"За нас с вами" (Андрей Смирнов, 2023)
"Этот фильм вам не стоит пропускать. Это практически исключительный случай, когда российский кинематографист открыто рассказал и показал то, что искренне думает о современной России, современной власти и обществе в целом. Правда упаковал это как историю о сталинских временах. Но это не важно...
82-летний Андрей Смирнов - режиссер "Белорусский вокзал", "Жила-была одна баба", "Француз" - выпустил в 2023 году новую ленту под названием "За нас с вами". Либо из-за возраста, либо из-за осознания своей неприкосновенности (все-таки он один из самых прославленных ныне живущих кинематографистов и тесть Анатолия Чубайса), Андрей Смирнов предложил зрителям поразительно откровенное кино. Кино, откровенно пронизанное ненавистью."
"1952-й год. Москва. Скоро Сталин умрет. Главные герои живут в коммунальной квартире и ненавидят... Ненавидят своих соседей. Потому что их круг - бывшие дворяне, интеллектуалы и евреи. А остальные - тупое неблагодарное быдло.
Они ненавидят стоять в очередях за едой. Ненавидят готовить на кухне, где в твою сковороду заглядывает соседка-алкашка. Ненавидят своих коллег, потому что они стукачи. Ненавидят свою работу, где подчиняются дурацким правилам и подыгрывают идеологии. Ненавидят нищету.
А еще боятся. Боятся, что их арестуют. И ожидают этого.
Российский кинематограф создал немало фильмов, которые транслировали идею, что все плохое и неправильное что было раньше - это результат неправильной советской власти. Но "За нас с вами" Андрея Смирнова предлагает винить не только и не столько власть, сколько народ. Все было хреново не потому что российская власть плохая, а потому что российский народ плохой.
Смотря "За нас с вами" волей-неволей понимаешь, что это фильм не только и не столько о прошлом, сколько о настоящем.
Не важно, какой на дворе год и кто там у власти - Сталин или кто-то другой, - "голубая кровь" занята своими собственными делами. Они озабочены собой, встраиванием в систему и обустройством благополучия. Своего и своих друзей. Все остальные заслуживают лишь насмешек и ненависти. Народ тупой. Народ плохой. Он стремился и стремится не к равенству, а к уравниловке, чтобы "голубой крови" было также плохо, как и им. Народ заслуживал и заслуживает то, что имеет. А интеллектуалы, дворяне заслуживают намного большего...
"За нас с вами и за хер с ними" - произносят герои тост за столом. И зрителям не остается ничего другого, как осознавать, что российская благородная интеллигенция живет с идеей о четком разграничении своих и чужих. Причем чужие - это российский народ. Народ, который они никогда не признают "своим". Максимум положительного отношения заслуживают те, кто сохранил в себе дух былого крестьянства - кормящие их колхозники и безвольные слуги."
Аркадий Стругацкий. Для меня (да и для тебя тоже) коммунизм - это братство интеллигенции, а не всяких там вонючих садовников. На солженицынских матренах коммунизма не построишь. (1963-й год).
Дмитрий Быков. «Разница между условными модернистами и условными архаистами - не политическая и даже не идеологическая, а антропологическая. С этим нельзя ничего сделать - существуют разные породы людей, как и разные породы собак, и никакими уговорами нельзя превратить охотничью собаку в левретку, а чихуахуа - в ньюфаундленда. Человек выбирает Путина или Навального не в силу воспитания или опыта, а в силу своей антропологии».
Александр Щипков. Интеллигенция ощущала себя просветителями в отсталой азиатской стране, наместниками цивилизации. Как англичане в Индии. И естественно, народу это не нравилось. Люди нуждаются в просвещении с любовью, а не с презрением и похлопыванием по щёчкам. Эта фальшь чувствуется, обмануть невозможно. Поэтому их субкультура ещё больше «закуклилась» в себе, ощетинилась, но продолжала выполнять некие «посреднические функции» между властью и народом, Западом и Россией. Хотя никто, повторю, не поручал им этим заниматься.
Чтобы просвещать, нужно какое-то основание. А чем занимались наши русские интеллигенты ещё со времён П.Я. Чаадаева? Они брали идеи западных интеллектуалов, переводили их, перерисовывали, перетолковывали и пересказывали. Это был интеллектуальный секонд-хенд, вторичность. Там брали и тут перепродавали. Если интеллигенты претендует на статус интеллектуалов, они должны выдавать оригинальную продукцию, должны творить, создавать своё. Но этого не происходило.
Originally posted by az118 at просвещенный обыватель
это бюргер нового и новейшего времени, ставящий свой частный интерес в центр мироздания
особая разновидность обываетеля - это поздне- и пост- советский бюргер
русская интеллигенция (а другой почти не бывает) на роль интеллектуалов плохо тянет, она скорее озабочена не умом, а своей больной душой. Но сберегающий душу свою потеряет ее (Мф, 10. 39).
Однако первым интеллигентом (в дополнению к интеллектуализму) был видимо Сократ. и как и за что он кончил тоже видно. И его поначалу пылкий ученик Платон несомненно ошибался предлагая передать власть философам.
Originally posted by az118 at Об интеллигенции и литературе
Интеллигенция вначале была аръегардом уходящей аристократии, закатным сословием, разложение которого породило кислоту под названием "литература", втянувшую в свою кислотность все прочие сословия. Аристократия уходила в никуда. Не потому что ее согнали с ее места, а потому что ее место испарилось.
Все места имеют органический и технический аспекты.
Если господствует первый, имеем сословную систему. Как только начинает доминировать второй, места вырождаются вместе с сословиями при сохранении технической функциональности в силу формального технического равенства потенциальных исполнителей ролей (т.е. техничность делает исполнителей ролей тех.приложением к техн.местам с широкой взаимозаменяемостью, и не только в экономике, а практически везде).
Аръегард сначала прикрывал сам себя после дарованной вольности 1763 и особенно после соблазна Европой 1814 уйдя в поместья, где, будучи свободным от служения, от нечего делать начал интенсивно рефлексировать, занявшись писательством, ставшим его профессией и квазифункцией-квазислужением, но уже не государству и через это народу, а абстрактно-идеализированному монстру под тем же именем, дабы снять свой собственный невроз от отпадения от целого после своего "освобождения", и этим неврозом заражает все общество, которое и без этого нервротично в силу глубокой трансмутации, вызванной все той же модернизаций, подавляющей органичность во славу техничности.
Интеллигенция - плод этого всеобщего невроза, смягчающий его остроту и постоянно провоцирующего его, раскачивая качели гражданской войны
Служилое сословие, перестав быть служилым, стало литературным барством, породив интеллегентщину с больной рефлексией по поводу своей паразитарности, вовлекая в нее мещанство, и, тем самым, начало гражданскую войну еще 150 лет назад.
шестидесятники-XX лишь карикатурно повторили шестидесятников-XIX с поправкой на то, что их отцы делали ту самую революцию, продолжение которой их же и уничтожило. Это все та же литературшина.
Тут трагедия письменного слова, когда-то возникшего для обслуживания храмовых хозяйств. Знаки всегда тяготеют к знакам и подготавливают изменения, которых от них вначале не ждут, трансформируя Дом бытия в дом престарелых, а тот в дом инфантилов.
