Шарль Луи Монтескье "О духе законов"
Книга сто девятая
Шарль Луи Монтескье "О духе законов"
в кн. Ш. Монтескье "Избранные произведения"
М: Государственное издательство политической литературы, 1955 г., 570 стр.
Книги издания 50-х годов обладают какой-то отдельной прелестью - это такие основательные тома, с теснением по корешку и обложке, с отрисованным вручную титулом (иногда с огрехами, которые современная программа верстки не допустила бы, но зато - живые), поля пошире и бумага, сквозь которую не просвечивает оборотная сторона страницы. Но главное это, пожалуй, глубокая печать - тогда еще не была распространена более дешевая высокая печать, которая имеет один существенный недостаток - часто белесые буквы. Нет, при глубокой печати все буквы ровного насыщенного черного цвета, бумага от времени чуть палевая - да, это книга, которую приятно взять в руки. Тем более, если ее еще стоит читать.
А прочесть Монтескье стоит. Мне вот было интересно, а как создаются законы? Не, я знаю, как это происходит на практике (сам принимал когда-то некоторое участие на местном, городском уровне) - уже за текстом закона, а лучше - изменения в законе, уже привык видеть, чьи это интересы. На уровне абстракции чуть повыше - какой логикой руководствовался законодатель (хуже всего, когда в законе прошли кучи изменений - логика может утрачиваться практически полностью). Но это понимание логики на уровне механизмов. А интересно - как это на уровне целей и виденья целостности? Говорить на такие темы с практикующими юристами бестолку, они умудряются обходиться без этого, даже часто такая постановка вопроса для них нова. Что же делать? Читать учебники? По опыту чтения учебников экономики знаю, что подобные вопросы там предпочитают заметать под ковер и побыстрее переходить к чему-то более конкретному. Остается одно - читать первоисточники. Монтескье как раз один из них; ну и что, что XVIII век? Человеческая природа в части политики и власти не сильно изменилась, это даже не экономика. Зато уж постановка вопроса самая та, что нужно - поиск общих начал законов в человеческой природе и их проявления в истории.
Конечно, Монтескье принадлежит к Эпохе Просвещения и потому связи законов несколько механистичны - впрочем, это только по краям, когда выводит что-то из климата и из физиологии; эти рассуждения можно опустить, но зато уж дальше, когда выявляются зависимости законов от формы жизни народа, а также обратное влияние - как изменение законов повлияло на изменение жизни - это очень внимательные наблюдения. Монтескье всегда за законом пытается увидеть логику жизни народа - почему именно такой закон у него был. К примеру, о древнегерманском законе, который устанавливал композицию (штраф) за убийство:
У этих буйных народов чинить суд - значило не более как оказывать защиту обидчику против мести со стороны обиженного, чтобы заставить этого последнего принять следуемое ему удовлетворение; таким образом, у германцев в противоположность всем другим народам суд существовал для ограждения преступника со стороны лица, от него пострадавшего.
Или пример из Древней Греции:
Закон Солона, объявлявший бесчестным всякого, кто во время народной смуты не пристает ни к одной из партий, казался очень странным; но необходимо обратить внимание на условия, в которых находилась в то время Греция. Она делилась на очень мелкие государства, и можно было опасаться, что в республике, терзаемой усобицей, наиболее благоразумные люди останутся в стороне и дело дойдет до крайностей.
В другом месте тщательно рассматривается обычай судебных поединков (не прений, а с оружием в руках - они описаны в "Песне о Роланде" или в "Песне о моем Сиде" к примеру), а также испытаниях каленым железом и кипятком - у меня бы не хватило фантазии, а логика там присутствует.
Другой пример - наблюдение, что налоги тесно связаны с правом участия в управлении, во власти - я писал об этом раньше.
