Глава 3. Продолжение
Глава 3. Начало http://v-m-zolotyx.livejournal.com/6843.html
Кончаковна открыла глаза. Она сама не знала, что ее разбудило. Весь этот день ее не отпускала тревога, и спала она чутко. Впрочем, ей часто было неспокойно в этих лесах, где не видно горизонта, где, случись что, не ускачешь на верном коне. Хотя нет, в этот раз, похоже, чутье ее не обмануло. У входа в шатер, где должен стоять часовой, почудилась какая-то возня, а потом глухой стук, будто упало что-то тяжелое. С другой стороны послышался треск разрезаемой ткани. Тут уж она ждать не стала, вскочила, схватила кинжал, всегда лежащий в изголовье, другой рукой схватила за запястье эту глупышку Елену - пропадет! Слава богам, ой, то есть Иисусу, Елена проснулась, не вскрикнув. За занавесью уже визжали служанки.
Половчанка приложила палец к губам княжны, все равно в темноте знаков она не разглядит, и потянула за руку, обе они опустились на четвереньки, и, приподняв полотнище шатра, выползли наружу. С этой стороны никого не было, и они рванулись к ближайшим кустам. Елена побежала было дальше, но Кончаковна сбила ее с ног, прижала к земле и прошептала в ухо:
- Лежи тихо! А то заметят!
И вправду, побеги они дальше, их белые рубахи видны были бы в темноте за версту, а теперь они лежали, обнявшись, в густой тени деревьев, и с ужасом смотрели, как какие-то люди тащат из шатра визжащих и бьющихся девушек. Кто-то рубанул саблей подбежавшего на шум дружинника, кто-то несет сундучок, в который только вечером Елена сложила перстни. Елену била крупная дрожь, по щекам бежали слезы, а половчанка отстраненно подумала, что сама почти не чувствует волнения, будто все это не с ней происходит. Впрочем, такую картину она видела в своей жизни не раз, и когда ее отец захватывал чужое кочевье, и когда ее будущий муж со своим отцом и дядей напали на ее становище - тогда ей удалось вскочить на неоседланного жеребца и доскакать к отцу, который с большинством воинов был в другом кочевье. Кто б мог подумать, что она пожалеет молодого красивого князя-пленника, которого хотели зарезать в отместку за побег его отца, русского князя. Хан Кончак, ее ата, был в гневе, а Гзак, старший сын от первой жены только подогревал его ярость, и только ей, младшей любимой дочери, удалось уговорить его сперва повременить с казнью, а там он уж и сам вошел в разум и передумал насмерть враждовать со всей Русью.
Когда поднялся шум, Демьян не спал у постели своего князя, а сидел под косогором, да не один, а с Маренкой на коленях. Не зря он долго-долго дожидался ее, думал, что она уж не выйдет, но через два часа после заката из шатра показалась тоненькая фигурка в белой рубахе. «Старуха все не засыпала, пришлось обождать», - шепотом объяснила Маренка. И вот только они принялись целоваться, да Демьян рискнул запустить руку ей за пазуху, как послышались крики. «Лежи тут!», - приказал он Маренке, а сам глянул поверх косогора, посуровел лицом и бросился назад к шатрам. По дороге он наткнулся на труп Димитра, который караулил с этой стороны и только полчаса назад своими шуточками ужасно злил Демьяна, а теперь лежал с перерезанным горлом, не успев крикнуть. Демьян закрыл ему глаза и взял его меч, который тот даже не успел вынуть из ножен.
Батбаяну велели встать позади шатра и следить, не выскочит ли кто, пока Касым с остальными ворвались в шатер. «Э, так дело не пойдет! Так ни одной девки мне не достанется», подумал он и, разрезав стенку шатра, вошел в восхитительно визжащую темноту, и тут же ухватил кого-то за мягкий зад, другой рукой пытаясь схватить за шею, но прямо в запястье впились чьи-то зубы. Пришлось слегка пристукнуть эту змею, чтоб не дергалась, сама виновата.
Батбаян взвалил ее на плечо и побежал вслед за остальными к берегу. Девка оказалась тяжелая, нести ее было неудобно, а она к тому же опять принялась вырываться, дрыгать ногами и орать.
«Ах ты сука!»,- услышал он голос сзади и понял, что что-то пошло не так. В сущности, это было последнее, что он услышал.
Демьян увидел, как какой-то вонючий козел (от него и вправду воняло! И, кажется, козлом!) тащит Даренку, от злости выругался, в один прыжок догнал и ударил мечом в голову. Тот рухнул как подкошенный, даже не успев обернуться. Так и надо ему, нечего зариться на наших баб!
