Слово про «Слово»: часть 6. Затмение
Предыдущая часть тут.
Думаю, стоит в этом месте сделать очередное отступление и сказать немного о затмении.
Знамение, которое в «Слове о полку Игореве» упоминается, -- это солнечное затмение 1 мая 1185 года. Понятно, я не смог удержаться и привёл-таки известную картину Николая Константиновича Рериха.
Впрочем, я также на скорую руку сварганил из гугломапсов карту (источник, кстати, можно посмотреть вот тут), на которой изображены путь лунной тени и ряд центров княжеств XII века.
Сразу предупреждаю, что данную карту ни в коем разе не стоит рассматривать как историческую, потому что, к сожалению, Гугл не очень дружит с историческими границами княжеств и историческим рельефом. Совсем не удалось забороть также современные границы областей и автодороги. И ещё я малость погрешил против истории в пользу наглядности, оставив на карте современные столицы вроде Москвы, Минска и Варшавы, которые тогда уже, конечно же, существовали, но были вовсе не столицами, а мелкими городками вроде тех, из которых выезжали родственники Игоря (их города я, кстати, тоже на карту нанёс).
И даже по такой эрзац-карте сразу видно, что официальная наука нам опять всё врёт %)
Шутка, конечно. Наука сразу знала, что из черниговских степей полное солнечное затмение ну никак наблюдаться не могло, а источники это сразу подтверждали. А вот зато на картине Рериха -- неточность. Князь Игорь то затмение мог видеть только примерно вот так:
Впрочем, конечно, поставить это в вину художнику тоже язык не поворачивается, потому что на картине как раз отлично передано ощущение апокалипсичности происходящего, которое мы сейчас в тексте «Слова» увидим. Кроме того, картина написана в 1942 году, что ещё лучше объясняет актуальность и злободневность именно вот такой трактовки.
Затмение было отмечено сразу несколькими летописями, поэтому очень интересно отследить, как по-разному его описывают.
В Новгороде, как видно по карте, затмение было полным. И именно об этом пишет Новгородская первая летопись:
«Въ лѣто 1185 маия в 1 день в час 10 дни яко въ звоненее вечернее Солнце помьрче, яко на часу и боле, и звезды быша» [НПЛ; ПСРЛ, III: 37].
Во владимирской Лаврентьевской летописи описывается, что был виден протуберанец:
«Мая въ 1 день на памѧть святаго пророка Иеремия, в середу на вечерни бы знаменье въ Солнци, и морочно бысть велми, яко и звѣзды видѣти человѣкомъ въ ѿчью, яко зелено бѧше, и въ Солнци учинися яко мѣсяць, из рогъ его яко угль жаровъ исхожаше. Страшно бѣ видѣти человѣкомъ знаменье Божье» [Лаврент.; ПСРЛ, I: 396].
Тут, кстати, интересно слово «зелено»: почему-то древнерусскому человеку полутьма представлялась зелёной, чему и кроме Лаврентьевской летописи есть целый ряд примеров в источниках: «тьма зелена бысть во очию моею»; «мраку зелену отъ запада приходящу» [СлРЯ XI-XVII вв., 5: 370].
Более южные черниговские и северские земли попадали в область полутени. Там с точки зрения наблюдателя Луна покрывала примерно три четверти солнечного диска.
Ещё со времён академика Алексея Александровича Шахматова в составе Ипатьевской летописи выделяется три компонента, восходящих к трём разным источникам.[ 1] В частности, записи, касающиеся интересующего нас временного отрезка, считаются восходящими к летописному своду, написанному при уже неоднократно упоминавшемся нами Рюрике Ростиславиче в киевском Выдубицком монастыре [см.: ЭСоПИ, 2: 304].
О точке зрения наблюдателя я упомянул, понятное дело, не случайно. Дело в том, что в Ипатьевской летописи описание знамения даётся не вообще, а глазами совершенно конкретного наблюдателя -- нашего героя князя Игоря. Пишется о выступлении дружины (мы уже зачитывали этот фрагмент), а дальше сообщается, что при подходе к реке Донцу им было знамение:
«... и тако идѧхуть тихо, собираючи дружину свою, бѧхуть бо и у них кони тучни вельми. Идущимъ же имъ къ Донцю рѣкы въ годъ вечернии Игорь жь возрѣвъ на небо и видѣ солнце стояще яко мѣсяц» [Ипат.; ПСРЛ, II: 638].
