Обыкновенные чудеса
Когда после Победы дедушка пришёл домой, он стал рассказывать бабушке, как там было.
И среди всего прочего - как о необъяснимом чуде - упомянул о том, как они ходили за провизией по окрестным сёлам:
- Представляешь, Маня, пойдут другие солдаты в село за продуктами - возвращаются с пустыми руками, даже за деньги им крестьяне не дают ничего. Пойду я - столько всего надают бесплатно, что приходится подол гимнастёрки до самого подбородка заворачивать, еле донесу!.. Так они уже и не стали потом ходить - сразу меня посылали...
А бабушка ему и отвечает:
- А это потому, Павлик, что я здесь всем помогала...
...И мне об этом бабушка тоже часто рассказывала, что не дожидалась она, пока беженцы в ворота стукнут и попросят еды:
- Я хлеба испеку, корову подою, налью молока в кувшин - и выхожу за вороты встречать, и особенно высматриваю, кто с детками, и сразу им сама предлагаю покушать, а кого и на ночь оставляла, если они соглашались...
А однажды у нас в хате на постой офицеры стали, а солдатикам определили в огородах стоять, прямо на земле на шинелях спали.
У офицеров провизии много было - селёдка копчёная и сушёная мешками, консервы, хлеб... Пьянки, гулянки, дым коромыслом!
Вот я тоже хлеба взяла свежего несколько буханок, молока налила в большой кувшин, дождалась, пока офицеры пьяные понапивались и заснули, наворовала из дырявого мешка селёдок побольше - и пошла в огороды. Даю им - а они мою руку отводят: «Не надо, хозяечка, мы не голодные». А у самих аж глаза светятся, так им хочется кушать. Я им и говорю: «Не бойтесь, солдатики, офицеры пьяные позасыпали, ничего вам не будет». Ну, взяли они, такие довольные!
А сколько соседских детей бабушка моя от голода спасла! Не говоря уж о самых дальних родственниках «седьмая вода на киселе». Сколько таких у неё «крестников» по всему миру разбросано!
- Витька, бабы Манин сын (бабу Маню я ещё застала и хорошо запомнила, - одна из ближних бабушкиных соседок, вдова, у которой во время войны было детей то ли одиннадцать, то ли двенадцать душ, и все голые-босые, простоволосые, а главное - голодные), как-то приезжал. Институт окончил какой-то инженерный. Говорил мне: «Тётечка Марусечка, я вас никогда не забуду, вы мне жизнь спасли...». - Забыл, конечно! Больше не приезжал.
Мне многие так говорили: «Ну и толку, что ты им всем помогала. Выросли, разлетелись и забыли - килограмма пряников или халвы никогда не прислали». Но я так думаю: я делала, как мне моя совесть подсказывала. А остальное - это уже дело их совести...
Я запомнила ещё два маленьких факта из бабушкиной жизни - точнее, два нравственных урока, преподанных мне бабушкой.
Первый был связан с неприятным случаем: один из таких перманентно опекаемых «кисельных» родственников, страдавший алкоголизмом, но не отвергаемый всё равно, погостил у бабушки и уехал. В тот же день бабушке для чего-то понадобились деньги (кажется, она посылала меня в магазин) - а кошелька-то и нет...
Искали, искали, потом бабушка и говорит сокрушённо:
- Ну неужели Лёнька взял?..
А потом поискали ещё в одном отделении буфета - и нашли!
Как бабушка расстроилась! Гораздо сильнее, чем когда кошелька не находила...
Села, пригорюнилась - и говорит мне:
- Страшный это грех - подозревать невинного человека...
А второй случай, наоборот, запомнился мне радостью: именно тогда - впервые отчётливо-осознаваемо - бабушка научила меня испытывать счастье, отдавая...