Давыд проснулся от истошного женского визга, вскочил как подброшенный, схватил меч и вылетел из шатра. Внутри было душно, он спал в одних портах , а теперь голые плечи обжег прохладный ночной воздух. В темноте белели шатры, вокруг них метались тени, слышался лязг железа, крики, вопили женщины так, как кричат от страха, а мужчины - одни, как кричат от боли, другие - как матом орут от ярости. К нему с мечами в руках подбежало несколько гридней.
В ушах у Давыда зашумело, сердце забилось быстрее, тело дрожало, требуя немедленного действия, но голова оставалась ясной. В ней пронеслись, обгоняя друг друга, мысли: "это набег, приехать верхом не могли, здесь дорог нет, значит, приплыли на ладьях. Мы никаких стругов не видели, значит, они пристали там же, где и мы. Или свои ладьи они спрятали за поворотом реки, ведь до того все просматривается, а привальных мест нет. Наверняка, они попробуют угнать наши струги, и туда-то и понесут все, что захватят, и добро, и женщин. Значит, нет смысла бежать к шатрам с риском зарубить своего. Надо скорей к берегу, если успеем первыми, им некуда будет отступать, сзади у них остается князь Владимир со своими. Все это пронеслось у него в голове в мгновение ока, и вот Давыд, крикнув коротко: «За мной!», уже бежал сквозь ночь, ветки хлестали его по плечам. За ним спешили гридни и отроки, подбежавшие к князю в те мгновения, что он еще стоял у своего шатра, освещенный костром.
Вот уже белеет прибрежный песок в свете звезд. Кто-то рубится прямо на сходнях ладей, три струга отошли от берега - и видны черными островами на фоне тускло блестящей воды - то ли захвачены, то ли караульщики, почуяв неладное, отвели их от берега. Некогда разбираться, что там, некогда думать: на самом берегу отряд, слышны непонятные крики.
«С Богом!» И вот Давыд уже уклонился от летевшего ему в голову удара сабли, его собственный удар пришелся в кисть, и впервые в жизни молодой князь почувствовал, как его меч врубается не в соломенное чучело, а в живую плоть. Его противник выронил саблю, и с хриплым воплем схватился за раненную руку и упал. Давыд на него уже не смотрел. Его следующий удар соскользнул по чужому шлему, но вонзился врагу в плечо. Рывок, высвободить оружие и снова ударить, почувствовать под мечом что-то мягкое, ударить, уклониться, ударить. Давыд отпрянул от клинка летящего в шею, но недостаточно быстро, острие сабли оцарапало грудь от ключицы до ребер, но противника потянуло за ударом -клинок не встретил сопротивления, и Давыд рубанул его по открывшейся шее с протягом, как учил Милята, чтобы меч не отскочил от упругой плоти. Молодого князя окатило струей еще теплой резко пахнущей чужой крови, во рту появился мерзкий привкус.
И вот в какой-то миг занесенный для нового удара меч не нашел противника - все они лежали на песке, кто-то корчился, кто-то силился встать, кто-то стонал, кому-то удалось бежать к лесу, и они неслись, не чуя под собой ног, прямо на клинки спешащих к берегу новгород-северцев. На отошедших от берега ладьях были все-таки караульщики - они отозвались на крики и стали грести к берегу. Им тоже довелось сразиться - часть нападавших бросились в воду и с ножами в зубах плыли к ним, их глушили веслами, самому ретивому, который схватился за борт и пытался подтянуться, отрубили пальцы, и он, вопя, повалился в воду.
Еще не схлынуло возбуждение боя, как вдруг Давыда словно окатило холодной водой: Где княжна? Вдруг не все нападавшие побежали к реке? Вдруг ее утащили в лес? Среди испуганных освобожденных служанок ни ее, ни Кончаковны не было, и Давыд сам не знал, как добежал туда, где стоял женский шатер. Мысль о том, что придется предстать перед братом, не довезя ему невесту, жгла и вызывала тошноту.
Разодранный и покосившийся шатер был ярко освещен факелами, у входа уже стоял Владимир, и Давыд увидел, что, спрятав голову у него на плече, плачет Кончаковна, а за руку держится, словно маленький ребенок, княжна Елена. Давыд почувствовал такое облегчение, что едва устоял на ногах.
Елена взглянула на него. Как же он был страшен, Давыд Муромский, страшен и прекрасен, когда он выбежал на свет с мечом в руке, полуобнаженный, весь залитый чужой и своей кровью, на юном лице застыла тревога. И приятно было смотреть, как радость затопила его, когда он увидел ее, Елену, целой и невредимой.