Филология деформирует "психологию", а та воспроизводит соответствующую себе филологию, переформатирующую первоначальную. В результате происходит масштабная деформация всей психосоциальной структуры вплоть до ее регресса с замещением на симулятивную. Филология не язык команд, хотя отчасти они в ней тоже есть. Это язык, формирующий способы (через установки в т.ч.) прежде всего восприятия и оценки у массового читателя. Филология создает обитель человеческого бытия и навыки ориентации в ней. Причем, бытие это транслокально, т.е. не ограничено рамками семьи или племени, где можно (и нужно) обойтись без филологии. А, коли так, то она и влияет на чел.бытие, опосредованно формируя мирочувствие и мироотношение, а через них и миродействие. Сама опосредованность может быть прямой (умение читать и понимать) или косвенной (через жрецов-толкователей).
В примере с Гоголем все просто. Он описал так, что ясно: это есть, но этого не должно быть, т.к. это - патология. А дальше сам собой вывод: раз это типичная патология, которой быть не должно, но которая не просто есть, но систематически (потому как типично) воспроизводится, надо что-то делать. А представление о том что и как зависит уже не только от автора (Гоголя) и общего фона, но и от (психо или социо)типа рецепиентов (Чернышевский, Герцен, Бакунин или Уваров), меняющих-развивающих филологическое поле дальше в разные стороны, подготавливая новый (до серебряного века и далее) урожай с него. Заметь: вначале вроде делать должен герой. Но затем герой, действуя в страдательной среде и не достигая цели, подвергается саморефлексии и сентиментизируется. Получаем две нисходящих фазы гуманизма. Пока не наступает застой. всеобщий собес и дом престарелых, взрываемый очередной волной рвущихся на волю и к власти деятелей, воспитанных Трифоновым или уже Марком Захаровым.
Интеллигенция не создала ни одного государства. но развалила многие.
Организовать она может только кружки или движения против власти, поскольку сама ее природа - рефлексия, мутное зеркало, - лишена воли к утверждающему единству, что делает интеллигенцию квазижречеством, возникшем из смешения больных остатков всех трех традиционных сословий, которое, будучи склонным к либерализму, причем часто к тотальному, действует на социум как кислота.
Все современные "демократические" новоделы восточной Европы интеллигентские по происхождению и абсолютно нежизнеспособны без Запада.
Посему интеллигенцию надо держать в узде, используя там, где это возможно, но власти не давать.
Есть только две силы (и типа), способные к государственному творчеству - олигархия, неизбежно рано или поздно становящаяся наднациональной в силу своей торговой сущности, и военно-духовная монархия.
Большевики тоже в общем были особой олигархией, пока Сталин немного и не надолго не очистил ВПК(б) от этого запаха и превратил партию временно в аналог ордена.
Александр Щипков. Советская власть, как известно, была очень идеологична и интеллигенцию, так сказать, «поддавливала». Интеллигенция находилась в некоторой фронде. Но вместе с тем государство очень нуждалось в ней, она была ему нужна именно такая - фрондирующая. Интеллигенция - это некий декор, химера на идеологическом здании. Без этих химер оно выглядело бы не таким красивым и завершённым. Роман интеллигенции с советской властью был долгим и страстным. Это тема будущих литературных произведений и научных диссертаций.
Самая важная её черта - мессианизм. Ощущение себя посредником между властью и народом. Она могла ходить в народ, поучать народ, но никогда не чувствовала себя его частью. Интеллигенция всегда мечтала командовать, всегда просила партию дать ей «порулить». Но в этом был определённый блеф. Рулить предполагалось так, чтобы не брать на себя ответственность. Пусть кто-то рулит - какая-то власть, а мы этим рулевым будем управлять как бы со стороны. Это ещё одна черта интеллигенции - работать суфлёром власти. Править, но не царствовать.
Прослойка довольно замкнутая - сообщество «рукопожатных». Интеллигенцию можно назвать особой субкультурой, потому что у неё были собственные ценности, не как у власти и не как у народа. У советской интеллигенции была своя идеология, её выразителем был Андрей Дмитриевич Сахаров. Были свои «евангелисты», их было двое и назывались они братья Стругацкие. Это религия советской интеллигенции - то, что они могли усвоить и что грело их душу. У интеллигенции был свой культовый театр - «Таганка», особо чтимые писатели: Ильф и Петров, Бабель, Рыбаков, Трифонов, Окуджава… Субкультура интеллигентов базировалась на мифологии, которую они сами же создавали. Это неисчерпаемый материал для анализа. Остаётся лишь сожалеть, что об этом почти ничего не написано в строго научном жанре.
Интеллигенция, объявляя себя оппозиционной, в то же время охотно шла на контакт с властью и стремилась заручиться её поддержкой, если не сказать любовью. Дежурила под окнами, чтобы напомнить о своём безразличии, - это был такой французский роман. И власть, которой фрондирующая интеллигенция была нужна, периодически шла ей навстречу - брала в содержанки. Интеллигенция приходила в неописуемый восторг и называла этот период оттепелью.
Помните три священных слова французской революции - «свобода, равенства и братство»? Так вот «равенство и братство» нашей либеральной интеллигенцией забыты намертво. Но «свобода» - это священно. Свобода для себя, а не для остальных, разумеется. В российских условиях «свобода» интеллигенции - это право единолично влиять на власть. Отсюда возникло выражение «активная часть общества». То есть такая часть, которая сама себя наделяет правом делать выбор за других. Это уже не просто привилегия. Это нечто крайне далёкое от демократии.
Один из любимых интеллигенцией бардов Александр Галич писал: «Не бойся сумы, не бойся тюрьмы, не бойся ни хлада, ни глада - а бойся единственно только того, кто скажет: «Я знаю, как надо». Интеллигенция знала эти строчки наизусть, но только тем и занималась, что говорила: «Я знаю, как надо». И народу, и власти. Это очень узнаваемая её черта: быть выше собственной проповеди, выше любых принципов. Отсюда и своеобразная интеллигентская культура ритуального стыда, когда стыдно бывает за кого-то, но только не за себя. Достоевский называл это «воплощённой укоризною».
После негласного "указа о вольности интеллигенции" в перестройку народ решил, что будет и указ о вольности народа. Поверил в перестройку, поддержал новую власть - Ельцина и его команду, признал переворот 1991 года. Но на место ЦК пришла либеральная номенклатура, которая присвоила собственность КПСС и уничтожила индустрию. Протесты были подавлены войсками в 1993 году, а сами волнения объявлены "сговором коммунистов и нацистов". Интеллигенция в 1993-м шумно поддержала власть, написав знаменитое позорное "Письмо 42-х" (напомнить имена?) с пламенным призывом "Господин президент, раздавите гадину!". Делиться свободой интеллигенция не захотела.