Систематически пересказывать полутысячестраничный трактат у меня нет ни желания, ни возможности - не настолько он у меня в голове уложился; я просто приведу цитаты, которые по ходу чтения зацепили. Монтескье, как и всякий француз того времени, пишет очень афористично - цитаты из текста сами выскакивают, приходилось себя сдерживать. Итак:
Лучшая аристократия та, где часть народа, не принимающая никакого участия во власти, настолько бедна и малочисленна, что господствующая часть народа не может извлечь никакой выгоды из того, чтобы угнетать ее.
Она [честь] требует, чтобы люди с одинаковым равнодушием искали должностей и отказывались от них, и эту свободу ценят выше самого богатства.
Итак, честь имеет свои верховные правила, и воспитание должно сообразоваться с ними. Первое и главнейшее из них дозволяет нам дорожить имуществом, но безусловно запрещает дорожить жизнью.
Второе правило чести требует, чтобы, возвысившись до того или иного ранга, мы не совершали сами и никому не позволяли совершать по отношению к нам ничего, показывающего, что мы не стоим на высоте, соответствующей этому рангу.
Третье правило ее внушает, чтобы мы тем более избегали нарушать требования чести, чем менее эти нарушения преследуются законом, и тем неукоснительнее выполняли эти требования, чем менее законы настаивают на их выполнении.
Бедность и непрочность владения имуществами в деспотических государствах неизбежно приводят к развитию в них ростовщичества, так как цена денег там, естественно, увеличивается соответственно риску, которому подвергается каждый, кто их ссужает. Таким образом, нищета проникает в эти государства со всех сторон. Они лишены всего, даже возможности делать займы.
В деспотических государствах люди так несчастны, что они не столько дорожат жизнью, сколько боятся смерти, поэтому казни там должны быть более жестокими. В умеренных государствах люди более дорожат жизнью, чем боятся смерти, поэтому там достаточны казни, заключающиеся в простом лишении жизни.
Завоевания, совершаемые демократиями, имеют еще следующую отрицательную сторону: правление их всегда ненавистно покоренным государствам. Оно кажется монархическим, но на деле оно более сурово, чем монархическое, как об этом свидетельствует опыт всех времен и стран.
Положение покоренных народов под этим правлением очень печально: они не могут пользоваться ни преимуществами республики, ни преимуществами монархии.
При такого рода завоеваниях недостаточно оставить побежденному народу его законы; быть может, еще более важно сохранить его обычаи, потому что народ всегда лучше знает, сильнее любит и ревностнее защищает свои обычаи, чем свои законы.
Для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности.
Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богатства и почестей; и если бы они были смешаны с народом, если бы они, как и все прочие, имели только по одному голосу, то общая свобода стала бы для них рабством и они отнюдь не были бы заинтересованы в том, чтобы защищать ее, так как большая часть решений была бы направлена против них. Поэтому доля их участия в законодательстве должна соответствовать прочим преимуществам, которые они имеют в государстве, а это может быть достигнуто в том случае, если они составляют особое собрание, которое будет иметь право отменять решения народа, как и народ имеет право отменять ее решения.
Если вы не догадались, то в последней цитате речь идет об Англии - палата лордов и палата общин. Монтескье вообще очень большой англофил - по крайней мере в том, что касается государственного правления.
Аристипп, потерпев кораблекрушение, достиг вплавь ближайшего берега и, увидав там начерченные на песке геометрические фигуры, очень обрадовался, заключив, что попал в страну, населенную греками, а не варварами.
Если какой-нибудь случай забросит вас к неизвестному вам народу, то, увидев монету, можете быть уверены, что вы находитесь в стране с благоустроенными гражданскими порядками.
В странах, где нет денег, похититель похищает только вещи, а вещи всегда различны. В странах, где есть деньги, похититель похищает денежные знаки, а они всегда сходны. В первых странах ничего нельзя утаить, потому что похититель всегда носит с собой улику своей вины, но в других странах дело обстоит иначе.