Глава 3. Окончание. http://v-m-zolotyx.livejournal.com/7199.html
Кончаковна открыла глаза. Она сама не знала, что ее разбудило. Весь этот день ее не отпускала тревога, и спала она чутко. Впрочем, ей часто было неспокойно в этих лесах, где не видно горизонта, где, случись что, не ускачешь на верном коне. Хотя нет, в этот раз, похоже, чутье ее не обмануло. У входа в шатер, где должен стоять часовой, почудилась какая-то возня, а потом глухой стук, будто упало что-то тяжелое. С другой стороны послышался треск разрезаемой ткани. Тут уж она ждать не стала, вскочила, схватила кинжал, всегда лежащий в изголовье, другой рукой схватила за запястье эту глупышку Елену - пропадет! Слава богам, ой, то есть Иисусу, Елена проснулась, не вскрикнув. За занавесью уже визжали служанки.
Половчанка приложила палец к губам княжны, все равно в темноте знаков она не разглядит, и потянула за руку, обе они опустились на четвереньки, и, приподняв полотнище шатра, выползли наружу. С этой стороны никого не было, и они рванулись к ближайшим кустам. Елена побежала было дальше, но Кончаковна сбила ее с ног, прижала к земле и прошептала в ухо:
- Лежи тихо! А то заметят!
И вправду, побеги они дальше, их белые рубахи видны были бы в темноте за версту, а теперь они лежали, обнявшись, в густой тени деревьев, и с ужасом смотрели, как какие-то люди тащат из шатра визжащих и бьющихся девушек. Кто-то рубанул саблей подбежавшего на шум дружинника, кто-то несет сундучок, в который только вечером Елена сложила перстни. Елену била крупная дрожь, по щекам бежали слезы, а половчанка отстраненно подумала, что сама почти не чувствует волнения, будто все это не с ней происходит. Впрочем, такую картину она видела в своей жизни не раз, и когда ее отец захватывал чужое кочевье, и когда ее будущий муж со своим отцом и дядей напали на ее становище - тогда ей удалось вскочить на неоседланного жеребца и доскакать к отцу, который с большинством воинов был в другом кочевье. Кто б мог подумать, что она пожалеет молодого красивого князя-пленника, которого хотели зарезать в отместку за побег его отца, русского князя. Хан Кончак, ее ата, был в гневе, а Гзак, старший сын от первой жены только подогревал его ярость, и только ей, младшей любимой дочери, удалось уговорить его сперва повременить с казнью, а там он уж и сам вошел в разум и передумал насмерть враждовать со всей Русью.
Когда поднялся шум, Демьян не спал у постели своего князя, а сидел под косогором, да не один, а с Маренкой на коленях. Не зря он долго-долго дожидался ее, думал, что она уж не выйдет, но через два часа после заката из шатра показалась тоненькая фигурка в белой рубахе. «Старуха все не засыпала, пришлось обождать», - шепотом объяснила Маренка. И вот только они принялись целоваться, да Демьян рискнул запустить руку ей за пазуху, как послышались крики. «Лежи тут!», - приказал он Маренке, а сам глянул поверх косогора, посуровел лицом и бросился назад к шатрам. По дороге он наткнулся на труп Димитра, который караулил с этой стороны и только полчаса назад своими шуточками ужасно злил Демьяна, а теперь лежал с перерезанным горлом, не успев крикнуть. Демьян закрыл ему глаза и взял его меч, который тот даже не успел вынуть из ножен.
Батбаяну велели встать позади шатра и следить, не выскочит ли кто, пока Касым с остальными ворвались в шатер. «Э, так дело не пойдет! Так ни одной девки мне не достанется», подумал он и, разрезав стенку шатра, вошел в восхитительно визжащую темноту, и тут же ухватил кого-то за мягкий зад, другой рукой пытаясь схватить за шею, но прямо в запястье впились чьи-то зубы. Пришлось слегка пристукнуть эту змею, чтоб не дергалась, сама виновата.
Батбаян взвалил ее на плечо и побежал вслед за остальными к берегу. Девка оказалась тяжелая, нести ее было неудобно, а она к тому же опять принялась вырываться, дрыгать ногами и орать.
«Ах ты сука!»,- услышал он голос сзади и понял, что что-то пошло не так. В сущности, это было последнее, что он услышал.
Демьян увидел, как какой-то вонючий козел (от него и вправду воняло! И, кажется, козлом!) тащит Даренку, от злости выругался, в один прыжок догнал и ударил мечом в голову. Тот рухнул как подкошенный, даже не успев обернуться. Так и надо ему, нечего зариться на наших баб!