В те времена апельсины даже и в городах были большой редкостью, что уж говорить о райцентре, а бабушке кто-то из её бесчисленных «крестников» привёз несколько штук. Она их, конечно, не съела, а приберегла для меня: к моему приезду «закрома родины» у бабушки бывали битком набиты - за несколько месяцев до моего прибытия на каникулы бабушка начинала копить лакомства: яблоки, конфеты, шоколадки, сушку, абрикосовые сладкие косточки, груши, варенье, семечки - в общем, всё, что только существовало в природе...
А тут меня поджидали ещё и апельсины! Один я, кажется, съела, а второй оставила. Угощала бабушку - она ни в какую (я уже потом, когда подросла, разгадала её военную хитрость - а поначалу верила: бабушка кривилась, как от кислятины, и говорила: «Ой, я их терпеть не могу!» И так почти обо всём. А конфеты да шоколадки ей «зубы не давали» есть - якобы).
(Только перед мороженым они с дедушкой устоять не могли - потому сейчас я частенько их поминаю мороженым: присмотрю какую-нибудь бабулю или дедулю на рынке, и прошу их помянуть моих бабушку с дедушкой - уж больно они мороженое любили, да редко в своей жизни ели...).
И вдруг бабушка мне говорит:
- А пойдём, проведаем бабу Маню? Она плохая совсем, наверное, скоро умрёт. Ничего не ест, может, апельсин бы она съела? Она их и не пробовала, наверное, никогда в жизни... Если тебе не жалко, давай ей отнесём? И ты сама ей и отдашь, да?
Мы пошли к бабе Мане в соседний двор.
Я хорошо помнила эту высокую худую черноглазую женщину, жизнерадостную хохотушку - когда к бабушке с дедушкой приходили в гости и «на баньку» кумовья*, бабушку Маню тоже приглашали (это её детей и её саму бабушка моя спасала в голодные годы).
Помню даже её фамилию: Мандрыка или Мандрыкина - потому что, сделав все приготовления к пятничной баньке (у бабушки с дедушкой была устроена русская баня с полатями), то есть помыв полы во всём доме (этим во время каникул занималась я), наварив и нажарив всяких вкусностей (бабушка), начистив самовар до блеска (дедушка или мой двоюродный брат Серёжа), - бабушка говорила мне:
«Пойди позови бабушку Маню Мандрыкину, места она не пересидит, а и помоется, и покушает - а то она на хлебе и воде живёт, пенсия у неё 12 рублей, больше у родной власти не заслужила, а ведь всю жизнь в колхозе проработала, ещё девчонкой туда пошла...».
Вошли в комнату - и меня поразили происшедшие с бабой Маней перемены: исхудавшая, с тёмным лицом и потускневшими глазами. Я протянула ей апельсин, она запричитала:
- Моя ж ты детка золотая, и не жалко бабушке отдавать? съешь-ка ты лучше сама!
Я заотнекивалась, мы с бабушкой ещё немного посидели и ушли.
Вскоре баба Маня умерла.
Я так думаю, что она не ела моего апельсина - ей он уже был не нужен.
Но бабушка моя сказала на следующий день:
- Я ходила ещё раз к бабе Мане (думаю, не ходила). Она просила тебе передать огромное спасибо за гостинец, она с таким аппетитом его съела! И ей стало намного легче!
...Святая эта бабушкина ложь мне не понадобилась: самой большой наградой было впервые в полную силу изведанное мной ощущение счастья отказа во имя другого человека, физически ощутимый толчок горячей крови в сердце, разлившейся затем по всей душе...
И ещё один бабушкин «афоризм» я запомнила с детства:
- Жалко тебе давать - не давай вовсе. А решил дать - людям нужно отдать самое лучшее, а себе оставить что похуже.
...И тогда - благодаря этому нехитрому круговороту простых чудес «в природе» - то, что похуже, будет оставаться на месте, а то, что получше, будет идти от сердца к сердцу, то забираясь в подол гимнастёрки варёными картохами и ломтями хлеба, то выливаясь молоком в кувшин, то катясь оранжевым солнцем-апельсином по общему синему небу...
*См. о них лоскуты:
Детки зябликов
Что такое хорошо...
Афазия и мы
От перемены мест слагаемых...