Деньги, да. Все-таки мир изменился, изменилась экономика. Монтескье много говорит о наследственных законах у римлян и варваров - далеко не сразу я понял, что речь идет о наследовании земли. К примеру, когда говорится, что наследуется по мужской линии, и что наследство возвращается в семью. Т.е. молчаливо предполагается, что объект наследования не изменяется и однозначно выделен среди подобных - земельный участок; и еще - привелегии. До промышленной революции дело.
Дион говорит, что римский народ вознегодовал на Августа за некоторые изданные им слишком суровые законы; но когда Август велел возвратить изгнанного из города партиями актера Пилада, то это неудовольствие прекратилось. Подобный народ живее чувствует тиранию, когда изгоняют комедианта, чем когда лишают народ всех его законов.
В свободной стране очень часто бывает безразлично, хорошо или дурно рассуждают люди. Важно лишь, чтобы они рассуждали, так как это порождает свободу, которая обеспечивает от дурных последствий этих рассуждений.
Подобным образом в деспотическом правлении и хорошие, и дурные рассуждения одинаково пагубны. Вредно самое рассуждение, так как принцип этого правления подрывается уже тем одним, что рассуждают.
Свобода заключается главным образом в том, чтобы человека не принуждали совершать действия, которых закон ему не предписывает. Это состояние возможно только потому, что мы управляемся гражданскими законами. Следовательно, мы свободны, ибо мы живем под властью гражданских законов.
Но государи в своих взаимных отношениях не подчинены гражданским законам, следовательно, они не свободны. Они управляются силой и могут постоянно совершать насилия или сами им подвергаться; а отсюда вытекает, что договоры, заключенные ими по принуждению, столь же обязательны для них, как и те, что они заключили добровольно.
От четверти до трети книги посвящено феодальным законам - это скорее не философское, а историческое исследование. Салические законы, рипуарские франки, феоды, аллоды, первая, вторая и третья династии - ту, конечно, надо бы что-то знать из истории средневековой Франции. Но ничего, прорвался.
Все законы варваров имели ту особенность, что не были приурочены к какой-либо определенной территории. Франк судился по закону франков, аллеман - по закону аллеманов, бургунд - по закону бургундскому и римлянин - по римскому. В те времена не только никто не помышлял о том, чтобы внести единообразие в законы народа-победителя, но никому даже в голову не приходило стать законодателем побежденного народа.
Дети следовали закону отца, жена - закону мужа, вдовы возвращались к закону, который имели до замужества, вольноотпущенники следовали закону патрона. Но это еще не все: всякий мог избрать себе закон по собственному желанию Постановление Лотаря I требовало, чтобы такой выбор объявлялся публично.
Закон рипуарских франков [...] довольствовался отрицательными доказательствами, и ответчик или обвиняемый мог в большинстве случаев оправдать себя, присягнув вместе с определенным числом свидетелей, что не совершал того, в чем его обвиняют. Число свидетелей, которые должны были приносить клятву, соответствовало важности дела и иногда достигало 72. Законы аллеманов, баварцев, тюрингенцев, фризов, саксов, лангобардов и бургундов были основаны на тех же началах.
Салический закон вовсе не допускал доказательства посредством поединка; законы же рипуариев и почти всех варваров принимали его. Мне кажется, что закон о поединке был естественным последствием и поправкой закона, установившего порядок отрицательных доказательств. Когда истец видел, что требование его хотят обойти посредством присяги, что оставалось ему, воину, которого готовились обличить во лжи, как не искать удовлетворения за понесенную обиду и за принесение ложной присяги?
Доказательство поединком имело некоторое основание, почерпнутое из опыта. У народа воинственного трусость предполагает существование других пороков. Она доказывает, что человек не усвоил того воспитания, которое ему дали, что он остался нечувствительным к голосу чести и не подчиняется руководству тех начал, которые управляют действиями других людей. [...] Кроме того, у воинственного народа, ценящего силу, храбрость и удаль, наиболее гнусными преступлениями почитаются такие, в основе которых лежит обман, хитрость и лукавство, т.е. трусость.