Давыд проснулся от истошного женского визга, вскочил как подброшенный, схватил меч и вылетел из шатра. Внутри было душно, он спал в одних портах , а теперь голые плечи обжег прохладный ночной воздух. В темноте белели шатры, вокруг них метались тени, слышался лязг железа, крики, вопили женщины так, как кричат от страха, а мужчины - одни, как кричат от боли, другие - как матом орут от ярости. К нему с мечами в руках подбежало несколько гридней.
В ушах у Давыда зашумело, сердце забилось быстрее, тело дрожало, требуя немедленного действия, но голова оставалась ясной. В ней пронеслись, обгоняя друг друга, мысли: "это набег, приехать верхом не могли, здесь дорог нет, значит, приплыли на ладьях. Мы никаких стругов не видели, значит, они пристали там же, где и мы. Или свои ладьи они спрятали за поворотом реки, ведь до того все просматривается, а привальных мест нет. Наверняка, они попробуют угнать наши струги, и туда-то и понесут все, что захватят, и добро, и женщин. Значит, нет смысла бежать к шатрам с риском зарубить своего. Надо скорей к берегу, если успеем первыми, им некуда будет отступать, сзади у них остается князь Владимир со своими. Все это пронеслось у него в голове в мгновение ока, и вот Давыд, крикнув коротко: «За мной!», уже бежал сквозь ночь, ветки хлестали его по плечам. За ним спешили гридни и отроки, подбежавшие к князю в те мгновения, что он еще стоял у своего шатра, освещенный костром.
Вот уже белеет прибрежный песок в свете звезд. Кто-то рубится прямо на сходнях ладей, три струга отошли от берега - и видны черными островами на фоне тускло блестящей воды - то ли захвачены, то ли караульщики, почуяв неладное, отвели их от берега. Некогда разбираться, что там, некогда думать: на самом берегу отряд, слышны непонятные крики.
«С Богом!» И вот Давыд уже уклонился от летевшего ему в голову удара сабли, его собственный удар пришелся в кисть, и впервые в жизни молодой князь почувствовал, как его меч врубается не в соломенное чучело, а в живую плоть. Его противник выронил саблю, и с хриплым воплем схватился за раненную руку и упал. Давыд на него уже не смотрел. Его следующий удар соскользнул по чужому шлему, но вонзился врагу в плечо. Рывок, высвободить оружие и снова ударить, почувствовать под мечом что-то мягкое, ударить, уклониться, ударить. Давыд отпрянул от клинка летящего в шею, но недостаточно быстро, острие сабли оцарапало грудь от ключицы до ребер, но противника потянуло за ударом -клинок не встретил сопротивления, и Давыд рубанул его по открывшейся шее с протягом, как учил Милята, чтобы меч не отскочил от упругой плоти. Молодого князя окатило струей еще теплой резко пахнущей чужой крови, во рту появился мерзкий привкус.
И вот в какой-то миг занесенный для нового удара меч не нашел противника - все они лежали на песке, кто-то корчился, кто-то силился встать, кто-то стонал, кому-то удалось бежать к лесу, и они неслись, не чуя под собой ног, прямо на клинки спешащих к берегу новгород-северцев. На отошедших от берега ладьях были все-таки караульщики - они отозвались на крики и стали грести к берегу. Им тоже довелось сразиться - часть нападавших бросились в воду и с ножами в зубах плыли к ним, их глушили веслами, самому ретивому, который схватился за борт и пытался подтянуться, отрубили пальцы, и он, вопя, повалился в воду.
Еще не схлынуло возбуждение боя, как вдруг Давыда словно окатило холодной водой: Где княжна? Вдруг не все нападавшие побежали к реке? Вдруг ее утащили в лес? Среди испуганных освобожденных служанок ни ее, ни Кончаковны не было, и Давыд сам не знал, как добежал туда, где стоял женский шатер. Мысль о том, что придется предстать перед братом, не довезя ему невесту, жгла и вызывала тошноту.
Разодранный и покосившийся шатер был ярко освещен факелами, у входа уже стоял Владимир, и Давыд увидел, что, спрятав голову у него на плече, плачет Кончаковна, а за руку держится, словно маленький ребенок, княжна Елена. Давыд почувствовал такое облегчение, что едва устоял на ногах.
Елена взглянула на него. Как же он был страшен, Давыд Муромский, страшен и прекрасен, когда он выбежал на свет с мечом в руке, полуобнаженный, весь залитый чужой и своей кровью, на юном лице застыла тревога. И приятно было смотреть, как радость затопила его, когда он увидел ее, Елену, целой и невредимой.
Глава 3. Окончание. http://v-m-zolotyx.livejournal.com/7199.html