Евгений Головин. Семейство интеллигентов в природе появилось сравнительно недавно - века полтора-два назад. Его представители - поборники равенства, справедливости, противники сословного общественного устройства. Основное занятие: умственный труд. Определение требует уточнения: тело в принципе разумно, руки, ноги и прочее обладают собственным автономным разумом, следовательно, речь идет о тружениках головного мозга. Последний отличается любопытными особенностями: согласно прогрессивным дарвинистам, человек суть инфантильная обезьяна с нарушенной внутренней секрецией. Это нарушение привело к образованию человеческого мозга, способного абстрагироваться от всего остального. Это "все остальное" - объективный мир, мир объектов, который отличается изначальным дуализмом: присутствием или отсутствием. В данном плане галактика либо инфузория равно интересны и требуют равного внимания. Это напоминает изречение из Бхагават Гиты: "Мудрый смотрит на всё одинаково: и на брамина, украшенного ученостью, и на собаку, и на поедающего собаку". Мы сейчас можем добавить: потому что все это состоит из тех или иных комбинаций элементарных частиц. Для интеллигента человечество тоже состоит из элементарных частиц - человеков; пол, возраст, цвет кожи суть особенности акцидентальные, не субстанциальные. Однако разница меж интеллигентом и мудрецом капитальна. Последний вне мира сего и ему на него наплевать. Интеллигент признает этот мир при непременном условии: его надлежит пересоздать, перекроить, переделать.
Когда интеллигенция только возникла, энциклопедисты и деисты века Просвещения более или менее признавали наличие Творца или Верховного Существа, сетуя на явное несовершенство сотворенного мира. Такие люди, как Лаплас и Ламетри, восхищались Богом как великолепным техником, который придумал и реализовал часовой механизм вселенной. Понятно, за шесть дней трудно было предусмотреть всё. Нам, тварям и последователям, Творец оставил миссию завершить творение. Так интеллигент стал заместителем Творца, потом субординация исчезла сама собой и появилась новая порода "особей головного мозга", создателей общих идей. В человеческом теле этот мозг играет скромную роль координатора: многочисленные проблемы бытия решаются всеми органами сообща, поскольку каждый наделен специфическим разумом. Однако головной мозг - микрокосм, отражающий всё существующее и способный в своей сфере моделировать и комбинировать данности внешнего мира. Когда он, забывая о своей роли в человеческой композиции, "узурпирует власть", это приводит к дисгармонии и потере ориентации: человек постепенно теряет натуральные связи с конкретным своим окружением и погружается в химерическую область церебральных эманаций. Интенсивность подобного процесса порождает разнообразные физические и психические болезни, но в любом случае человек чувствует себя весьма беспокойно. Ведь он знает, что в природе нет и не может быть никакого равенства, никаких прямых линий, линейного времени и трех измерений, никакой справедливости, долга, морального закона и т.п. Но при этом он твердо убежден: человека и природу необходимо переделать, и его не смущает беспрерывная противоречивость собственных общих идей. Если земля - пылинка в бесконечном космосе, то зачем вообще всё, в том числе прогресс и преобразования? Но с другой стороны, бесконечность - следствие равенства, равнодольной делимости, идеи чисто головной. Интеллигент "витает в облаках", придумывает модели микро- и макрокосма, модели человека, основанные на воображаемых посылках, и при этом часто попадает в ситуации, упомянутые выше. Почему? Потому что живет в опосредованном мире, созданном знаковыми системами.
Знак всегда представляет нечто иное. Интеллигент, к примеру, "вобьет себе в голову", что все люди добры или, напротив, злы, придумает талантливые сравнения народа с почвой, глубинным источником, кладезем, огромным потенциалом, начнет восхищаться "терпкой остротой народной мудрости", "солеными шутками", пословицами, поговорками. Боже мой, сколько самородков, их превратили в скотов… эксплуататоры. Грубый мужик или наглая баба "на самом деле" не таковы, их довела до этого "среда", надо их воспитать, обработать на манер горной породы или дерева, и тогда заблестит "золото сердца". Другой вариант предвзятой общей идеи: жизнь изначально опасна, народ - косная масса, стадо, воспитывать эту сволочь бесполезно, надо их давить или, по крайней мере, остерегаться, "быть во всеоружии". Интеллигентный юноша принимается за тренажер, кун-фу, вдохновленный "аналогичными случаями" и успехами киногероев. Меж собой и потенциальными хулиганами он воздвигает опосредованную систему боевых приемов, "моделирует схватку", не желая верить, что уличная драка - это импровизация, не требующая предварительного сценария и подготовки. Это напоминает притчу дзена про кота и лису, которые спорили о способах бегства от собак. Лиса заявила, что знает минимум десять таких способов, кот пригорюнился: он знал только один. Примчались собаки: кот мигом взлетел на дерево, лиса принялась выбирать самый лучший способ из десяти и попала в лапы.
Жизнь - беспрерывная импровизация и никакой аналитике не поддается; "прошлое" и "будущее" суть церебральные фантомы; окружающие вещи и люди есть то, за что они себя выдают. Интеллигенты вряд ли согласятся с таким категорическим утверждением, они знают: мы сами по себе, жизнь сама по себе, здесь наш "внутренний мир", там - "мир внешний", до крайности несовершенный, взыскующий реформаций. Они теряются и паникуют, когда встречают несводимую к дистанции и знаковой системе реальность, например, внезапную агрессию, "бессмысленную жестокость", скабрезные позы, анекдоты, эмерджентность "материально телесного низа" вообще. Они паникуют при виде кошмарных пейзажей цивилизации и "технического варварства", хотя все это столь же натурально, как деревья и звезды.
Здесь вот какой момент: необходимо различать науку и технику. Ученые придумывают абстрактные схемы и модели, "научная реальность - частный случай фантастической панорамы", как сказал Ортега-и-Гассет. Технику делают "простые люди из народа" при помощи специфического разума рук и специфической интуиции материала. По словам Германа фон Кайзерлинга, это сродни способности дикарей ориентироваться в джунглях или выбирать то или иное дерево для постройки лодки. Заметим: для этих "простых людей" любой материал индивидуален и жизнеспособен. Отсюда обычные насмешки над интеллигентами: они "безрукие" и "не умеют вбить гвоздя". Понятно почему: для "работников умственного труда" - социологов, политиков, экономистов, юристов, гуманистов, просветителей, культуртрегеров - "человечество" это однородный человеческий материал, доступный любой экспериментально идеологической интерпретации. Хорошо если это "добрые интеллигенты", радеющие о "счастливом будущем человечества". Ну а если сомнительно добрые, убивающие "ради блага людей" сотни тысяч животных в своих институтах, а если совсем злые, уничтожающие в "справедливых войнах" половину своих и чужих? Все они рабы общих идей, сомнамбулы агрессивного головного мозга, который учитывает всё, не брезгует ничем, высасывает жизненные силы из своих носителей, а затем из всего окружающего.
В начале 20-х годов Макс Шелер высказал идею о ресублимации, о признаках "оттока жизненной энергии от головного мозга", имея в виду массовый спорт, женскую, молодежную, расовую эмансипацию. Сейчас видно, во что все это превратилось, не стоит даже распространяться на данную тему. И все же вряд ли этому совершенному инструменту смерти удастся победить первобытный Хаос."