Тут несколько моментов. Во-первых, мы уже говорили про трансформации значений слов «годъ» и «часъ» в славянских языках. Вот тут как раз отличный пример: в словосочетании «въ годъ вечернии» слово год употреблено в старом значении 'время, пора, определённый промежуток времени' [СлРЯ XI-XVII вв., 4: 54-55], отголосок которого слышен, например, в украинском година.
Во-вторых, нужно ещё раз (в очередной раз) подчеркнуть особенности средневекового восприятия знамений. Мы сейчас только что прочитали три версии затмения. В Новгороде, который и вправду попадал в полосу полной тени, оно полное («звезды быша»). В Ипатьевской летописи нам пишут, что князь Игорь видел частичное затмение («солнце стояще яко месяц»). Ну и, в общем, всё сходится с астрономическими данными. Но, тем не менее, всё равно ни в коем случае не стоит трактовать летописный текст как протоколы астрономических наблюдений.
Вот, например, картина затмения по Лаврентьевской летописи: там и «звезды видети человеком воочью» и «в Солнци учинися яко месяц». Если мы на карту посмотрим, то увидим, что Владимир и Суздаль хоть и относительно близко к полосе прохождения тени, но в неё не попадали. Вот что это было такое?
Непонятно. Может, это, в принципе, быть описанием последовательных фаз полного затмения? Может быть. А может это быть соединением данных свидетелей из разных мест? Тоже, в принципе, может, благо часть владимиро-суздальских земель в полосу полной тени всё-таки попадала. А может кусок описания со звёздами быть позаимствован из какого-то источника, описывающего другое небесное знамение? И такое тоже не невозможно, хотя требует отдельного текстологического иследования.
Писавшие тексты монахи -- они не были профессиональными астрономами. Они даже не обязательно видели знамение лично. И уж совершенно точно они не обязаны были вообще заботиться о том, как выглядело затмение из Новгорода, Суздаля, Киева или Новгорода-Северского. Они, будучи средневековыми людьми, как затмение видели, сразу же ухватывали самую суть: это нарушение «естественного» хода событий -- это не некий естественный феномен, это знак. Знак даётся богом. При этом он даётся 1) во-первых кому-то, то есть адресно. И в данном случае, надо полагать, что раз летописец описывает небесное знамение в составе рассказа о походе Игоря, он считает, что и знак был дан именно Игорю. 2) Во-вторых, знак даётся не просто так, а почему-то, он что-то показывает, и это сообщение надо уметь трактовать.[ 2] И в данном случае всё несложно: и мы, и летописец знаем, что поход закончится разгромом. Получается, летописец связывает затмение и будущий разгром.
Вот очень характерный пример из той же Ипатьевской летописи про затмение 19 марта 1113 года, в котором летописец как раз сам прямым текстом расписывает, как весь этот механизм работает:
«В лѣто 1113. Бысть знаменье въ Солнци в 1 часъ дне. Бысть видити всѣмъ людемъ. Ѿстасѧ Солнца мало аки месяца доловъ рогома. Месяца марта въ 19 день, а Луны въ 29. Се же бываютъ знаменья, не на добро бывают знаменья, в Солнци и в Лунѣ или звѣздами. Не по всеи замлѣ, но в некоторои любо замлѣ. Аще будеть знаменье то та землѧ и видить, а ина замлѧ не видить. Тако се древле во дни Ѿнтиѿховы быша знаменья въ Ерусалимѣ ключисѧ (т.е. 'случалось' [СлРЯ Xi-XVII вв., 7: 185] -- Ю.К.) явлѧтисѧ на въздуси на конихъ рыщуще во ѿружьи и ѿружьемъ двизанье то се бѧше въ Иерусолимѣ токмо а по инымъ землѧмъ не бѧше сего. Якожь бысть знаменье въ Солнцѣ проявлѧше Святополчю смерть. По семъ бо приспѣ праздникъ пасхы и празьноваша и по празницѣ разболисѧ кнѧзь а престависѧ благовѣрныи кнѧзь Михаилъ зовемыи Святополкъ месяца априлѧ въ 16 день за Вышегородомъ...» [Ипат.; ПСРЛ, II: 274-275].
