянские земли сразу. Прямо и однозначно ясно только, что есть земля Русская, а есть другие земли, в частности, Половецкая.
И есть буквально шесть употреблений, где словосочетание Русская земля чуть-чуть конкретизируется.
«А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи»
«Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу»
В этих трёх употреблениях (в первом контексте два раза словосочетание употреблено) мы видим, что в понятие Русской земли совершенно точно включаются Киев и Чернигов с принадлежавшими землями: в первом случае они названы прямо, во втором говорится про отцовский престол -- т.е. для Игоря черниговский. К сожалению, это нам особо ничего не даёт, потому что это мы всё и так уже знали.
Есть два контекста, из которых можно попытаться сделать выводы по косвенным данным, зная, про какие события речь. Один мы уже приводили:
«Тогда при Олзѣ Гориславличи сѣяшется и растяшеть усобицами... Тогда по Руской земли рѣтко ратаевѣ кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себѣ дѣляче»
Мы знаем, что тут речь идёт о войне за киевский престол и проходила она в пределах южной Руси.
Второй контекст:
«На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла: по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнѣздо»
Это про набег ханов Гзака и Кончака после разгрома князя Игоря. И мы по летописям знаем, куда конкретно они ходили: Гзак ходил в сторону Путивля, а Кончак -- к Переяславлю. Это всё тоже в пределах южной Руси.
И, наконец, есть ещё обширное обращение к князьям с просьбой вступить «въ злата стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!» И опять же, хотя обращение идёт к князьям из самых разных княжеств, в том числе и не южнорусских, но само словосочетание Русская земля не конкретизируется -- трактуй как хочешь.
Медиевист доктор филологических наук Андрей Николаевич Робинсон обращает внимание что тут автор «Слова» «призывает не только Рюрика Ростиславича, владевшего "всей Русской землей" [об этом мы сейчас ещё поговорим], вступиться "за землю Русскую", "за раны Игоревы", но и его брата Давыда, обладавшего "Смоленской землей"; также -- Всеволода, князя "Суздальской земли", Ярослава Осмомысла, владевшего "Галицкой землей", и ряд других князей, княжества которых были весьма далеки... и от набегов половцев не страдали. Если допустить, что автор "Слова" все восточнославянские княжества считал "Русской землей"... то его обращение к [князьям] с призывом выступить на защиту своих собственных владений стало бы беспредметным». И делает вывод, что «ареал понятия [Русская земля] в основном очерчен так же, как и в летописях, но с некоторой тенденцией к его расширительному толкованию, как раз за счет включения в него Игоря и его группы (т. е. северских и союзных с ними князей)».[ 5] И это узкое понимание как раз вполне характерно для летописных сообщений XII века.
И возвращаясь к утверждению Зимина, что словосочетание означает то же самое, что и в «Задонщине», и значит, это анахронизм, и значит, «Слово» поддельное. Как раз в XVIII веке, когда «Слово» только и могли подделать, о таких тонкостях, которые показывает Робинсон, точно не знали. И это, стало быть, наоборот, может быть аргументом в пользу подлинности.
Это всё сейчас было к вопросу о косвенных аргументах. Исходя из косвенных соображений о том, что мог, а что не мог себе представлять автор XII века, на основе ровно одного и того же текста два крупных исследователя делают два прямо противоположных вывода.[ 6]
А нам для себя, по уму, следует сделать вывод всего один: одних только косвенных аргументов для надёжного вывода -- недостаточно.
И если мы от этих косвенных соображений отвлечёмся и посмотрим только на сам текст, то при всей пронизывающей текст «Слова о полку Игореве» ностальгии по дедовским временам, когда на восточнославянских землях было установлено некое подобие единой власти, мы не найдём ни одного достаточно распространенного контекста, чтобы сделать однозначный прямой вывод, что в произведении Русская земля трактуется шире, чем только южная Русь.[ 7]
Но опять же, мы ушли в сторону. Вернёмся к Любечскому съезду князей. Если говорить о юридическом итоге произошедшего, то под красивые слова о том, что всё это делается исключительно для общего блага, чтобы «не губить Русьскую землю» и чтобы общий враг «не нёс землю розно» -- вот под эти очень красивые слова князья решили закрепить «статус-кво», т.е. юридически оформили распад единой державы Рюриковичей на ряд мелких государств-княжеств и единой династии на ряд кланов, у которых были свои земли. И понятно, что в итоге этот Любечский съезд не положил конец переделам территорий и гражданским войнам (как они наивно надеялись), а наоборот стал только прологом ко всему самому интересному.
