Отрывок из дневника архимандрита - коммуниста о русских предателях киргизского мятежа
Ранее опубликованные воспоминания:
Леонский, Беловодское,
Азылов, Беловодское,
Бондырева, окрестности Кемина и Токмака,
Бондырев, окрестности Кемина и Токмака,
Скулимовский, русско-китайская граница,
Василий Колмыков, Каркара и Мещанское
А.Алексеенко и С.Савва, Мещанское
А.Ф.Пьянкова, Пржевальский тракт
Автор публикуемого отрывка - довольно интересная и незаурядная личность. Иван Семенович Шемановский родился в 1873 году на юго-западе современной Польши в семье поляка и гречанки. Рано осиротев, он воспитывался в сиротском институте в Гатчине, закончил духовную семинарию в Нижнем Новгороде. Затем 13 лет отслужил в Обдорске (нынешнем Салехарде) где основал первый на полярном круге музей (ныне носящий его имя) и библиотеку. После этого служил в Твери, месяц в нынешнем Волгограде, пару лет был миссионером в Сеуле и год заведовал церковно-учительской школой во Владивостоке. В 1915-м году был назначен настоятелем Свято-Троицкого Иссык-кульского монастыря. Пережив восстание в этом статусе, в 1918-м году он публично отрекся от церковного сана (архимандрит) и официально был лишен его РПЦ. В том же году Иван Семенович переезжает в Верный, становится членом РКП(б) и назначается членом редакционного коллектива Вестника Трудового Народа. В 1919-м году, в составе группы большевиков, вновь переезжает в Пржевальский уезд для организации коммуны «Новая эра» на южном берегу Иссык-куля. Потом занимал несколько различных должностей в самом Пржевальске, занимаясь агитацией и просветительской деятельностью. Последнее, что о нем известно, это то, что он был направлен крайкомом партии Туркестана в нынешний Тараз для организации коммуны. Как и когда он умер пока точно не выяснено.
Всю свою сознательную жизнь этот человек вел дневник. Наибольшую известность приобрел обдорский период, кажется, опубликованный еще при жизни автора в церковных органах печати. Так же есть менее известные тверской и иссык-кульский периоды. Оригинал последнего хранится в Москве, а копии есть в архивах Узбекистана, Киргизии и Казахстана. Тот небольшой отрывок, что приведен ниже, мне попадался в советском сборнике документов 1960-го года и киргизском издании 2011 года.
Атаман Бедарев пригласил меня присутствовать на интересном опросе фольбаумовского сельского старосты Б.А.Лепихова по делу измены унтер-офицера Марка Власенко.
[Spoiler (click to open)]Из опроса выяснилось, что защита фольбаумовских крестьян была организована во дворе Паденинкина. Руководство защитой было доверено М. Власенко, как опытному и храброму воину, увенчанному тремя георгиевскими крестами. Его помощниками были два строевых солдата из отряда корнета Покровского. Первое нападение киргиз на Фольбаумовку произошло 10 августа. Атака мятежников в числе до 300 чел. на маленький фольбаумовский гарнизон была отбита. 11 августа атаковавшие киргизы вновь принуждены были отступить. 12-го русские сдались на милость победителей. Обстоятельства, предшествовавшие сдаче, были такие; из среды защитников пробралась к знакомым киргизам крестьянка Фекла Зюзикова, по возвращении к своим она передала предложение киргизов «помириться». Для переговоров об условиях мира киргизы требовали М.Власенко. Он отправился в их лагерь и, вскоре вернувшись, предложил крестьянам капитулировать. Защитники передали тогда повстанцам бывшие в их распоряжении две винтовки и четыре дробовика. Отобрав оружие, киргизы повели фольбаумовцев к Иссык-Кулю и стали избивать. Необходимостью вынужденные к самозащите крестьяне начали отбиваться голыми руками и, отступив к своему укреплению, продолжали борьбу до 15 августа, использовав для обороны ещё где-то найденные четыре дробовика. В эти дни командовал киргизами против своих Власенко. По делу этого же Власенко 21 августа мне было передано свидетельницами Феклой Зюзиной и Мариной Велубовой почти дословно то же, что удостоверял вышеупомянутый Лепихов. Вскоре после опроса Лепихова я вновь был приглашен атаманом Бедаревым для присутствия при опросе подозревавшихся в измене Алексеевских крестьян. Оказалось, что их, как подозреваемых в измене, уже арестовали день тому назад. Опрос производился, кроме атамана и меня, присутствовали священник Величкин, учитель Нарижный и Виноградов. Подвергались опросам Ф.П. Павлов, С. Коваленков, братья А. и Т. Лобзовы и Преображенский волостной старшина Кошаев. Обстоятельства дела, как было выяснено дознанием, заключались в следующем:
10 августа в Алексеевское прибыл корнет Покровский с отрядом и своим влиянием на крестьян убедил их в легкости борьбы с киргизами, успокоив начавшее треножиться совершенной беззащитностью население. Алексеевцы располагали 10 дробовиками. Защита была организованна в доме церковного старосты П.П. Павлова, явившегося душой обороны.