То есть, во-первых, летописец указывает (и совершенно справедливо), что такие явления как солнечные затмения из разных мест видны по-разному. Он, правда, ещё и лунные сюда приплетает -- потому что, видя некую схожесть, не понимает их природы. С его точки зрения затмения видны не по всей Земле не в связи с размером лунной тени (о котором он не подозревает), а потому, что их показывают адресно -- только тем, кому их надо видеть. Во-вторых, летописец делает совершенно логичное для магического сознания заключение: раз уж их нам специально показывают, значит точно что-то хотят сказать («не на добро бывают знаменья»). Ну и, наконец, в-третьих, применяя опять же магический принцип «после -- значит вследствие» связывает с затмением смерть князя Святополка Изяславича, который заболел и умер спустя 29 дней. Кстати, тот Святополк -- родственник Игоря, он был двоюродным братом Олега Гориславича -- деда Игоря.
Аналогично, смерть и самого Олега Гориславича летописец поставит «через заптую» с предшествовавшим ей за 10 дней солнечным затмением 23 июля 1115 года:
«В се же лѣто (т.е. в 1115 году -- Ю.К.) бысть знамение погибе Солнце и бысть яко месяць егоже глаголять невѣгласи (т.е. 'несведующие', а также и 'не приобщенные к христианской культуре' [СлРЯ XI-XVII вв., 11: 28] -- Ю.К.) снѣдаемо Солнце. В се же лѣто престависѧ Олегъ Святославичь месяца августа в 1 день» [Ипат.; ПСРЛ, II: 282].
Поэтому совершенно не удивительно, что и в 1185 году дружина Игоря, мыслившая в тех же категорях, что и летописец, тоже сразу всё «поняла»:
«ѿни же узрѣвше и видиша вси и поникоша главами и рекоша мужи: "Кнѧже, се есть не на добро знамение се"» [Ипат.; ПСРЛ, II: 638].
Сейчас мы поговорим о том, что им князь Игорь ответил. И тут, я думаю, уместно в очередной раз напомнить, что мы говорим не о том, что сказал или сделал реальный князь Игорь в XII веке, а о том, как действует одноимённый персонаж текстов, написанных примерно его современниками по мотивам действий князя Игоря. Поэтому не удивительно, что в трёх разных текстах мы увидим три разных трактовки.
В Лаврентьевской летописи, напомню, затмение было описано отдельно от рассказа о походе Игоря, поэтому князь Игорь персонально знамения не получал и в ответ ничего не говорил.
В Ипатьевской летописи князь Игорь, и сам будучи таким же средневековым человеком, как и его дружинники, надо полагать, тоже понимал, что всё не к добру. Но он апеллирует к религиозному чувству:
«Игорь же рече: "Братья и дружино! Тайны Божия никтоже не вѣсть, а знамению творѣць Богъ и всему миру своему. А намъ что створить Богъ или на добро, или на наше зло, а то же намъ видити"» [Ипат.; ПСРЛ, II: 638]
То есть а мы, мол, ещё посмотрим, чего это за знамение такое было, может оно как раз к добру. Трактовку этой речи в духе христианского фатализма кратко и ёмко даёт филолог Владимир Витальевич Медведев: «Если Игорь, увидев божье знаменье, не повернул назад, то это вовсе не значит, что он решил действовать наперекор судьбе. Тут важно учитывать принципы христианской морали, которыми руководствуется Игорь... В отличие от своих "мужей", Игорь после минутного замешательства, вызванного божьим знамением, проявил себя как истый воин-христианин, справедливо рассудив, что постичь судьбу невозможно, как и невозможно ее избежать, и поэтому, что бы она ни решила сотворить -- добро или зло, следует пойти ей навстречу (если бы Игорь при виде знамения повернул назад, то он бы воспротивился судьбе, а это, по христианским понятиям, -- великий грех)».[ 3]
Впрочем, я думаю, тут уместно в качестве «альтернативной» точки зрения предоставить слово и уже ранее нами упоминавшемуся советскому медиевисту Андрею Николаевичу Робинсону: «В летописях значение "знамения" одинаково и традиционно: оно обнаруживает волю бога ("знамению творец бог"), причем характерен христианский испуг (страх божий) перед этим явлением ("страшно бе видети знамение божье"). Сам Игорь, по летописному изображению его речи, в ответ на предупреждение своих бояр ("не на добро знамение се") должен был говорить в таком же традиционно-книжном духе: "Братья и дружино! тайны божия никто же не весть, а знамению творец бог, а нам что створит бог, или на добро, или на наше зло -- а то же нам видети". Здесь (по трактовке летописца) Игорь мыслит по-христиански, но позволяет себе довольно дерзко сомневаться в том, что "божье знамение" относится именно к его походу. За эту самонадеянность он, разумеется, и будет жестоко наказан богом».[ 4].