Рене Декарт. ...Итак, надо целиком отвергнуть общепринятое мнение, что вне нас существует случай, который распоряжается вещами по своей прихоти, и признать, что все управляется божественным провидением, решение которого вечно, безошибочно и непреложно. Мы должны знать: за исключением того, что само провидение пожелало поставить в зависимость от нашей свободной воли, с нами не происходит ничего, что не было бы необходимым и как бы предопределенным. Следовательно, мы не можем желать, чтобы что-нибудь произошло иначе. Но так как большая часть наших желаний относится к вещам, которые не зависят целиком ни от нас, ни от кого другого, мы должны в точности распознавать в этих вещах то, что зависит лишь от нас самих, чтобы только это было предметом наших желаний. К тому же, хотя мы в таких случаях должны рассматривать успех дела как незыблемо предопределенный и не связывать с ним наших желаний, тем не менее мы можем обдумывать все, что позволяет более или менее надеяться на успех, чтобы руководить своими действиями.
Например, если у нас где-нибудь есть дело, мы можем отправиться туда двумя различными путями, из которых один обычно более безопасен, чем другой. Решение же провидения, быть может, таково, что если мы пойдем тем путем, который считаем более безопасным, то не избежим встречи с грабителями, тогда как другим путем мы могли бы пройти совершенно свободно. Но мы не должны вследствие этого относиться безразлично к выбору того или другого пути и успокаивать себя непреложностью решения провидения. Разум желает, чтобы мы избрали дорогу, обычно наиболее безопасную, и наше желание должно быть осуществлено, когда мы последовали ею, какое бы несчастье с нами ни приключилось; ибо, поскольку это несчастье было неизбежно, у нас не было никакого основания желать от него избавиться - мы вправе лишь сделать все, что мог придумать наш разум, как мы, я полагаю, и сделали. Если научиться отличать таким образом предопределение от случайности, то легко можно привыкнуть управлять своими желаниями, так что, поскольку их выполнение зависит только от нас, они всегда могут доставить нам полное удовлетворение.
(апд. И всё же: в чем же практически различаются "предопределение" и "случайность"? ведь содержание (что именно) предопределено нам равно неизвестно... В том только, наверное, что если мы приписываем происходящее "предопределению", то приобретаем склонность искать взаимосвязи событий, словно бы речь шла о рассказе с неизвестным нам концом. А если мыслим в парадигме "случайности", то ничего и искать не нужно - живем как в соответствующего рода клипах.)
Как наше благо, так и наше зло зависят главным образом от внутренних волнений, вызываемых в душе ею же самою. Этим последние отличаются от страстей, зависящих всегда от какого-нибудь движения духов. И хотя волнения души часто связаны со страстями, имеющими с ними сходство, они часто могут встречаться и вместе с другими страстями и даже возникать из противоположных им страстей. Например, иногда бывает, что супруг, оплакивающий смерть своей жены, почувствовал бы досаду, если бы она воскресла; может быть, его сердце сжимается от печали, вызванной похоронами, отсутствием человека, к общению с которым он привык; может быть, некоторые проблески бывшей любви или жалости вызывают у него искренние слезы, но все-таки он чувствует тайную радость в самой глубине своей души, волнение которой так сильно, что сопровождающие его печаль и слезы его не уменьшают. Когда мы читаем о необыкновенных приключениях или видим их на сцене, это может вызвать у нас печаль, радость, любовь или ненависть и вообще любые страсти в зависимости от того, какие предметы представляются нашему воображению. Но мы вместе с тем испытываем удовольствие от возбужденного в нас чувства, и это удовольствие есть интеллектуальная радость, рождающаяся из печали точно так же, как и из всех других страстей. ("Страсти души").
(Цитата в тему недавних выписок из "Страстей души" Декарта, где он как раз и предлагает научиться мыслить в ключе "всё предопределено", избавившись от представления, что вне нас господствует "случай", с тем, чтобы наконец начать получать удовольствие от любых наших действий по реализации желаний. И вот тут вопрос: а откуда берутся сами желания? И зачем допущен веер вариантов по их реализации? Как возможен этот "люфт" в предопределении? Мутновато, короче... Потом именно эту "муть" постарается убрать, как я понимаю, Спиноза. Насколько получилось?... Сейчас мне кажется (раньше казалось иначе), что он только хорошо замаскировал этот фундаментальный зазор среди железобетонных конструкций своей "Этики".) via ne_sbylos.
Олдос Хаксли. Поскольку наша цивилизация такова, какова она есть, тебе придется восемь часов в сутки быть чем-то средним между кретином и швейной машиной. Без сомнения, это очень неприятно. Это унизительно и гнусно. Но ничего не поделаешь, тебе придется жить так; иначе весь наш мир рассыплется на кусочки и все мы подохнем с голоду. Делай свою работу как идиот и машина, а в часы досуга будь настоящим цельным человеком - мужчиной или женщиной. Не смешивай эти две жизни, пусть кингстоны между ними будут всегда закрыты. Настоящая жизнь - это та, когда в часы досуга ты являешься подлинным живым человеком. Остальное - это грязная работа, которую так или иначе приходится выполнять. Но никогда не забывай, что это грязная работа и что она не имеет решительно никакого смысла, решительно никакого отношения к настоящей человеческой жизни: она нужна только для того, чтобы ты был сытым и общество не разрушалось. Не давай обманывать себя лицемерным мошенникам, твердящим о святости труда и о христианском долге, который дельцы выполняют по отношению к своим ближним: все это ложь. Твоя работа - грязное, гнусное дело, которое тебе приходится выполнять только потому, что твои предки были безумцами. Они нагромоздили груду мусора, и тебе нужно сровнять ее с землей, чтобы не задохнуться в ее зловонии; тебе нужно рыть и рыть, чтобы откопать драгоценную жизнь, проклиная память маньяков, оставивших тебе в наследство эту грязную работу. Но не старайся подбодрить себя, воображая, будто эта гнусная механическая работа благородна: она не благородна. А если ты будешь говорить и верить, что она благородна, ты унизишь свое человеческое достоинство до уровня этой грязной работы. Если ты поверишь в святость труда и в то, что дельцы выполняют свой долг, ты будешь механизированным идиотом все двадцать четыре часа в сутки. Признай, что работа грязна, зажми нос и выполняй ее в течение восьми часов, а в часы досуга старайся быть настоящим человеком. Настоящим полноценным человеком. Не читателем газет, не поклонником джаза, не радиолюбителем. Капиталисты, доставляющие массам стандартные развлечения, изо всех сил стараются сделать так, чтобы ты и в часы досуга оставался тем же механизированным болваном, каким ты бываешь в часы труда. Не позволяй им это делать. Старайся быть человеком. ("Контрапункт").
kryloyashher: Приведённая цитата Хаксли наглядно показывает те причины, что привели западную цивилизацию к появлению и утверждению германского нацизма, как высшего воплощения нацизма, повсеместно охватившего в 20-х гг буржуазную Европу. Единственной альтернативой фашизирующейся Европе выступил сталинский Советский проект. И одними из ключевых узлов его идейного основания были как раз преобразованные положения о "святости труда и о христианском долге", в виде утверждение почётности всякого труда и морального и интеллектуального развития советского человека.
