Глава1
Пролог http://v-m-zolotyx.livejournal.com/4799.html
Глава 1. Владимир. Годом раньше. Лето 6695 (1187)
Город Владимир поражал воображение. Он стоял на высоком берегу, как войско князей, и издалека были видны его шлемы-купола. Семнадцатилетнему Давыду стоило труда не раскрыть рот, словно он - деревенский пастушок, которого впервые взяли в город на торг. «Варежку-то не разевай!», - мысленно сказал он сам себе.
Въезжал он через Серебряные ворота, которые смотрели в сторону его родного Мурома, и хотя ему сказали, что они меньше, чем Золотые, но все равно, белокаменная арка огромна, распахнутые створки ворот сплошь окованы свинцом, а купол надвратной церкви и вправду сиял как серебряный. И это были только ворота!
Кто бы мог подумать, что еще лет тридцать назад это был никому не известный городок, один из множества, основанных Мономахом по границам Руси. Сейчас это действительно столица, по праву заменившая дряхлый Киев. Правда, мысленно одернул себя Давыд, Киева он все-таки никогда не видел, но все равно, Владимир наверняка лучше. У какого еще города столько ворот? Один только-только перестроенный после пожара Успенский собор чего стоит! Пять глав с куполами-шлемами, и каждый крыт золотом. По закомарам золотое кружево пущено! А по стенам белого камня пояс из резных столбиков с арочками, и ангельские лики глядят. Наверное, в Раю так же красиво!
А неподалеку от княжеского терема строится новый собор, Демьян уже сбегал, узнал, говорят, что освятят Дмитровским - по Великому князю Всеволоду.
Ну да, он же Димитрий в святом крещении.
И весь храм будет покрыт резьбой с узорами. Давыд не поленился, сходил посмотреть, как мастер под навесом тешет в белой глыбе святого воина: конь летит как живой по воздуху, у святого плащ по ветру развевается, а сам он мечом на врага замахивается. Надо же, мастер, должно быть, видел настоящий бой - у его воина ноги выпрямлены и упираются в стремена, так всегда делают, чтоб удержаться в седле, когда столкнешься и копье сломаешь…
На самом деле, Давыд не мог похвастаться боевым опытом. Он был только в одном походе предыдущим летом, когда его старший брат, князь Муромский, Павел, по велению Великого князя Всеволода ходил в Рязанскую землю под стены Пронска. Владимирские и муромские полки отправились в поход вступиться за князя Пронского, город которого заняли его старшие братья, Рязанские Глебовичи, пленив пронских бояр и княгиню. Но когда Великий князь Всеволод послал свои дружины, да еще и братьев муромцев, рязанцы быстро оставили город, так что о настоящем бое Давыду пока приходилось судить по рассказам дядек из гридницы.
Задумавшись о прошлогоднем походе, юный князь наступил в грязь, позавчера шел дождь, почти всюду подсохло, так нет, надо было обязательно влезть в лужу. Хорошо, что новый сапог не промок. Он вернулся на дорожку, и стер прилипший ком глины о край деревянной мостовой.
Давыд приехал в стольный Владимир на свадьбу: Великий князь Всеволод отдавал свою дочь в Черниговскую землю за князя Ростислава Сновского, и на эту свадьбу он созвал всех, кого только можно. Хотел похвастаться своим городом, да еще и радостью - после четырех дочерей год назад княгиня подарила ему, наконец, сына Константина, а совсем недавно - еще одного, Бориса.
Cвадьбу назначили на липень, или как учит говорить дьяк, июлий. Давыд подумал, что даже выбор времени для праздника - и то повод показать свое богатство. У смердов в начале липня в амбарах пусто. И хотя князю, конечно, не приходится мякину в хлеб замешивать, но собирать столько гостей, да еще и таких знатных, как черниговские Ольговичи, не дожидаясь урожая… Любит Всеволод удивить богатством и щедростью...
- А ворота-то, когда церкву-то освящали, оказывается, вываливались!
Из Демьяна, которого Давыд отпустил на целый день болтаться по городу, просто выплескивались новости, слухи и старые сплетни, которых он набрался на торгу.
- Еще известь не высохла, а народу набралось - страсть! А ворота вдруг хрясь! И упали! И прямо на людей! Дюжину целую придавило. И что? Как ворота подняли, все двенадцать оказались целы! Веришь? Вот те истинный крест! Мне малец один у ворот рассказывал, так он божился, что там его тятю придавило, мальчонкой еще. Я ему пуговку дал, медную.