Любечский съезд был в 1097 году, а мы говорим про 1185-й, т.е. межкняжеская грызня к тому моменту шла вот уже почти сто лет. Князья постоянно воевали между собой, потом договаривались, потом немедленно друг друга предавали, снова воевали и опять договаривались. При этом, поскольку они были в среднем примерно одинаково слабыми, им для создания решающего перевеса приходилось активно искать союзников. Они кучковались внутри Руси, и, конечно же, тащили на Русь со стороны всех до кого только могли дотянуться. В частности, они регулярно дотягивались до половцев, литовцев и венгров. И с ними, как нетрудно догадаться, вели себя ровно так же.
Один из «любимых» героев «Слова» -- это великий киевский князь Святослав Всеволодович. Брат черниговского Ярослава и двоюродный брат Игоря. Он на тот момент старший в клане Ольговичей.
Дед Олег Гориславич воевал с Мономахом, а внук Святослав разбирается с правнуком Мономаха Рюриком Ростиславичем из смоленского клана Ростиславичей.
Это, кстати, тот самый Рюрик Ростиславич, который 7 раз на киевском престоле сидел. А это как раз заканчивается его второе сидение. Всё описанное в «Слове», стало быть, происходит как раз в период между вторым и третьим его подходами к престолу.
Сам Святослав уже тоже к киевскому престолу уже сделал два подхода, а сейчас как раз готовился к третьему. Для этого Святослав задружился с Всеволодом Большое Гнездо. Но потом их феодальные интересы разошлись, и Всеволод сменил сторону.
Святослав привлекал на помощь половцев: хана Кончака (который в это время прикладывал усилия, чтобы половцев под собой собрать) и хана Кобяка. Запомним и эти имена! Они нам ещё не раз и не два встретятся.
Святославу наконец удаётся в третий раз занять Киев -- в этот раз на целых 13 лет. В Ипатьевской летописи читаем: «Святославъ въѣха с братома» --- это двойственное число, т.е. с обоими братьями -- «в Киевъ. Половци же испросиша у Святослава Игорѧ, ать лѧжеть с ними по Лобьску». Ляжет здесь -- это 'расположится' [СлРЯ XI-XVII вв., 8: 197], обратите внимание, что мы и сегодня однокоренное слово используем. «Святослав же ѿпусти». «Слышав же Рюрикъ ѿже Святослав же привелъ к собѣ половцѣ... и посла Мьстислава Володимерича съ Черными Клобуки и Лазорѧ, воеводу своего с молодыми своими. И Бориса Захарьинiча со Сдеславом со Жирославичемъ и со Мстиславлемь полкомъ изо Трьполѧ» [Ипат.; ПСРЛ, II: 621-622]. И вот как раз среди людей Бориса Захарьича была дружина ещё одного важного для последующих событий молодого князя -- переяславского Владимира Глебовича (племянника Всеволода Большое Гнездо). Запомним и его!
«Половѣць же бѣ много и лежахуть безъ боязни надѣючесѧ на силу свою и на Игоревъ полкъ» [Ипат.; ПСРЛ, II: 622]. Но надежды у них были совершенно напрасными. В битве на реке Черторые они сталкиваются сначала с дружиной Мстислава Владимировича и чёрными клобуками и громят их, но потом подходят основные силы Ростиславичей и громят половцев. «Русь же потопташа ѣ. Половци же бѣгаючи передъ Русью потопташа мнозѣ въ Черторыи а инѣхъ изоимаша а другыя исъсѣкоша» -- оттеснили к реке, потоптали, порубили и взяли в плен. -- «Игорь же видѣвъ половцѣ побѣжены и тако с Кончакомъ въскочивша в лодью. Бежа на Городѣць къ Чернигову» [Ипат.; ПСРЛ, II: 623].
Во-первых, обратите внимание здесь на интересную географически-политическую трактовку: с одной стороны русские князья -- смоленские Ростиславичи -- и союзные им кочевники Черные клобуки, и с другой стороны русские князья -- черниговские Ольговичи -- и союзные им кочевники половцы. Но Русью летопись называет только тех, кто сейчас сидит в Киеве, т.е. в данном случае Ростиславичей.
Во-вторых, обратите внимание, что наш герой князь Игорь с союзным половецким ханом Кончаком вынуждены были бок о бок в одной ладье сидеть, чтобы от окончательного позора спастись.