Тогда советским ум не мешал, наоборот - требовался везде и неограниченно. Но, увы, таки не хватило - Хрущёв со командой сменил вектор развития, и поставил в основание потребление, а не труд. В итоге через 30 лет СССР распался.
82-летний Андрей Смирнов - режиссер "Белорусский вокзал", "Жила-была одна баба", "Француз" - выпустил в 2023 году новую ленту под названием "За нас с вами". Либо из-за возраста, либо из-за осознания своей неприкосновенности (все-таки он один из самых прославленных ныне живущих кинематографистов и тесть Анатолия Чубайса), Андрей Смирнов предложил зрителям поразительно откровенное кино. Кино, откровенно пронизанное ненавистью."
"1952-й год. Москва. Скоро Сталин умрет. Главные герои живут в коммунальной квартире и ненавидят... Ненавидят своих соседей. Потому что их круг - бывшие дворяне, интеллектуалы и евреи. А остальные - тупое неблагодарное быдло.
Они ненавидят стоять в очередях за едой. Ненавидят готовить на кухне, где в твою сковороду заглядывает соседка-алкашка. Ненавидят своих коллег, потому что они стукачи. Ненавидят свою работу, где подчиняются дурацким правилам и подыгрывают идеологии. Ненавидят нищету.
А еще боятся. Боятся, что их арестуют. И ожидают этого.
Российский кинематограф создал немало фильмов, которые транслировали идею, что все плохое и неправильное что было раньше - это результат неправильной советской власти. Но "За нас с вами" Андрея Смирнова предлагает винить не только и не столько власть, сколько народ. Все было хреново не потому что российская власть плохая, а потому что российский народ плохой.
Смотря "За нас с вами" волей-неволей понимаешь, что это фильм не только и не столько о прошлом, сколько о настоящем.
Не важно, какой на дворе год и кто там у власти - Сталин или кто-то другой, - "голубая кровь" занята своими собственными делами. Они озабочены собой, встраиванием в систему и обустройством благополучия. Своего и своих друзей. Все остальные заслуживают лишь насмешек и ненависти. Народ тупой. Народ плохой. Он стремился и стремится не к равенству, а к уравниловке, чтобы "голубой крови" было также плохо, как и им. Народ заслуживал и заслуживает то, что имеет. А интеллектуалы, дворяне заслуживают намного большего...
"За нас с вами и за хер с ними" - произносят герои тост за столом. И зрителям не остается ничего другого, как осознавать, что российская благородная интеллигенция живет с идеей о четком разграничении своих и чужих. Причем чужие - это российский народ. Народ, который они никогда не признают "своим". Максимум положительного отношения заслуживают те, кто сохранил в себе дух былого крестьянства - кормящие их колхозники и безвольные слуги."
Аркадий Стругацкий. Для меня (да и для тебя тоже) коммунизм - это братство интеллигенции, а не всяких там вонючих садовников. На солженицынских матренах коммунизма не построишь. (1963-й год).
Дмитрий Быков. «Разница между условными модернистами и условными архаистами - не политическая и даже не идеологическая, а антропологическая. С этим нельзя ничего сделать - существуют разные породы людей, как и разные породы собак, и никакими уговорами нельзя превратить охотничью собаку в левретку, а чихуахуа - в ньюфаундленда. Человек выбирает Путина или Навального не в силу воспитания или опыта, а в силу своей антропологии».
Александр Щипков. Интеллигенция ощущала себя просветителями в отсталой азиатской стране, наместниками цивилизации. Как англичане в Индии. И естественно, народу это не нравилось. Люди нуждаются в просвещении с любовью, а не с презрением и похлопыванием по щёчкам. Эта фальшь чувствуется, обмануть невозможно. Поэтому их субкультура ещё больше «закуклилась» в себе, ощетинилась, но продолжала выполнять некие «посреднические функции» между властью и народом, Западом и Россией. Хотя никто, повторю, не поручал им этим заниматься.
Чтобы просвещать, нужно какое-то основание. А чем занимались наши русские интеллигенты ещё со времён П.Я. Чаадаева? Они брали идеи западных интеллектуалов, переводили их, перерисовывали, перетолковывали и пересказывали. Это был интеллектуальный секонд-хенд, вторичность. Там брали и тут перепродавали. Если интеллигенты претендует на статус интеллектуалов, они должны выдавать оригинальную продукцию, должны творить, создавать своё. Но этого не происходило.
Originally posted by az118 at просвещенный обыватель
это бюргер нового и новейшего времени, ставящий свой частный интерес в центр мироздания
особая разновидность обываетеля - это поздне- и пост- советский бюргер
русская интеллигенция (а другой почти не бывает) на роль интеллектуалов плохо тянет, она скорее озабочена не умом, а своей больной душой. Но сберегающий душу свою потеряет ее (Мф, 10. 39).
Однако первым интеллигентом (в дополнению к интеллектуализму) был видимо Сократ. и как и за что он кончил тоже видно. И его поначалу пылкий ученик Платон несомненно ошибался предлагая передать власть философам.
Originally posted by az118 at Об интеллигенции и литературе
Интеллигенция вначале была аръегардом уходящей аристократии, закатным сословием, разложение которого породило кислоту под названием "литература", втянувшую в свою кислотность все прочие сословия. Аристократия уходила в никуда. Не потому что ее согнали с ее места, а потому что ее место испарилось.
Все места имеют органический и технический аспекты.
Если господствует первый, имеем сословную систему. Как только начинает доминировать второй, места вырождаются вместе с сословиями при сохранении технической функциональности в силу формального технического равенства потенциальных исполнителей ролей (т.е. техничность делает исполнителей ролей тех.приложением к техн.местам с широкой взаимозаменяемостью, и не только в экономике, а практически везде).
Аръегард сначала прикрывал сам себя после дарованной вольности 1763 и особенно после соблазна Европой 1814 уйдя в поместья, где, будучи свободным от служения, от нечего делать начал интенсивно рефлексировать, занявшись писательством, ставшим его профессией и квазифункцией-квазислужением, но уже не государству и через это народу, а абстрактно-идеализированному монстру под тем же именем, дабы снять свой собственный невроз от отпадения от целого после своего "освобождения", и этим неврозом заражает все общество, которое и без этого нервротично в силу глубокой трансмутации, вызванной все той же модернизаций, подавляющей органичность во славу техничности.
Интеллигенция - плод этого всеобщего невроза, смягчающий его остроту и постоянно провоцирующего его, раскачивая качели гражданской войны
Служилое сословие, перестав быть служилым, стало литературным барством, породив интеллегентщину с больной рефлексией по поводу своей паразитарности, вовлекая в нее мещанство, и, тем самым, начало гражданскую войну еще 150 лет назад.
шестидесятники-XX лишь карикатурно повторили шестидесятников-XIX с поправкой на то, что их отцы делали ту самую революцию, продолжение которой их же и уничтожило. Это все та же литературшина.
Тут трагедия письменного слова, когда-то возникшего для обслуживания храмовых хозяйств. Знаки всегда тяготеют к знакам и подготавливают изменения, которых от них вначале не ждут, трансформируя Дом бытия в дом престарелых, а тот в дом инфантилов.