- Ты б ему еще серебряную дал, так он бы рассказал, что это его самого там придавило, а что он маленький - так потому и не вырос, что пришлепнуло!
Давыд со смехом препирался с Демьяном, а сам рад послушать, ему-то нельзя походить по торгу, позубоскалить с торговками, он тут вместо брата, ему должно вести себя достойно, о всей земле Муромской будут судить по нему… Именно это ему все время, пока во Владимир плыли на ладьях по Клязме, говорил братнин воевода, Милята Якунич, аж на зубах кисло становилось.
Хотя Милята прав, конечно. Давыд сюда приехал не только гулять на пирах, да на охоту ездить.
Давыд перестал слушать Демьяна, который все разливался соловьем, и с тоской подумал о главном поручении, которое дал ему брат - встретить во Владимире князей Игоря Святославича и Владимира Игоревича, того самого, что в плену у половцев был, да вернулся оттуда с молодой женой-половчанкой. Интересно, кстати, на нее посмотреть, если он ее с собой взял…
Так вот, встретить Владимира и его сестру, которую еще зимой брат за себя сосватал, и со всем почетом проводить в Муром, где и сыграют свадьбу.
Честно признаться, ему было неохота тащиться с какой-то дурной девицей, при которой, небось, еще девок толпа, (вот Демьян-то рад будет!), ехать придется еле-еле, чтоб не растрясти, по дороге ни поохотиться, ни повеселиться. Ну да ладно. Это же братнина невеста.
А брат для него не просто князь, которому он должен подчиняться.
Когда умер отец, Давыду было два года, он почти ничего не помнил, только метель, и как он не смог идти за гробом, спотыкался и падал, и какая-то нянька взяла его на руки и несла, да еще всплывало в памяти, что раньше мать ходила нарядная, в красном платье; и серебряные, с ажурными бусинами, височные кольца стукались друг о друга и звенели, когда она резко поворачивала голову. Давыду очень нравилось слушать, как они звенят, и он нарочно хватал ее пухлыми ручками за щеки и поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, а она смеялась.
После смерти отца мать смеялась редко, а височные кольца не надевала. Когда Давыду исполнилось семь, и из рук нянек и мамок он попал к гридням брата, ушла в монастырь за городом, где была церковь Воздвижения Честного и Животворящего креста. Иногда Давыд ходил туда к обедне, чтоб увидеться после службы, и среди женских голосов, славящих Бога, ему слышался теплый голос матери. Слышался и после того как она умерла.
Отца и мать ему заменил брат, Павел. Пятнадцатью годами старше, он уже при жизни отца водил муромские полки вместе с суздальцами на Великий Новгород, а потом и на булгар. Давыду он казался таким великолепным и недоступным в княжьей шапке и шитом жемчугом и золотом княжеском плаще-корзне. Сперва он не обращал внимания на малыша, возящегося на дворе, а, может, ему было некогда, но когда Давыд подрос, то Павел поручил его воспитание Миляте Якуничу, но и сам брал его на ловы, учил всем премудростям.
Женился Павел рано и жену свою крепко любил, несмотря на то, что она так и не сумела родить ему сына - рожала все сплошь девочек, то мертвых, то таких хилых, что их едва успевали окрестить, как они умирали. А последними родами два года назад она и сама преставилась. Князя тогда не было дома - он с Великим князем Всеволодом ходил на булгар. Послали весть. Когда Павел вернулся, на него страшно было смотреть - он словно потемнел лицом, хотя оставался так же ровен со всеми, как всегда.
А где-то через полгода бояре стали зазывать князя к себе, да как будто невзначай показывать дочерей. Первым был Домаслав - самый богатый и знатный муромский боярин, говорят, его семья поселилась тут еще чуть ли не до Рюрика и испокон веку владела землями за Хоробровой горой и большим двором на Воеводиной. Пришел на княжий двор обоих князей просить себе в гости, вроде как на крестины младшего сына. Сам как бочка в полтора обхвата, одет богаче князя. Демьян потом говорил: «Еще б не богаче - сколько шелку надо, чтоб такую тушу обтянуть! И бляшек на пояс сколько, пояс-то длинный, а то на таком брюхе не застегнется!»