Шарль Луи Монтескье "О духе законов"
в кн. Ш. Монтескье "Избранные произведения"
М: Государственное издательство политической литературы, 1955 г., 570 стр.
Книги издания 50-х годов обладают какой-то отдельной прелестью - это такие основательные тома, с теснением по корешку и обложке, с отрисованным вручную титулом (иногда с огрехами, которые современная программа верстки не допустила бы, но зато - живые), поля пошире и бумага, сквозь которую не просвечивает оборотная сторона страницы. Но главное это, пожалуй, глубокая печать - тогда еще не была распространена более дешевая высокая печать, которая имеет один существенный недостаток - часто белесые буквы. Нет, при глубокой печати все буквы ровного насыщенного черного цвета, бумага от времени чуть палевая - да, это книга, которую приятно взять в руки. Тем более, если ее еще стоит читать.
А прочесть Монтескье стоит. Мне вот было интересно, а как создаются законы? Не, я знаю, как это происходит на практике (сам принимал когда-то некоторое участие на местном, городском уровне) - уже за текстом закона, а лучше - изменения в законе, уже привык видеть, чьи это интересы. На уровне абстракции чуть повыше - какой логикой руководствовался законодатель (хуже всего, когда в законе прошли кучи изменений - логика может утрачиваться практически полностью). Но это понимание логики на уровне механизмов. А интересно - как это на уровне целей и виденья целостности? Говорить на такие темы с практикующими юристами бестолку, они умудряются обходиться без этого, даже часто такая постановка вопроса для них нова. Что же делать? Читать учебники? По опыту чтения учебников экономики знаю, что подобные вопросы там предпочитают заметать под ковер и побыстрее переходить к чему-то более конкретному. Остается одно - читать первоисточники. Монтескье как раз один из них; ну и что, что XVIII век? Человеческая природа в части политики и власти не сильно изменилась, это даже не экономика. Зато уж постановка вопроса самая та, что нужно - поиск общих начал законов в человеческой природе и их проявления в истории.
Конечно, Монтескье принадлежит к Эпохе Просвещения и потому связи законов несколько механистичны - впрочем, это только по краям, когда выводит что-то из климата и из физиологии; эти рассуждения можно опустить, но зато уж дальше, когда выявляются зависимости законов от формы жизни народа, а также обратное влияние - как изменение законов повлияло на изменение жизни - это очень внимательные наблюдения. Монтескье всегда за законом пытается увидеть логику жизни народа - почему именно такой закон у него был. К примеру, о древнегерманском законе, который устанавливал композицию (штраф) за убийство:
У этих буйных народов чинить суд - значило не более как оказывать защиту обидчику против мести со стороны обиженного, чтобы заставить этого последнего принять следуемое ему удовлетворение; таким образом, у германцев в противоположность всем другим народам суд существовал для ограждения преступника со стороны лица, от него пострадавшего.
Или пример из Древней Греции:
Закон Солона, объявлявший бесчестным всякого, кто во время народной смуты не пристает ни к одной из партий, казался очень странным; но необходимо обратить внимание на условия, в которых находилась в то время Греция. Она делилась на очень мелкие государства, и можно было опасаться, что в республике, терзаемой усобицей, наиболее благоразумные люди останутся в стороне и дело дойдет до крайностей.
В другом месте тщательно рассматривается обычай судебных поединков (не прений, а с оружием в руках - они описаны в "Песне о Роланде" или в "Песне о моем Сиде" к примеру), а также испытаниях каленым железом и кипятком - у меня бы не хватило фантазии, а логика там присутствует.
Другой пример - наблюдение, что налоги тесно связаны с правом участия в управлении, во власти - я писал об этом раньше.