Филология деформирует "психологию", а та воспроизводит соответствующую себе филологию, переформатирующую первоначальную. В результате происходит масштабная деформация всей психосоциальной структуры вплоть до ее регресса с замещением на симулятивную. Филология не язык команд, хотя отчасти они в ней тоже есть. Это язык, формирующий способы (через установки в т.ч.) прежде всего восприятия и оценки у массового читателя. Филология создает обитель человеческого бытия и навыки ориентации в ней. Причем, бытие это транслокально, т.е. не ограничено рамками семьи или племени, где можно (и нужно) обойтись без филологии. А, коли так, то она и влияет на чел.бытие, опосредованно формируя мирочувствие и мироотношение, а через них и миродействие. Сама опосредованность может быть прямой (умение читать и понимать) или косвенной (через жрецов-толкователей).
В примере с Гоголем все просто. Он описал так, что ясно: это есть, но этого не должно быть, т.к. это - патология. А дальше сам собой вывод: раз это типичная патология, которой быть не должно, но которая не просто есть, но систематически (потому как типично) воспроизводится, надо что-то делать. А представление о том что и как зависит уже не только от автора (Гоголя) и общего фона, но и от (психо или социо)типа рецепиентов (Чернышевский, Герцен, Бакунин или Уваров), меняющих-развивающих филологическое поле дальше в разные стороны, подготавливая новый (до серебряного века и далее) урожай с него. Заметь: вначале вроде делать должен герой. Но затем герой, действуя в страдательной среде и не достигая цели, подвергается саморефлексии и сентиментизируется. Получаем две нисходящих фазы гуманизма. Пока не наступает застой. всеобщий собес и дом престарелых, взрываемый очередной волной рвущихся на волю и к власти деятелей, воспитанных Трифоновым или уже Марком Захаровым.
Интеллигенция не создала ни одного государства. но развалила многие.
Организовать она может только кружки или движения против власти, поскольку сама ее природа - рефлексия, мутное зеркало, - лишена воли к утверждающему единству, что делает интеллигенцию квазижречеством, возникшем из смешения больных остатков всех трех традиционных сословий, которое, будучи склонным к либерализму, причем часто к тотальному, действует на социум как кислота.
Все современные "демократические" новоделы восточной Европы интеллигентские по происхождению и абсолютно нежизнеспособны без Запада.
Посему интеллигенцию надо держать в узде, используя там, где это возможно, но власти не давать.
Есть только две силы (и типа), способные к государственному творчеству - олигархия, неизбежно рано или поздно становящаяся наднациональной в силу своей торговой сущности, и военно-духовная монархия.
Большевики тоже в общем были особой олигархией, пока Сталин немного и не надолго не очистил ВПК(б) от этого запаха и превратил партию временно в аналог ордена.
Александр Щипков. Советская власть, как известно, была очень идеологична и интеллигенцию, так сказать, «поддавливала». Интеллигенция находилась в некоторой фронде. Но вместе с тем государство очень нуждалось в ней, она была ему нужна именно такая - фрондирующая. Интеллигенция - это некий декор, химера на идеологическом здании. Без этих химер оно выглядело бы не таким красивым и завершённым. Роман интеллигенции с советской властью был долгим и страстным. Это тема будущих литературных произведений и научных диссертаций.
Самая важная её черта - мессианизм. Ощущение себя посредником между властью и народом. Она могла ходить в народ, поучать народ, но никогда не чувствовала себя его частью. Интеллигенция всегда мечтала командовать, всегда просила партию дать ей «порулить». Но в этом был определённый блеф. Рулить предполагалось так, чтобы не брать на себя ответственность. Пусть кто-то рулит - какая-то власть, а мы этим рулевым будем управлять как бы со стороны. Это ещё одна черта интеллигенции - работать суфлёром власти. Править, но не царствовать.
Прослойка довольно замкнутая - сообщество «рукопожатных». Интеллигенцию можно назвать особой субкультурой, потому что у неё были собственные ценности, не как у власти и не как у народа. У советской интеллигенции была своя идеология, её выразителем был Андрей Дмитриевич Сахаров. Были свои «евангелисты», их было двое и назывались они братья Стругацкие. Это религия советской интеллигенции - то, что они могли усвоить и что грело их душу. У интеллигенции был свой культовый театр - «Таганка», особо чтимые писатели: Ильф и Петров, Бабель, Рыбаков, Трифонов, Окуджава… Субкультура интеллигентов базировалась на мифологии, которую они сами же создавали. Это неисчерпаемый материал для анализа. Остаётся лишь сожалеть, что об этом почти ничего не написано в строго научном жанре.
Интеллигенция, объявляя себя оппозиционной, в то же время охотно шла на контакт с властью и стремилась заручиться её поддержкой, если не сказать любовью. Дежурила под окнами, чтобы напомнить о своём безразличии, - это был такой французский роман. И власть, которой фрондирующая интеллигенция была нужна, периодически шла ей навстречу - брала в содержанки. Интеллигенция приходила в неописуемый восторг и называла этот период оттепелью.
Помните три священных слова французской революции - «свобода, равенства и братство»? Так вот «равенство и братство» нашей либеральной интеллигенцией забыты намертво. Но «свобода» - это священно. Свобода для себя, а не для остальных, разумеется. В российских условиях «свобода» интеллигенции - это право единолично влиять на власть. Отсюда возникло выражение «активная часть общества». То есть такая часть, которая сама себя наделяет правом делать выбор за других. Это уже не просто привилегия. Это нечто крайне далёкое от демократии.
Один из любимых интеллигенцией бардов Александр Галич писал: «Не бойся сумы, не бойся тюрьмы, не бойся ни хлада, ни глада - а бойся единственно только того, кто скажет: «Я знаю, как надо». Интеллигенция знала эти строчки наизусть, но только тем и занималась, что говорила: «Я знаю, как надо». И народу, и власти. Это очень узнаваемая её черта: быть выше собственной проповеди, выше любых принципов. Отсюда и своеобразная интеллигентская культура ритуального стыда, когда стыдно бывает за кого-то, но только не за себя. Достоевский называл это «воплощённой укоризною».
После негласного "указа о вольности интеллигенции" в перестройку народ решил, что будет и указ о вольности народа. Поверил в перестройку, поддержал новую власть - Ельцина и его команду, признал переворот 1991 года. Но на место ЦК пришла либеральная номенклатура, которая присвоила собственность КПСС и уничтожила индустрию. Протесты были подавлены войсками в 1993 году, а сами волнения объявлены "сговором коммунистов и нацистов". Интеллигенция в 1993-м шумно поддержала власть, написав знаменитое позорное "Письмо 42-х" (напомнить имена?) с пламенным призывом "Господин президент, раздавите гадину!". Делиться свободой интеллигенция не захотела.