В результате этого поражения Святослав и Рюрик очень своеобразно замирились. Летопись пишет, что они пришли к компромиссу: Рюрик «съступи [Святославу] старѣшиньства и Киева, а собѣ возѧ всю Рускую землю» [Ипат.; ПСРЛ, II: 624]. Вот как раз это тот случай, когда Русская земля понимается совсем узко -- это вообще только киевщина, которую князья как раз и делили. Получается, Святослав взял себе главный город Киев и подчинённые непосредственно ему земли, а Рюрик -- остальные города Киевской земли и земли вокруг них. Т.е. Святослав и Рюрик поделили доходы от княжества, что нам показывает, что по силам они были примерно равны и не видели возможности убедительно одолеть один другого. Святослав стал как бы главный, но у историков для обозначения этой ситуации есть специальный термин -- дуумвират Святослава и Рюрика [ЭСоПИ, 4: 274].
Сюжет «Слова о полку Игореве» начинается хронологически на пару лет позже. Но я обращаю внимание на очень важную вещь: все упоминаемые люди к началу сюжета были давно и хорошо знакомы. У них у всех были чрезвычайно сложные и запутанные отношения. И при этом они ещё и почти все между собой родственники.
В самом «Слове о полку Игореве» мы увидим не настолько сложную картину. Там о некоторых хитросплетениях или не упоминается, или говорится вскользь. Этому есть две причины: во-первых, напомню, сочинялось по горячим следам и автор был вправе ожидать от слушателей наличия неких фоновых знаний о межкняжеских разборках. Во-вторых, «Слово» -- не летопись, а художественное произведение, и его автор обладает определённой идеологической и политической позицией, поэтому он подчеркивает те аспекты, которые ему важны. Летописцы, понятно, тоже имеют симпатии и антипатии (и мы это увидим). Но тут всё гораздо ярче.[ 8]
Продолжение следует.
Примечания:
[ 1] Начало цикла: о феодальной раздробленности Древней Руси. А также можно посмотреть передачи про битву на реке Липице и битву на Калке. Во-первых, там отлично показаны хитросплетения феодальной политики. Во-вторых, это всё хронологически очень недалеко. Липицкая битва -- это через 27 лет после событий, о которых мы сейчас будем говорить, и там даже поучаствовали некоторые из описанных в «Слове» персонажей, а также в основном их дети. Битва на Калке -- это 38 лет тому вперёд. Там монголы перебьют уже постаревших детей и внуков.
[ 2] Это интуитивно понятное среднестатистическому носителю языка прозвище было и остаётся для учёных (начиная с первых издателей «Слова») очень непростой задачей, вплоть до того, что сам Александр Афанасьевич Потебня выдвигал версию об ошибке переписчика, исказившей отчество князя -- Святославич. Академик Александр Сергеевич Орлов указывал на возможность трактовать внутреннюю форму прозвища князя как «горящий, блистающий славой», отмечая при этом возникающую игру слов с «горем». Большинство современных исследователей как раз и трактует прозвище в последнем ключе -- считая эту игру с изменением отчества князя указанием на авторское осуждение Олега за горе, которое он причинил своими усобицами и «крамолами». См.: [ЭСоПИ, 2: 47-48].
[ 3] Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени -- Л., 1985. -- С. 122-123.
[ 4] См.: Зимин А.А. Слово о полку Игореве. -- М., 2006.
[ 5] Робинсон А.Н. «Русская земля» в «Слове о полку Игореве» // Труды отдела древнерусской литературы. -- Т. 31. -- М., 1976. -- С. 129-130.
[ 6] На всякий случай поясню, что речь идёт о выводах Д.С. Лихачева и А.А. Зимина относительно значения словосочетания земля Русская. Свои выводы о подлинности или поддельности всего произведения они оба базируют на гораздо более широкой системе аргументации.
[ 7] Как тут не вспомнить академика Бориса Александровича Рыбакова, который предложил крайне хитрую и обтекаемую трактовку того же текста: «автор "Слова" очень умело и тонко сливает воедино оба понятия Русской земли, обращаясь к далеким русским князьям так, что нельзя понять, за какую "Русскую землю" призывает он князей встать в золотые стремена -- только ли за Южную Русь, которая была заслоном всех остальных земель, или же за весь русский народ на всем пространстве его расселения» -- не подкопаешься %)
См.: Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. -- М., 1971. -- С. 159.
[ 8] И тут, кстати, вполне уместна аналогия с уже упоминавшейся «Песнью о Роланде». Там автор тоже фактическую основу художественно перерабатывает, причём в сильно большей степени -- достаточно упомянуть, что литературный Роланд гибнет в бою с маврами, а в реальном прототипе этого боя мавры вообще не участвовали.