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами или плагиаторами (что, в принципе, одно и то же).
И среди всего прочего - как о необъяснимом чуде - упомянул о том, как они ходили за провизией по окрестным сёлам:
- Представляешь, Маня, пойдут другие солдаты в село за продуктами - возвращаются с пустыми руками, даже за деньги им крестьяне не дают ничего. Пойду я - столько всего надают бесплатно, что приходится подол гимнастёрки до самого подбородка заворачивать, еле донесу!.. Так они уже и не стали потом ходить - сразу меня посылали...
А бабушка ему и отвечает:
- А это потому, Павлик, что я здесь всем помогала...
...И мне об этом бабушка тоже часто рассказывала, что не дожидалась она, пока беженцы в ворота стукнут и попросят еды:
- Я хлеба испеку, корову подою, налью молока в кувшин - и выхожу за вороты встречать, и особенно высматриваю, кто с детками, и сразу им сама предлагаю покушать, а кого и на ночь оставляла, если они соглашались...
А однажды у нас в хате на постой офицеры стали, а солдатикам определили в огородах стоять, прямо на земле на шинелях спали.
У офицеров провизии много было - селёдка копчёная и сушёная мешками, консервы, хлеб... Пьянки, гулянки, дым коромыслом!
Вот я тоже хлеба взяла свежего несколько буханок, молока налила в большой кувшин, дождалась, пока офицеры пьяные понапивались и заснули, наворовала из дырявого мешка селёдок побольше - и пошла в огороды. Даю им - а они мою руку отводят: «Не надо, хозяечка, мы не голодные». А у самих аж глаза светятся, так им хочется кушать. Я им и говорю: «Не бойтесь, солдатики, офицеры пьяные позасыпали, ничего вам не будет». Ну, взяли они, такие довольные!
А сколько соседских детей бабушка моя от голода спасла! Не говоря уж о самых дальних родственниках «седьмая вода на киселе». Сколько таких у неё «крестников» по всему миру разбросано!
- Витька, бабы Манин сын (бабу Маню я ещё застала и хорошо запомнила, - одна из ближних бабушкиных соседок, вдова, у которой во время войны было детей то ли одиннадцать, то ли двенадцать душ, и все голые-босые, простоволосые, а главное - голодные), как-то приезжал. Институт окончил какой-то инженерный. Говорил мне: «Тётечка Марусечка, я вас никогда не забуду, вы мне жизнь спасли...». - Забыл, конечно! Больше не приезжал.
Мне многие так говорили: «Ну и толку, что ты им всем помогала. Выросли, разлетелись и забыли - килограмма пряников или халвы никогда не прислали». Но я так думаю: я делала, как мне моя совесть подсказывала. А остальное - это уже дело их совести...
Я запомнила ещё два маленьких факта из бабушкиной жизни - точнее, два нравственных урока, преподанных мне бабушкой.
Первый был связан с неприятным случаем: один из таких перманентно опекаемых «кисельных» родственников, страдавший алкоголизмом, но не отвергаемый всё равно, погостил у бабушки и уехал. В тот же день бабушке для чего-то понадобились деньги (кажется, она посылала меня в магазин) - а кошелька-то и нет...
Искали, искали, потом бабушка и говорит сокрушённо:
- Ну неужели Лёнька взял?..
А потом поискали ещё в одном отделении буфета - и нашли!
Как бабушка расстроилась! Гораздо сильнее, чем когда кошелька не находила...
Села, пригорюнилась - и говорит мне:
- Страшный это грех - подозревать невинного человека...
А второй случай, наоборот, запомнился мне радостью: именно тогда - впервые отчётливо-осознаваемо - бабушка научила меня испытывать счастье, отдавая...
В те времена апельсины даже и в городах были большой редкостью, что уж говорить о райцентре, а бабушке кто-то из её бесчисленных «крестников» привёз несколько штук. Она их, конечно, не съела, а приберегла для меня: к моему приезду «закрома родины» у бабушки бывали битком набиты - за несколько месяцев до моего прибытия на каникулы бабушка начинала копить лакомства: яблоки, конфеты, шоколадки, сушку, абрикосовые сладкие косточки, груши, варенье, семечки - в общем, всё, что только существовало в природе...