В издании «Слова о полку Игореве» 1800 года затмение упоминается два раза в разные моменты похода: один раз до отъезда Игоря из Новгорода-Северского, второй раз уже в пути.
Эта странность немедленно породила гипотезу (впервые детально обоснованную академиком Алексеем Ивановичем Соболевским), что первые издатели перепутали листы рукописи и разорвали единый эпизод с затмением на два куска.[ 5] Соответственно, учёные предложили переставить кусок текста (от «О Бояне, соловию стараго времени! А бы ты сиа плъкы ущекоталъ!» до «звенить слава вь Кыевѣ»), примерно соответствующий по объёму листу рукописи, в самое начало.
К большому сожалению, оригинал рукописи утерян, поэтому проверить гипотезу палеографическими методами невозможно. Но в её пользу были выдвинуты четыре сильных аргумента. 1) Во-первых, такая перестановка устраняет не логичное двойное упоминание затмения. 2) Во-вторых, если в издании 1800 года затмение упоминается и до начала похода, и уже в степи, то при перестановке -- только в ходе похода, т.е. ровно в том месте, где оно и было согласно известной по летописи хронологии. 3) В-третьих, после перестановки текст становится более логичным и связным, например, после слов «наведе свои храбрые плъкы» будет следовать: «О Бояне, соловію стараго времени! Абы ты сіа плъкы ущекоталъ...». 4) И, наконец, в-четвёртых, у нас ведь есть ещё и тесно связанная со «Словом» «Задонщина». А в «Задонщине» явно перекликающиеся с переставляемыми фрагменты идут именно что один за одним [ЭСоПИ, 4: 79-80].
Поэтому в современных изданиях текст обычно даётся с такой перестановкой и оба упоминания затмения идут одним эпизодом. Так приведём их и мы:
«Тогда Игорь възрѣ на свѣтлое солнце и видѣ отъ него тьмою вся
своя воя прикрыты, И рече Игорь къ дружинѣ своей:
"Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену
быти, а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони да позримъ
синего Дону". Спала князю умь похоти, и жалость ему
знамение заступи искусити Дону Великаго. "Хощу бо, -- рече, --
копие приломити конець поля Половецкаго; съ вами,
русици, хощу главу свою приложити, а любо испити
шеломомь Дону.
Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поѣха по
чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, нощь
стонущи ему грозою птичь убуди, свистъ звѣринъ въста, збися
Дивъ, кличетъ връху древа, велитъ послушати земли
незнаемѣ: Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу,и
Корсуню, и тебѣ, Тьмутороканьскый блъванъ.
А половци неготовами дорогами побѣгоша къ Дону Великому:
крычатъ телѣгы полунощы, рци, лебеди роспущени.
Игорь къ Дону вои ведетъ. Уже бо бѣды его пасетъ птиць по
дубию, влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на
кости звѣри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.
О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!»
Здесь сразу несколько моментов.
Мы уже говорили про то, что что у книжных Ольговичей на страницах «Слова» есть особые связи с Солнцем. Вот и здесь Солнце выступает самостоятельным действующим лицом произведения: оно заступает Игорю путь и прикрывает тьмой его воинов. Как можно заметить, это сильно отличается от летописной трактовки тех же событий: здесь ни разу не говорится про знаки божественной воли, Солнце в наполненном языческими мотивами «Слове» действует «самочинно».
Раз уж мы заговорили о связях рода Ольговичей с Солнцем и даже уже упомянули Андрея Николаевича Робинсона, нельзя не сказать о его остроумном наблюдении.
Мы только что показали, что в Ипатьевской летописи летописец при помощи характерных для донаучного магического мышления умопостроений связывал «знамение» и разгром Игоря также, как до этого связывал два других знамения со смертью двух князей.