Евгений Головин. Семейство интеллигентов в природе появилось сравнительно недавно - века полтора-два назад. Его представители - поборники равенства, справедливости, противники сословного общественного устройства. Основное занятие: умственный труд. Определение требует уточнения: тело в принципе разумно, руки, ноги и прочее обладают собственным автономным разумом, следовательно, речь идет о тружениках головного мозга. Последний отличается любопытными особенностями: согласно прогрессивным дарвинистам, человек суть инфантильная обезьяна с нарушенной внутренней секрецией. Это нарушение привело к образованию человеческого мозга, способного абстрагироваться от всего остального. Это "все остальное" - объективный мир, мир объектов, который отличается изначальным дуализмом: присутствием или отсутствием. В данном плане галактика либо инфузория равно интересны и требуют равного внимания. Это напоминает изречение из Бхагават Гиты: "Мудрый смотрит на всё одинаково: и на брамина, украшенного ученостью, и на собаку, и на поедающего собаку". Мы сейчас можем добавить: потому что все это состоит из тех или иных комбинаций элементарных частиц. Для интеллигента человечество тоже состоит из элементарных частиц - человеков; пол, возраст, цвет кожи суть особенности акцидентальные, не субстанциальные. Однако разница меж интеллигентом и мудрецом капитальна. Последний вне мира сего и ему на него наплевать. Интеллигент признает этот мир при непременном условии: его надлежит пересоздать, перекроить, переделать.
Когда интеллигенция только возникла, энциклопедисты и деисты века Просвещения более или менее признавали наличие Творца или Верховного Существа, сетуя на явное несовершенство сотворенного мира. Такие люди, как Лаплас и Ламетри, восхищались Богом как великолепным техником, который придумал и реализовал часовой механизм вселенной. Понятно, за шесть дней трудно было предусмотреть всё. Нам, тварям и последователям, Творец оставил миссию завершить творение. Так интеллигент стал заместителем Творца, потом субординация исчезла сама собой и появилась новая порода "особей головного мозга", создателей общих идей. В человеческом теле этот мозг играет скромную роль координатора: многочисленные проблемы бытия решаются всеми органами сообща, поскольку каждый наделен специфическим разумом. Однако головной мозг - микрокосм, отражающий всё существующее и способный в своей сфере моделировать и комбинировать данности внешнего мира. Когда он, забывая о своей роли в человеческой композиции, "узурпирует власть", это приводит к дисгармонии и потере ориентации: человек постепенно теряет натуральные связи с конкретным своим окружением и погружается в химерическую область церебральных эманаций. Интенсивность подобного процесса порождает разнообразные физические и психические болезни, но в любом случае человек чувствует себя весьма беспокойно. Ведь он знает, что в природе нет и не может быть никакого равенства, никаких прямых линий, линейного времени и трех измерений, никакой справедливости, долга, морального закона и т.п. Но при этом он твердо убежден: человека и природу необходимо переделать, и его не смущает беспрерывная противоречивость собственных общих идей. Если земля - пылинка в бесконечном космосе, то зачем вообще всё, в том числе прогресс и преобразования? Но с другой стороны, бесконечность - следствие равенства, равнодольной делимости, идеи чисто головной. Интеллигент "витает в облаках", придумывает модели микро- и макрокосма, модели человека, основанные на воображаемых посылках, и при этом часто попадает в ситуации, упомянутые выше. Почему? Потому что живет в опосредованном мире, созданном знаковыми системами.
Знак всегда представляет нечто иное. Интеллигент, к примеру, "вобьет себе в голову", что все люди добры или, напротив, злы, придумает талантливые сравнения народа с почвой, глубинным источником, кладезем, огромным потенциалом, начнет восхищаться "терпкой остротой народной мудрости", "солеными шутками", пословицами, поговорками. Боже мой, сколько самородков, их превратили в скотов… эксплуататоры. Грубый мужик или наглая баба "на самом деле" не таковы, их довела до этого "среда", надо их воспитать, обработать на манер горной породы или дерева, и тогда заблестит "золото сердца". Другой вариант предвзятой общей идеи: жизнь изначально опасна, народ - косная масса, стадо, воспитывать эту сволочь бесполезно, надо их давить или, по крайней мере, остерегаться, "быть во всеоружии". Интеллигентный юноша принимается за тренажер, кун-фу, вдохновленный "аналогичными случаями" и успехами киногероев. Меж собой и потенциальными хулиганами он воздвигает опосредованную систему боевых приемов, "моделирует схватку", не желая верить, что уличная драка - это импровизация, не требующая предварительного сценария и подготовки. Это напоминает притчу дзена про кота и лису, которые спорили о способах бегства от собак. Лиса заявила, что знает минимум десять таких способов, кот пригорюнился: он знал только один. Примчались собаки: кот мигом взлетел на дерево, лиса принялась выбирать самый лучший способ из десяти и попала в лапы.
Жизнь - беспрерывная импровизация и никакой аналитике не поддается; "прошлое" и "будущее" суть церебральные фантомы; окружающие вещи и люди есть то, за что они себя выдают. Интеллигенты вряд ли согласятся с таким категорическим утверждением, они знают: мы сами по себе, жизнь сама по себе, здесь наш "внутренний мир", там - "мир внешний", до крайности несовершенный, взыскующий реформаций. Они теряются и паникуют, когда встречают несводимую к дистанции и знаковой системе реальность, например, внезапную агрессию, "бессмысленную жестокость", скабрезные позы, анекдоты, эмерджентность "материально телесного низа" вообще. Они паникуют при виде кошмарных пейзажей цивилизации и "технического варварства", хотя все это столь же натурально, как деревья и звезды.
Здесь вот какой момент: необходимо различать науку и технику. Ученые придумывают абстрактные схемы и модели, "научная реальность - частный случай фантастической панорамы", как сказал Ортега-и-Гассет. Технику делают "простые люди из народа" при помощи специфического разума рук и специфической интуиции материала. По словам Германа фон Кайзерлинга, это сродни способности дикарей ориентироваться в джунглях или выбирать то или иное дерево для постройки лодки. Заметим: для этих "простых людей" любой материал индивидуален и жизнеспособен. Отсюда обычные насмешки над интеллигентами: они "безрукие" и "не умеют вбить гвоздя". Понятно почему: для "работников умственного труда" - социологов, политиков, экономистов, юристов, гуманистов, просветителей, культуртрегеров - "человечество" это однородный человеческий материал, доступный любой экспериментально идеологической интерпретации. Хорошо если это "добрые интеллигенты", радеющие о "счастливом будущем человечества". Ну а если сомнительно добрые, убивающие "ради блага людей" сотни тысяч животных в своих институтах, а если совсем злые, уничтожающие в "справедливых войнах" половину своих и чужих? Все они рабы общих идей, сомнамбулы агрессивного головного мозга, который учитывает всё, не брезгует ничем, высасывает жизненные силы из своих носителей, а затем из всего окружающего.
В начале 20-х годов Макс Шелер высказал идею о ресублимации, о признаках "оттока жизненной энергии от головного мозга", имея в виду массовый спорт, женскую, молодежную, расовую эмансипацию. Сейчас видно, во что все это превратилось, не стоит даже распространяться на данную тему. И все же вряд ли этому совершенному инструменту смерти удастся победить первобытный Хаос."
