I
Это было двести пятьдесят восемь лет назад, еще в прошлой жизни. Мои ровесники один за другим уходили в армию. Мама тогда спрашивала меня, дать ли кому-то взятку, чтобы меня оставили служить в Ташкенте. Воспитанный положительным мальчиком, идеалистом и романтиком, я ответил, что хочу, мол, как все. Куда судьба зашлет, туда и пойду себя испытывать. Мужчинам, как говорится, мужчиново. И вот я в военкомате, на областной комиссии. Что за любовь у наших военкоматов была к этим комиссиям - не понятно. Сначала проходили районную, потом городскую, потом последнюю, областную, на которую уже приходили с вещами. Проверяли на всех комиссиях одно и тоже, проверяли очень поверхностно, везде нас одинаково раздевали догола, давали в руки папку с личным делом, и мы, как остриженные ягнята ходили из кабинета в кабинет, прикрывшись этой самой папкой. Помню, к областной мама сшила мне из сподручного материала какую-то довольно прилично выглядящую сумку - дешево, сердито и не жалко оставить “в том мире”, забросил я туда смену белья и теплый свитер и всё - много ли новобранцу надо? К тому моменту я был уже совсем готов - вся хорошая одежда роздана, плохая сношена, любимые кассеты спрятаны, на отвальной отгулял с друзьями так, что вся моя четырех-этажка тряслась, ну и, естественно, пострижен был по последней моде - наголо. Я был лыс в первый раз за свою сознательную жизнь. До сих пор помню свои впечатления, когда вышел на улицу из военкомата и сразу почувствовал как солнышко греет лысину, потом вдруг голове стало прохладнее - это тень ветвей заслонила солнце. Вот волосы зашевелились - это ветерок подул. Не голова, а бюро погоды. Кто б знал, что лысина у меня такая чувствительная! А еще приятно было её щупать - сидишь и водишь рукой по мягкой ёжику-щётке. Ну да вы сами, наверно, знаете. А если не знаете, так не повезло вам. Если не были лысым, так, можно сказать, и не жили вовсе.
Так вот, распрощался я у забора областного военкомата с родителями, с последним, еще не ушедшим в армию другом, и ушел в новую жизнь. А жизнь эта была странная. Вопреки всякой статистике в военкомате почему-то были одни хлопкоробы, ни одного европейца. Я не расист, поймите меня правильно, но друзей выбираю из себе подобных. Да, думаю, судьба судьбой, случайность случайностью, а надо дела в свои руки брать. Ну, дела, то есть, папка с делом, и были в моих руках, теперь их нужно было только правильно пристроить. Смотрю, бродит, прикрыв интересное место, симпатичного вида парень. Надо, решаю, пристроится за ним - авось папки наши рядом лягут, и мы вместе куда-нибудь попадем. Забегая вперед, скажу, что так оно и случилось. Служили мы вместе, сдружились и до сих пор дружим. А эту сценку в военкомате я беспроигрышно проигрываю в тостах. Вот, мол, дружба наша началась с его голой задницы, и задница эта меня никогда не обманывала. Верьте, не верьте, этот тост всегда на ура идет, может быть потому, что говорю я его аккурат вовремя, никогда под первую рюмку.
Прошел я комиссию, назначили меня в 98-й взвод. Прошел слух, что 97-й взвод в Афган пошлют. Ну, думаю, повезло. Хотя, признаться, по юности лет, я не очень этого боялся, думал, попаду на войну - судьба, себя испытаю, а нет - так тоже хорошо. 99-й взвод, говорят, направлялся в славный город Бердичев, что на Житомирщине. Тут уж, я понял, не повезло. Дело в том, что бабушка моя была тогда одним из лучших, если не лучшим адвокатом Житомирской области. Прослужил бы я, наверное, где-нибудь в военной прокуратуре в теплом местечке. Жил бы, наверное, у нее, а не в казарме. Ну, да ладно, еще не известно было куда наш, 98-й, взвод направлялся. А вдруг в Крым пошлют! Я на море-то всего один раз был. А тут - на море служить. Да мало ли хороших мест на нашей обширной Родине (земля ей пухом - я Союз имею ввиду). Дали нам командировочные что-то около двух рублей пятидесяти копеек и сказали, что отправляемся туда-не-знаю-куда часов через шесть. Ага, будем мы шататься в этих застенках еще шесть часов! Мы через забор и - в разные стороны. Домой пришел с радостной вестью, что служить будем где то рядом. На два пятьдесят же далеко не уедешь. А раз служить рядом, то, дело летнее, свитер, я, естественно, дома оставляю, к чему человеку свитер в июне в Средней Азии?
Не помню уже, как погрузили нас в поезд. Помню только, что все русскоговорящие сбились в одно купе, по военному нормативу шесть голов на купе - не пустовать же багажной полке в самом деле. На весь вагон нас, «русских», шестеро и было. Чем кормили, что делали тоже не помню. Помню только, что ребята подобрались нормальные, все студенты. Лешка, это который с симпатичной задницей, т.е., простите, лицом - из института связи. Сашка Филюков, тихий длинный, под 2 метра ростом парень с добродушным, очень русским лицом, достойным роли русского солдата-освободителя в каком-нибудь военном фильме - из политеха. Димка Князев, тоже довольно высокий, темноволосый с небесно голубыми глазами учился на геолога. Вовка Ким, молчаливый малюсенького роста кореец тоже, по-моему, был из политеха. Он был настолько тих и незаметен, что его характер и внешность со временем почти начисто стерлись из памяти. Кто-то там еще, по идее, должен был быть, но или багажная полка расточительно пустовала, или этот кто-то еще в поезде откололся от нас. В этом месте в моей памяти чистый тетрадный лист.
Нам все еще не говорили куда мы едем. Сопровождающий нас офицер лишь с хитрой улыбкой нес какую-то чушь о военной тайне. А ехали мы, скажу я вам, долго. По дороге все вспоминали о своей удивительной студенческой жизни. Хвалились, как водится, одним и тем же. В институте, мол нас в лицо плохо знали, так как мы знакомились с преподавателями только к моменту сессии. Пили мы, естественно, по бутылке на брата и не пьянели. Баб у нас, конечно, было не считано, а нам на них плевать было, потому как мы - Мужики, и тому подобное. Лучше всего получалось у Князева. Он был просто и окончательно крут. И в горы он ездил, и сессии заваливал, и баб всех на факультете переимел, и машину у отца по ночам угонял, начиная еще с пятого класса, и дядя-мент его из беды выручал и так далее, и так далее, и так далее. Могли ли мы тогда подумать, что он, Князев, и окажется самым гнилым не только из нас, но и во всем призыве? За что-то его там чморили по пустякам, на что-то он там косил - не помню уже, но по-моему, он так и не дослужил, комиссовали его по какой-то нервной статье для благородных девиц.
(продолжение след. - а надо ли?)
продолжение здесь