Систематически пересказывать полутысячестраничный трактат у меня нет ни желания, ни возможности - не настолько он у меня в голове уложился; я просто приведу цитаты, которые по ходу чтения зацепили. Монтескье, как и всякий француз того времени, пишет очень афористично - цитаты из текста сами выскакивают, приходилось себя сдерживать. Итак:
Лучшая аристократия та, где часть народа, не принимающая никакого участия во власти, настолько бедна и малочисленна, что господствующая часть народа не может извлечь никакой выгоды из того, чтобы угнетать ее.
Она [честь] требует, чтобы люди с одинаковым равнодушием искали должностей и отказывались от них, и эту свободу ценят выше самого богатства.
Итак, честь имеет свои верховные правила, и воспитание должно сообразоваться с ними. Первое и главнейшее из них дозволяет нам дорожить имуществом, но безусловно запрещает дорожить жизнью.
Второе правило чести требует, чтобы, возвысившись до того или иного ранга, мы не совершали сами и никому не позволяли совершать по отношению к нам ничего, показывающего, что мы не стоим на высоте, соответствующей этому рангу.
Третье правило ее внушает, чтобы мы тем более избегали нарушать требования чести, чем менее эти нарушения преследуются законом, и тем неукоснительнее выполняли эти требования, чем менее законы настаивают на их выполнении.
Бедность и непрочность владения имуществами в деспотических государствах неизбежно приводят к развитию в них ростовщичества, так как цена денег там, естественно, увеличивается соответственно риску, которому подвергается каждый, кто их ссужает. Таким образом, нищета проникает в эти государства со всех сторон. Они лишены всего, даже возможности делать займы.
В деспотических государствах люди так несчастны, что они не столько дорожат жизнью, сколько боятся смерти, поэтому казни там должны быть более жестокими. В умеренных государствах люди более дорожат жизнью, чем боятся смерти, поэтому там достаточны казни, заключающиеся в простом лишении жизни.
Завоевания, совершаемые демократиями, имеют еще следующую отрицательную сторону: правление их всегда ненавистно покоренным государствам. Оно кажется монархическим, но на деле оно более сурово, чем монархическое, как об этом свидетельствует опыт всех времен и стран.
Положение покоренных народов под этим правлением очень печально: они не могут пользоваться ни преимуществами республики, ни преимуществами монархии.
При такого рода завоеваниях недостаточно оставить побежденному народу его законы; быть может, еще более важно сохранить его обычаи, потому что народ всегда лучше знает, сильнее любит и ревностнее защищает свои обычаи, чем свои законы.
Для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности.
Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богатства и почестей; и если бы они были смешаны с народом, если бы они, как и все прочие, имели только по одному голосу, то общая свобода стала бы для них рабством и они отнюдь не были бы заинтересованы в том, чтобы защищать ее, так как большая часть решений была бы направлена против них. Поэтому доля их участия в законодательстве должна соответствовать прочим преимуществам, которые они имеют в государстве, а это может быть достигнуто в том случае, если они составляют особое собрание, которое будет иметь право отменять решения народа, как и народ имеет право отменять ее решения.
Если вы не догадались, то в последней цитате речь идет об Англии - палата лордов и палата общин. Монтескье вообще очень большой англофил - по крайней мере в том, что касается государственного правления.
Аристипп, потерпев кораблекрушение, достиг вплавь ближайшего берега и, увидав там начерченные на песке геометрические фигуры, очень обрадовался, заключив, что попал в страну, населенную греками, а не варварами.
Если какой-нибудь случай забросит вас к неизвестному вам народу, то, увидев монету, можете быть уверены, что вы находитесь в стране с благоустроенными гражданскими порядками.
В странах, где нет денег, похититель похищает только вещи, а вещи всегда различны. В странах, где есть деньги, похититель похищает денежные знаки, а они всегда сходны. В первых странах ничего нельзя утаить, потому что похититель всегда носит с собой улику своей вины, но в других странах дело обстоит иначе.