Не зря его на торгу не Домаславом, а Домажиром называют - не в лицо, конечно, а за спиной, вполголоса, дурных нет с ним ссориться.
Позвал на пир, а на пиру вывел дочь с чаркою - обносить гостей, так та Давыду еле поднесла, все семенила, вроде как лебедушка, а сама толста как перина. Павлу кланялась, глупо улыбаясь, глаза опускала, косу с одного плеча на другое перекидывала, да на отца поглядывала - так ли?
Конечно, заманчиво Домаславу с князем породниться, а, глядишь, может, и внука на муромском столе увидеть. Тут и податей меньше, а воли-то больше.
Но и другие от Домаслава не отставали: то Гюргий Алексич, то Фома Климятич как будто невзначай звали дочерей при князе. Ясное дело, не хотели они Домаславу потом на поклон ходить, да и зачем, если их дочери красивее и на хрюшек поменьше похожи.
Да только Павел ни одну из них не хотел. И уж меньше всего он хотел, чтобы кто-то из бояр думал, что может вот так просто своего князя взять в зятья, он, может, и не Осмомысл Галицкий в смысле книжного учения, но в доме своем сам хозяин.
Но решить что-то надо. Хорошо, что есть брат, он сядет в Муроме после Павла, если что. Но во-первых, все-таки хочется сына, а во-вторых, бояре ж не уймутся, пока не увидят новой княгини. А просить дочери не у кого. С рязанскими князьями, хоть они и родичи, все время распря, ведь Муром крепко держит руку Владимира, а Рязань то и дело восстает. У Владимирского Всеволода дочь не попросишь, точней попросить-то можно, но коли откажет, то обидно…
А у Миляты Якунича все дочери давно выданы, его можно не опасаться, вот он-то и присоветовал посватать дочь князя Игоря Новгород-Северского: все-таки и ровня, хоть Муром и древнее Новгорода Северского, да Новгород вырос быстро, да к тому же они дальняя родня, князья муромские и рязанские так же, как и новгород-северские, все от черниговских князей пошли. И Новгород Северский - не Владимир, далеко, не станет тесть в дела Муромские вмешиваться.
Вот Павел и отправил сватов к Игорю.
Продолжение http://v-m-zolotyx.livejournal.com/5233.html
Глава 1. Владимир. Годом раньше. Лето 6695 (1187)
Город Владимир поражал воображение. Он стоял на высоком берегу, как войско князей, и издалека были видны его шлемы-купола. Семнадцатилетнему Давыду стоило труда не раскрыть рот, словно он - деревенский пастушок, которого впервые взяли в город на торг. «Варежку-то не разевай!», - мысленно сказал он сам себе.
Въезжал он через Серебряные ворота, которые смотрели в сторону его родного Мурома, и хотя ему сказали, что они меньше, чем Золотые, но все равно, белокаменная арка огромна, распахнутые створки ворот сплошь окованы свинцом, а купол надвратной церкви и вправду сиял как серебряный. И это были только ворота!
Кто бы мог подумать, что еще лет тридцать назад это был никому не известный городок, один из множества, основанных Мономахом по границам Руси. Сейчас это действительно столица, по праву заменившая дряхлый Киев. Правда, мысленно одернул себя Давыд, Киева он все-таки никогда не видел, но все равно, Владимир наверняка лучше. У какого еще города столько ворот? Один только-только перестроенный после пожара Успенский собор чего стоит! Пять глав с куполами-шлемами, и каждый крыт золотом. По закомарам золотое кружево пущено! А по стенам белого камня пояс из резных столбиков с арочками, и ангельские лики глядят. Наверное, в Раю так же красиво!
А неподалеку от княжеского терема строится новый собор, Демьян уже сбегал, узнал, говорят, что освятят Дмитровским - по Великому князю Всеволоду.
Ну да, он же Димитрий в святом крещении.
И весь храм будет покрыт резьбой с узорами. Давыд не поленился, сходил посмотреть, как мастер под навесом тешет в белой глыбе святого воина: конь летит как живой по воздуху, у святого плащ по ветру развевается, а сам он мечом на врага замахивается. Надо же, мастер, должно быть, видел настоящий бой - у его воина ноги выпрямлены и упираются в стремена, так всегда делают, чтоб удержаться в седле, когда столкнешься и копье сломаешь…
На самом деле, Давыд не мог похвастаться боевым опытом. Он был только в одном походе предыдущим летом, когда его старший брат, князь Муромский, Павел, по велению Великого князя Всеволода ходил в Рязанскую землю под стены Пронска. Владимирские и муромские полки отправились в поход вступиться за князя Пронского, город которого заняли его старшие братья, Рязанские Глебовичи, пленив пронских бояр и княгиню. Но когда Великий князь Всеволод послал свои дружины, да еще и братьев муромцев, рязанцы быстро оставили город, так что о настоящем бое Давыду пока приходилось судить по рассказам дядек из гридницы.