Так вот, это были не просто два князя. Это были два родственника Игоря, два представителя одного с ним княжеского рода. Как говорилось в старом анекдоте: «однако, тенденция».[ 6]
И вооружившись астрономическим календарём, Андрей Николаевич проводит нехитрые подсчёты: «Мы установили, что двенадцать солнечных затмений в течение одного века, то есть периода небольшого для длительных процессов средневекового развития (в 1076, 1078, 1079, 1113, 1115, 1124, 11З0, 1146, 1147, 1153, 1162, 1176 годах) оказались совмещающимися со смертью (естественной или насильственной) 13-ти представителей изучаемой ветви княжеского рода Рюриковичей (т.е. Ольговичей -- Ю.К.), в числе которых было пять великих князей киевских. Из этих совмещений видно, что смерть князя после затмения последовала 8 раз; в год затмения (до или после затмения, так как точная дата смерти неизвестна) 2 раза; перед затмением 3 раза. Промежутки времени между затмением и смертью князей были различными, но в целом -- небольшими (10, 29, 31, 36, 48, 55, 59 дней, в отдельных случаях, где нет точных дат смертей -- до нескольких месяцев). Вероятно, не все перечисленные выше затмения солнца были замечены современниками (например, в случаях облачной погоды). Но важно иметь в виду, что летописцы тщательно описали и те затмения, предшествовавшие смертям Олега и Святополка, которые относились к ранним часам суток (4 ч. 48 м.; 7 ч. 48 м.). Если допустить, что только половина названных затмений солнца обратила на себя внимание современников, то и этого было бы достаточно для появления княжеского родового предания солярного характера».[ 7]
Как совершенно справедливо отмечают и другие исследователи, для иррационального донаучного сознания и меньшего количества совпадений достаточно, чтобы придумать между событиями магическую связь.[ 8]
Впрочем, у такого предположения есть слабое место (которое видит и сам автор): «вероятно, не все перечисленные выше затмения солнца были замечены современниками». Увы, в письменных источниках мы найдём подтверждение, что современники связывали смерть с солнечным затмением, только для двух из перечисленных двенадцати родственников Игоря (сам Игорь с его разгромом, таким образом, получается третьим). Поэтому даже несмотря на то, что в «Слове» о непростых отношениях Ольговичей с Солнцем говорится много, утверждать, что современники или сам Игорь видели в солнечном затмении некий родовой рок, можно только в качестве предположения.
Так или иначе князь Игорь из «Слова» как его «летописный аналог» в ответ на «знамение» произносит речь. Речь его начинается с тех же слов, что и в летописи («Братие и дружино!»), но имеет совсем другое содержание. Он не даёт религиозной мотивировки, зато даёт «военно-феодальную»: на подготовку похода затрачены деньги, сказана масса высоких слов (в том числе, как мы по Лаврентьевской летописи видели, может быть даже и о трусости родственника Святослава), и теперь испугавшись знамения возвращаться назад даже не встретив врага -- это был бы позор. Поэтому Игорь говорит, что героическая смерть лучше позора, и призывает всех выступить за ним.
И тут, конечно же, нельзя не провести параллель с «Песнью о Роланде»: герой и его дружина, движимые соображениями чести, выступают в очевидно обречённый поход.
Мотивировки, конечно же, разные: у Роланда есть приказ обманутого предателем Ганелоном Карла Великого, а наш Игорь сам себя в ловушку завёл. Но вот ему было знамение, и всем стало понятно, что они обречены. А повернуть назад не даёт «рыцарская честь». Ситуация схожая.
И в обоих случаях авторы нам рисуют похожую картину скорбящей по героям природы.
Природа реагирует на выступление дружины Игоря: начинается буря; звери ведут себя необычно. Картина и для нас выглядит зловеще, а средневековому человеку сразу ясно, это всё -- скопление дурных предзнаменований.