Деньги, да. Все-таки мир изменился, изменилась экономика. Монтескье много говорит о наследственных законах у римлян и варваров - далеко не сразу я понял, что речь идет о наследовании земли. К примеру, когда говорится, что наследуется по мужской линии, и что наследство возвращается в семью. Т.е. молчаливо предполагается, что объект наследования не изменяется и однозначно выделен среди подобных - земельный участок; и еще - привелегии. До промышленной революции дело.
Дион говорит, что римский народ вознегодовал на Августа за некоторые изданные им слишком суровые законы; но когда Август велел возвратить изгнанного из города партиями актера Пилада, то это неудовольствие прекратилось. Подобный народ живее чувствует тиранию, когда изгоняют комедианта, чем когда лишают народ всех его законов.
В свободной стране очень часто бывает безразлично, хорошо или дурно рассуждают люди. Важно лишь, чтобы они рассуждали, так как это порождает свободу, которая обеспечивает от дурных последствий этих рассуждений.
Подобным образом в деспотическом правлении и хорошие, и дурные рассуждения одинаково пагубны. Вредно самое рассуждение, так как принцип этого правления подрывается уже тем одним, что рассуждают.
Свобода заключается главным образом в том, чтобы человека не принуждали совершать действия, которых закон ему не предписывает. Это состояние возможно только потому, что мы управляемся гражданскими законами. Следовательно, мы свободны, ибо мы живем под властью гражданских законов.
Но государи в своих взаимных отношениях не подчинены гражданским законам, следовательно, они не свободны. Они управляются силой и могут постоянно совершать насилия или сами им подвергаться; а отсюда вытекает, что договоры, заключенные ими по принуждению, столь же обязательны для них, как и те, что они заключили добровольно.
От четверти до трети книги посвящено феодальным законам - это скорее не философское, а историческое исследование. Салические законы, рипуарские франки, феоды, аллоды, первая, вторая и третья династии - ту, конечно, надо бы что-то знать из истории средневековой Франции. Но ничего, прорвался.
Все законы варваров имели ту особенность, что не были приурочены к какой-либо определенной территории. Франк судился по закону франков, аллеман - по закону аллеманов, бургунд - по закону бургундскому и римлянин - по римскому. В те времена не только никто не помышлял о том, чтобы внести единообразие в законы народа-победителя, но никому даже в голову не приходило стать законодателем побежденного народа.
Дети следовали закону отца, жена - закону мужа, вдовы возвращались к закону, который имели до замужества, вольноотпущенники следовали закону патрона. Но это еще не все: всякий мог избрать себе закон по собственному желанию Постановление Лотаря I требовало, чтобы такой выбор объявлялся публично.
Закон рипуарских франков [...] довольствовался отрицательными доказательствами, и ответчик или обвиняемый мог в большинстве случаев оправдать себя, присягнув вместе с определенным числом свидетелей, что не совершал того, в чем его обвиняют. Число свидетелей, которые должны были приносить клятву, соответствовало важности дела и иногда достигало 72. Законы аллеманов, баварцев, тюрингенцев, фризов, саксов, лангобардов и бургундов были основаны на тех же началах.
Салический закон вовсе не допускал доказательства посредством поединка; законы же рипуариев и почти всех варваров принимали его. Мне кажется, что закон о поединке был естественным последствием и поправкой закона, установившего порядок отрицательных доказательств. Когда истец видел, что требование его хотят обойти посредством присяги, что оставалось ему, воину, которого готовились обличить во лжи, как не искать удовлетворения за понесенную обиду и за принесение ложной присяги?
Доказательство поединком имело некоторое основание, почерпнутое из опыта. У народа воинственного трусость предполагает существование других пороков. Она доказывает, что человек не усвоил того воспитания, которое ему дали, что он остался нечувствительным к голосу чести и не подчиняется руководству тех начал, которые управляют действиями других людей. [...] Кроме того, у воинственного народа, ценящего силу, храбрость и удаль, наиболее гнусными преступлениями почитаются такие, в основе которых лежит обман, хитрость и лукавство, т.е. трусость.