Быльём поросло
- Мужики, - выдавил он - Что только вышли?
- Откуда вышли? - не поняли мы.
- Да ладно прикидываться, чё я не понимаю, что ли? За что сидели?
- Не сидели мы, дядя. В армию нас забирают, проездом здесь.
Так он нам и не поверил. Не берут что ли из Питера в армию?
Добрели мы до то ли канала, то ли реки, склероз, пооблизывались на речной экскурсионный трамвайчик, названный «Белая ночь», прошли мимо пары кафешек, столь же традиционно названных, прошлись по нескольким улицам, попутно приметив еще несколько бело-ночных заведений и стало нам понятно, что Ленинград, это как Ташкент, только люди здесь в шашлыках не разбираются, в армию не призываются и все называют не «Белым Золотом», как положено, а «Белой ночью». Ловить, ясное дело, было здесь нечего, и мы, заскучав, вернулись на вокзал и сели в поезд.
В поезде мы встретили презабавного старичка, каких только в кино, наверное, можно увидеть. Что-то он нам там рассказывал про свои фронтовые дела, про то, как сидели в окопах по колено в воде, про то, как в атаку, под пули идти не хотелось. Перестройка тогда только начиналась, и звучало это ново, смело и интересно. Говорок у него был очень колоритный, каждую пятую фразу он перемежал восклицанием «ёк макарёк», причем без тени шутки. Таких надо бы записывать на пленку для сохранения великого культурного наследия народов СССР. «Ёк макарёк» я у него бессовестно спёр и периодически, когда не дают говорить тост про задницу, использую, за что прослыл остроумным и веселым. Вообще, чтобы прослыть остроумным, совершенно не обязательно придумывать новые шутки. Достаточно иметь хороший набор старых и цепкую память, дабы помнить в какой компании какие шутки уже использовались. Я вас как-нибудь этому научу.
Ехали мы часов одиннадцать. Свет за окном совсем не менялся, поэтому и да еще потому, что всю дорогу мы спали короткими пересыпками, счет времени вести было трудно. В часть приехали когда опять, все еще и уже было светло. Нас шустро помыли в бане, переодели во все картонное новенькое, дали съесть какую-то бурду и уложили спать. Последнего мы, непривыкшие к светлым полярным ночам, никак не ожидали, но умотавшиеся и накупавшиеся уснули быстро.
Проснулся я от того, что кто-то тормошил меня за плечо.
- Эй, ти! Ти русский?! Вставай давай.
Спросонья ни хрена не разобрав, я гордо ответил:
- Армянин я.
Откуда-то заматерились, чтоб от меня отстали. Ублюдок стал трясти Лешку, спящего надо мной. Тот же вопрос кричащим шёпотом:
- Эй, ти! Ти русский?! Вставай, на х..!
Леха быстро сориентировался:
- Нет, - говорит - узбек я.
- Чё пи..дишь, русский ти!
Лешка для убедительности добавил немного акцента:
- Чё, - отвечает - не видишь брови какие?! - Брови у него действительно были густые. Вот дает, а?! Вот смекалка!
Следующей жертвой был Князев. Что там было - не важно, ничего страшного не было, но Князь стал сразу ныть. Это и было началом его конца. Ныл он с того момента всегда и везде. Даже маленький Вовка Ким, которого подняли вслед за Князем, был более стойким. Весь «подъём» длился считанные минуты. Кто-то заматерился, кто-то кого-то послал, кто-то всех разогнал. Все было как в тумане - спросонья, наверное. «Ну, вот, - думал я, засыпая - началась Армия». Но больше нас в эту, да и в последующие ночи, не поднимали.
(просите продолжение)
( Продолжение здесь)
- Откуда вышли? - не поняли мы.
- Да ладно прикидываться, чё я не понимаю, что ли? За что сидели?
- Не сидели мы, дядя. В армию нас забирают, проездом здесь.
Так он нам и не поверил. Не берут что ли из Питера в армию?
Добрели мы до то ли канала, то ли реки, склероз, пооблизывались на речной экскурсионный трамвайчик, названный «Белая ночь», прошли мимо пары кафешек, столь же традиционно названных, прошлись по нескольким улицам, попутно приметив еще несколько бело-ночных заведений и стало нам понятно, что Ленинград, это как Ташкент, только люди здесь в шашлыках не разбираются, в армию не призываются и все называют не «Белым Золотом», как положено, а «Белой ночью». Ловить, ясное дело, было здесь нечего, и мы, заскучав, вернулись на вокзал и сели в поезд.
В поезде мы встретили презабавного старичка, каких только в кино, наверное, можно увидеть. Что-то он нам там рассказывал про свои фронтовые дела, про то, как сидели в окопах по колено в воде, про то, как в атаку, под пули идти не хотелось. Перестройка тогда только начиналась, и звучало это ново, смело и интересно. Говорок у него был очень колоритный, каждую пятую фразу он перемежал восклицанием «ёк макарёк», причем без тени шутки. Таких надо бы записывать на пленку для сохранения великого культурного наследия народов СССР. «Ёк макарёк» я у него бессовестно спёр и периодически, когда не дают говорить тост про задницу, использую, за что прослыл остроумным и веселым. Вообще, чтобы прослыть остроумным, совершенно не обязательно придумывать новые шутки. Достаточно иметь хороший набор старых и цепкую память, дабы помнить в какой компании какие шутки уже использовались. Я вас как-нибудь этому научу.
Ехали мы часов одиннадцать. Свет за окном совсем не менялся, поэтому и да еще потому, что всю дорогу мы спали короткими пересыпками, счет времени вести было трудно. В часть приехали когда опять, все еще и уже было светло. Нас шустро помыли в бане, переодели во все картонное новенькое, дали съесть какую-то бурду и уложили спать. Последнего мы, непривыкшие к светлым полярным ночам, никак не ожидали, но умотавшиеся и накупавшиеся уснули быстро.
Проснулся я от того, что кто-то тормошил меня за плечо.
- Эй, ти! Ти русский?! Вставай давай.
Спросонья ни хрена не разобрав, я гордо ответил:
- Армянин я.
Откуда-то заматерились, чтоб от меня отстали. Ублюдок стал трясти Лешку, спящего надо мной. Тот же вопрос кричащим шёпотом:
- Эй, ти! Ти русский?! Вставай, на х..!
Леха быстро сориентировался:
- Нет, - говорит - узбек я.
- Чё пи..дишь, русский ти!
Лешка для убедительности добавил немного акцента:
- Чё, - отвечает - не видишь брови какие?! - Брови у него действительно были густые. Вот дает, а?! Вот смекалка!
Следующей жертвой был Князев. Что там было - не важно, ничего страшного не было, но Князь стал сразу ныть. Это и было началом его конца. Ныл он с того момента всегда и везде. Даже маленький Вовка Ким, которого подняли вслед за Князем, был более стойким. Весь «подъём» длился считанные минуты. Кто-то заматерился, кто-то кого-то послал, кто-то всех разогнал. Все было как в тумане - спросонья, наверное. «Ну, вот, - думал я, засыпая - началась Армия». Но больше нас в эту, да и в последующие ночи, не поднимали.
(просите продолжение)
( Продолжение здесь)