А тут ещё некий Див кричит с дерева -- кто это такой нам вообще не ясно. Но, видимо, некое фантастическое существо -- корень див- нам это подсказывает. Здесь есть и прямые параллели, например в авестинском -- daeevoo и древнеперсидском -- daiva 'демон',[ 9] ну, конечно, сам корень в индоевропейских языках широко распространён, в конце концов, латинское deus -- оно тоже с этим корнем. Но и по церковной литературе XII-XIII веков нам слово дивъ, в общем, тоже знакомо. Означает оно 'чудо, диковину': «Петръ же и Ияковъ и Иоанъ видѣша ... прѣобразивъшааго ся Господа и облака осѣнившааго ... чюдо и то, дивъ же и се» [СлРЯ XI-XVII вв., 4: 243].
Возможно, этот Див представлялся в виде некоей птицы (потому что сначала он кричит с дерева вместе с птицами, а потом при втором упоминании он будет с этого дерева слетать). Но в литературе по нему единого мнения нет.
Земли, которые этот Див предупреждает, -- это те земли, с которых собираются половцы для отражения набега Игоря. Поэтому, опять же возможно, Див сочувствует не нашим.
На фоне этой зловещей природы слышны половецкие приготовления, ну а окончательно апокалипсический вид происходящему (как на картине Рериха) придаёт небесное знамение: «Солнце тьмою путь заступает».
А вот так скорбь природы видел франкский автор:
Над Францией меж тем гремит гроза,
Бушует буря, свищет ураган,
Льет ливень, хлещет град крупней яйца,
И молнии сверкают в небесах,
И -- то не ложь! -- колеблется земля.
От Ксантена и до нормандских скал,
От Безансона и по Уиссан
Нет города, где стены не трещат,
Где в полдень не царит полночный мрак.
Блестят одни зарницы в облаках.
Кто это видит, тех объемлет страх.
Все говорят: "Настал конец векам,
День Страшного господнего суда".
Ошиблись люди, не дано им знать,
Что это по Роланду скорбь и плач.
* * *
Аой!
Можно обратить внимание: в обоих произведениях «предзнаменования» похожи -- это буря, тьма среди дня, а у франка ещё и землетрясение. Это то, что называется типологическим сходством. В смысле, какую бы мы из существующих в науке точек зрения на вопрос подлинности «Слова» ни приняли, нам ну никак не удастся одно к другому притянуть: нет ни малейших намёков на то, что в XII веке автор мог быть знаком с франкской песнью, ну а в XVIII веке фальсификатор тем более не мог знать «Песнь о Роланде», потому что её повторное «открытие» произошло почти сорок лет спустя после первой публикации нашего «Слова» -- в 1837 году. Но авторы жили в более-менее похожих условиях и у них в ряде аспектов было более-менее похоже мировоззрение, поэтому когда им понадобилось решить похожие задачи (в данном случае описать максимально возможно зловещую картину) -- то они независимо друг от друга пишут похожие тексты.
Но есть нюанс: в «Песни о Роланде» происходящее -- чистая фантастика. Насколько я знаю, найти свидетельства о землетрясении по хроникам не удалось. В «Слове» же всё решено гораздо тоньше -- здесь в сюжет вплетено реальное и известное по источникам «знамение», то есть фантастика, конечно же, тоже есть, но в то же время автор не особо отступает от того, что мы знаем по другим источникам в качестве «исторической правды».
Я думаю, в заключение надо пару слов сказать про ещё один момент. Может показаться, что франкская песнь написана таким бодрым ямбом, а наша -- вообще не песнь, а проза какая-то.
Так вот, дорогие товарищи, не надо вводить себя в заблуждение: бодрым ямбом написан русский стихотворный перевод Корнеева :)
А оригинал был написан силлабическим стихом.
Силлабо-тонические стихи -- это явление довольно позднее. В Европе они начинают входить в моду примерно веке в XV, а у нас -- во второй половине XVIII века. И мы даже знаем точные фамилии «виновников» -- это Василий Кириллович Тредиаковский и Михайло Васильевич Ломоносов.
До этого господствовал восходящий ещё к античности силлабический стих. Там главное -- это соблюсти определённое количество слогов. Вот им сохранившиеся списки «Песни о Роланде» и написаны. Причём, поскольку у французов в словах фиксированное ударение (оно всегда падает на последний слог), то у них это выходит довольно ритмично. Ну и плюс там есть не рифмы в современном понимании, но некоторые переклички, и в итоге получается что-то более-менее похожее на стих.