А тут меня поджидали ещё и апельсины! Один я, кажется, съела, а второй оставила. Угощала бабушку - она ни в какую (я уже потом, когда подросла, разгадала её военную хитрость - а поначалу верила: бабушка кривилась, как от кислятины, и говорила: «Ой, я их терпеть не могу!» И так почти обо всём. А конфеты да шоколадки ей «зубы не давали» есть - якобы).
(Только перед мороженым они с дедушкой устоять не могли - потому сейчас я частенько их поминаю мороженым: присмотрю какую-нибудь бабулю или дедулю на рынке, и прошу их помянуть моих бабушку с дедушкой - уж больно они мороженое любили, да редко в своей жизни ели...).
И вдруг бабушка мне говорит:
- А пойдём, проведаем бабу Маню? Она плохая совсем, наверное, скоро умрёт. Ничего не ест, может, апельсин бы она съела? Она их и не пробовала, наверное, никогда в жизни... Если тебе не жалко, давай ей отнесём? И ты сама ей и отдашь, да?
Мы пошли к бабе Мане в соседний двор.
Я хорошо помнила эту высокую худую черноглазую женщину, жизнерадостную хохотушку - когда к бабушке с дедушкой приходили в гости и «на баньку» кумовья*, бабушку Маню тоже приглашали (это её детей и её саму бабушка моя спасала в голодные годы).
Помню даже её фамилию: Мандрыка или Мандрыкина - потому что, сделав все приготовления к пятничной баньке (у бабушки с дедушкой была устроена русская баня с полатями), то есть помыв полы во всём доме (этим во время каникул занималась я), наварив и нажарив всяких вкусностей (бабушка), начистив самовар до блеска (дедушка или мой двоюродный брат Серёжа), - бабушка говорила мне:
«Пойди позови бабушку Маню Мандрыкину, места она не пересидит, а и помоется, и покушает - а то она на хлебе и воде живёт, пенсия у неё 12 рублей, больше у родной власти не заслужила, а ведь всю жизнь в колхозе проработала, ещё девчонкой туда пошла...».
Вошли в комнату - и меня поразили происшедшие с бабой Маней перемены: исхудавшая, с тёмным лицом и потускневшими глазами. Я протянула ей апельсин, она запричитала:
- Моя ж ты детка золотая, и не жалко бабушке отдавать? съешь-ка ты лучше сама!
Я заотнекивалась, мы с бабушкой ещё немного посидели и ушли.
Вскоре баба Маня умерла.
Я так думаю, что она не ела моего апельсина - ей он уже был не нужен.
Но бабушка моя сказала на следующий день:
- Я ходила ещё раз к бабе Мане (думаю, не ходила). Она просила тебе передать огромное спасибо за гостинец, она с таким аппетитом его съела! И ей стало намного легче!
...Святая эта бабушкина ложь мне не понадобилась: самой большой наградой было впервые в полную силу изведанное мной ощущение счастья отказа во имя другого человека, физически ощутимый толчок горячей крови в сердце, разлившейся затем по всей душе...
И ещё один бабушкин «афоризм» я запомнила с детства:
- Жалко тебе давать - не давай вовсе. А решил дать - людям нужно отдать самое лучшее, а себе оставить что похуже.
...И тогда - благодаря этому нехитрому круговороту простых чудес «в природе» - то, что похуже, будет оставаться на месте, а то, что получше, будет идти от сердца к сердцу, то забираясь в подол гимнастёрки варёными картохами и ломтями хлеба, то выливаясь молоком в кувшин, то катясь оранжевым солнцем-апельсином по общему синему небу...
*См. о них лоскуты:
Детки зябликов
Что такое хорошо...
Афазия и мы
От перемены мест слагаемых...
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами или плагиаторами (что, в принципе, одно и то же).