Сопротивление наступавшему ежедневно врагу продолжалось до 13 августа, времени прекращения борьбы. Но крестьяне, не уверенные в возможности долгого сопротивления, вступили в переговоры с повстанцами в первый же день обороны. Для выработки условий мира к ним был командирован Ф.Павлов с братьями А. и Т. Лобзовыми. Однако не все посланцы были отпущены обратно. Киргизы удержали у себя Т.Лобзова и в непродолжительном сроке доставили к нему его семью. Пытались киргизы удержать и А.Лобзова, но будто отпустили его за семьей на слово. А.Лобзов, вырвавшись к своим, не пожелал, конечно, возвращаться к врагу и боролся с ними совместно с другими, пока не было решено сдаться повстанцам. Все сдавшиеся (восемь) были уведены киргизами в плен. Кошаев по своему делу показал, что, оставаясь на своей заимке, в восьми верстах от Алексеевского, был верен русским, киргизам ничего не давал и тем более не снабжал их свинцом и селитрой. Его сын в киргизском плену содержался в равных условиях с другими пленниками. Естественно возникал вопрос, почему киргизы не пленили самого Кошаева, как это делали в отношении других русских. Почему они не грабили его жилище, когда никому из других русских не оказывали никакой милости. Откуда, наконец, Кошаев, находясь в своей усадьбе, мог знать об условиях режима в плену его сына Данилы. Мотня Овчинников при отбытии пленных, среди которых пребывал Данил Кошаев, обнаружил роскошь его содержания по сравнению с другими. Мятежниками была представлена ему хорошо обставленная юрта, и в ней пленник имел решительно все необходимое до лакомства включительно. За что же ему была оказана киргизами такая милость? По словам сазановских крестьян, Д. Кошаев в первые дни восстания находился в селе и вместе с другими претерпевал страх осады и муку ожиданий помощи. Когда же стал ощущаться недостаток в боевых снарядах, то он вызвался охотником съездить в Пржевальск за свинцом и порохом. Доверившись, сазановцы отпустили его в опасную командировку, но затем предусмотрительно послали вслед за ним и другого гонца Андрея Мазуренко. Затем Д.Кошаев оказался в почетном плену, а Мазуренко, ежеминутно подвергавшийся обстрелу, не только проник в Пржевальск, но и вернулся обратно, сделав в самых невыгодных условиях 180¬-верстный поход. Освобожденный из плена казаками Д.Кошаев тогда же был русскими убит, а заимка его отца предана огню. По поводу подозрений в измене Павлова, братьев Лобзовых и Коваленкова я говорил с нарочито собранными для сего алексеевцами из беженцев, от которых и распространился слух о неблаговидности поступков и действий обвиняемых. Я выяснил им их опасность обвинения невиновных, и крестьяне признали отсутствие положительных улик для жесткого приговора над своими собратьями. По внушении обвинявшему осторожности с крестьянами, если кто из них может ненароком назовет их изменниками, они были выведены к народу и отпущены на свободу...
Подходя к монастырю, я зашёл в великолепное, только что отстроенное школьное здание, предназначенное для обучения киргизских детей. Оно осталось в полной неприкосновенности. Может быть, потому, что они знали об его назначении, потому что ценят учение, хотят быть грамотными и просвещенными. Один из Пржевальских учителей А.Ходысов, побывавший в киргизском плену и каким-то чудом убежавший из неволи, рассказывал мне, что киргизы, узнав, что он учитель, сейчас же потребовали обучать детей по-русскому, и пленник, не знавший ни одного слова по-киргизски, стал обучать киргизят, не слыхавших русской речи. Школьной аудиторией была киргизская юрта, ученики - киргизята, добровольными слушателями - взрослые киргизы, приходившие в восторг от деловитой строгости учителя к детям...
Вырученные сегодня из плена у киргиз крестьяне передали, что киргизы скопом откочевали из-под пос. Рыбачьего и что теперь горы северного побережья Иссык-Кульского озера можно считать очищенными от мятежников. Всех пленников киргизы принуждали к принятию ислама, и горе тому было, кто отказывал в согласии на это, такие бесцеремонно умерщвлялись. С большим покровительством мятежники относились к женскому полу, который поступал в жены к «победителям». Женщины сказывали, что насколько киргизы к ним относились внимательно, настолько киргизки над ними издевались, заставляя их выполнять черные работы. В киргизских семьях русская крестьянка была последней женой. Особенно тяжело приходилось пленникам, попавшим к бывшим своим рабочим. Насколько тяжел был этот плен, видно из того, что даже теперь, девять месяцев спустя, воспоминание о плене вызывает у русских такое негодование к киргизам и такую ненависть, что становится жутко...