Задумавшись о прошлогоднем походе, юный князь наступил в грязь, позавчера шел дождь, почти всюду подсохло, так нет, надо было обязательно влезть в лужу. Хорошо, что новый сапог не промок. Он вернулся на дорожку, и стер прилипший ком глины о край деревянной мостовой.
Давыд приехал в стольный Владимир на свадьбу: Великий князь Всеволод отдавал свою дочь в Черниговскую землю за князя Ростислава Сновского, и на эту свадьбу он созвал всех, кого только можно. Хотел похвастаться своим городом, да еще и радостью - после четырех дочерей год назад княгиня подарила ему, наконец, сына Константина, а совсем недавно - еще одного, Бориса.
Cвадьбу назначили на липень, или как учит говорить дьяк, июлий. Давыд подумал, что даже выбор времени для праздника - и то повод показать свое богатство. У смердов в начале липня в амбарах пусто. И хотя князю, конечно, не приходится мякину в хлеб замешивать, но собирать столько гостей, да еще и таких знатных, как черниговские Ольговичи, не дожидаясь урожая… Любит Всеволод удивить богатством и щедростью...
- А ворота-то, когда церкву-то освящали, оказывается, вываливались!
Из Демьяна, которого Давыд отпустил на целый день болтаться по городу, просто выплескивались новости, слухи и старые сплетни, которых он набрался на торгу.
- Еще известь не высохла, а народу набралось - страсть! А ворота вдруг хрясь! И упали! И прямо на людей! Дюжину целую придавило. И что? Как ворота подняли, все двенадцать оказались целы! Веришь? Вот те истинный крест! Мне малец один у ворот рассказывал, так он божился, что там его тятю придавило, мальчонкой еще. Я ему пуговку дал, медную.
- Ты б ему еще серебряную дал, так он бы рассказал, что это его самого там придавило, а что он маленький - так потому и не вырос, что пришлепнуло!
Давыд со смехом препирался с Демьяном, а сам рад послушать, ему-то нельзя походить по торгу, позубоскалить с торговками, он тут вместо брата, ему должно вести себя достойно, о всей земле Муромской будут судить по нему… Именно это ему все время, пока во Владимир плыли на ладьях по Клязме, говорил братнин воевода, Милята Якунич, аж на зубах кисло становилось.
Хотя Милята прав, конечно. Давыд сюда приехал не только гулять на пирах, да на охоту ездить.
Давыд перестал слушать Демьяна, который все разливался соловьем, и с тоской подумал о главном поручении, которое дал ему брат - встретить во Владимире князей Игоря Святославича и Владимира Игоревича, того самого, что в плену у половцев был, да вернулся оттуда с молодой женой-половчанкой. Интересно, кстати, на нее посмотреть, если он ее с собой взял…
Так вот, встретить Владимира и его сестру, которую еще зимой брат за себя сосватал, и со всем почетом проводить в Муром, где и сыграют свадьбу.
Честно признаться, ему было неохота тащиться с какой-то дурной девицей, при которой, небось, еще девок толпа, (вот Демьян-то рад будет!), ехать придется еле-еле, чтоб не растрясти, по дороге ни поохотиться, ни повеселиться. Ну да ладно. Это же братнина невеста.
А брат для него не просто князь, которому он должен подчиняться.
Когда умер отец, Давыду было два года, он почти ничего не помнил, только метель, и как он не смог идти за гробом, спотыкался и падал, и какая-то нянька взяла его на руки и несла, да еще всплывало в памяти, что раньше мать ходила нарядная, в красном платье; и серебряные, с ажурными бусинами, височные кольца стукались друг о друга и звенели, когда она резко поворачивала голову. Давыду очень нравилось слушать, как они звенят, и он нарочно хватал ее пухлыми ручками за щеки и поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, а она смеялась.