У нас ударение подвижное, поэтому над нашими словами, чтобы запихать их в силлабические стихи, приходится производить противоестественные насильственные действия. У нас в народной традиции был тонический стих, который можно посмотреть в былинах. Это, в общем, тоже не всегда похоже на привычные нам стихи, но при определённой сноровке их можно пропеть и будет похоже на песню.
Можно погуглить вирши Антиоха Дмитриевича Кантемира и архиепископа Феофана (Прокоповича), чтобы посмотреть как силлабика выглядит на нашей почве. Ну вот для примера злободневное:
Гордость, леность, богатство -- мудрость одолело,
Невежество знание уж местом посело;
То под митрой гордится, в шитом платье ходит,
Оно за красным сукном судит, полки водит.
Наука ободрана, в лоскутах обшита,
Из всех знатнейших домов с ругательством сбита.
Кантемир А.Д. «На хулящих учение», 1729.
Триста лет прошло, а ничего, увы, особо не изменилось.
Обращаю внимание: Кантемир -- это по-настоящему хороший поэт, его можно читать почти не ломая мозг. У остальных вирши были гораздо хуже.
Кстати, слово вирши во времена от Ивана Грозного до Петра I -- оно не было обидным, оно обозначало просто напросто 'силлабические стихи' [СлРЯ XI-XVII вв., 2: 188]. Обидный оттенок оно приобрело только тогда, когда у читателей появилась наконец возможность сравнить вирши с «нормальными» стихами -- т.е. после Михаила Васильевича Ломоносова (который, помимо достижений в точных науках, не просто разрабатывал теорию стихосложения, но ещё и писал не самую плохую в мире лирику).
«Слово о полку Игореве» к тому же в лучших традициях своего времени было записано без разбиения не только на отдельные строфы и строки, но даже и без разбиения на слова. Можно, конечно, попытаться некие строфы восстановить, тем более что в отдельных местах явно виден ритм, а в отдельных явно появляется припев («О русская земля, ты уже за холмом!»). Но обычно таким не заморачиваются и читают его как прозу.
Поэтому не надо думать, что у франков были стихи, а у нас проза. И там, и там были очень специфические и для нас непривычные «стихи».
Ну а наш герой князь Игорь, между тем, выехал в половецкую степь навстречу судьбе. Продолжение тут.
Примечания:
[ 1] См. Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI в.в. -- М.-Л., 1938. -- С. 70.
[ 2] Эта особенность восприятия, на самом деле, свойственна, мягко говоря, не только Средним векам. Достаточно посмотреть репортажи, наверное, уже, к сожалению, любого современного телеканала о таких небесных «знамениях» как затмения или кометы, чтобы услышать про счастливые или несчастливые предзнаменования.
[ 3] Медведев В.В. Сцена солнечного затмения в «Слове о полку Игореве» // Исследования «Слова о полку Игореве». -- Л., 1986. -- С. 77-79.
[ 4] Робинсон А.Н. Солнечная символика в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве»: Памятники литературы и искусства XI-XVII веков. -- М., 1978. -- С. 7-58.
[ 5] Сталкивавшиеся с книгоиздательством поймут, что такое, к сожалению, не невозможно даже сегодня, несмотря на все новые технологии.
[ 6] Сидят чукча и геолог на обрыве. Подходит стадо оленей.
Геолог: -- Смотри, олень упал.
Чукча молчит.
-- Второй олень упал!
Чукча молчит.
-- Смотри, всё стадо с обрыва попрыгало!
Чукча задумчиво: -- Однако, тенденция.
[ 7] См.: Робинсон А.Н. Солнечная символика в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве»: Памятники литературы и искусства XI-XVII веков. -- М., 1978. -- С. 7-58.
[ 8] Я тут для солидности сейчас, конечно, сошлюсь на соответствующую главу умной книги французского академика Люсьена Леви-Брюля «Первобытный менталитет», но, вообще-то, чтобы воочию увидеть, как работает первобытное мышление, достаточно включить телевизор на канале REN-ТВ. Авторы тамошних передач с лёгкостью строят магические связи и на гораздо более шатких «основаниях», чем 12 смертей более-менее после 12 солнечных затмений.
См.: Леви-Брюль Л. Безразличие первобытного менталитета к выявлению естественных причин // Первобытный менталитет. -- Спб., 2002. -- С. 22-42.
[ 9] См. Зализняк А.А. Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста. -- М., 2008. -- С. 179.