Рене Декарт. ...Итак, надо целиком отвергнуть общепринятое мнение, что вне нас существует случай, который распоряжается вещами по своей прихоти, и признать, что все управляется божественным провидением, решение которого вечно, безошибочно и непреложно. Мы должны знать: за исключением того, что само провидение пожелало поставить в зависимость от нашей свободной воли, с нами не происходит ничего, что не было бы необходимым и как бы предопределенным. Следовательно, мы не можем желать, чтобы что-нибудь произошло иначе. Но так как большая часть наших желаний относится к вещам, которые не зависят целиком ни от нас, ни от кого другого, мы должны в точности распознавать в этих вещах то, что зависит лишь от нас самих, чтобы только это было предметом наших желаний. К тому же, хотя мы в таких случаях должны рассматривать успех дела как незыблемо предопределенный и не связывать с ним наших желаний, тем не менее мы можем обдумывать все, что позволяет более или менее надеяться на успех, чтобы руководить своими действиями.
Например, если у нас где-нибудь есть дело, мы можем отправиться туда двумя различными путями, из которых один обычно более безопасен, чем другой. Решение же провидения, быть может, таково, что если мы пойдем тем путем, который считаем более безопасным, то не избежим встречи с грабителями, тогда как другим путем мы могли бы пройти совершенно свободно. Но мы не должны вследствие этого относиться безразлично к выбору того или другого пути и успокаивать себя непреложностью решения провидения. Разум желает, чтобы мы избрали дорогу, обычно наиболее безопасную, и наше желание должно быть осуществлено, когда мы последовали ею, какое бы несчастье с нами ни приключилось; ибо, поскольку это несчастье было неизбежно, у нас не было никакого основания желать от него избавиться - мы вправе лишь сделать все, что мог придумать наш разум, как мы, я полагаю, и сделали. Если научиться отличать таким образом предопределение от случайности, то легко можно привыкнуть управлять своими желаниями, так что, поскольку их выполнение зависит только от нас, они всегда могут доставить нам полное удовлетворение.
(апд. И всё же: в чем же практически различаются "предопределение" и "случайность"? ведь содержание (что именно) предопределено нам равно неизвестно... В том только, наверное, что если мы приписываем происходящее "предопределению", то приобретаем склонность искать взаимосвязи событий, словно бы речь шла о рассказе с неизвестным нам концом. А если мыслим в парадигме "случайности", то ничего и искать не нужно - живем как в соответствующего рода клипах.)
Как наше благо, так и наше зло зависят главным образом от внутренних волнений, вызываемых в душе ею же самою. Этим последние отличаются от страстей, зависящих всегда от какого-нибудь движения духов. И хотя волнения души часто связаны со страстями, имеющими с ними сходство, они часто могут встречаться и вместе с другими страстями и даже возникать из противоположных им страстей. Например, иногда бывает, что супруг, оплакивающий смерть своей жены, почувствовал бы досаду, если бы она воскресла; может быть, его сердце сжимается от печали, вызванной похоронами, отсутствием человека, к общению с которым он привык; может быть, некоторые проблески бывшей любви или жалости вызывают у него искренние слезы, но все-таки он чувствует тайную радость в самой глубине своей души, волнение которой так сильно, что сопровождающие его печаль и слезы его не уменьшают. Когда мы читаем о необыкновенных приключениях или видим их на сцене, это может вызвать у нас печаль, радость, любовь или ненависть и вообще любые страсти в зависимости от того, какие предметы представляются нашему воображению. Но мы вместе с тем испытываем удовольствие от возбужденного в нас чувства, и это удовольствие есть интеллектуальная радость, рождающаяся из печали точно так же, как и из всех других страстей. ("Страсти души").
(Цитата в тему недавних выписок из "Страстей души" Декарта, где он как раз и предлагает научиться мыслить в ключе "всё предопределено", избавившись от представления, что вне нас господствует "случай", с тем, чтобы наконец начать получать удовольствие от любых наших действий по реализации желаний. И вот тут вопрос: а откуда берутся сами желания? И зачем допущен веер вариантов по их реализации? Как возможен этот "люфт" в предопределении? Мутновато, короче... Потом именно эту "муть" постарается убрать, как я понимаю, Спиноза. Насколько получилось?... Сейчас мне кажется (раньше казалось иначе), что он только хорошо замаскировал этот фундаментальный зазор среди железобетонных конструкций своей "Этики".) via ne_sbylos.
Олдос Хаксли. Поскольку наша цивилизация такова, какова она есть, тебе придется восемь часов в сутки быть чем-то средним между кретином и швейной машиной. Без сомнения, это очень неприятно. Это унизительно и гнусно. Но ничего не поделаешь, тебе придется жить так; иначе весь наш мир рассыплется на кусочки и все мы подохнем с голоду. Делай свою работу как идиот и машина, а в часы досуга будь настоящим цельным человеком - мужчиной или женщиной. Не смешивай эти две жизни, пусть кингстоны между ними будут всегда закрыты. Настоящая жизнь - это та, когда в часы досуга ты являешься подлинным живым человеком. Остальное - это грязная работа, которую так или иначе приходится выполнять. Но никогда не забывай, что это грязная работа и что она не имеет решительно никакого смысла, решительно никакого отношения к настоящей человеческой жизни: она нужна только для того, чтобы ты был сытым и общество не разрушалось. Не давай обманывать себя лицемерным мошенникам, твердящим о святости труда и о христианском долге, который дельцы выполняют по отношению к своим ближним: все это ложь. Твоя работа - грязное, гнусное дело, которое тебе приходится выполнять только потому, что твои предки были безумцами. Они нагромоздили груду мусора, и тебе нужно сровнять ее с землей, чтобы не задохнуться в ее зловонии; тебе нужно рыть и рыть, чтобы откопать драгоценную жизнь, проклиная память маньяков, оставивших тебе в наследство эту грязную работу. Но не старайся подбодрить себя, воображая, будто эта гнусная механическая работа благородна: она не благородна. А если ты будешь говорить и верить, что она благородна, ты унизишь свое человеческое достоинство до уровня этой грязной работы. Если ты поверишь в святость труда и в то, что дельцы выполняют свой долг, ты будешь механизированным идиотом все двадцать четыре часа в сутки. Признай, что работа грязна, зажми нос и выполняй ее в течение восьми часов, а в часы досуга старайся быть настоящим человеком. Настоящим полноценным человеком. Не читателем газет, не поклонником джаза, не радиолюбителем. Капиталисты, доставляющие массам стандартные развлечения, изо всех сил стараются сделать так, чтобы ты и в часы досуга оставался тем же механизированным болваном, каким ты бываешь в часы труда. Не позволяй им это делать. Старайся быть человеком. ("Контрапункт").
kryloyashher: Приведённая цитата Хаксли наглядно показывает те причины, что привели западную цивилизацию к появлению и утверждению германского нацизма, как высшего воплощения нацизма, повсеместно охватившего в 20-х гг буржуазную Европу. Единственной альтернативой фашизирующейся Европе выступил сталинский Советский проект. И одними из ключевых узлов его идейного основания были как раз преобразованные положения о "святости труда и о христианском долге", в виде утверждение почётности всякого труда и морального и интеллектуального развития советского человека.
Тогда советским ум не мешал, наоборот - требовался везде и неограниченно. Но, увы, таки не хватило - Хрущёв со командой сменил вектор развития, и поставил в основание потребление, а не труд. В итоге через 30 лет СССР распался.