После смерти отца мать смеялась редко, а височные кольца не надевала. Когда Давыду исполнилось семь, и из рук нянек и мамок он попал к гридням брата, ушла в монастырь за городом, где была церковь Воздвижения Честного и Животворящего креста. Иногда Давыд ходил туда к обедне, чтоб увидеться после службы, и среди женских голосов, славящих Бога, ему слышался теплый голос матери. Слышался и после того как она умерла.
Отца и мать ему заменил брат, Павел. Пятнадцатью годами старше, он уже при жизни отца водил муромские полки вместе с суздальцами на Великий Новгород, а потом и на булгар. Давыду он казался таким великолепным и недоступным в княжьей шапке и шитом жемчугом и золотом княжеском плаще-корзне. Сперва он не обращал внимания на малыша, возящегося на дворе, а, может, ему было некогда, но когда Давыд подрос, то Павел поручил его воспитание Миляте Якуничу, но и сам брал его на ловы, учил всем премудростям.
Женился Павел рано и жену свою крепко любил, несмотря на то, что она так и не сумела родить ему сына - рожала все сплошь девочек, то мертвых, то таких хилых, что их едва успевали окрестить, как они умирали. А последними родами два года назад она и сама преставилась. Князя тогда не было дома - он с Великим князем Всеволодом ходил на булгар. Послали весть. Когда Павел вернулся, на него страшно было смотреть - он словно потемнел лицом, хотя оставался так же ровен со всеми, как всегда.
А где-то через полгода бояре стали зазывать князя к себе, да как будто невзначай показывать дочерей. Первым был Домаслав - самый богатый и знатный муромский боярин, говорят, его семья поселилась тут еще чуть ли не до Рюрика и испокон веку владела землями за Хоробровой горой и большим двором на Воеводиной. Пришел на княжий двор обоих князей просить себе в гости, вроде как на крестины младшего сына. Сам как бочка в полтора обхвата, одет богаче князя. Демьян потом говорил: «Еще б не богаче - сколько шелку надо, чтоб такую тушу обтянуть! И бляшек на пояс сколько, пояс-то длинный, а то на таком брюхе не застегнется!»
Не зря его на торгу не Домаславом, а Домажиром называют - не в лицо, конечно, а за спиной, вполголоса, дурных нет с ним ссориться.
Позвал на пир, а на пиру вывел дочь с чаркою - обносить гостей, так та Давыду еле поднесла, все семенила, вроде как лебедушка, а сама толста как перина. Павлу кланялась, глупо улыбаясь, глаза опускала, косу с одного плеча на другое перекидывала, да на отца поглядывала - так ли?
Конечно, заманчиво Домаславу с князем породниться, а, глядишь, может, и внука на муромском столе увидеть. Тут и податей меньше, а воли-то больше.
Но и другие от Домаслава не отставали: то Гюргий Алексич, то Фома Климятич как будто невзначай звали дочерей при князе. Ясное дело, не хотели они Домаславу потом на поклон ходить, да и зачем, если их дочери красивее и на хрюшек поменьше похожи.
Да только Павел ни одну из них не хотел. И уж меньше всего он хотел, чтобы кто-то из бояр думал, что может вот так просто своего князя взять в зятья, он, может, и не Осмомысл Галицкий в смысле книжного учения, но в доме своем сам хозяин.
Но решить что-то надо. Хорошо, что есть брат, он сядет в Муроме после Павла, если что. Но во-первых, все-таки хочется сына, а во-вторых, бояре ж не уймутся, пока не увидят новой княгини. А просить дочери не у кого. С рязанскими князьями, хоть они и родичи, все время распря, ведь Муром крепко держит руку Владимира, а Рязань то и дело восстает. У Владимирского Всеволода дочь не попросишь, точней попросить-то можно, но коли откажет, то обидно…
А у Миляты Якунича все дочери давно выданы, его можно не опасаться, вот он-то и присоветовал посватать дочь князя Игоря Новгород-Северского: все-таки и ровня, хоть Муром и древнее Новгорода Северского, да Новгород вырос быстро, да к тому же они дальняя родня, князья муромские и рязанские так же, как и новгород-северские, все от черниговских князей пошли. И Новгород Северский - не Владимир, далеко, не станет тесть в дела Муромские вмешиваться.
Вот Павел и отправил сватов к Игорю.
Продолжение http://v-m-zolotyx.livejournal.com/5233.html